Текст книги "Великий обман. Научный взгляд на авторство священных текстов"

Взгляды древних на подлог

Я уже упоминал, что ученые иногда решительно избегают употреблять термин «подлог» из-за его смысловой близости к «фальшивке» по отношению к псевдоэпиграфам. Ниже я поясню более развернуто аргументацию ученых, не желающих подразумевать в этих книгах фальшивку. Это будет в четвертой главе, когда у нас уже накопится пара глав материалов, которые помогут разобраться с обоснованностью их мнения. Оказывается, многие специалисты по Новому Завету, высказывающиеся так о подлогах («В этом не было намерения обмануть», «Никто не подразумевал в этом лжи», «Это не было оскорблением читателя»), просто никогда не читали древних источников на данную тему. По мере чтения этой книги должно стать совершенно ясно из самих древних текстов, что хотя подлоги широко практиковались, они так же широко осуждались и расценивались, как ложь. Здесь для начала я хочу просто дать несколько примеров того, что древние думали и говорили о подлогах, а количество этих примеров при желании можно многократно увеличить.

Первый момент, обращающий на себя внимание, заключается в том, что литературные подлоги осуждает практически любой автор, который упоминает о них. Есть несколько исключений, но мы поговорим о них отдельно в четвертой главе, и эти исключения уж действительно чрезвычайно исключительны, как станет видно. В целом же преобладающий дискурс в отношении подлогов в Древнем мире противостоял им и видел в них лишь обман и беззаконие. Это не означает, конечно, что никто не занимался подлогами, ведь адюльтер сейчас тоже обычно рассматривается как предосудительный обман, однако многих это не останавливает. Несмотря на всеобщее осуждение, практика подлогов процветала в Древнем мире.

Один из известных примеров есть у древнеримского врача Галена, которого мы уже упоминали. В дошедшем до нас автобиографическом очерке он рассказывает, как однажды подлог попался ему самому. Как-то раз он шел по римской улочке и увидел в окне книжной лавки двух людей, спорящих о книге, якобы написанной Галеном. Один горячо доказывал авторство Галена, другой настаивал, что авторский стиль совсем не его и Гален этого не писал. Сам Гален чрезвычайно разволновался, поскольку не писал той книги, и, придя домой, немедленно сел писать трактат, который нам хорошо известен поныне и иногда называется «Как отличить книги, написанные Галеном».

Думал ли Гален, что кому-то позволено писать от его имени книги? Очевидно, что нет. Как и любой другой, кому попадались подделки с его собственным именем. Мы уже упоминали о поэте Марциале, разгневанном попытками других поэтов выдать их стихи за его. Среди христиан возмущенные жалобы на подлоги мы видим у Оригена, Иеронима и Августина. Подлоги так широко осуждались в древности, что их порицали даже их создатели, как в случае с 2 Фес и Апостольскими Постановлениями.

Некоторые ученые настойчиво, хотя и бездоказательно настаивали, что в философских школах это было обычным делом – написать философский трактат и подписать его именем мастера этой школы: Платона, Пифагора и т. д., а не своим, и никто, дескать, не смотрел на это неодобрительно. В четвертой главе мы увидим, что это безосновательные утверждения, и если попросить такого ученого процитировать древний источник в подтверждение подобной античной практики, тот сразу почему-то онемеет[32]32
  В главе 4 будут представлены и другие версии, пытающиеся представить такую практику более вероятной и включающей доводы, будто очевидные подделки могут быть оправданы наличием у авторов секретарей, которые имели свой литературный стиль и излагали сказанное им авторами в собственной манере.


[Закрыть].

Что подлоги всеми осуждались, можно увидеть даже из того, в каких словах описывалась эта практика; по большей части они вполне соответствуют слову «фальшивка». В Греции два самых используемых слова для обозначения литературного подлога звучали как «псевдо», т. е. «фальшивый» или «ложный», и «нофос» (νόθος), что значит «незаконнорожденный». В последнем случае с коннотациями, близкими знакомому нам слову «бастард» (ублюдок)[33]33
  К тому же некоторые античные авторы характеризовали сочинение кем-либо текстов под чужим именем при помощи греческих и латинских эквивалентов наших глаголов «сделать» (в смысле «создать», «придумать») или «подделать» (т. е. «сфабриковать»).


