Текст книги "Триумф христианства. Как запрещенная религия перевернула мир"

Гражданская война с Максенцием

Императоры Галерий, Север и Константин считали Максенция (и вполне справедливо) узурпатором и полагали, что от него необходимо избавиться. Выхода не было: назревала гражданская война. Задача оказалась нелегкой. Галерий, старший из двух августов, приказал Северу вести свои войска в Италию и, если понадобится, осадить Рим. Так Север и поступил; однако многие его солдаты перебежали на сторону врага, в битве Север потерпел сокрушительное поражение, был взят в плен и скоро принужден был покончить с собой[14]14
  Армией противника командовал Максимиан, отец Максенция – опытный полководец, всего несколько лет назад возглавлявший нынешнее войско Севера. Большинство солдат Севера, как видно, сохранили лояльность своему прежнему командиру и при первом же удобном случае перешли на его сторону.


[Закрыть]. Тогда Галерий решил взять дело в свои руки и напал на Максенция с востока.

Но и у него ничего не вышло. Он не смог окружить город, также столкнулся с массовым бегством солдат и в конце концов принужден был бежать и едва ушел из-под Рима живым[15]15
  Галерий никогда не был в Риме и, видимо, не представлял, как велик этот город. Для осады Рима его войско было слишком мало.


[Закрыть].

Особенно важно, что помимо серьезнейших политических и военных последствий победа Константина имела еще один неожиданный исход – религиозный.

Константин все это время держался подальше от места событий: отражал нападения варваров на северных границах и ждал, пока другие императоры разберутся между собой. Выжидал он долгих шесть лет. За это время начали приходить известия о том, что у Максенция в Риме дела идут не лучшим образом. В городе начались перебои с провизией и голодные бунты, солдаты бесчинствуют и грабят мирных горожан, множество людей брошены в тюрьмы или казнены без вины, а сам Максенций, как говорят, предается беспутству и разгулу. И в 312 году Константин решил: пора! Своим солдатам он объявил, что тиранию, воцарившуюся в столице, терпеть больше нельзя, – но умолчал о том, что, свергнув «тирана», сам получит власть над Римом, всей Италией и Северной Африкой.

Для нашей истории особенно важно, что помимо серьезнейших политических и военных последствий победа Константина имела еще один неожиданный исход – религиозный. Особенно важен он в ретроспективе, когда мы смотрим на последующую историю римского мира. Именно во время похода на Рим, рассказывал позже сам Константин, он и обратился в христианство.

Сам поход на Рим стал настоящим шедевром военного искусства. Константин продемонстрировал талант полководца: действовал он быстро и смело – вместе со своей армией перешел через Альпы и двинулся вперед, подавляя на своем пути всякое сопротивление. Одержав несколько побед над силами Максенция в Северной Италии, подчинив себе несколько крепостей, сдавшихся ему без боя, Константин приблизился вплотную к Риму – и здесь готовился к решающей битве с узурпатором, битве, которая поможет ему овладеть всем итальянским полуостровом. Тогда-то Константину и явилось видение.

По крайней мере, так рассказывал об этом он сам. Одна из сложнейших проблем для биографов Константина – вопрос об этом его видении (или, точнее, видениях). Как выясняется, у нас имеется несколько рассказов о нескольких разных видениях, записанных современниками Константина: все эти авторы знали Константина лично и, по-видимому, передавали то, что слышали от него самого или от его близких. В результате очень трудно разобраться, было ли у Константина одно видение, два или три, являлись ли они ему во сне или наяву, и когда именно – еще в Галлии, по дороге в Рим или же в военном лагере к северу от Рима в ночь перед битвой.

Чтобы разобраться в этих дошедших до нас сообщениях, необходимо поместить их в контекст личной религиозной жизни Константина, а для этого отвлечься и отступить еще немного назад.

Видения Константина

О жизни Константина в сознательном возрасте у нас имеются сравнительно очень полные и подробные источники, включая его собственные писания, изданные им законы, его биографию, составленную христианским епископом Кесарии Приморской и «отцом церковной истории» Евсевием (IV век), и другие сообщения современников[16]16
  нас из древности, под названием «Жизнь Константина» (Eusebius, Life of Constantine, trans. Averil Cameron and Stuart G. Hall (Oxford, UK: Clarendon Press, 1999). Цитаты оттуда приводятся по этому изданию.


