Текст книги "Реки Лондона"

Пометив таким образом каждый свое бюрократическое дерево, инспекторы распрощались.

Мы покатили обратно в сторону Ричмонда, но остановились, не доезжая до моста. До рассвета оставалось около часа, и, поднимаясь вслед за Найтингейлом к железным воротам, я глянул на дорогу, по которой нам предстояло проехать. Она тянулась через городские сады, спускавшиеся к самой реке. Впереди мерцал мягкий рыжеватый свет от фонаря-молнии, висевшего на одной из нижних веток огромного платана. Фонарь освещал ряд арок красного кирпича, прорезанных в насыпи, по которой шла дорога. Внутри этих рукотворных пещер я заметил спальные мешки, картонные коробки и ворох старых газет.

– Я должен побеседовать с этим троллем, – заявил Найтингейл.

– Сэр, – проговорил я, – я думал, мы называем таких субъектов бомжами.

– Этого – нет, – возразил инспектор. – Он действительно тролль.

Под одной из арок возникло какое-то движение. Мелькнуло бледное лицо, грязные взлохмаченные волосы, неопрятные многослойные лохмотья, призванные защищать от зимней стужи. На мой взгляд, самый натуральный бомж.

– Тролль? Настоящий? – уточнил я.

– Его зовут Натаниэль, – сказал Найтингейл, – раньше он спал под мостом Хангерфорд.

– А почему сюда перебрался?

– Очевидно, предпочитает пригород.

«Пригородный тролль, – подумал я, – что тут такого?»

– Вот он, ваш нюхач, верно? – спросил я. – Это была его наводка?

– Успехи полицейского – это успехи его осведомителей, – ответил Найтингейл. Я не стал пояснять, что в наши дни эта служба называется «Секретный информационный отдел».

– Не подходите слишком близко, – предупредил инспектор, – он вас пока не знает.

Натаниэль юркнул обратно в свое логово. Найтингейл подошел и вежливо остановился у самого входа в троллью арку. Я стал притопывать на месте и дышать на ладони. Надеть под пальто форменный джемпер я не додумался, но даже и в нем за три часа у реки февральской ночью задубел бы до смерти. И если б я не так мучительно пытался согреть ладони под мышками, то давно бы уже заметил, что меня разглядывают. Хотя, наверное, я вообще заметил это только потому, что целых две недели учился отличать вестигии от банальной паранойи.

Я вдруг почувствовал неловкость, неожиданное смущение. Как на дискотеке в восьмом классе, когда Рона Танг пересекла нейтральную зону танцпола, подошла ко мне и недвусмысленно дала понять, что Фанми Аджайи хочет потанцевать со мной. Но я наотрез отказался: еще бы, ведь целая шайка девчонок вовсю на меня глазела! Вот и теперь я кожей чувствовал чей-то взгляд – пристальный, насмешливый, дерзкий. Совсем как тогда. Я рефлекторно обернулся, но сзади никого не было. Только фонари все так же освещали пустое шоссе. Мне почудилось легкое теплое дуновение у щеки, словно чье-то дыхание. Пахнуло ароматом скошенной травы, запахом жженых волос. Развернувшись к реке лицом, я стал вглядываться, и на миг мне почудилось какое-то движение, вроде бы мелькнуло чье-то лицо…

– Что там? – раздался голос Найтингейла. Я вздрогнул от неожиданности.

– Господи Иисусе!

– Нет, только не на этой реке, – сказал инспектор. – Даже Блейка нет, хотя с него бы сталось.

Потом мы снова сели в «Ягуар», и его обогревательная система образца 1960 года раскрыла нам свои холодные объятия. Доехали до центра Ричмонда, на этот раз не нарушая правил, и я спросил Найтингейла, оправдал ли тролль Натаниэль его ожидания.

