Текст книги "Долгий путь к маленькой сердитой планете"

– Ну можно я хотя бы угощу тебя обедом? – подумав, предложила Киззи.

– Право, все в порядке.

– Пусть она купит тебе еду, – вмешалась Сиссикс. – В противном случае она в качестве покаяния придумает какой-нибудь другой нелепый подарок.

– Послушай, тебе ведь понравились «Двенадцать дней вкусных пирожных»! – напомнила Киззи.

– Понравились, – подтвердила Сиссикс. – Я даже чуть было не пожелала того, чтобы ты почаще ломала мой скриб.

– Уронила его в кастрюлю с кипящим супом, – призналась Киззи, обращаясь к Розмари.

– А потом сунула туда руку, – добавила Сиссикс.

– Чисто машинально!

– После чего целый час провела в лазарете, где ей обрабатывали ожоги.

– Как бы там ни было, ты получила вкусные пирожные, так что перестань злиться.

– Нам нужно еще что-нибудь в этом отделе? – спросила Сиссикс, указывая на скриб в руках Розмари. – Или можно отправляться обедать?

– Кажется, нет, – ответила девушка, пролистывая список. – А разве вы не говорили, что вам нужно чистящее средство для чешуи?

– Да, но только мне не понравилось то, что было у этого продавца, – сказала Сиссикс. – Не возражаешь, если мы еще поищем?

Три подруги стали переходить из одной лавки в другую, спрашивая чистящее средство для чешуи. После нескольких виноватых «нет», одного недоуменного взгляда и одного длинношеего лару, клятвенно заверившего их в том, что его холистические соли, добываемые в пустыне, подойдут для этой цели ничуть не хуже, Киззи потянула Сиссикс за жилет.

– Готова поспорить, у этой дамы есть то, что нужно, – сказала она, указывая на нужную лавку.

– Где? – обернулась Сиссикс.

Ее лицо смягчилось, когда она увидела торговку, пожилую аандриску, сидящую под маленьким деревянным навесом в окружении столиков, заставленных товарами кустарного промысла. Ее оперение выцвело, поредело и вытерлось. Кожа потрескалась, словно поношенные башмаки, и, хотя единственная надетая на ней вещь, свободные панталоны, была яркой и чистой, над чешуйчатыми плечами витало что-то торжественно-печальное.

Сиссикс обратилась к аандриске на рескиткише. Розмари ничего не разобрала в свистящих и шипящих звуках, но от нее не укрылось, как насупилась Киззи. Сиссикс подняла руку, останавливая своих спутниц.

– Прошу меня простить, девочки, подождите здесь.

Она направилась к торговке, которая была полностью поглощена тем, что размешивала в чашке какое-то горячее варево, и не заметила ее.

Розмари и Киззи переглянулись.

– Вы поняли, что она сказала? – спросила Розмари.

– Мой рескиткиш отвратительный, – сказала Киззи. – Но, судя по голосу, Сисси была чем-то встревожена. Понятия не имею, в чем дело. – Она кивнула на скамейку неподалеку. – Думаю, нам можно немного отдохнуть.

Они уселись. Торговка наконец подняла взгляд и увидела подошедшую Сиссикс. Старуха-аандриска улыбнулась, но как-то нерешительно, словно чего-то стесняясь. Розмари увидела, что у Сиссикс шевелятся губы, однако на таком расстоянии разобрать слова было невозможно (впрочем, девушка все равно не поняла бы незнакомый язык). Разговаривая, Сиссикс размахивала руками, и те, казалось, порхали и метались из стороны в сторону подобно стайкам птиц. Руки старухи шевелились в ответ. Сначала движения двух женщин были несогласованными, но по мере того как разговор продолжался, их руки начинали двигаться зеркально по отношению друг к другу.

– Вы знаете язык жестов аандрисков? – спросила Роз-мари.

Киззи оторвала взгляд от косы, которую заплетала.

– Вообще-то не очень. Сис научила меня парочке жестов. Самых основных. «Привет». «Спасибо». «Мне нравится твое общество, но секса я не хочу». – Какое-то время она наблюдала за разговором Сиссикс и торговки, затем покачала головой. – Ничего не понимаю. Они общаются слишком быстро. Но Сиссикс при этом также говорит вслух, что весьма любопытно.