[Закрыть]. Однако о жизни его до восшествия на престол – в том числе и о религиозной жизни, – мы знаем намного меньше. Источники в этом отношении крайне скудны. Известно, что родился он на Балканах – и, видимо, изначально принадлежал к какой-либо из местных религий, включавших в себя, например, поклонение фракийским богам-всадникам – сверхъестественным существам, сидящим верхом на небесных лошадях. Как все граждане империи, участвовал он и в гражданских религиозных празднествах, в том числе в культе поклонения покойным римским императорам. У римской армии были свои божества, и Константин, сперва офицер, затем военачальник, несомненно, поклонялся и им[17]17
  См. Lee, “Traditional Religions.”


[Закрыть].

Однако о том, много ли он знал (и что именно знал) о христианстве до своего обращения, нам ничего не известно. Мать его, Елена, позже, уже в годы царствования Константина, стала очень ревностной христианкой; можно предположить, что склонность к христианству обозначилась у нее еще в годы его юности. Однако убедительных свидетельств на эту тему просто нет. Чуть больше сведений у нас о Констанции, отце Константина: некоторые авторы – и среди них биограф Константина, христианин Евсевий – сообщают, что он также сочувствовал христианам[18]18
  Евсевий. Жизнь Константина. Главы 13–18, 27.


[Закрыть]. Действительно, стоит отметить, что во время изначальной Тетрархии, когда Диоклетиан начал гонения на христиан по всей империи (см. главу 7), Констанций подошел к этой задаче достаточно формально: закрыл несколько церквей, но не арестовывал, не пытал и не казнил христиан. Возможно, он им симпатизировал или даже был христианином сам? Поражает некоторых историков и то, что одна из дочерей Констанция (от последней жены) носила имя Анастасия, греческое слово, означающее «воскресение» – очень подходящее имя для дочери отца-христианина.

Однако это маловероятно. Скорее всего, Констанций, как и немного раньше император Аврелиан, был «генотеистом» – человеком, который почитает одного бога превыше прочих, но не отвергает и божественности других. Превыше всех остальных он вполне мог ставить бога солнца, Sol Invictus («Непобедимое Солнце»). Это объяснило бы и то, что вплоть до похода на Рим в 312 году Константин оставался язычником, и позднейшие его рассказы о том, что именно привело его к богу христиан.

О видении (или видениях) Константина, приведших его к обращению, у нас есть три основных источника информации. Первый из них – панегирик, или хвалебная речь, произнесенный неизвестным оратором в 310 году, перед тем как Константин предпринял наконец решительные действия против Максенция. Непосредственным поводом для нее стала военная победа в стычке с Максимианом, отцом Максенция, которого тот убедил вернуться к власти. Речь эта, как все панегирики, переполнена самой беззастенчивой лестью. «Главный герой» в подобных речах всегда изображается величайшим человеком во вселенной, и для доказательства этого оратор обращается к различным его поступкам и переживаниям. Итак, желая дать понять слушателям, что за необыкновенный человек Константин, оратор упомянул (напомним, дело происходило в 310 году), что недавно ему явился в видении бог Аполлон – бог, которого древние часто связывали с солнцем и даже считали непосредственно богом солнца[19]19
  Перевод этого панегирика, вместе с другими панегириками Константину, см. в книге: С. Е. V. Nixon and Barbara Saylor Rogers, In Praise of Later Roman Emperors: The Panegyrici Latini (Berkeley: University of California Press, 1995).


[Закрыть].

Оратор рассказывает нам: выиграв битву, Константин решил посетить великолепный храм Аполлона, расположенный, возможно, в горах Вогезы, в Гране (тогдашняя северо-восточная Галлия, нынешняя Франция). Вдруг на пороге храма ему явился Аполлон и протянул несколько лавровых венков: каждый венок символически обозначал тридцать лет жизни, а все вместе они, очевидно, значили, что земной век Константина будет на удивление долог для смертного. Более того, бог ясно указал, что Константин должен править миром. Но и на этом панегирист не останавливается. Кто же такой сам Константин, говорит он, если не человеческий лик самого Аполлона? Ведь и сам он, как солнечный бог, молод, прекрасен и отличается отменным здоровьем.

