Текст книги "Монастырь"

– А чего за лагерь?

Не спеша прикурив, конвоир вернул спички и, выдыхая густой дым, произнёс:

– Монастырь.

– В смысле?

– Натуральном. Старый монастырь. Стены толстенные, мох, там, плесень всякая. Кусты аж растут. Проклятое место…

– Погодь, погодь… Почему это проклятое?

– Грят так… – Пожав плечами конвойник опять присосался к сигарете.

– А чего там за работы? – просунулся кто-то из-за плеча Кулина.

– Разное. Половина уран копают. Другие – иприт гонят.

– Чо за иприт-миприт? – не унимался любопытный, не понимая, что над ним впрямую смеются.

– Газ такой. Ядовитый. Чуть дыхнул – в деревянный бушлат.

Там с месяц назад чего-то грохнуло. Пол зоны на кладбище… Теперь новых набирают…

– Да ты гонишь! – догадался зек.

Не отвечая, солдат затянулся.

– А чем оно проклятое? – тихо полюбопытствовал Кулин.

– Нечисто там… – конвоир скосил глаза и пристально посмотрел на Николая. Тот ждал продолжения.

– Сила, грят, бесовская поигрывает…

– Как?

– Сядь, да просрись! – огрызнулся солдат. Видно было, что он знает что-то, о чем не собирается сообщать незнакомому зеку. Кулин не стал допытываться, надеясь, что конвоир расскажет все сам, но молчание затянулось.

Несколько зеков из-за спины Николая попытались заново завязать беседу, но солдат не реагировал, полностью погрузившись в какие-то свои мысли и, тем самым, продолжил свою работу – сторожить преступников. Сами преступники скучковались у задней стенки фургона и начали активно перешептываться. Слух Кулина выхватывал из многоголосого бубнения лишь отдельные слова: «беспредел», «зелёный прокурор», «лесоповал»… Николай уже тысячи раз слышал подобные прожекты. Невоплотимые в реальности планы побегов. Подкопы, бензопилы, переделанные в вертолёты, катапульты, способные перебросить через многометровый забор – всё это были стандартные зековские легенды. Пусть даже кто-то и использовал один из таких способов, какая разница? Вся энергия таких побегушников уходила в базары и бесплодные обсуждения деталей. Кулин прекрасно понимал, что человек, действительно готовящийся спрыгнуть на волю, не станет трезвонить об этом на каждом углу. Ещё стукнет кто, навесят менты ярлык, пропишут красными буквами «СП», склонен к побегу, и кончится спокойная жизнь. Таких эспэшников, Николай видел. Одного, вертухаи проверяли на наличие каждые полтора часа. Мало того, с шести утра, через три часа, весь световой день, его основательно шмонали на глазах всей хаты. Раздевали донага, заглядывали в рот, раздвигали ягодицы. Через несколько недель парень перерезал себе вены, его выдернули из хаты и Николай больше никогда его не видел.

Автобус с бесконвойниками яростно затрясло на ухабах и Куль вернулся к действительности. Уже подъезжали к селу.

– Интересно, – подумал вслух Семихвалов, ни к кому конкретно не обращаясь, – на что сегодня кинут?

– А как всегда – говно разгребать! – отозвался Шутов. Погоняло у этого мужика было соответствующее – Шутник, и никто не знал, то ли назвали его так из-за фамилии, то ли из-за постоянных попыток побалагурить. Но все его грубоватые шуточки почти всегда вызывали дружный утробный хохот. Вот и сейчас весь автобус буквально захлебнулся от смеха, хотя как раз вчера бесконвойников определили на чистку свинарника.

К зекам в колхозе «Хумский партизан» относились как к дармовой рабочей силе. Так оно впрочем, по большей части и было. Городские, незнакомые с крестьянским бытом и заботами, они вызывали у колхозников лишь усмешку и, несмотря на то, что работа осужденным доставалась самая тяжелая, их за глаза называли дармоедами.