– Зачем она говорит, если она использует язык жестов?

– Нет, нет, это вовсе не язык жестов. Движения рук не соответствуют рескиткишу.

– Глупый вопрос, но тогда что это такое? – озадаченно спросила Розмари. – Это нечто вроде мимики лица? Или жестов ханто?

– Нет. – Достав из кармана ленту, Киззи завязала на косе бант. – Язык жестов используется для того, чтобы выражать или какие-то слишком простые мысли, на которые жалко тратить слова, или что-то очень личное.

– Очень личное?

– Точно, что-то очень важное или то, что трудно передать словами. Например, любовь, ненависть или то, чего ты страшно боишься. Знаешь, когда тебе нужно сказать кому-нибудь что-то большое, ты запинаешься или проговариваешь все, сидя перед зеркалом? Аандриски не заморачиваются с этим. Все неловкие моменты они оставляют на жесты. На их взгляд, большие, глубокие чувства достаточно одинаковые, и их можно выразить простым движением руки или чем там еще, даже несмотря на то что события, породившие эти чувства, в каждом случае свои.

– Должно быть, это позволяет сберечь кучу времени, – заметила Розмари, прикидывая, какую часть своей жизни она потратила, подбирая нужные слова в непростых беседах.

– А то как же. Однако в прошлом язык жестов можно было также использовать и в обычном разговоре. Он использовался для того, чтобы подчеркивать сказанное вслух, и тогда собеседник понимал, что ты действительно хочешь сказать именно это. Сиссикс говорит, язык жестов по-прежнему можно использовать с такой целью, но только теперь это выглядит старомодно и используется только в особых случаях. – Она кивнула в сторону лавки, где две аандриски теперь двигались совершенно синхронно. – Мы видим, что Сиссикс ведет себя сверхуважительно. И искренне.

– Но она же не знает эту торговку, ведь так?

– Понятия не имею. Не думаю. Но эта дама пожилая, так что Сисси, возможно, ведет себя по старинке из уважения к ней.

Какое-то время Розмари наблюдала за аандрисками. Их руки двигались словно в изящном, неспешном танце.

– Как им удается подстраиваться друг под друга? – наконец спросила она.

Киззи пожала плечами:

– Наверное, они в чем-то соглашаются друг с другом. – Вдруг брови у нее взметнулись вверх. – Ого! Вот так.

Сиссикс села спиной к столу, расставив ноги в стороны. Пожилая женщина присоединилась к ней, откинувшись спиной ей на грудь. Они подправили соответствующим образом свои хвосты. Положив голову на грудь Сиссикс, старуха закрыла глаза. Сиссикс прижала ладонь к ее животу, привлекая ее к себе. Другой рукой она растопыренными пальцами провела старухе по скальпу до кончиков перьев, нежно потягивая за их основания. На взгляд человека, аандриски напоминали двух возлюбленных, которые встретились за закрытой дверью спальни, а не двух незнакомцев на рынке под открытым небом. Даже с противоположной стороны улицы Розмари безошибочно прочитала выражение лица старухи. Та была на верху блаженства.

Розмари была сбита с толку. Она знала, что аандриски были слишком раскованные (по человеческим меркам, напомнила себе она), и все же это выходило за рамки того, что можно было ожидать.

– Гм, – пробормотала девушка. – Значит…

– Понятия не имею, – призналась Киззи. – Это же аандриски, что с них взять. Я ничего не понимаю, твою мать. – Она помолчала несколько мгновений. – Как ты думаешь, они сейчас станут трахаться? – прошептала она, подаваясь вперед в детском любопытстве. – Ей-богу, точно! Блин, а здесь это не противозаконно? Ой, надеюсь, до этого у них дело не дойдет!