[Закрыть].

В защиту первого слова некоторые ученые настаивали, что «псевдо» не обязательно имеет негативный смысл заведомой лжи, поскольку иногда использовалось для обозначения просто неверной информации. Да, в некоторых контекстах так и есть. Но с оговоркой, что только в тех контекстах, когда говорящий неправду не понимает сам, что ошибается. А если говорящий неправду прекрасно знает, что это неправда, то «псевдо» имеет то же значение, что и в нашей речи имеет слово «ложь»: намеренный обман или введение в заблуждение читателей и слушателей. И у нас не может быть сомнений относительно коннотаций, связанных здесь с употреблением слова «псевдо» древними. Понимал ли человек, написавший Евангелие от Петра через шестьдесят лет после смерти апостола и утверждающий, что он и есть апостол Петр, что на самом деле он не апостол Петр? Конечно, понимал, если только не был лунатиком. Но он намеренно называл себя чужим именем. По-гречески это называется «псевдо», по-нашему – ложь.

Второй термин, «нофос», может немного сбить с толку. Само слово нередко переводится как «фиктивный», что может быть и вполне точно, но не передаёт коннотаций, имеющихся в греческом оригинале и связанных с незаконнорожденным ребёнком. Если внебрачного ребёнка растят его мать и её муж, не являющийся отцом ребёнка, то по происхождению ребёнок не принадлежит к роду своего мнимого отца, они не являются родственниками. Более того, в античности у такого ребёнка не было законных прав. То же относится и к литературному произведению. Если оно идёт под именем автора, который его не писал, то оно не связано с ним никакими узами родства или закона, а связано с кем-то другим, почему и называлось нофосом, незаконным отпрыском.

Оба эти определения негативны, совсем не нейтральны и вполне демонстрируют отношение древних к практике подлогов. Автор подлога производит на свет «фальшивое писание», «ложь», «незаконнорожденного» или «ублюдка». Аналогичные слова, использовавшиеся латинскими авторами по отношению к изготовлению подложных текстов, также переводятся как «лгать», «фальсифицировать», «фабриковать», «подделывать».

Вопреки утверждениям некоторых ученых, подделыватели древности пытались именно обмануть читателей, приписывая авторство авторитетным лицам. Это уже давно установлено действительными специалистами в вопросе древних подлогов[34]34
  Самому полному исследованию уже сорок лет, но с ним пока ещё никто не сравнился и тем более не превзошёл. Большинство специалистов по Новому Завету, увы, никогда не читали его: Wolfgang Speyer Die literarische Falschung im heidnischen und christlichen Altertum. Тоже заслуживает внимания, хотя и не в такой степени, Norbert Brox, Falsche Verfasserangabe: Zur Erklarung der fruhchristlichen Pseudepigraphie (Stuttgart: KBW, 1975). Вместе с работой Armin Baum, Pseudepigraphie und literarische Falschung im fruhen Christentum (Tubingen: Mohr Siebeck, 2001) можно получить максимально полный обзор о всех древних источниках по подлогам. И все они согласны в том, что подделыватели намеренно обманывали своих читателей.


[Закрыть], да и здравое рассуждение лишь утвердит в этой мысли. Вспомним мотивацию подделывателей, о которой говорилось выше: тем из них, кто просто хотел посмотреть, как у них это получится, вовсе не было интересно делать свои уловки прозрачными и очевидными, они-то уж действительно хотели обмануть. Те, кто хотел заработать деньги на «подлинном» экземпляре, скажем, диалогов Платона, не заработали бы ни гроша, если бы их подлог был известен. Ну а для тех, кто желал утвердить политический институт или религиозное установление, ссылаясь упомянутым способом на взгляды авторитетного лица, или хотел бы свои взгляды представить в виде авторитетного источника, и вовсе не имело никакого смысла называться собственным, никому не известным именем.