Если такое видение действительно имело место – или сам Константин верил, что оно имело место, или даже не верил, но об этом рассказывал, – скорее всего, это должно было произойти, когда он начал поклоняться Непобедимому Солнцу. Возможно, он сделался генотеистом. Это не означало разрыва с язычеством (подробнее мы поговорим об этом в главе 3). Он мог по-прежнему считать иных богов богами и признавать за другими людьми право и даже обязанность им поклоняться. Но собственное внимание генотеист полностью сосредотачивал на том боге, которого считал превыше всех прочих, решив – как император, поставивший себе целью стать величайшим и могущественнейшим человеком на земле, – поклоняться лишь величайшему, самому могущественному божеству на небесах.

Самую полную версию видения (или видений) Константина мы встречаем в рассказе, созданном почти тридцать лет спустя. Этот рассказ появляется в «Жизни Константина», биографии императора, написанной Евсевием; Евсевий получил информацию из первых рук – от самого императора, и заверяет, что именно его рассказ и есть тот, который поведал ему и в истинности которого поклялся сам Константин[20]20
  См. ссылки в прим. 1 на с. 27–28. Сам рассказ находится в книге: Евсевий. Жизнь Константина, 1.27–32.


[Закрыть].

Евсевий пишет о том, как Константин решил ради блага империи низвергнуть тирана Максенция. Он понимал, что в таком предприятии понадобится помощь богов. К большому сожалению многих позднейших историков, Евсевий не указывает, когда именно император обратился к богам за поддержкой: единственное указание на время в его тексте – туманное «однажды» [цитаты приводятся по русскому переводу «Жизни Константина» Духовной академии СПб. – Прим, пер.]. Как бы там ни было, очевидно, что это произошло до решающей битвы с Максенцием. Итак, Константин размышлял, к кому из богов обратиться за помощью, ясно понимая, что без помощи свыше ему не победить:

Уразумев, что ему нужна помощь выше воинских средств, Константин, для отражения злоумышлений и чародейских хитростей, которыми любил пользоваться тиран, искал помощи Божией. Вооружение и множество войска почитая средствами второстепенными, он признавал непреоборимым и несокрушимым только содействие Бога. Поэтому стал думать, какого Бога призвать бы себе на помощь («Жизнь», 1.27).

Очевидно, что пока Константин мыслил как язычник, у которого есть возможность обращаться за помощью к разным богам. Размышляя об этом, он пришел к мысли, что политеизм в политическом и военном смысле ненадежен – и по примечательно «приземленной» причине. Все его предшественники на престоле «возлагали свою надежду на многих богов» и поклонялись им в надежде на успех. Однако все они, один за другим, терпели поражение и «оканчивали свое дело неблагоприятно». (Это, конечно, не так, но так Евсевий передает нам размышления Константина.) За одним лишь исключением: отец Константина, Констанций, обратившись к поклонению одному-единственному богу, окончил свои дни мирно. «Только отец его шел путем тому противным. Видя их заблуждение и во всю свою жизнь чтя единого верховного Бога всяческих, он находил в Нем спасителя своего царства, хранителя его и руководителя ко всякому благу» («Жизнь», 1.27).

Итак, Константин – или, скорее, сам Евсевий, – уверяет нас, что Констанций не просто был генотеистом, а поклонялся христианскому богу. Исторические данные свидетельствуют об обратном; однако сейчас нас больше интересует ход размышлений Константина – или то, как его передает Евсевий. Константин приходит к мысли, что двое предыдущих правителей, воевавших с Максенцием, Галерий и Север, «сражались при множестве богов, однако же имели постыдный конец». Как видно, многобожие в борьбе за Рим не работает. И Константин приходит к такому решению: «Слагая все это в своем уме, он почитал безумием – попусту держаться богов несуществующих и, после стольких доказательств, оставаться в заблуждении, а потому убедился, что должно чтить Бога отеческого» («Жизнь», 1.27).

Константин обратился с молитвою к этому единому богу – и был вознагражден видением. И не он один: видение явилось и всей его армии:

Однажды, в полуденные часы дня, когда солнце начало уже склоняться к западу, – говорил василевс, – я собственными очами видел составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста, с надписью: «Сим побеждай!» Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско, которое, само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо («Жизнь», 1.28).

Значения этого видения Константин не понял – и размышлял над ним до темноты. Ночью во сне ему явился Христос с тем же знаком, который Константин видел на небе, и приказал нести перед войском такой же знак для защиты от нападения врагов.