Но аандриски так и не совокупились, хотя их спонтанные ласки продолжались добрых полчаса: они гладили друг другу перья и терлись носами о щеки, не обращая внимания на изумленные взгляды прохожих. В какой-то момент мимо прошли два аандриска, даже не взглянув на них, словно ничего особенного не происходило. Розмари не знала, следовало ли ей отвернуться. Определенно, Сиссикс не было никакого дела до того, кто на нее смотрел. Чем дольше Розмари наблюдала за происходящим, тем менее странным ей все это казалось. Да, это было что-то чуждое и совершенно неожиданное, но не запретное. Тут присутствовала какая-то своеобразная красота – в движении рук, в непринужденности прикосновений. Поначалу эта мысль озадачила Розмари, но она поймала себя на том, что немного завидует – вот только кому, старухе или Сиссикс, она сказать не могла. Ей захотелось, чтобы кто-нибудь и ей самой вдруг ни с того ни с сего оказал такие знаки внимания. И как было бы хорошо, если бы ей хватило уверенности в себе расплатиться той же монетой.

Наконец у пожилой женщины задрожали руки. Сиссикс отпустила ее и помогла ей подняться на ноги. Они начали просматривать товар старухи. Выбрав банку чистящего средства для чешуи, Сиссикс поднесла к считывающему устройству браслет. Аандриски обменялись еще несколькими фразами, но уже без жестов. Обычный разговор покупателя и продавца, тем более странный после того, что было до этого.

Подняв руку, старуха выдернула из головы перо, поморщившись при этом. Это выцветшее голубое перо она протянула Сиссикс. Та его взяла, низко склонив голову. У нее на лице появилось выражение глубокой признательности.

– Ого! – пробормотала Киззи, прикладывая руки к сердцу. – Я по-прежнему не понимаю, что происходит, но меня все это растрогало до слез.

– Что? – Розмари не отрывала глаз от аандрисок, словно достаточно долгий взгляд мог что-то объяснить. – Что все это значит?

– Ты уже бывала в каюте Сиссикс?

– Нет.

– Ладно, так вот, у нее на стене висит большая красивая рамка, вся увешанная перьями аандрисков. Насколько мне известно, такая есть у каждого аандриска. Понимаешь, если ты аандриск и кто-нибудь по-настоящему глубоко тебя тронул, ты отдаешь этому существу свое перо. А сам хранишь перья, полученные от других, как свидетельство того, со сколькими аандрисками пересекался твой жизненный путь. Если у тебя на стене много перьев, это говорит о том, что ты произвел впечатление на большое количество народа. Для большинства аандрисков это имеет огромное значение. Но они не раздают свои перья кому ни попадя, понимаешь, например, за то, что кто-нибудь помог нести тяжелую вещь или угостил выпивкой. Это должно быть нечто такое, что навсегда останется в памяти; однако нередко это случается у не знакомых друг с другом аандрисков. О, смотри!

Киззи ткнула подбородком в сторону Сиссикс, которая отдала старухе свое собственное перо.

– А вам Сиссикс когда-нибудь дарила перо? – спросила Розмари.

– Да, какое-то время назад она подарила мне одно перо, после того как получила известие о смерти одного из своих отцов гнезда. Он был уже очень старым, но все равно Сис сильно переживала. Я усадила ее в челнок, отвезла в середину туманности и дала ей поорать несколько часов. На следующее утро она вручила мне свое перо. Думаю, к настоящему времени у всех членов экипажа уже есть по перу Сиссикс. Ну, за исключением Корбина. Вероятно, у Корбина перьев нет.

Сиссикс вернулась к лавке, держа в руке баночку с чистящим средством для чешуи. Она перевела взгляд с Киззи на Розмари.

– Наверное… наверное, я должна кое-что вам объяснить.

– О да! – согласилась Киззи. – Это было бы просто замечательно!

Сиссикс кивнула на дорогу, предлагая своим спутницам продолжить путь.

– В таком возрасте пора уже обзавестись домом, семьей, высиживать малышей.

Розмари постаралась вспомнить все, что ей было известно о структуре семьи аандрисков. За детьми у аандрисков ухаживали не их биологические родители, а старейшины общины. Это она знала. И по мере взросления аандриски проходили через различные этапы семьи. Однако детали Розмари помнила смутно.