– Он подтвердил наши подозрения. Парни, что плыли на лодке, служат Отцу Темзе и спустились ниже по течению, чтобы проникнуть в место силы на острове Ил-Пай, а слуги Матери Темзы их там прихватили. Топлива у парней явно было достаточно, и они вполне могли поджечь собственную лодку, чтобы под шумок сбежать. В нижнем течении река принадлежит Матери Темзе, а верхнее – владения Отца Темзы. Граница проходит по шлюзу Теддингтон, а остров Ил-Пай находится в двух километрах ниже.

– Так вы считаете, Отец Темза решил устроить передел территории? – спросил я, словно речь шла не о богах, а о каких-то драгдилерах. Теперь, на обратном пути, машин стало гораздо больше: Лондон просыпался.

– Нет ничего странного, что духи места защищают свою территорию, – пояснил Найтингейл. – Так или иначе, у вас явно особое видение этой проблемы. Я хочу, чтобы вы отправились к Матери Темзе и переговорили с ней.

– А что мы с моим особым видением ей скажем?

– Вы должны выяснить причину конфликта и по возможности найти решение, устраивающее всех.

– А если у меня не получится?

– Тогда напомните ей, пожалуйста, что королевские законы и общественный порядок должны соблюдаться на всей территории страны и об этом не стоит забывать.

За руль «Ягуара» Найтингейл не пускал никого, что было вполне понятно. Будь у меня такая машина, я бы тоже ее никому не доверял. Но зато я мог взять ярко-голубой «Форд Эскорт» десятилетней давности, который раньше служил патрульной машиной, о чем красноречиво свидетельствовали надписи на боках. Найтингейл купил ее в том же салоне подержанных автомобилей, где Лесли взяла свою. Автомобиль, на котором ездили копы, ни с чем не спутаешь: как его ни мой, все равно пахнет копами.

Шордич, Уайтчепел, Уаппинг – Старый Ист-Энд смешался с новым благодаря деньгам и непримиримости, двум своим движущим силам. Мать Темза жила к востоку от Уайт Тауэр, в доме, перестроенном из склада, неподалеку от «Шедвелл Бэзин». Как раз напротив «Проспекта Уитби», знаменитого старинного паба. В свое время этот паб был настоящей джазовой Меккой. Отец иногда играл там с Джонни Китингом [12]12
  Джонни Китинг (1927–2015) – шотландский тромбонист и композитор.


[Закрыть], но однажды, благодаря отлично развитой способности гробить собственную карьеру, он умудрился пропустить свое выступление с Литой Роса [13]13
  Лита Роса (1926–2008) – Лилиан Патрисия Лита Роза, британская певица. Была замужем за Ронни Хьюзом, трубачом.


[Закрыть]. Думаю, вместо него пригласили Ронни Хьюза.

Одна стена бывшего склада была облицована декоративным камнем. Современные окна, прорезанные в ней, выходили на шоссе. С другой стороны, у реки, раньше был грузовой причал, но его переделали в автостоянку. Я втиснул свою машину между оранжевым «Ситроеном Пикассо» и ярко-красным «Ягуаром XF». На лобовом стекле последнего красовался стикер Urban Dance FM.

Выйдя из машины, я тут же ощутил вестигии, наверное, самые сильные за все время. Внезапно почувствовал запах перца и морской воды – резкий, пронзительный, словно крик чайки. Неудивительно, ведь раньше этот склад был частью Лондонского порта, одного из самых крупных и оживленных портов мира.

С реки дул пронизывающий ледяной ветер, и я поспешил ко входу. Где-то неподалеку звучала музыка, причем басы по громкости перекрывали уровень, безопасный для слуха. Мелодию, если она и была, я различить не мог, зато низкие частоты вибрировали, казалось, прямо в груди. Грохот музыки вдруг прорезал женский смех, стервозный и визгливый.

У входа, оформленного в неовикторианском стиле, висел современный домофон. Я набрал номер, который дал Найтингейл, и стал ждать. И уже хотел позвонить снова, как внутри раздались шаги: кто-то в шлепанцах шел по плитке. Дверь открылась, и я увидел юную чернокожую девушку с кошачьим разрезом темных глаз. Черная футболка с надписью «МЫ РУЛИМ ЖЫЗНЬЮ» на груди была ей на несколько размеров велика.