Кроме этого, зекам и платили по самым нижним расценкам, примерно раза в два меньше, чем колхозным разнорабочим. На ларь уголовникам падало, по гуманному советскому законодательству, половина заработанного. А из нее шли еще разнообразные вычеты, за хавчик, за спецодежду, робы и сапоги, которые, при неквалифицированной работе, изнашивались катастрофически быстро.

Но и на эту остающуюся мизерную сумму бесконвойники умудрялись жить припеваючи.

Гораздо больше повезло Мотылькову и Кулину. Им, как профессиональным водителям, доверили колхозные «ГАЗы», и несмотря на то, что эти машины дольше чинились их шоферами, нежели ездили, Куль и Мотыль вызывали всеобщую зависть. Ведь им не приходилось, как прочим, дни напролет копать канавы или убирать за свиньями.

Автобус проехал по центральной улице села и плавно затормозил около здания колхозного правления. Серый, который должен был сдать зеков с рук на руки, все еще дремал. Бесконвойники, дабы урвать хотя бы несколько секунд безделья, разом стихли, но именно это внезапно наступившее молчание и пробудило прапорщика. Он поднял свесившуюся на грудь голову, посмотрел на дорогу. Обнаружив, что та не исчезает, как должно было бы быть, под колесами автобуса, повернулся к водителю. Несколько мгновений ушло на то, чтобы сообразить, что нельзя вести транспортное средство не держась за руль.

– Чо, приехали? – недовольно осведомился Серый.

Взрыв утробного зековского хохота окончательно пробудил прапора.

– Кова хера не разбудили?

– Да уж сам…

– Отворяй! – Приказал Сергиенко водителю. – А вы у меня тут!.. – и он показал зекам кулак. Этот жест должен был призвать смеющихся осужденных к порядку, но результат оказался прямо противоположным. Бесконвойники захохотали с новой силой. Махнув рукой, прапорщик вышел из автобуса и, покачиваясь, скрылся в дверях правления.

Обратно он появился буквально через минуту, сопровождаемый зоотехником колхоза Леонидом Степановичем Покрышкиным, которого и колхозники, и зеки за глаза прозвали Главная Скотина. Ему, на общественных началах, поручили бесконвойников, и теперь Главная Скотина беззастенчиво использовал осужденных, затыкая ими все дыры.

Серый встал у входа в автобус и, достав планшетку, начал зачитывать фамилии прибывших. Зеки выходили по одному, выстраиваясь вдоль автобусного бока, и немедленно извлекали курево. Когда вышел последний, Покрышкин расписался в получении рабсилы. Пройдясь вдоль ряда смолящих бесконвойников, Леонид Степанович извлек руки из карманов чистенькой телогрейки и ехидно произнес:

– Так, господа преступники…

Это фамильярное обращение Главная Скотина подцепил у прапоров и теперь регулярно им пользовался. Пожалуй, даже слишком регулярно.

– Сегодня, господа преступники, вам повезло… – Покрышкин сделал паузу, но зеки равнодушно молчали, насыщая кровь низкосортным никотином.

– …будете ремонтировать дорогу. – закончил Леонид Степанович.

Прилива энтузиазма это предложение не вызвало. Бесконвойники знали, что за этими словами скрывается обыкновенное забрасывание щебнем неровностей транспортных артерий «Хумского партизана». Причем «неровности» эти чаще всего выглядели как полуметровой глубины ямы, заполненные жидкой грязью.

– Лопаты получите на месте. Предупреждаю: черенки друг о друга и прочие предметы не ломать. Это же касается и самих лопат. В случае поломки инвентаря – его стоимость будет вычтена из зарплаты…

На это зеки недовольно загудели.

– Ничего, ничего, господа преступники, аккуратнее будете работать. – Главная Скотина гнусьненько ухмыльнулся. – Задача у вас простая – бери больше – кидай дальше. Это ясно?

– Ясно, ясно… – забурчали бесконвойники.