Однако Константина, как видно, не убедило то, что он видел и во сне, и наяву. Он не знал, что делать, и обратился за советом к религиозным экспертам. Это яснейшее свидетельство, что на данном этапе Константин не стремился становиться христианином. Очевидно, он не вполне понимал даже, кто такой христианский бог и чего он требует от своих почитателей. Ему нужны были разъяснения и советы. Советники объяснили ему, что Христос – «единородный сын единого и единственного Бога», способный даровать «победу над смертью». А знак креста, продолжали они, есть «символ бессмертия». Далее они рассказали Константину, зачем Христос пришел на землю, и объяснили значение воплощения. Константин выслушал их с удивлением – еще одно ясное свидетельство, что все услышанное было для него новостью, – и решил изучить «божественные писания» сам. Так он и сделал, и принял решение «чтить виденного Бога всеми способами служения», поклоняясь ему одному. Затем, призвав златокузнецов и ювелиров, он приказал им сделать крест, – подобие того, что являлся ему и во сне, и наяву; и это приказание было исполнено.

Здесь Евсевий переходит к повествованию от первого лица: по его словам, описав ему этот знак креста, император затем приказал принести его и показал Евсевию[21]21
  Из текста Евсевия создается впечатление, что это происходило во время частной встречи с императором, но, скорее, речь здесь идет о публичном событии, возможно, об обеде императора с епископами – участниками Никейского Собора (о нем в главе 8), завершившего свою работу в 325 году. Из этого следует, разумеется, что свои воспоминания о явившемся ему видении Константин поведал Евсевию и другим епископам тринадцать лет спустя.
  Рассказ этот содержится в небольшой книжечке, скорее, даже статье под названием «О смерти гонителей», примечательной своим беззастенчивым злорадством. С плохо скрытой радостью описывает Лактанций в этой книжечке страшные и мучительные смерти римских властителей, ответственных за преследования христиан. Однако содержатся в ней не только мрачные сцены на смертном одре, но и множество иной исторической информации. Так, в главе 44 мы находим сжатый, неприкрашенный рассказ об обращении Константина. По этой версии, откровение явилось Константину в ночь перед решающей битвой с Максенцием за власть над Римом. Во сне Константин получил приказ – от кого, Лактанций не пишет, – перед тем, как идти в бой, изобразить на щитах солдат «небесный знак Бога». Так Константин и сделал: на следующее утро он приказал солдатам украсить щиты буквой X, пересеченной загнутой кверху буквой I. Надпись эта – здесь параллель с Евсевием – должна была читаться «хи-ро»: буква «хи» выглядит как X, а «ро» как Р, то есть I с загнутым верхним концом. Вооружившись такими щитами, солдаты Константина ринулись в бой – и действительно одержали победу.
  Различные ученые по-разному пытались примирить эти рассказы о видении или видениях Константина. Некоторые полагают, что видение было лишь одно, за два года до битвы у Мильвийского моста


[Закрыть]. Это был длинный шест, покрытый золотом, и на нем поперечная рея, вместе с шестом образующая очертания креста. Сверху на конце шеста лежал венок из золота и драгоценных камней, а на нем две греческие буквы, «хи» и «ро» – первые две буквы слова «Христос». Под поперечной реей висел тонкий плат. Евсевий добавляет, что «этим-то спасительным знаменем, как оборонительным оружием, всегда пользовался василевс для преодоления противной и враждебной силы, и приказал во всех войсках носить подобные ему» («Жизнь», 1.31). Иными словами, этот предмет – так называемый лабарум, – Константин брал с собой в битву, чтобы тот обеспечил ему победу. И, как видно, это всегда срабатывало.

Есть у нас и третий рассказ об обращении Константина, – и он, мягко сказать, не сходится с двумя первыми. Эта другая версия известна нам из писаний христианского историка и богослова по имени Лактанций. Как источник информации Лактанций чрезвычайно важен. Во-первых, он был лично знаком с императором – и не просто знаком: его император назначил наставником своего старшего сына Криспа. Во-вторых, его рассказ написан не десятки лет спустя, как у Евсевия, а всего через несколько лет после события. Того же самого события? Большинство историков считают, что да; однако расхождения просто поразительные.

Константин приходит к мысли, что двое предыдущих правителей «сражались при множестве богов, однако же имели постыдный конец». Как видно, многобожие в борьбе за Рим не работает.