– Быть может, она просто не хочет этого, – предположила Киззи. – Быть может, ей здесь больше нравится.

– Нет, – сказала Сиссикс. – Это все потому, что у нее трудности с общением.

– Она чересчур робкая? – спросила Розмари.

– Она расшек. В клиппе для этого нет соответствующего слова. У нее психическое расстройство, которое затрудняет ей общение с окружающими. Она с трудом понимает намерения других людей. И говорит она странно, это стало ясно сразу же, как я к ней подошла. Я предложила ей совокупиться, но она не смогла на это решиться. Так что да, она действительно робкая, но при этом ей также сложно общаться с другими. Поэтому ее поведение несколько… ну, за неимением более подходящего слова, странное.

– К чему обниматься с чудиками? – спросила Киззи.

– Из того, что эта женщина странная, вовсе не следует, что она не заслуживает дружеских чувств. То обстоятельство, что она торгует в магазине, вместо того чтобы жить где-нибудь на ферме, означает, что у нее нет семьи дома. Да, есть старейшины, не желающие заводить семью дома, но у этой женщины нет даже семьи пера. А это… – Сиссикс поежилась. – О звезды, не могу себе представить, что может быть хуже этого!

Розмари внимательно посмотрела на Сиссикс. Она совершенно не понимала термины, связанные с семьей, и все же что-то показалось ей знакомым.

– Вы утешили ее. Только и всего. Вы дали ей понять, что кто-то о ней заботится.

– Никто не должен быть одиноким, – решительно заявила Сиссикс. – Быть одиноким и неприкасаемым… нет наказания хуже этого. А эта женщина ни в чем не виновата. Она просто другая.

– Здесь полно других аандрисков. Почему они ничем ей не помогают?

– Потому что не хотят, – сказала Сиссикс, и ее голос наполнился яростью. – Вы видели, что двое аандрисков прошли мимо, пока я была с ней? Уверена, это местные. Они ее знают, я поняла это по их глазам. Но они не желают с ней связываться. Она для них обуза. – Сверкнув острыми зубами, Сиссикс растопырила перья.

– Пусть тебя не вводят в заблуждение все эти теплые пушистые разговоры и обжимания, – заметила Киззи, обращаясь к Розмари. – Среди аандрисков тоже встречаются порядочные сволочи.

– О, определенно, таких среди нас достаточно, – согласилась Сиссикс. – Ладно, извините за то, что заставила вас ждать. Надеюсь, я вас не слишком смутила. Знаю, люди бывают…

– Нет, – заверила ее Розмари. – Нет, это был очень добрый поступок.

Она окинула взглядом идущую рядом аандриску. У Сиссикс было непривычное тело, порой она вела себя странно, но Розмари поймала себя на том, что испытывает к ней чувство глубокого восхищения.

– Да, Сиссикс, просто поразительно! – сказала Киззи. – Но лично я просто умираю от голода. Что предпочитаете? Лапшу? Мясо на вертеле? Мороженое? Мы уже взрослые и если хотим, можем есть на обед мороженое.

– Давай обойдемся без мороженого, – сказала Сиссикс.

– Точно. Извини, забыла, – рассмеялась Киззи. – От мороженого у нее сводит челюсти.

Сиссикс неодобрительно высунула тонкий язык.

– Почему кому-то пришло в голову готовить ледяную пищу, выходит за рамки моего понимания.

– Ого! А как насчет кузнечиков? – воскликнула Киззи. – Совершенно серьезно, я не откажусь от кузнечика. Мм, сочный перец, хрустящие колечки лука и большая аппетитная булочка… – Она выразительно посмотрела на Розмари.

– Не помню, когда в последний раз ела кузнечиков, – сказала та.

Что было ложью. Розмари никогда не пробовала кузнечиков. Сандвичами с кузнечиками торговали уличные разносчики, а с этой областью кулинарии она никогда близко не общалась. Розмари попыталась представить, как отнеслась бы ее мать к тому, что она аппетитно жевала большой сандвич с насекомыми, завернутый в кусок замасленной бумаги, стоя за одним столиком вместе с модификантами и ворами-карманниками.