– А обед? – раздался вопрос из строя.

– В часа два привезут… А теперь сигареты забычковать, и в автобус! – Приказал Покрышкин. – Кулин и Мотыльков, за мной.

Следуя за Главной Скотиной, Николай увидел, как из Правления выползло живое олицетворение названия этого колхоза – дед Пахомыч. В задачу этого реликта входила охрана зеков. Но, по мнению всех, без исключения бесконвойников, Пахомыч не мог сохранить в целости даже собственную берданку. Оружие, доверенное деду, было лишено и затвора, и патронов, и служило исключительно для декоративных функций и для отчетности перед возможными проверяющими.

Матерясь под нос, что Пахомыч делал не переставая ни на секунду, даже во время сна, престарелый сторож взобрался по ступенькам автобуса. Дверца с всхлипом встала на место, и зеки поехали на место трудового подвига.

6. Хозяин.

Начальник учреждения АП 14/3 подполковник Зверев Авдей Поликарпович редко когда появлялся в зоне раньше полудня. Однако, сегодня он оказался разбужен около восьми утра. Настырный звонок телефона после двадцать пятого сигнала вытащил-таки подполковника из постели, заставил искать шлепанцы и шаркать в коридор.

Сорвав черную трубку Зверев с ходу обложил звонящего, высказав сомнения в его принадлежности к человеческому роду, и лишь выплеснув часть эмоций, поднес динамик к уху:

– Ну, блин!..

– Это я, Авдей. – Голос принадлежал полковнику Васину. Он был единственным в лагере, кто имел звание выше «хозяина», хотя и занимал более низкую должность замполита. Так же Александр Павлович Васин был единственным человеком, который мог без особых для себя последствий вытащить похмельного Зверева в такую рань. Полковник, всегда спокойный, обладал природным свойством располагать к себе. Это ускорило и его карьеру, и позволило обрести прочное влияние на всех работников зоны-монастыря. Даже в ОУИТУ (Областном управлении исправительно-трудовыми учреждениями) к мнению Александра Павловича прислушивались. Ему даже зеки не опасались раскрывать свои мелкие тайны зная, что Васин не заложит. Васин и в правду не закладывал. Он лишь вызывал Лакшина и приказывал разобраться. Но об этом знали лишь они двое.

– Что там у тебя? – недовольно протянул Васин и завершил фразу длинным смачным зевком. От этого действия в глазах у подполковника полетели белые мухи, голова дала о себе знать внезапным кружением данного органа и Авдей Поликарпович невольно прислонился к стене. Этот приступ дурноты съел большую часть сообщения Васина и до Зверева, сквозь пронзительное гудение в ушах донеслось лишь:

– …вяк.

– Чего, чего?

– Повторяю. – невозмутимо ответил полковник, – В зоне мертвяк.

– Ты шутишь что ли?.. – вмиг посерьезнев рявкнул подполковник. Он резко оторвался от поддерживающей поверхности стены, но от этого движения пятна в глазах замелькали с новой силой и Авдей Поликарпович очутился сидящим на корточках, все еще прижимая к уху пикающую отбоями телефонную трубку.

Несмотря на непрекращающуюся ни на мгновение головную боль, Зверев смог сообразить, что поле звонка Васина последует и его явление во плоти. И после этого ему, Авдею, волей-неволей придется отправляться смотреть на очередного покойника.

– Юля! – хрипло позвал подполковник. Его супруга, Юлия Рудольфовна, выглянула из спальни. Увидев притулившегося у стены мужа, который все еще грел ладонью эбонит телефонной трубки, она вздохнула и в несколько легких шагов подошла к Авдею. Сперва Юлия отняла и повесила трубку на рычаг и лишь потом помогла мужу встать.

– ЧП в зоне. – Сообщил Зверев. Жена понимающе оглядела подполковника, на котором из одежды наличествовали лишь цветастые трусы, называемые в народе семейными.

– Тебе поправиться?