Что подлог совсем не был очевидной вещью, свидетельствуется и теми отрицательными суждениями, которые высказывали о нем древние. Как я говорил раньше, практика подделки осуждалась практически в каждом случае, когда она упоминалась. Более того, реакция на авторов подлогов, когда их всё-таки ловили, показывает совершенно ясно, что в них видели обманщиков и что люди отнюдь не были рады обнаружить, что их водили за нос. Гален и Марциал были в ярости от того, что кто-то подписывал свои произведения их именами, а порой реакция была и более жесткой.

Самые первые сведения о поимке подделывателя встречаются у известного греческого историка Геродота в V в. до н. э.[35]35
  Геродот, История, 7.6.


[Закрыть] У него есть не совсем понятный отрывок, рассказывающий об Ономакрите из Афин, толкователе оракулов (т. е. священных прорицаний), который собрал и обнародовал пророчества Мусея – мифического персонажа, по поверьям предсказывавшего будущее. Одно из пророчеств гласило, что некая группа островов исчезнет в морской пучине. Неизвестно, зачем Ономакрит подделал это предсказание и чем оно так расстроило людей, но правитель Афин Гиппарх изгнал за это Ономакрита из города, так что тот вовсе покинул Элладу и пристал к персам. Были и другие случаи, в которых Ономакрит подозревался в подделке оракулов и резко осуждался другими античными авторами, например Плутархом[36]36
  Плутарх, Дельфийский оракул, 407B.


[Закрыть].

Иногда наказание за подлог было и более жестоким. Раньше я упоминал о пятидесяти письмах развратного содержания, которые философ Диотим написал и распространил от имени Эпикура, чтобы запятнать его репутацию. Согласно древним источникам, последователям Эпикура это настолько не понравилось, что один из них, по имени Зенон, выследил и убил Диотима[37]37
  Афиней, Пир мудрецов, 13.611B.


[Закрыть]. Кстати будет вспомнить и рассказ Иосифа Флавия о казни секретаря царя Ирода за подделку письма сына царя Александра, в котором тот якобы делится планами отцеубийства.

Из всех древних повествований на эту тему мы вполне можем сделать несколько основных выводов. Подлоги широко практиковались в Древнем мире среди язычников, иудеев и христиан. Подделыватели в силу различных мотиваций намеренно обманывали своих читателей. Древние авторы, упоминавшие о подлогах, осуждали их и рассматривали как обман. Подделыватели, которых ловили за руку, подвергались осуждению или ещё более суровому наказанию.

Вероятные оправдания подлогов

В написанном австрийским ученым классиком Вольфгангом Шпейером самом полном труде по древним подлогам, какой только есть, говорится так: «Любой подлог даёт представление о положении дел, не соответствующее реальности. Поэтому подлог принадлежит царству лжи и обмана»[38]38
  Speyer, Die literarische Falschung, 3


[Закрыть]. Этот взгляд полностью соответствует тому, который я пытался изложить в настоящей главе, но он создаёт нам некую проблему. Когда мы рассматриваем именно христианские подлоги, мы имеем дело с писаниями, оставленными нам последователями Иисуса, т. е. людьми, которые очевидно являлись приверженцами его нравственного учения и более ранних моральных норм Ветхого Завета. Безусловно, они знали, что неправильно лгать и обманывать. Зачем же они делали это? Конечно, вопрос касается и язычников с иудеями, чьи этические нормы в целом были такими же. Почему же они шли против собственных нравственных установок?

Конечно, при поверхностном взгляде этот вопрос выглядит глупо. Все люди делают вещи, о которых они знают, что их делать не следует. Но я бы хотел рассмотреть его глубже. Считали ли все эти подделыватели свою ложь оправданной? Имеет ли ложь оправдание вообще? Я вернусь к этому вопросу в восьмой главе, а сейчас просто хотел бы подготовить площадку, задав более общий вопрос. Что люди древности думали о лжи и обмане?

Спрашивать, что думали о лжи древние люди, всё равно что спрашивать современных людей, – всё зависит от того, кого именно спросить. Некоторые думают, что никакая ложь неприемлема ни при каких обстоятельствах. Другие полагают, что при некоторых обстоятельствах ложь нравственно оправдана. И остальные вообще не задумываются на эту тему, используя ложь, когда им это удобно.