– По-моему, просто замечательно! – улыбнулась она.

Эшби провел ладонью по обнаженному торсу, прижимающемуся к его телу. У него было достаточно любовниц до Пеи. Он перещупал много кожи. Но ни у кого не было такой, как у нее. Тело Пеи было покрыто крошечными чешуйками – не лежащими толстым слоем, как у Сиссикс, а плавно переходящими друг в друга. Ее серебристая кожа была зеркальной, как у рыб в реке. Несмотря на то что Эшби уже много раз видел Пеи обнаженной, несмотря на то что ему было уютно в ее обществе, до сих пор бывали моменты, когда у него при виде ее слова застревали в горле.

Разумеется, по чистой случайности аэлуонцам слишком часто удавалось поставить галочки против всех пунктов списка «того, что люди обыкновенно находят привлекательным». По галактическим меркам понятие красоты является относительным. Все люди сходятся в том, что у хармагиан внешность отвратительная (на что те отвечают им полной взаимностью). Аандриски – ну, это зависит от конкретного человека. Одним нравятся их перья, другие не выносят их зубы и когти. Роски, на тоненьких ножках и с огромными жевательными челюстями, были бы чудовищами из кошмарных снов и без своей привычки подвергать ковровым бомбардировкам соседние с ними колонии. Однако аэлуонцы по какой-то причуде эволюционного развития обладали внешностью, при виде которой большинство людей широко раскрывали рот, вскидывали руки и восклицали: «О, вы действительно высшие существа!» Вне всякого сомнения, чересчур длинные конечности и пальцы были чужды людям, однако двигались они с чарующим изяществом. Глаза у них были большие, но не слишком. Рты, напротив, были маленькие, но не слишком. По опыту Эшби трудно было найти человека, у которого аэлуонцы не вызывали бы восхищения, пусть даже в чисто объективном эстетическом смысле. У аэлуонок не было грудей, но, познакомившись близко с Пеи, Эшби обнаружил, что может прекрасно обходиться и без них. Сам он двадцатилетний пришел бы от этого в ужас.

Лежа рядом с Пеи, Эшби ощущал себя волосатой неуклюжей тушей. Однако, принимая в расчет то, чем они занимались почти два часа подряд, он приходил к выводу, что у него все-таки не настолько отталкивающая внешность. А может быть, Пеи просто не было дела до всей этой волосатой неуклюжей туши. Такое предположение также имело право на существование.

– Ты проголодался? – спросила Пеи, хотя губы у нее даже не пошевелились.

Как и у всех аэлуонцев, ее «голос» представлял собой компьютеризованный звук, издаваемый «говорящим ящиком», вживленным в основание гортани. Управление этим ящиком осуществлялось за счет нервных окончаний, поэтому Пеи сравнивала этот процесс с тем, чтобы мысленно проговаривать слова, набирая текст на клавиатуре. У аэлуонцев полностью отсутствовал слух, поэтому у них не было устной речи. Между собой они общались с помощью цветов – конкретно: радужных пятен на щеках, переливавшихся и меняющих очертания подобно мыльным пузырям. Однако, как только аэлуонцы начали общаться с другими разумными видами, устная речь стала необходимостью, и появились «говорящие ящики».

– Я умираю от голода, – сказал Эшби.

Он знал, что исходящие у него изо рта звуки собираются похожим на ювелирное украшение устройством, имплантированным в лоб Пеи. Поскольку ее головной мозг не имел никаких средств для обработки звука, имплантант преобразовывал слова в нервные импульсы, которые она уже воспринимала. Эшби не совсем понимал, как это работает, но то же самое он мог сказать и про большинство технических приспособлений. Устройство работало, и для Эшби этого было достаточно.

– У тебя в номере или у меня? – спросил он.

Это была еще одна часть стандартной процедуры: следить за тем, чтобы только одно существо находилось в номере, когда туда принесут заказ.

– Давай сначала посмотрим, что нам могут предложить. – Протянув руку, Пеи взяла с прикроватного столика меню. – Каковы твои шансы?