(непосредственно перед панегириком 310 года), и в то время Константин счел его явлением Sol Invictus, но впоследствии пришел к мысли, что ему являлся Христос. Согласно этой версии, еще позже Константин убедил себя, что сразу узнал в видении Христа, а поскольку видение было тесно связано с победой, «вспомнил», что было это как раз в ночь перед битвой. Другие истолкователи впадают в другую крайность – считают, что Константин был визионером, различные видения и вещие сны являлись ему постоянно, так что немудрено было в них запутаться. Как ни странно, такое мнение имеет под собой основания: в похвальной речи Константину, произнесенной ближе к концу его жизни, Евсевий утверждает, что ему являлись «тысячи» видений и снов с участием Христа[22]22
  Евсевий. Похвала Константину, 8.1; см. также: Евсевий. Жизнь Константина, 1.47. Самый свежий и полный обзор известий о видениях Константина: Raymond van Dam, Remembering Constantine at the Milvian Bridge (New York: Cambridge University Press, 2011). Используя новейшие достижения в исследовании памяти, ван Дам показывает: в конечном счете мы не можем с уверенностью определить, произошло ли что-нибудь, и если произошло, то что именно. Рассказы о видениях Константина безнадежно противоречат друг другу, и даже если мы выберем какой-нибудь один рассказ и решим опираться на него, в каждом случае нас ждут огромные проблемы. Например, Евсевий в самой полной версии своего рассказа ссылается на слова самого Константина через много лет после происшествия. Однако и у Константина, и у самого Евсевия были предубеждения – иначе говоря, причины рассказывать эту историю определенным образом. Более того, Константин, несомненно, видел события прошлого в свете всего пережитого и передуманного за прошедшие годы, так что его воспоминания о прошлом вполне могли не соответствовать действительности – или тому, что сам он в прошлом считал действительностью.


[Закрыть].

Имеются в этих рассказах и общие поразительные черты. Во-первых, в каждом случае Константину является один бог, сам по себе, и Константин решает оставить многобожие и поклоняться отныне лишь одному этому богу. Более того, и рассказ панегириста 310 года, и рассказ Евсевия много лет спустя согласны друг с другом в том, что Константин не становится христианином немедленно после сна. Панегирист вообще ничего не говорит о том, что Константин стал христианином: возможно, на тот момент обращения еще не произошло, или Константин еще об этом не объявил, или же, наконец, языческий оратор не счел нужным вдаваться в такие детали. Евсевий признает: императору понадобилось долго советоваться со специалистами, читать и размышлять, чтобы сделать правильные выводы из того, что он увидел. Кто знает, сколько времени заняли эти консультации и размышления?

Одна из причин, по которой нам трудно понять, что же именно увидел Константин и когда это произошло, состоит в следующем: современные исследования обращений показывают, что по прошествии времени после пережитого опыта события в сознании новообращенного начинают путаться – он бессознательно «подгоняет» их под все, что узнал и пережил с тех пор[23]23
  Подробнее: Rambo and Farhadian, The Oxford Handbook of Religious Conversion.


[Закрыть]. Иначе говоря, то, что вспоминают и рассказывают люди годы спустя, оказывается сильно окрашено тем, что они успели узнать, передумать и перечувствовать в промежутке. Несомненно, это же произошло и с Константином.

Вопрос о том, что же произошло и когда это случилось, раз и навсегда, к удовлетворению всех спорящих сторон, разрешить невозможно[24]24
  с некоторыми поправками и дополнениями самого Вайсса: “The Vision of Constantine,” Journal of Roman Archaeology 16 (2003), 237-59.


[Закрыть]. Но вот возможная реконструкция. Видение – реальное или воображаемое – внесло свой вклад в размышления Константина о проблеме богов и о том, где искать так необходимую ему помощь свыше в борьбе с Максенцием. Он пришел к выводу, что видение послано ему единым истинным богом, и решил поклоняться ему.