– Здрасте, – сказала она, – чего надо?

– Я констебль Грант из отдела расследования убийств, – представился я. – Мне нужно переговорить с миссис Темзой.

Девушка скользнула по мне оценивающим взглядом. Я, видимо, не соответствовал неким критериям.

– И что дальше? – спросила она, сложив руки на груди и сурово глядя на меня.

– Меня прислал Найтингейл.

Тяжко вздохнув, девушка развернулась ко мне спиной и прокричала куда-то в коридор:

– Тут какой-то чувак! Говорит, он от мага.

Сзади на ее футболке было написано «А НЕ ЖЫЗНЬ НАМИ».

– Пусть войдет, – ответил голос откуда-то из недр здания. В нем слышался несильный, но четкий нигерийский акцент.

– Давайте, заходите, – проговорила девушка.

– Как вас зовут?

– Беверли Брук, – сказала она. Я переступил порог. Она наблюдала за мной, склонив голову набок.

– Рад познакомиться, Беверли.

Внутри было жарко, влажно, почти как в тропиках. По лицу и спине сразу потек пот. Дверь в конце общего коридора была распахнута настежь, низкочастотные звуки неслись именно оттуда, текли вверх по кованой лестнице, соединявшей этажи. Дом, видимо, целиком принадлежал Матери Темзе – либо же в нем обитали самые терпеливые соседи за всю историю Англии.

Беверли вела меня в квартиру на первом этаже. Я шел за ней и старался не слишком пялиться на длинные стройные коричневые ноги, которые почти не скрывал подол футболки. В квартире было даже еще жарче, пахло пальмовым маслом и листом маниоки. Все здесь, от бледно-персиковых стен до запаха курицы с рисом и ванильного печенья «Моррисон» на столе, было мне знакомо, ибо я много раз бывал в таких квартирах.

У входа в гостиную мы остановились. Беверли заставила меня наклониться и прошептала на ухо:

– Будьте повежливее.

Я вдохнул аромат масла какао и средства для укладки волос. Как будто вернулся в прошлое и мне снова было шестнадцать.

Еще в девяностые, когда проектировщика этого дома нанимали на работу, ему наверняка объяснили, что он будет создавать роскошные апартаменты для молодых специалистов, с головой погруженных в свое дело. И он, естественно, тут же вообразил себе людей в пиджаках и брюках с подтяжками, предпочитающих жилье в стиле строгого минимализма из скандинавских детективов. Ему и в страшном сне не могло присниться, что благородные пропорции гостиной наведут кого-то на мысль запихнуть сюда аж четыре мебельных гарнитура, по дивану и паре кресел в каждом. Не говоря уж о плазменном телевизоре, по которому сейчас шел футбол (правда, без звука), а также огромном растении в кадке. Я с удивлением понял, что это мангровое дерево. Именно дерево, с шишковатыми, изогнутыми корнями, которые оплели края кадки, свесились вниз и проросли сквозь толстый ковер. Подняв глаза, я увидел, что верхние его ветви вросли в потолок. В тех местах, где отвалились куски штукатурки, видны были коричневые сосновые балки.

На одном из кожаных диванов, напоминая собрание в пятидесятнической церкви, уютно расположилась компания темнокожих женщин средних лет. Все они, подобно Беверли, окинули меня беглыми оценивающими взглядами. Непонятно как среди них затесалась худая белая дама в розовом кашемировом костюме и с жемчугом на шее, но она явно чувствовала себя свободно, словно по пути забежала в гости да так и осталась. От жары дама, похоже, ничуть не страдала. Она дружески кивнула мне.

Но все это было не важно. Потому что здесь присутствовала богиня реки Темзы.