Это была их старая шутка – с какой вероятностью каждый из них мог найти в меню блюдо себе по душе. Те, кто составлял меню в гостиницах для представителей различных разумных видов, хотели как лучше, однако далеко не всегда им удавалось попасть в точку.

– Семьдесят на тридцать, – сказал Эшби. – В твою пользу.

– Почему ты так решил?

– Потому что здесь есть целый раздел, посвященный икре, – ответил Эшби, указывая на меню.

– Ого, точно!

Пока Пеи изучала выбор икры, он медленно скользнул взглядом по ее телу. От него не укрылась молочно-белая полоска у нее на бедре – шрам. Он заметил его только сейчас; впрочем, до того у него мысли были заняты другим.

– Свежий.

– Что? – Пеи повернула голову. – А, это. Да.

Она вернулась к меню.

Эшби вздохнул, чувствуя, как у него в груди нарастает знакомая тяжесть. У Пеи на теле было много шрамов – зашитые разрезы на спине, затянувшиеся отверстия от пуль на ногах и груди, пятно неровной формы, оставленное прицельным выстрелом из импульсного ружья. Все ее тело представляло собой пестрое лоскутное одеяло насилия. Эшби не питал иллюзий насчет того, с каким риском сталкивался торговый корабль, прорывающий блокаду, но почему-то опрятная одежда Пеи, ее живое остроумие, начищенный до блеска корабль, на котором она служила, представляли все в очень цивилизованном виде. И только когда Эшби видел очередное свидетельство того, что кто-то причинил ей физическую боль, он вспоминал, какая опасная у нее жизнь. Жизнь, которую он не мог разделить.

– Спросить можно? – сказал Эшби, проводя пальцем по свежему рубцу. Пеи сидела так, что он не мог видеть весь шрам, уходящий к спине и расширяющийся на конце. – Проклятие, Пеи, он просто огромный!

Положив меню себе на грудь, Пеи посмотрела на Эшби.

– Ты правда хочешь знать?

– Да.

– Я ничего тебе не скажу, если от этого твоя тревога только возрастет.

– Кто сказал, что я тревожусь?

Пеи кончиком пальца погладила складки у него между бровями.

– Ты милый, но ты ужасный лжец. – Она перекатилась на бок, поворачиваясь к Эшби лицом. – На месте высадки случилось… одно происшествие.

– Происшествие.

Вторая пара век Пеи задрожала, щеки стали бледно-желтыми и покрылись красными крапинками. Эшби так и не смог освоить все тонкости языка красок, и все же он был знаком с ним в достаточной степени, чтобы различать чувства. Так, например, сейчас налицо было нечто среднее между раздражением и смущением.

– Если рассказать словами, все получится гораздо страшнее, чем было на самом деле.

Эшби нетерпеливо забарабанил пальцами по ее бедру, ожидая разъяснений.

– О, замечательно! На нас напала небольшая – очень небольшая, смею заверить, – штурмовая группа росков. Им была нужна база, а не мы, но и мы также оказались втянуты в эту заварушку. История долгая и нудная. Короче, дело кончилось тем, что я оказалась на макушке у одного из них…

– Что?

Солдаты-роски создавались для боя на генном уровне. Втрое больше размерами среднего человека. Стремительная, неудержимая масса ног, шипов и кератинового панциря. Эшби не сомневался, что, если бы ему довелось встретиться с идущей в атаку солдатом-роском, он без раздумий убежал бы от нее сломя голову – и не было бы и речи о том, чтобы забираться ей на голову.

– Я же предупреждала, что словами этого не передать. Так или иначе, предпоследним, что она сделала в своей жизни, стало то, что она швырнула меня на составленные штабелями ящики. Я упала, а она воспользовалась этим, чтобы отправить меня к себе в рот. На мне была хорошая защита, но челюсти у росков… – Пеи покачала головой. – Ты видишь у меня на бедре следствие того, как ее жевательная челюсть вспорола мою защиту. И все же в конечном счете все завершилось для меня как нельзя лучше. Оказавшись у роски во рту, я смогла спокойно сделать прицельный выстрел.

– И ты?.. – Эшби судорожно сглотнул.