Некоторые древнегреческие философы, в частности, Аристотель, подчеркивают важность правдивости как нормы[39]39
  Аристотель, Никомахова этика, 4.7.


[Закрыть]. Но большинство философов считает, что могут быть исключения. Ксенофонт, например, передаёт слова Сократа, что справедливо лгать другу, который хочет совершить самоубийство, если это позволит его остановить[40]40
  Ксенофонт, Воспоминания о Сократе, 4.2.14–18.


[Закрыть]. Сократ говорит также, что справедлива ложь полководца, если она поднимет упавший дух его воинов на поле брани сообщением о приближении союзников и заставит их сражаться отважнее; справедлива и ложь отца, обманом заставляющего больного сына принять нужное лекарство, от которого тот отказывался. И Платон учил, что некоторая ложь бывает полезна, вроде той, что врачи могут сказать своим пациентам для их блага, или правители могут сказать своему народу для его спокойствия. Как выразился античный писатель Гелиодор: «Ложь хороша, когда она приносит пользу тому, кто лжёт, и не наносит вреда тому, кто её слушает»[41]41
  Платон, Республика, 382C, 389B. Гелиодор, Эфиопика, I.26.6.


[Закрыть].

Но что насчёт христиан? Разве их не учили всегда говорить правду? Именно об этом говорил великий богослов V в. н. э. Августин в двух своих трактатах, посвященных лжи: никогда и ни при каких условиях непозволительно лгать. Этот взгляд отца церкви был не простым упрощением, дескать, всегда хорошо говорить правду, а плодом глубоких богословских размышлений об отношениях истинного человека с Богом истины, который сам стал человеком[42]42
  Наиболее полное и убедительное исследование взглядов Августина на ложь см. в David J. Griffiths, Lying: An Augustinian Theology of Duplicity (Grand Rapids, MI: Brazos, 2004).


[Закрыть].

Но множество других христианских мыслителей, как до, так и после Августина, думали иначе. Такие, как Климент Александрийский в конце второго века и его соотечественник Ориген в начале третьего – возможно, самый великий богослов до Августина, – соглашались с Платоном в его «медицинской лжи»: если ложь врача заставит пациента принять нужное лекарство, то она этически оправдана[43]43
  Иероним, Против Руфина, 1.18, упоминание об утраченной книге Оригена Строматы. Климент Александрийский, Строматы, 7, 9, 53, 1–4.


[Закрыть]. Оба они также указывали, что в Ветхом Завете сам Бог иногда говорит неправду. Когда Бог сказал Ионе возвестить жителям Ниневии, что через сорок дней их город погибнет, он совершенно очевидно знал, что после этой новости горожане начнут каяться и он удержит свою десницу от суда над ними. Соответственно, Бог никогда не имел планов уничтожить город, хотя и приказал пророку говорить о его уничтожении. Порой лживое заявление может принести колоссальную пользу.

В Писании есть много других примеров того, как ложь избранников Божиих приносит добро. Если бы Авраам не солгал о своей жене Саре, что она его сестра, его бы убили, и не появился бы народ Израиля (Быт 12). Или если бы блудница Раав не солгала и не укрыла бы израильских шпионов, те были бы убиты, и никогда дети Израиля не наследовали бы Обетованную землю (Нав 2). Можно привести много примеров того, что иногда самое правильное – это солгать.

Не это ли думали и подделыватели? Что их ложь стоит того? Что положительный эффект от их обмана перевесит их грех? Что цель оправдывает средства?

Боюсь, никогда мы не узнаем, что заставляло этих людей делать то, что они делали. Мы просто не можем проникнуть в глубину их сердца и разума, чтобы увидеть, о чем они думали, когда решили обманом выдать себя за кого-то другого. Скорее всего, если бы их читатели знали об их обмане, они бы назвали авторов лжецами и осудили их писания. Но в собственных глазах их совесть вполне могла быть свободна от угрызений и их намерения могли быть белы как снег. Они обладали истиной, в которой надо было убедить остальных, и они были счастливы солгать ради этого.