Она восседала на самом роскошном из всех кресел. Ее волосы, переплетенные черной позолоченной лентой, венчали голову подобно короне. На круглом лице без единой морщинки, гладком и нежном, как у ребенка, выделялись полные, очень темные губы. У нее был тот же кошачий разрез глаз, что и у Беверли. Ее блузку и юбку с запахом украшало тончайшее австрийское кружево. Воротник блузки, расшитый серебряным и алым, был достаточно широк, чтобы являть миру покатое плечо и верхнюю часть роскошного бюста.

Одну идеально ухоженную руку она опустила на столик рядом с креслом. Под столиком виднелись мешки из грубой холстины и небольшие деревянные ящички. Я подошел ближе и ощутил запахи соленой воды и кофейных зерен, дизельного топлива и бананов, шоколада и рыбных потрохов. Тут я и без Найтингейла понял бы, что имею дело с чем-то сверхъестественным. Эта магия действовала мощно, завораживающе: как будто прилив захлестнул меня и несет в море. Сейчас, стоя перед богиней Темзы, я ни капли не удивлялся тому, что она нигерийка.

– Так вы, значит, ученик мага, – проговорила Матушка Темза. – Но разве это было в соглашении?

– Думаю, его дополнили, – с трудом пролепетал я.

Стремление немедленно броситься перед ней на колени, зарыться лицом в пышную грудь и биться в конвульсиях от восторга было почти непреодолимым. Она предложила мне сесть, и я сел, но в штанах стало так тесно, что я поморщился от боли.

Беверли тихо хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Матушка Темза тоже улыбнулась, а затем отправила девчонку хозяйничать на кухню. Африканские женщины заводят детей, чтобы те помогали по дому, уж это я точно знаю.

– Хотите чашечку чая? – спросила Матушка Темза.

Я вежливо отказался. Найтингейл очень четко дал понять: в ее доме нельзя ничего есть или пить. «Стоит вам это сделать, – сказал он, – и все, вы в ее лапах».

Мою маму отказ от угощения оскорбил бы до глубины души, но Матушка Темза лишь милостиво кивнула. Возможно, это тоже было частью соглашения.

– Как там ваш мастер? Все хорошо? – спросила она.

– Да, мэм.

– С возрастом он вроде бы становится лучше, наш мастер Найтингейл, – заметила богиня.

Я не успел спросить, о чем речь. Она вдруг почему-то начала задавать вопросы о моих родителях:

– Ваша мама из Западной Африки, верно?

– Из Сьерра-Леоне.

– А ваш отец – он, наверно, уже не играет джаз?

– Вы знаете моего отца?

– Нет, – ответила она и многозначительно улыбнулась. – Просто все музыканты Лондона сродни мне, особенно те, что играют джаз и блюз. Таковы уж мы, реки.

– Может быть, вы и с Миссисипи знакомы? – спросил я.

Папа всю жизнь божился, что джаз, как и блюз, вышел из мутных вод Миссисипи. Мама же клялась, что он родом из бутылки, как и все, что придумал дьявол. Я временами подтрунивал над этим, но тут вдруг подумалось: если существует Мать Темза, может, есть и Старик Миссисипи? И если есть, общаются ли они между собой? Ведут ли долгие беседы по телефону о заиливании и водоразделах, обсуждают ли необходимость борьбы с последствиями наводнений в зонах прилива? А может, они по-современному пользуются электронной почтой, шлют друг другу эсэмэски или даже сидят в «Твиттере»?

Задумавшись об этом, я вдруг понял, что колдовское обаяние начинает рассеиваться. Матушка Темза, видимо, это почувствовала.

– Да уж, – кивнула она, бросив на меня проницательный взгляд, – теперь понятно. Вижу, ваш мастер поступил очень разумно, выбрав вас. А еще говорят, старую собаку новым трюкам не выучишь.

На протяжении последних двух недель я выслушивал столь же непонятные комментарии от Найтингейла. Поэтому успел разработать хитрый прием: услышав очередной туманный афоризм, сразу же менял тему.

– Как вы стали богиней Темзы? – поинтересовался я.