– Нет, этого было недостаточно для того, чтобы ее убить. Но второй выстрел, уже моего штурмана, довел дело до конца. – Пеи склонила голову набок, и ее вторые веки разошлись в стороны. – Ну вот, ты тревожишься.

– Тут трудно не тревожиться!

– Эшби! – Она прикоснулась к ее щеке. – Ты сам спросил.

Эшби положил ладонь ей на спину, привлекая ее к себе.

– Я очень хочу, чтобы эта война поскорее закончилась!

– Знаешь, по большей части все это, – взяв его руку, Пеи провела ею по своим шрамам, – произошло в пространстве Галактического Сообщества. Вот этот от одного акарака, пытавшегося захватить мой корабль. Вот этот от контрабандиста, не хотевшего, чтобы я сообщала властям о его липовых ботах. Ну а этот от придурка, подвергшего генной модификации свою голову, у которого просто было плохое настроение. Никто не защищает меня, когда я нахожусь в этом пространстве, где, казалось бы, разрешены все конфликты. Никто, кроме меня самой. Когда же я работаю на военных, меня сопровождает конвой в открытом космосе, а когда я разгружаюсь на планете, вокруг меня вооруженные часовые. Во многих отношениях работа на военных гораздо безопаснее. Да и платят за нее лучше. К тому же меня ведь не посылают в самую гущу жестокого сражения. Доставив груз по назначению, я сразу же разворачиваюсь и возвращаюсь домой.

– А эти… происшествия, они случаются часто?

– Нет. – Пеи всмотрелась Эшби в лицо. – Что тебя больше тревожит – то, что на меня напали, или то, что я кого-то пристрелила?

Эшби ответил не сразу.

– Пожалуй, первое. Мне нет никакого дела до того, что ты пристрелила ту роску.

Вытянув свою ногу, Пеи обвила ею ногу Эшби.

– Странно слышать подобные слова от исходника.

Как и всем в ГС, Пеи было известно о том, что исходники являются пацифистами. Перед тем как покинуть Землю и отправиться в открытый космос, беженцы убедились в том, что выжить они смогут, только если объединятся. С их точки зрения кровавая, раздираемая бесконечными войнами история их вида закончилась на них.

– Не знаю, смогу ли это объяснять, – сказал Эшби. – Я хочу, чтобы войн не было, но при этом не осуждаю другие виды за участие в них. За то, что вы там делаете. Я хочу сказать, я не нахожу ничего плохого в том, что вы делаете. Роски убивают невинные существа на территориях, не принадлежащих им, и с ними нельзя разговаривать с позиции разума. Мне очень неприятно это говорить, но в данном случае, на мой взгляд, насилие является единственным возможным выходом.

Щеки Пеи приняли темно-оранжевый оттенок.

– Это действительно так. Я имею ко всему этому лишь косвенное отношение, но даже того, что я повидала… поверь, Эшби, эта война должна вестись. – Она шумно вздохнула, погруженная в раздумья. – Ты плохо обо мне думаешь из-за того… не знаю, из-за того, что я принимаю деловые предложения от военных?

– Нет. Ты не наемница. Ты только доставляешь припасы. В этом нет ничего плохого.

– Ну а как насчет того, что я выстрелила в роску? В ту самую, которая отправила меня себе в рот? Знаешь, мне уже не в первый раз приходилось… защищать себя.

– Знаю. Но ты хорошее существо. И то, чем ты занимаешься, это не изменит. А ваш вид – вы знаете, как положить конец войне. Действительно завершить ее. Война не проникает вам в кровь. Вы делаете только то, что нужно, и на этом останавливаетесь.

– Не всегда, – возразила Пеи. – В нашей истории черных пятен не меньше, чем у других народов.

– Быть может, и все-таки с нами вам не сравниться. Люди не способны справиться с войной. Все, что мне известно о нашей истории, доказывает только одно: война достает из нас все самое худшее. Мы просто… не знаю, еще не дозрели до нее. Начав, мы не можем остановиться. И, понимаешь, я сам ловил себя на этом – на склонности действовать, повинуясь чувству гнева. Ничего похожего на то, что ты видела. Я вовсе не притворяюсь, будто знаю, что такое война. Но в нас, людях, есть что-то опасное. И поэтому мы чуть не уничтожили самих себя.