2. Подлоги под именем апостола Петра

До сего момента в своем рассказе о лжи, обмане и подделках в Древнем мире я использовал слово «истина» в самом простом смысле для обозначения корректной информации. Однако в жизни истина и противоположная ей ложь выглядят сложнее. Я думаю, внутренне мы все прекрасно это понимаем, даже если никогда об этом не задумывались. Когда мы смотрим фильм, мы часто спрашиваем: «Это настоящая история?» То есть мы имеем в виду: «Это то, что происходило на самом деле?» Если ответ положительный, то мы как-то успокаиваемся на том, что события фильма действительно когда-то имели место и, таким образом, его история оказывается правдивее, чем некий вымысел. Но даже в этом случае мы не думаем, будто абсолютно всё, что составляет фильм – действующие лица, диалоги, отдельные сцены и т. д., – представлено совершенно так, как это было на самом деле. Мы всегда оставляем место для творческого домысла, даже когда признаём историю подлинной.

Хотя можно и представить дело так, что в более глубоком смысле фильм может быть правдивым, даже если рассказывает о том, чего никогда не было. Этой точкой зрения я много лет сбивал с толку своих детей. Например, мы смотрим кино, и дети спрашивают: «Пап, а это правда?» И почти всегда я отвечал утвердительно. Но тут они вспоминают, что иногда у меня бывает иной взгляд на вещи, и переспрашивают: «Не, пап, ну в смысле, это правда было на самом деле?» Тогда я отвечал отрицательно, и они оставались в недоумении. Как и сейчас, возможно, некоторые мои читатели. Как история может быть правдой, если её никогда не было? На самом деле, есть самые разные правдивые истории, которые никогда не происходили, и это признает любой, если хоть немного задумается. Чтобы проиллюстрировать это своим студентам, я обычно пересказываю историю о Джордже Вашингтоне и вишневом дереве.

Истинные истории, которые никогда не происходили

Каждый школьник знает историю про вишневое дерево. Ещё мальчишкой Джордж Вашингтон зачем-то срубил отцовскую вишню. Когда отец вернулся домой и увидел срубленное дерево, то спросил: «Кто это сделал?» Юный Джордж ответил: «Не смею врать. Это сделал я». Обычно на этом история заканчивается, так что мы не знаем, что было потом, может, Джорджа заперли в чулан. История заканчивается признанием Джорджа[44]44
  Есть и развернутая версия, согласно которой отец заключает Джорджа в объятия за то, что у него хватило духу признаться перед лицом угрозы наказанием, и благодарит Небо за такого сына.


[Закрыть].

Мы знаем, что эта история никогда не происходила на самом деле, потому что тот, кто её придумал, позже в этом признался. Это был человек по имени Парсон Уимз, некогда церковный прислужник и книготорговец. Позже, став биографом Вашингтона, Парсон Уимз признал, что выдумал историю с вишней, хотя до этого и заявлял, будто узнал о ней от её свидетеля, которому можно доверять. (Забавный парадокс: он буквально сказал неправду в этой истории о том, что следует говорить правду.)

Итак, этот сюжет, как мы знаем, неисторичен. Но мы по-прежнему пересказываем его своим детям. Почему? Не потому, что мы пытаемся научить их американской истории, а потому, что хотим научить их правде. Эта история претендует на истину в нескольких смыслах. Во-первых, она является хорошим образцом американской пропаганды. Кем был Джордж Вашингтон? Он был отцом американской нации. Что он был за человек? Он был честным человеком, который никогда не лгал. Правда? Насколько честным? Ну, однажды, когда он был ещё мальчишкой… Вывод ясен. Эта страна основана на честности. Это честная страна. Эта страна никогда не скажет неправду. Или так гласит легенда.

Но легенда о Джордже Вашингтоне и вишневом дереве имеет и другой смысл, благодаря которому родители в основном и рады её рассказывать детям. Эта история о личной нравственности и ответственности. Я рассказал её своим детям потому, что хотел их видеть такими же, как юный Джордж. Даже если бы они что-то натворили, я хотел, чтобы они были честны и имели силы в этом сознаться. Лучше быть честным и не бояться последствий, чем жить бесчестно. Лучше не говорить неправды.

То есть я хочу сказать, что вымысел, даже исторический вымысел, может в некотором смысле сообщать истину, даже если это что-то, чего не было. Истина – это больше, чем просто корректная информация.