– Вы уверены, что хотите знать? – переспросила она, но было заметно, что ей льстил мой интерес. Все любят говорить о себе, это факт. Девять из десяти чистосердечных признаний происходят оттого, что человек по природе своей стремится рассказать внимательному слушателю о себе. В том числе и о том, как дошел до такой жизни, что укокошил своего партнера по гольфу клюшкой.

Матушка Темза в этом плане ничем не отличалась от других. Более того, боги, как я потом понял, даже больше людей любят поговорить о себе.

– Я приехала в Лондон в 1957 году, – начала она, – но тогда я не была богиней. А была просто глупой деревенской девчонкой, которую не помню как звали. Я приехала учиться на медсестру, но, сказать по чести, медсестра из меня получилась бы никудышная. Мне никогда не нравилось возиться с больными, и к тому же среди них было слишком уж много игбо [14]14
  Игбо (или ибо, самоназвание – «лесные жители») – народ в юго-восточной Нигерии.


[Закрыть]. Из-за этих идиотов я провалила все экзамены, и меня выгнали.

Матушка Темза досадливо цыкнула зубом.

– Да, выкинули прямо на улицу. А мой прекрасный Роберт, с которым мы гуляли целых три года, вдруг возьми да и скажи: «Я не могу больше ждать, пока ты решишься, и поэтому женюсь на белой сучке из Ирландии».

Она снова цыкнула, и по комнате словно прокатилось эхо: остальные женщины сделали то же самое.

– Мне было так плохо, – продолжала Матушка Темза, – что я решила покончить с собой. О да, тот парень напрочь разбил мне сердце. И вот я отправилась на мост Хангерфорд, чтобы броситься с него в реку. Но под ним вовсе не река, а железная дорога, и сбоку еще была пешеходная часть, очень грязная. Кто только не жил на том мосту – и бомжи, и тролли, и прочие гоблины! Не годится порядочной нигерийской девушке совершать самоубийство в таком месте. Мало ли кто может увидеть? И я пошла оттуда на мост Ватерлоо, но, когда дошла, солнце уже заходило и так красиво освещало все вокруг, что я просто не смогла заставить себя прыгнуть вниз. Потом стемнело, и я пошла домой ужинать. На другой день встала пораньше, села в автобус и поехала на мост Блэкфрайерс. Но там стоит эта проклятая статуя королевы Виктории. Стоит спиной к реке, да – но подумайте, какой был бы конфуз, если бы она вдруг повернулась и увидела меня на парапете?

Остальные женщины покивали, выражая полное согласие.

– С моста Саутворк я броситься уж никак не могла, – проговорила Матушка Темза. – И вот после долгих скитаний я оказалась – как вы думаете где?

– На Лондонском мосту?

Протянув руку, Матушка Темза потрепала меня по коленке.

– Да, это был старый Лондонский мост, который потом продали тому милому джентльмену из Америки [15]15
  В 1968 году конструкцию Лондонского моста продали американскому нефтяному магнату Роберту Маккалоху. Сумма сделки составила 2,5 миллиона долларов. Еще около 7 миллионов ушло на его демонтаж, перевозку и сборку на новом месте, в американском городке Лейк-Хавасу, штат Аризона.


[Закрыть]. Есть же люди, которые знают, как ублажить реку. Два барреля «Гиннеса» и ящик рома «Барбанкур» – вот это я понимаю!

Умолкнув, Матушка Темза отхлебнула чай. Вошла Беверли с тарелкой кремовых пирожных и поставила ее на самое видное место. Я и сам не заметил, как взял одно, но тут же положил обратно. Беверли хихикнула.

– Посреди старого Лондонского моста была маленькая часовня святого Бирина, и я, будучи доброй христианкой, решила, что это как раз самое подходящее место. И вот я встала там лицом к западу. Начинался прилив. Лондон тогда еще был портом, но порт этот уже умирал, подобно старому человеку, который прожил долгую, интересную жизнь и сохранил в памяти множество разных историй. И теперь боялся слабости, боялся, что никто о нем не позаботится, потому что в реке уже никого не осталось – ни Ориша [16]16
  Ориша́ – духи, эманации единого бога Олодумаре (Творца) в религии африканского народа йоруба – ифа, кубинской сантерии и ряде афро-бразильских культов, таких как умбанда и кандомбле. Они являются посредниками между Миром Духа и Миром Земли. Считается, что Олодумаре при создании мира очень устал от своей работы и не отвечает на молитвы, поэтому последователи традиции молятся Ориша – тем, кто всегда перемещается между небом и землей.