– И поскорее. Сейчас Саша завалится…

– Ну, ползи на кухню… – усмехнулась Юлия Рудольфовна. – Пока доберешься, все будет готово…

Кряхтя, Зверев побрел одеваться. Руки никак не хотели пролезать в рукава халата, подполковник тихонько матюгался, но когда эта пытка, наконец, завершилась победой разума над неодушевленной материей, оказалось, что халат одет наизнанку. После чего процесс облачения повторился, но уже перемежаясь несколько большим, чем в предыдущий раз, количеством непечатной лексики.

В тот момент, когда Авдей добрался до кухни и сделал первый глоток нацеженного женой капустного рассола из огромной керамической кружки, в дверь требовательно позвонили. Зверев поперхнулся, закашлялся, брызгая целебным настоем из ноздрей. Юлия Рудольфовна, не дожидаясь членораздельной просьбы, пошла открывать.

К моменту появления Васина, успевшего полюбезничать в коридоре с молодой супругой подполковника, «хозяин» успел стереть с лица следы мокроты и принять, насколько это было возможно, суровый вид. Но это, как оказалось, ему не удалось.

– Эк, братец, ты, прямо скажу, погано выглядишь!.. – Вместо приветствия протянул Александр Павлович.

Зверев едва не подавился рассолом еще раз.

– Да?.. – только и смог спросить Авдей Поликарпович.

Полковник, сдвинув брови, утвердительно покачал головой.

После рассола мозгам несколько полегчало. Боль прошла, сменившись расслабляющей дурнотой. Зверев приобрел способность немного рассуждать и ощутил приступ голода. Глубокая тарелка с овсяной кашей, поверх которой плавал полурастаявший кусочек масла, уже парила на столе. Перемешав овсянку ложкой, Авдей Поликарпович зачерпнул с самого края тарелки, подул и, наморщась, проглотил.

– Ты быстрее можешь? – словно нехотя поинтересовался Васин, все еще стоящий в дверях кухни.

– Горячая… – сдувая пар со следующей ложки сообщил подполковник. – А ты пока рассказал бы…

Юлия Рудольфовна предусмотрительно уже исчезла и Александр Павлович присел напротив «хозяина». Пока шел процесс поглощения пищи, Васин рассказал все, что было известно на данный момент. А известно было крайне мало.

Через минут двадцать, когда подполковник поел, оделся и привел себя в подобающий военослужащему вид, они с замполитом вышли из домика начальника лагеря. Жил Авдей Поликарпович в двухэтажном коттеджике, спроектированном и выстроенном руками зеков. Находился он, как и прочие здания, принадлежащие конвойной роте, метрах в пятидесяти от массивной монастырской стены. Напротив, через дорогу, ведущую к монастырским воротам, обнесенные бетонным забором, располагались казармы срочников внутренних войск. Оттуда доносились нестройные хлопки выстрелов: солдаты-первогодки, будущие вышкари, тренировались на стрельбище.

– На труп посмотришь? – полюбопытствовал Александр Павлович скорее чисто теоретически. Похмельный Зверев, окунувшись в медицинские запахи, а мертвого зека, за неимением лучшего места, морга, поместили в операционную воинской санчасти, был способен лишь на одно, но продолжительное действие – опорожнение желудка посредством извержения содержимого оного через рот.

– Не-е… – медленно покачал головой подполковник. – Мертвяков пусть Лапша разглядывает. Лапшой промеж себя они звали начальника оперчасти.

Спустя несколько минут лагерное начальство уединилось в кабинете Зверева. Тот находился непосредственно в монастырской стене, был вытянут в длину и имел шесть узких, забранных решеткой, окошек, смахивающих скорее на бойницы. Там Авдей Поликарпович пыхтя уселся за свой стол так, что замполиту стало ясно – сегодня «хозяин» с места не сдвинется. Присев напротив подполковника, Васин протянул тому три листка.