Это не значит, конечно, что такой вещи, как неправда, вообще не существует. Как раз наоборот, есть множество разных неправд: некорректная информация, заведомый обман, истории, смысл которых мы не принимаем в качестве истины, основанной на нашем понимании мира[45]45
  Есть много интересных книг о лжи, рассчитанных на широкую аудиторию. Из них я бы выделил Sissela Bok, Lying: Moral Choice in Public and Private Life, 3rd ed. (New York: Vintage, 1999).


[Закрыть]. Если бы мне пришлось читать книгу о детстве Сталина, в которой подчеркивались бы его кроткий нрав, добрый и мягкий характер, а также глубокая обеспокоенность всеобщим благоденствием, я бы сказал, что всё это неправда.

Люди древности тоже имели развитое чувство истины и неправды. У них тоже были легенды, которые они принимали как истину в некотором роде, не думая при этом, будто они происходили на самом деле[46]46
  О лжи в античности см. подборку работ в Christopher Gill and T. P. Wiseman, eds., Lies and Fiction in the Ancient World (Austin: University of Texas Press, 1993).


[Закрыть]. В основном современные ученые осознают, что большинство образованных людей Древних Греции и Рима не воспринимали события своей мифологии буквально. Они понимали, что миф призван сообщить некое истинное понимание божественного царства и его связи с человеком. И ещё у древних была своя беллетристика. Многими подчёркивается, и это действительно так, что современные представления о художественной литературе гораздо сложнее и тоньше, чем они были в античности. И всё же в дополнение к мифам у людей древности были эпосы, легенды, романтические произведения, которые во многом соответствуют современным повествовательным формам. Люди рассказывали и пересказывали, читали и цитировали все эти произведения не потому, что думали, будто они точно передают описываемые в них события, а по тем же причинам, по которым и мы сейчас читаем беллетристику: чтобы развлечься, что-то узнать, научиться лучше понимать себя и окружающий мир.

Очень интересно представление о вымысле. Если мы читаем книгу, являющуюся официальной биографией Рональда Рейгана, то ожидаем увидеть в ней четкое следование фактам и полное отсутствие некорректной информации. А вот если мы читаем роман о президенте 1980-х гг., который является просто беллетристикой, нам достаточно некоторого исторического правдоподобия (например, президент в этом романе не будет шарить по Интернету и проверять, что ему написали в Фейсбуке). Но мы не ожидаем встретить там точных исторических фактов и реальных исторических деятелей. Древние эквиваленты современной развлекательной литературы работали по тому же принципу. Читатели рассчитывали на некоторое историческое правдоподобие повествования, но никогда не рассчитывали на его точное соответствие историческим событиям.

Разница между современной биографией и современным романом, конечно, является вопросом литературного жанра. Оставим специалистам пространные дебаты о том, чем характеризуется жанр, нам же будет достаточно приблизительного определения. Жанр – это тип литературы, который подходит какому-то заданному формату. Короткий рассказ, например, должен быть коротким; роман гораздо длиннее. В обоих есть герои, сюжет и другие особенности, отличающие их от хайку. Лимерик обладает двумя парными рифмами и неожиданной ударной строкой в конце. Белый стих ничего этого не имеет, но для передачи смысла опирается на глубину языка. И так далее. В каждом жанре как бы заложено некое соглашение между писателем и читателями. Это напоминает контракт, в котором автор обязуется соответствовать тому роду литературы, который ожидают встретить читатели, а читатели обязуются не ожидать ничего нехарактерного для этого рода.

Когда речь идёт практически обо всех видах развлекательной литературы, читатели снисходительно относятся к исторической неточности, но при этом ждут исторического правдоподобия[47]47
  Исключения могут касаться фэнтези или научной фантастики, но даже там правдоподобие играет важную роль; конечно, совсем другое дело – это постмодернистские романы.


[Закрыть]. Чтобы беллетристика доставляла удовольствие, все следуют этим негласным принципам.

Совсем другое отношение мы видим к биографическим или историческим работам. Здесь другие условия контракта: автор придерживается исторических фактов насколько возможно точно, и читатели ожидают именно этого. Любое отступление от этих правил всеми осуждается.