[Закрыть], ни каких-либо духов. Вообще никого. Я услышала, как река зовет меня по имени, прежнему имени, которое я забыла. Она говорила: «Тебе плохо, мы видим это. Ты плачешь как дитя, и виной этому мужчина».

И я ответила:

– О река, мой путь сюда был так долог, из меня не вышло ни медсестры, ни нормальной женщины, и поэтому мой мужчина меня не любит.

И сказала река: «Мы можем унять твою боль, сделать тебя счастливой, подарить тебе много-много детей и внуков. Весь мир будет принадлежать тебе и положит к твоим ногам свои дары».

– Что ж, звучало заманчиво, – сказала Матушка Темза, – и я спросила: «Что я должна сделать? Чего вы хотите?»

«Ничего, – ответила река, – кроме того, что ты и так собиралась сделать».

И я прыгнула в воду – плюх! Опустилась на самое дно. И знаете что? Там, на дне реки, такое можно найти, вы просто не поверите! Скажу только одно: почистить бы ее, вот что.

Она томно повела рукой в сторону реки.

– Я вышла из воды у причала Уоппинга, там, где раньше казнили пиратов. И с тех пор не покидаю этого места. Темза – самая чистая из промышленных рек Европы. Думаете, это так от природы? Вспомните «свингующий» Лондон [17]17
  «Свингующий Лондон» (англ. Swinging London) – лондонская молодежная субкультура в 1960-е годы. Термин родился в 1966-м благодаря статье в журнале Time. Этот период характеризуется отказом молодежи от традиционных ценностей, гедонизмом и оптимизмом. Период «свингующего Лондона» отразился на музыке, литературе, изобразительном искусстве, не говоря уж о стиле жизни. Настоящими культурными иконами этого времени стали рок-музыканты The Beatles, литературный персонаж Яна Флеминга Джеймс Бонд, автомобиль «мини-купер». Период «свингующего Лондона» закончился примерно в 1967-м, когда на смену ему явилась субкультура хиппи, пришедшая с западного побережья США.


[Закрыть], «клевую Британию»[18]18
  Значительным явлением в культурной жизни Великобритании в 1990-е стал период Cool Britannia («клевая Британия»). Его начало (возможно, неслучайно) совпало с приходом к власти в стране лейбористов во главе с Тони Блэром. Период характеризуется подъемом патриотизма, а также общего интереса к британской культуре, что отразилось, в частности, в музыке, моде, кино, а также в архитектуре города. Всемирную известность приобрели многие новые герои Лондона: модель Кейт Мосс, группы Blur, Suede, исполнявшие музыку в обретшем широкую популярность стиле брит-поп, новые поп-звезды Робби Уильямс, Spice Girls, East 17, кинорежиссер Гай Ричи.


[Закрыть], Барьер на Темзе [19]19
  Огромные, покрытые сталью конструкции, установленные поперек Темзы в лондонском районе Вулидж, в случае необходимости могут быть в течение нескольких часов задействованы для спасения города от приливной волны. В сверкающих, похожих на паруса сооружениях находятся системы, способные защитить город от разрушения при наводнении, которое может привести к бесчисленным жертвам среди населения. Осознать такую опасность лондонцам пришлось в 1953 году, когда вызванная штормом приливная волна стала причиной гибели тысяч людей в Нидерландах и более 300 человек на восточном побережье Англии.


[Закрыть] – думаете, это все случайные совпадения?

– А Купол тысячелетия? – спросил я.

– Да, сейчас это самая популярная концертная площадка в Европе, – кивнула Матушка Темза. – Девы Рейна специально навестили меня, чтобы посмотреть, как он устроен.