– Что это? – пробормотал Зверев принимая бумаги и чувствуя, что ничего приятного он в них не найдет. Александр Павлович не ответил, так что начальнику лагеря самому пришлось читать шапки документов.

– Рапорт, докладная записка, рапорт. – перебрав листки пробормотал Авдей Поликарпович. – Что в них?

– Доклады о нахождении трупа осужденного Гладышева.

– На кой мне они?! – раздраженно протянул бумаги обратно Зверев. Но замполит за ними не потянулся и поэтому подполковник просто швырнул их на стол. – Ты сам можешь рассказать кто его, как, почему?

– Не могу. – с преувеличенным спокойствием ответствовал полковник. – Но это пока, временно. Скоро мы все узнаем.

– А мне как в Управление писать? – вспылил «хозяин». – «То ли сорвался с крыши, то ли убит осужденный такой-то»? Так?!

– Ты ведь сам понимаешь, что так не стоит… – сделав упор на слове «так» сказал Александр Паслович. – Давай посмотрим варианты.

Первый. Этот зычара – побегушник. Но с крыши на стену не спрыгнуть. Да, и через стену тоже. Разве что, был у него при себе дельтаплан. Но конвойники на крышу лазили и ничего там не нашли. Даже следов.

По проводам – тоже маловероятно. Они бы человеческого веса не выдержали. Подпилены на такой случай.

Теперь вариант номер два. Самоубийца. Это нас устраивает больше всего. Ставим пока галочку.

Третье. Его мочканули. Мало ли, какой косяк с понятиями запорол. Это для нас всех самое неприятное. Если такое выползет наружу, то наш спокойный лагерь прекратит таковым быть.

Полковник умолк и начал потирать пальцы, соединив руки в замок.

– Это-то я понимаю, не маленький… – хрипло проговорил «хозяин». – Чего ты мне посоветуешь написать?

Александр Павлович сделал вид, что его очень интересует пейзаж за окном.

– Самоубийство? Так почему?

– Скажем… – задумчиво почмокал губами полковник, – обострение хронической болезни…

– Какой?.. – недоверчиво хмыкнул Зверев.

– Психиатрической. Поскребышев подтвердит. Ему все равно.

– А ведь это выход! – воскликнул Авдей Поликарпович до которого дошла выигрышность подобного очковтирательства. – А коли Лапша найдет кто его мочканул – пойдет на раскрутку. Не найдет… – подполковник попытался задуматься.

– Уж кто-кто, а Лапша найдет! – заверил Васин.

– Тогда… – подполковник откинулся в кресле и расслабился, – пусть мне подготовят докладную. Я подпишу.

ГЛАВА 2. Ночные вопли.

1. Дачница

Короткие волосы на затылке Николая зашевелились. Куль кожей чувствовал, что вслед ему обращены десятки взглядов из отъезжающего автобуса. Ему неистово захотелось обернуться, выкинуть какой-нибудь фортель, послать это раздолбанное транспортное средство, вместе со всеми пассажирами, на детопроизводный орган, но Кулин сдержался, продолжая мерно вышагивать в обществе Мотыля и Главной Скотины.

Место их назначения было известно заранее и по пути в гараж никто из них не проронил ни слова. Лишь Мотыльков насвистывал себе под нос что-то блатное. Леонид Степанович неодобрительно косился на зека, но замечания делать не стал. Мотыль на голову возвышался над Покрышкиным и, Николай видел это собственными глазами, мог почти без усилий разорвать подкову. На бесконвойку Сергей Мотыльков перешел из ремонтников, где занимался токарными работами и прославился тем, что голыми руками останавливал шпиндель станка. Ни с кем особо Мотыль не кентовался, ничего про себя не рассказывал и Куль так до сих пор и не знал за что этот богатырь поимел срок. Статья, конечно, была известна всем – 206-я, хулиганка, но что конкретно нахулиганил Мотыльков знали лишь отрядник да кум.