В древних исторических трудах всё было несколько сложнее. По большей части из-за того, что в античности просто не существовало научного инструментария, которым мы владеем сегодня. Не было широкого доступа к надёжным источникам информации, обилия самих письменных источников, баз данных, поисковых систем, не было возможностей, которые нам сейчас предоставляют СМИ и электронные средства коммуникации. Древние историки работали почти на ощупь, собирая такие рассказы о событиях прошлого, которым можно было бы верить. Было действительно крайне сложно передать точную картину, но большинство историков честно пытались это сделать. И больше всего эта сложность была заметна в попытках передать подлинные слова тех людей, что жили много лет назад. Некоторые из лучших образцов истории, созданных в античности, в значительной степени состоят из прямой речи своих персонажей. Но если события происходили на десятилетия или даже столетия раньше, то откуда историк мог знать, что было точно сказано в ту эпоху, когда не было ни диктофонов, ни стенографистов, ни ежедневных публикаций в прессе? Конечно, ниоткуда.

Поэтому такой великий историк V в. до н. э., как Фукидид, и говорит совершенно откровенно, что все слова, передающие прямую речь его героев, сочинены им самим. А какой у древних историков был выбор? Самое большое, что они могли, это придумать для исторических персонажей слова, которые наиболее подходили бы их характеру и поводу для их произнесения, и потом верить, что эта выдумка приблизительно соответствует тому, что было сказано на самом деле. Чтобы установить, насколько историку удалась его затея, не было решительно никаких способов. Но образованные читатели это понимали, так что здесь мы снова видим негласное соглашение между автором и читателями: автор высказывает самую лучшую догадку относительно содержания речей своих героев, а читатели именно так её и принимают, то есть как самую лучшую догадку.

Некоторые ученые полагали, что подложные писания имели ту же общую черту – что-то вроде беллетристики, сопоставимой с придуманными историческими монологами, где настоящий автор и настоящие читатели как бы соглашаются не принимать всерьёз фальшивое авторство текста. Но как я уже показывал выше, современные ученые, серьёзно изучавшие отношение древних к подлогам, думают иначе. В подлогах автор текста действительно использовал вымысел, но делал это без согласия читателей. И читатели, когда обнаруживали вымысел, отнюдь не были за него признательны. Древние расценивали исторические подлоги, будь то повествования, трактаты или письма, как ложь и фальшивку, лишенную безобидности художественной литературы. Именно поэтому они проявляли заинтересованность в выяснении «законорожденности» текста от названного автора или его незаконности через непричастность тому же автору.

Так что и люди древности понимали разницу между выдуманными повествованиями и рассказами по истории. Некоторые историки, такие, как Лукиан Самосатский и Полибий, в отличие от Фукидида твёрдо придерживались взгляда, что исторический труд должен передавать исключительно происходившее на самом деле и что историку не следует придумывать сюжеты или прямую речь героев для своих работ. Во II в. до н. э. Полибий выразил это так: «Задача историка состоит не в том, чтобы рассказом о чудесных предметах наводить ужас на читателей, не в том, чтобы изобретать правдоподобные рассказы и в изображаемых событиях отмечать все побочные обстоятельства, как поступают писатели трагедий, но в том, чтобы точно сообщить только то, что было сделано или сказано в действительности, как бы обыкновенно оно ни было»[48]48
  Полибий, Всеобщая история, 2.56, перевод Ф.Г. Мищенко.


[Закрыть].

Причина, по которой Полибию приходится об этом говорить, заключается в том, что другие историки поступали ровно наоборот, «изобретая правдоподобные рассказы» и придумывая речь героям своих трудов по истории. Это правда, что не только профессиональные историки, но и прочие люди придумали множество историй про исторических деятелей. В христианском сообществе это касается практически всех известных личностей: Иисуса, Павла, Петра и других членов апостольского круга. Поскольку сейчас нас интересуют подлоги с именем Петра, в этой главе мы начнем с рассмотрения историй, сочиненных о Петре, чтобы потом перейти к текстам, которые ложно приписываются ему самому.