Она многозначительно глянула на меня. «Интересно, что это за девы Рейна?» – подумал я. Но вслух сказал другое:

– Возможно, Отец Темза видит все это несколько иначе.

– Папаша Темза! – фыркнула Матушка. – В молодости, стоя на том же мосту, где стояла я, он дал ту же самую клятву. А сам так и не появился ниже Теддингтонского шлюза ни разу после Великого зловония 1858 года [20]20
  Великое зловоние (англ. The Great Stink) – событие, произошедшее в Лондоне летом 1858 года. Жаркое лето и отсутствие централизованной канализации привели тогда к загрязнению Темзы и прилегающих территорий фекалиями и отходами. Свирепствовали болезни, горожане массово бежали из Лондона. Парламент сложил с себя полномочия.


[Закрыть]. Даже после того, как Базалгетт [21]21
  Джозеф Базалгетт (1819–1891) – инженер, создатель канализационной системы Лондона. Благодаря этой системе Великое зловоние было ликвидировано.


[Закрыть] установил свои коллекторы. Даже когда начался «Лондонский блиц» [22]22
  «Лондонский блиц» – бомбардировка Великобритании нацистской Германией в период с 7 сентября 1940 года по 10 мая 1941-го, часть Битвы за Британию.


[Закрыть] и весь город был в огне. И он еще смеет заявлять, что это его река!

Богиня горделиво выпрямилась в кресле, словно позируя для парадного портрета.

– Я вовсе не жадная, – сказала она, – пусть забирает себе Хенли, Оксфорд и Стейнз. Но Лондон будет моим, и все дары мира лягут к моим ногам.

– Мы не можем допустить, чтобы ваши слуги конфликтовали друг с другом, – сказал я.

Королевское «мы» – очень важный фактор в работе полиции. Оно как бы напоминает людям, что за спиной у вас стоит могущественный Скотленд-Ярд – организация, облеченная огромной властью и располагающая таким штатом, что может, если надо, захватить небольшое государство. Главное, чтобы она и правда одобряла наши действия каждый раз, когда мы на нее ссылаемся.

– Папаша Темза сам нарушает границы, – заявила Матушка Темза, – это он должен отступить, а не я.

– Мы переговорим и с ним тоже, – сказал я. – А вас просим призвать к порядку ваших слуг.

Матушка Темза, склонив голову набок, поглядела на меня долгим, задумчивым взглядом.

– Вот что, – сказала она наконец, – даю вам срок до фестиваля цветов Челси. Если к этому времени вы не урезоните Папашу, мы сами возьмемся за дело.

В ее королевском «мы» слышалось гораздо меньше условности, нежели в моем.

Переговоры были окончены, мы обменялись любезностями на прощание, и Беверли Брук повела меня к выходу. Выходя в прихожую, она намеренно задела бедром мое бедро. Меня бросило в жар, но на сей раз центральное отопление было ни при чем. Лукаво глянув на меня, Беверли открыла дверь.

– Пока-пока, Питер, – улыбнулась она. – Увидимся.

Вернувшись в Безумство, я застал Найтингейла в читальном зале. Здесь в беспорядке стояли кресла, обитые зеленой кожей, подставки для ног и приставные столики. Вдоль стен два ряда книжных шкафов красного дерева смотрели друг на друга огромными стеклянными витринами. Найтингейл честно признался, что в прежние времена сюда в основном заходили с целью вздремнуть после обеда. Он же в данный момент разгадывал кроссворд в «Дейли Телеграф».

Я сел напротив, и он поднял на меня глаза.

– Что скажете?

– Она правда считает себя богиней Темзы, – сказал я. – Неужели это действительно так?

– Не слишком умный вопрос, – заметил наставник.

Молли появилась, как всегда, бесшумно, неся кофе и печенье с кремом. Я подозрительно глянул сначала на печенье, затем на экономку, но лицо у нее, как обычно, было совершенно непроницаемое.

– Но где же, – спросил я, – они черпают свою силу?