На мой взгляд, вероятнее всего, что первое видение произошло именно тогда, когда мы впервые о нем слышим, а именно в 310 году, и после этого Константин стал генотеистом, почитающим Непобедимое Солнце превыше всех прочих богов. До нападения на Максенция оставалось еще два года, так что у него было время поразмыслить о своих новых религиозных обязательствах. Среди прочего, все больше узнавал он о растущем христианском движении – и все больше им интересовался. (В главе 6 мы поговорим о том, как быстро росла в то время христианская Церковь.) Незадолго до битвы за Рим он увидел второе видение, или сон, или то и другое – и принял решение. Решение это состояло не в том, чтобы бросить поклоняться Непобедимому Солнцу и перейти к поклонению богу христиан. Скорее, оно состояло в том, что Непобедимое Солнце и есть бог христиан[25]25
  См., например, Potter, Constantine the Emperor: «В 312 году Бог Константина был сразу Солнцем и христианским Богом. И, возможно, совершить этот переход было не так уж трудно, ведь в некоторых христианских общинах бог солнца уже отождествлялся с Христом» (с. 158–159).


[Закрыть].

Константин твердо знал одно: отныне он хочет поклоняться христианскому богу, и только ему одному. С этим убеждением он вступил в битву – и вышел победителем.

Так Константин стал новообращенным христианином. Быть может, важнее всего понимать, что при этом он, как бывает со всеми новообращенными, не знал, да и не мог еще знать всего, что положено было знать христианину тех времен о своей вере. И вера его, и знания, скорее всего, были весьма обрывочными. Он мог даже не знать, что в какой-то момент ему нужно будет креститься. Мог не знать, что христиане не только отвергают поклонение иным богам, но и считают языческих богов не богами, а демонами. Мог не знать, что христианство предъявляет к своим последователям определенные этические требования. Мог не знать, что среди христиан идет напряженная интеллектуальная работа и ведутся серьезные дискуссии относительно природы Бога, сущности Христа, взаимоотношений Христа и Бога. Словом, мог очень многого не знать.

Однако, судя по всему, твердо знал одно: отныне он хочет поклоняться христианскому богу, и только ему одному. С этим убеждением он вступил в битву – и вышел победителем.

Битва у Мильвийского моста

О самой битве древние историки рассказывают вкратце; в этой истории она выглядит не кульминацией, а скорее эпилогом. У Севера и Галерия уже ничего не вышло – и вполне понятно, что Константин беспокоился за исход своей кампании. Однако у него было несколько преимуществ, которых не было у предшественников, а кроме того, Максенций на этот раз принял крайне неудачное решение. Помогло Константину и то, что Максимиана, отца Максенция, блестящего и опытного полководца, уже не было в живых: еще два года назад он попал к Константину в плен и там покончил с собой. Более того, у Максенция в Риме земля горела под ногами. Шесть лет назад, при начале правления, город встречал его с распростертыми объятиями. Но с тех пор, как мы уже упоминали, все сильно изменилось.

Предвидя нападение с севера, Максенций предпринял, казалось бы, вполне разумный шаг: разрушил все мосты через Тибр, чтобы затруднить продвижение атакующей армии. Но затем, в последний момент, принял еще одно решение, которое и оказалось поистине роковым: решил не укреплять город в ожидании осады, а выйти навстречу противнику и навязать ему бой.

Однако разрушенные мосты не позволяли пересечь Тибр и выбрать удобное поле для сражения. Поэтому Максенций выстроил близ снесенного Мильвийского моста временный понтонный мост и по нему перебрался вместе с армией на дальний берег. Стоя спиной к реке, войска Максенция лишились возможностей для маневра – и были разбиты наголову. В отчаянии пытались они бежать по понтонному мосту обратно через реку, чтобы укрыться в Риме, но под тяжестью множества солдат и лошадей мост провалился, и многие, в том числе и сам Максенций, утонули в Тибре[26]26
  Евсевий полагает: Максенций понимал, что мост может рухнуть, и рассчитывал заманить Константина и его армию в ловушку. Однако план этот сработал против него самого, когда армия его была окружена, разбита и пыталась бежать обратно в город. Предположение интригующее, однако выглядит не слишком правдоподобно.


[Закрыть].

На следующий день Константин вошел в Рим как новый его правитель, император всей западной половины империи. Как мы увидим в главе 8, до того, как он станет правителем всей империи, оставалось еще двенадцать лет. Но Константин умел ждать. А пока ему оставалось лишь убедиться в мудрости своего религиозного решения. Он посвятил жизнь богу христиан, поклонился ему – и одержал победу. Христианский бог оказался могущественнее иных римских богов. Теперь он, и только он будет Константиновым богом. Константин стал христианином…

Но точно ли стал?