С Кулиным Сергей держался ровно, впрочем, как и со всеми. Николай же ценил такие отношения и не лез, что называется, в душу, зато, если требовалась физическая сила, сразу звал Мотыля и тот, без гнилых зековских подколов «А чо я за это наварю?» шел и помогал.

Свернув с асфальта на грунтовый проход между магазином и почтой, троица вышла к стене колхозного гаража. Полсотни метров по глине, поворот, и Покрышкин, даже не проверяя идут ли за ним зеки, вошел на двор, где стояли полуразобранные грузовики и, в дальнем углу, валялась груда металлолома, которая когда то была черной «Волгой» председателя колхоза. Теперь председатель рассекал на джипе. Двор был тих. Все колхозные водители уже разъехались по заданиям и лишь откуда-то слева доносились мерные удары металла о металл.

– Эй, Мирон! – что было мочи заорал Леонид Степанович.

– Чего? – донеслось откуда-то снизу.

Мирон, которого звал Главная Скотина, был начальником гаража, но не гнушался и сам залезть в ремонтную яму, откуда и подал голос.

– Бросай свою дохлятину! – уже потише крикнул Покрышкин, – Я те дармоедов привел!

– Дармоедов, говоришь… – начальник гаража появился из-за заляпанного грязью «ЗИЛа». Мирон, Петр Андреевич Миронов, сколько его помнил Кулин, всегда выглядел одинаково: кепка, прикрывающая лысину, гладко выбритый подбородок, засаленная телогрейка, заскорузлые руки, на пальцах которых, сквозь пятна солидола и мазута просвечивали несколько наколотых перстней. Петр Андреевич сам отсидел в сталинских лагерях и, в отличие от большинства заносчивых колхозников, относился к зекам с пониманием.

– Вот, – Покрышкин указал на Мотылькова и Кулина, словно без его помощи начальник гаража сам не смог бы их разглядеть, – прими и распишись.

– Ну, мужики, – подмигнул Мирон, расписываясь в поданных Леонидом Степановичем бумагах, – будем бычить или блатовать?

– Да, как обычно… – без тени улыбки пожал плечами Мотыль.

– Ты, Мирон, с ними тут не панибратствуй. – сурово предупредил Главная Скотина.

– Да ладно, – отмахнулся Петр Андреевич, – Они ж нормальные мужики, только судьба не подфартила…

Но сказано это было уже в спину Покрышкину. Главный скотник, не прощаясь, быстро улепетывал к воротам, словно его на буксире притягивал запах свинарника, а вонь бензина и машинного масла являлась для него отталкивающим концом магнита.

– Как на счет чихнуть перед работой? – теперь Мирон уже говорил совершенно серьезно.

– Положительно. – кивнул Николай. Мотыль присоединился к этому мнению.

Банка с чифирем прикрытая фольгой уже стояла на ящике прямо за воротиной гаража. Николай никак не мог понять, как Мирону удается запарить чай в точности к приходу бесконвойников так, что тот успевал настояться и при этом не простыть.

– Вроде, нормально запарился… – Петр Андреевич поднял банку и посмотрел на просвет. Стаканы стояли тут же, рядком. Сняв импровизированную крышку, Мирон, почти не глядя, разлил литровую емкость по хапчикам. На дне еще оставалась заварка с нифилями и банка встала на прежнее место.

– Сдвинули. – кивнул сам себе бывший зек и отпил два маленьких глоточка. Мотыль и Кулин последовали его примеру. Несмотря на то, что здесь каждому досталось по целому стакану заварки, все, по укоренившейся привычке или негласной тюремной традиции, пили именно по паре глотков.

Николай с удовольствием глотал горячий терпкий настой, чувствуя, как чифирь постепенно начинает действовать, прогоняя остатки сонной одури, заставляя сердце биться чаще и радостнее. Даже холодный и промозглый утренний воздух стал казаться не таким противным. На Кулина нашла благость. Он, на краткие мгновения примирился с окружающей его действительностью, почувствовал в своем пресном существовании какой-то вкус.