– Этот вопрос уже гораздо лучше, – сказал Найтингейл. – Существует несколько взаимоисключающих теорий: что боги черпают силу в вере своих последователей, что силой обладает место, к которому они привязаны, либо что они берут ее из некоего высшего источника, существующего вне мира смертных.

– А что об этом думал сэр Исаак?

– Сэр Исаак в вопросах божественности не очень разбирался, – ответил Найтингейл. – Он даже ставил под сомнение божественную природу Христа. Отрицал Святую Троицу.

– Почему?

– Он обладал слишком прагматичным умом.

– А сила? Она исходит из того же источника, что и магия? – спросил я.

– Вам будет гораздо легче все это понять, когда вы овладеете своим первым заклинанием, – сказал наставник. – Думаю, сейчас вам как раз не помешает потренироваться пару часов перед обедом.

И я, соответственно, устремился в лабораторию.

Мне снилось, что я в постели с Беверли и Лесли. Обе обнаженные, стройные, гибкие, и я посередине между ними. Но сон был не столь эротическим, как хотелось бы, – дело в том, что я боялся обнять одну из них и смертельно оскорбить тем самым другую. Наконец я придумал, как исхитриться и обнять одновременно обеих, но тут Беверли вдруг вонзила острые зубы мне в запястье, и я проснулся. Оказывается, я жутко отлежал правую руку. Она болела так, что я вскочил с кровати и пару минут бесцельно метался по комнате. Мучительная боль, как ничто другое, способствует пробуждению. И я, поняв, что уснуть уже не удастся, решил пойти чего-нибудь пожевать.

На цокольном этаже особняка есть множество комнат, оставшихся еще с тех времен, когда он мог похвастаться целой армией прислуги. Но я точно знал, что черная лестница ведет почти в самую кухню. На цыпочках, чтобы не потревожить Молли, я прокрался вниз по ступенькам. Но, спустившись, увидел, что в кухне горит свет. А подойдя ближе, услышал, как Тоби зарычал, потом тявкнул. Потом раздался странный ритмичный звук, напоминавший шипение. Хороший коп всегда чувствует, когда не надо себя обнаруживать. Я подкрался к двери и осторожно заглянул внутрь.

Молли, все еще в форменном платье, сидела на краешке громадного, во всю длину стены, исчерченного царапинами дубового стола. Рядом с ней стояла рыжая керамическая миска. А метрах в трех от нее сидел Тоби. Молли сидела к двери спиной и меня не видела. Зато я наблюдал, как она достала из миски кусочек сырого мяса – свежего, с кровью.

Тоби тявкнул от нетерпения. Молли слегка подразнила пса, помахав в воздухе кусочком мяса, а потом кинула ему этот кусочек, едва заметно шевельнув кистью. Тоби, исполнив впечатляющий прыжок из положения сидя, поймал мясо на лету. Глядя, как пес нарезает небольшие круги, методично пережевывая угощение, Молли рассмеялась. Ее смех и был тем ритмичным шипением, что я услышал на лестнице.

Потом она взяла из миски еще кусочек и помахала у Тоби перед носом. Пес, воодушевленно облизываясь, затанцевал на задних лапках. Но на этот раз Молли обманула его – зашипев, она положила кубик мяса себе в рот. Нарочно медленно, чтобы Тоби это увидел. Он сердито и обиженно залаял. Молли в ответ показала ему язык, неестественно длинный и гибкий.

Должно быть, я неловко шевельнулся или слишком громко вздохнул. Молли соскочила со стола и резко развернулась к двери. Ее глаза были широко распахнуты, открытый рот позволял видеть длинные острые зубы. С подбородка капала кровь, очень яркая на бледном лице. Молли прикрыла рот ладонями и со смущенным видом стремительно выбежала из кухни. Тоби раздраженно заворчал на меня.

– А чего сразу я-то виноват? – не понял я. – Уже зайти перекусить нельзя?

Нет, ему было грех жаловаться. Он получил остатки мяса, а я удовольствовался стаканом воды.