Пеи провела своими длинными пальцами по его кудрям.

– Но ведь этого не произошло. И вы усвоили урок. Вы стремитесь совершенствоваться. На мой взгляд, остальная галактика недооценивает то, о чем говорит это стремление. – Она помолчала. – Ну, по крайней мере об исходниках, – уточнила Пеи, и ее щеки стали игриво-зелеными. – Мотивы обитателей Солнечной системы более туманные.

Эшби рассмеялся.

– У тебя предвзятое мнение!

– Если и так, в этом твоя вина. – Пеи откинулась на подушку. – Не уходи от разговора. Ты так и не закончил свою первоначальную мысль.

– Которую?

– Что больше всего тебя тревожит.

– А, верно. – Эшби вздохнул.

Кто он такой, чтобы говорить с Пеи о войне? Что он знает обо всем этом помимо сводок новостей и файлов ссылок? Для него война не более чем занимательный рассказ о том, что произошло с людьми, которых он не знает, в местах, где он никогда не бывал. Эшби рассудил, что будет просто оскорбительно говорить Пеи о своем отношении к войне.

– Продолжай, – сказала она.

– Та роска, которая тебя укусила. Она убита.

– Да. – Пеи произнесла это будничным тоном. Ни раскаяния, ни гордости.

– Вот что меня тревожит, – кивнул Эшби.

– То, что… роска убита?

– Нет. – Эшби постучал себя в грудь. – Вот это. Чувство вот здесь, оно меня тревожит. Я слышу, как ты кого-то пристрелила, и радуюсь этому. Я радуюсь, что ты остановила эту роску, прежде чем она успела сделать тебе что-нибудь плохое. Я радуюсь, что она убита, так как это означает, что ты жива. Что это говорит обо мне? Что это говорит обо мне, если я радуюсь тому, что ты можешь сделать то, за что я осуждаю свой вид?

Пеи долго смотрела на него, затем придвинулась к нему.

– Это означает, – сказала она, прижимаясь лбом к его лбу и обвивая своими гибкими конечностями его тело, – что ты понимаешь в насилии гораздо больше, чем думаешь. – Пеи ткнула пальцем его в щеку, и у нее на лице мелькнуло беспокойство. – И это очень хорошо, если учесть, куда вы направляетесь.

– Мы не войдем в зону боевых действий. Совет заверил нас в том, что ситуация там совершенно стабильная.

– Ага, – насмешливо произнесла Пеи. – Лично мне никогда не приходилось смотреть в глаза тореми, но мне почему-то кажется, что стабильности от них ждать нечего. Этот народ возвращал нам наших исследователей разрезанными на куски еще тогда, когда вы, ребята, даже не подозревали о нашем существовании. Я не верю в этот союз, и мне не по душе то, что вы туда отправляетесь.

– И это мне говоришь ты! – рассмеялся Эшби.

– Это совершенно другое дело.

– Неужели!

Пеи недовольно отвела взгляд.

– Да, совершенно верно. Я знаю, каким концом направлять оружие на врага. А ты оружие даже в руки не возьмешь. – Она шумно выдохнула, и ее щеки стали бледно-оранжевыми. – Извини, я была несправедлива по отношению к тебе. Я только хочу сказать, что я знаю тебя. Я не сомневаюсь, что ты размышлял об этом деле долго и тяжело. Но я совсем не знаю тореми. Мне известно только то, что я о них слышала, поэтому… Эшби, пожалуйста, просто будь предельно осторожен.

Он поцеловал ее в лоб.

– И вот теперь ты понимаешь, что я чувствую всякий раз, расставаясь с тобой!

– Чувство ужасное, – усмехнулась Пеи. – И мне бы очень хотелось, чтобы и ты его не испытывал. Но, пожалуй, в каком-то смысле это хорошо. Твои чувства говорят о том, что я значу для тебя не меньше, чем ты для меня. – Она подбоченилась. – Мне это нравится.

Они отложили заказ обеда в номер еще на час.