– Теперь о деле. – произнес Мирон когда пришла пора разлить остатки чихнарки. – Тебе, Мотыль, с утра надо сделать несколько ходок на станцию. Там два вагона с удобрениями стоят уж больше суток…

Станция, о которой говорил Петр Андреевич, была сортировочной станцией местной железной дороги. То, что Сергея посылали именно туда говорило о том, что Мирон не сомневается в надежности Мотыля. Кулина это не огорчало, Мотылькову до откидона оставалось не больше трех месяцев, он уже и заяву на волосы подписал у замполита и теперь щеголял короткой, но прической.

– Теперь ты, Куль… – повернулся Петр Андреевич к Николаю. – Разнарядка такая: две ходки со щебнем для твоих приятелей. Потом заскочишь в овощехранилище и забросишь к себе в лагерь картошку и все такое прочее…

Мирон говорил, а Кулин запоминал и прикидывал, где и как во время этих работ можно схалтурить. Так, гоняя за щебнем, обратно можно было захватить навоз и спихнуть его дачникам. А уж ездкой в зону сам Бог велел воспользоваться. ГАЗ Николая давно был оборудован несколькими тайниками в которых могли быть спрятаны как водка, так и чай. И то, и другое за колючкой цену имело выше в два, а то и более раз. Так что сегодняшний день обещал быть удачным.

Бесконвойники допили чифирь, получили от Петра Андреевича маршрутные листы и накладные. Рабочий день начался.

В иные дни, когда Николай не был столь загружен, ему удавалось на полчаса-час съездить и в Хумск. Местные ГАИшники практически не проверяли грузовики и поэтому риск схлопотать нарушение, расконвоированным запрещалось отдаляться от зоны на расстояние более пяти километров, был минимальным. Но все равно, в целях личной безопасности, Куль надевал телогрейку без бирки, которую были обязаны носить на груди все зеки. Риск оправдывался. Лишь в городе можно было приобрести разного рода таблетки, начиная от «теофедрина» и кончая «этаминалом натрия», на которые в среде блатных пользовались постоянным спросом. Да и выбор необходимых зекам продуктов был куда разнообразнее, чем в колхозном магазинчике или лавке при железнодорожной станции. Еще одной роскошью, которую мог себе позволить Кулин тайком наведываясь в Хумск, был обед в столовой. Зеков, что в лагере, что в колхозе, кормили достаточно однообразно. В их меню второе блюдо всегда начиналось со слова «каша». Различия были только в наименовании этой каши, хотя, очень редко, она заменялась слипшимися макаронами. Лишь в «самоволке» Николай мог отведать таких деликатесов, как шницель по-русски, сардельки, свиная отбивная… Вкус у этих произведений кулинарии был далеко не тот, что даже в захудалых московских общепитовских точках, но питаясь в городе, среди толпы вольняков, Куль ностальгически представлял, как он откинется, и не нужно будет каждое утро вставать на проверку, не будет вокруг этих опостылевших за годы отсидки рож, как залезет он в постель к жене…

На этом месте мечтания обычно давали сбой. Его жена, которая ни разу за все годы заключения не приехала к Николаю на свидание, в первом же письме заявила, что ждет его выхода лишь для того чтобы подать на развод и лишь после этого разменять квартиру. Это было весьма благородно с ее стороны. Еще одним проявлением великодушия являлось то, что супруга все-таки посылала передачи и деньги. Ни того ни другого Кулин не просил, хотя и понимал, что без поддержки с воли ему придется весьма туго, но судя по холодно-деловому стилю посланий, решил, что между ними действительно все кончено и поэтому счел, что не связан более никакими моральными обязательствами. Как только случалась такая возможность, Николай пользовался услугами местных опущенных, причем, не «месил говно», как большая часть зеков, а ограничивался лишь тем, что называлось в медицинских терминах, орально-генитальным контактом.

Но, с выходом на бесконвойку, нужда в пидорах отпала.

В одну из ездок Куль познакомился с Ксенией, дачницей, которая, жила в своем пригородном домике почти что круглый год. Николай никогда не интересовался чем она занимается, но было похоже, что здесь, в глубинке, эту достаточно молодую особу прячет от всяких посягательств ее благоверный.

Произошло это достаточно случайно. Кулин зимой, только-только получив возможность шоферить, ехал со станции в колхоз, завершая последнюю на тот день ходку. На железнодорожном переезде шлагбаум был закрыт и стояла очередь из легковушек и грузовых машин. Непонятно почему, но эта женщина выбрала именно ГАЗ Николая. В тот момент он думал лишь о том как бы не опоздать на автобус, который должен был доставить бесконвойников обратно в монастырь. И, когда раздался негромкий стук в окно, Куль не обратил не него внимания, весь погруженный в свои мысли. Стук повторился. Повернув голову, Николай, сквозь запорошенное снегом дверное окошко увидел лишь какой-то светящийся ореол. Через мгновение дверца распахнулась и перед Кулиным возникла она. Фары стоящего за ГАЗом автомобиля подсвечивали наброшенный на голову капюшон ее светлой шубки и казалось, что это светится сам мех, окружая темные волосы женщины сияющим нимбом.

– Вы не подбросите? – спросила она.

Николай, ошалев от чудного видения, дольше, чем требовалось, смотрел на незнакомку, пока наконец порыв холодного воздуха из распахнутой двери не привел его в чувство.

– Залезай… те… – хрипло проговорил Кулин.

Женщина споро забралась в кабину:

– Вы даже не спросили куда мне надо… – с несколько обиженной интонацией проговорила попутчица и лишь теперь Куль понял, что она очень молода.

– И куда вам надо? – послушно осведомился Николай.

– Ой, вы такой смешной! – расхохоталась вдруг девушка.

– Почему это? – опешил Кулин.

– Вы на меня смотрите так, словно никогда женщин не видели…

– Последние годы – да.

– Да как так может быть?! – на лице незнакомки читалось такое искреннее удивление, что Николай и сам не заметил, как рассказал ей про себя почти все. К тому времени Ксения уже разъяснила куда надо ехать, и Куль, несмотря на то, что ему приходилось делать крюк порядка десяти лишних километров, гнал и гнал машину по скользкой зимней дороге. Он не думал, что это случайное знакомство может принести какие-то плоды, однако, когда однажды Кулин закончил работу гораздо раньше, чем обычно, он вдруг поймал себя на мысли, что ему чертовски хочется еще раз увидеть эту странную женщину. Адреса ее он не знал, но зрительная память сработала безотказно и вскоре Николай притормозил у невзрачного двухэтажного домика.

Свет в окнах горел, Куль с минуту потоптался у калитки, вздохнул, и решив «будь что будет», шагнул во двор.

Ксения, к удивлению бесконвойника, узнала разоткровенничавшегося водителя, посадила его в большой комнате, захлопотала на кухне. Потом они пили чай, болтали о каких-то незначащих вещах. Николай пожирал девушку глазами и при этом не забывал постоянно поглядывать на часы.

Наконец, когда пришла пора уходить, хозяйка проводила Николая до машины и шепнув: «Заходи еще, ладно?» – поцеловала, захватив своим лобзанием и щеку, и губы.

От этого женского прикосновения Куль ошалел. Фантазия его разыгралась в полную силу. Он почти наяву видел все эти эротические сцены, при этом умудряясь не врезаться в попутные столбы и сугробы.

Это изменение состояния Кулина увидели все бесконвойники.

– Чего это у тебя глаза так блестят? – спрашивали Николая, – Что, козырный сеанс отхватил?

Не имея возможности, да и желания, рассказывать что действительно произошло, Куль соврал чего-то правдоподобное. Зеки восторженно поцокали языками, и прекратили обращать на Кулина внимание. Но Николай уже не мог забыть эту девушку.