Текст книги "Реки Лондона"

Глава 5
Действие на расстоянии

Мои попытки создать шар-светлячок до сих пор не дали другого результата, кроме периодических судорог и окрепших мышц руки. Каждый божий день Найтингейл с утра показывал мне, как это делается, а затем я тренировался сам по четыре часа кряду, целеустремленно раскрывая и закрывая ладонь. К счастью, в конце февраля мне выпала небольшая передышка: мы с Лесли Мэй должны были выступать в суде на процессе против Селии Манро, виновницы происшествия в кинотеатре на Лестер-сквер.

В то утро мы оба чинно явились в суд в форме – судейским нравится, когда констебли надевают форму. В положенные десять часов мы были на месте, но нисколько не сомневались, что слушание отложат самое раннее на два часа дня. А потому, будучи честолюбивыми и дальновидными констеблями, захватили с собой что почитать. У Лесли это было «Блэкстоновское руководство для следователей», а у меня – «Легенды долины Темзы» авторства Горация Питмана, 1897 года издания.

Здание Вестминстерского суда расположено на Хорсферри-роуд, за станцией метро «Виктория». Это унылое серое строение, возведенное в середине семидесятых. Оно считается настолько неудачным с точки зрения архитектуры, что были даже планы внести его в список охраняемых памятников – чтобы потомки знали, как не надо строить. Его залы ожидания – причудливая смесь суетной тесноты и холодной бесприютности, характерной для британской архитектуры второй половины двадцатого века.

У входа в зал суда стояли две скамьи. На одной из них разместились мы, на другой – обвиняемая Селия Манро, ее подруга, пришедшая ее поддержать, а также адвокат. Там же сидел мистер Ранатунга вместе со своим братом. Все они были очень недовольны тем, что оказались здесь, и каждый винил в этом нас.

– Есть новости из Лос-Анджелеса? – спросил я.

– Брендон Купертаун был на грани нервного срыва, – сказала Лесли. – Почти все его дела в Лос-Анджелесе пошли прахом, а продюсерский центр, которым он руководил, практически обанкротился.

– А дом как же?

– С ним бы они тоже скоро распрощались, – ответила Лесли. Я непонимающе посмотрел на нее. – Ипотека уже полгода как не плачена, – пояснила она, – а доход Купертауна в этом году даже до тридцати пяти тысяч не дотягивал.

Тут я к Купертауну особого сострадания не испытывал, поскольку сам получал минимум в десять раз меньше.

– Вообще все это похоже на классическую семейную трагедию, – сказала Лесли, которая начиталась книжек по судебной психологии. – Отец семейства разом теряет свой социальный статус и благосостояние. Он не в силах перенести этого позора и к тому же решает, что жена и ребенок жить без него не смогут. И вот он срывается, сносит голову знакомому журналисту, убивает семью и кончает с собой.

– То есть сам разрывает себе лицо?

– Ну, точной-то версии у нас нет, – не смутилась Лесли. – Мы ведь так и не установили, что привело Уильяма Скермиша в Вест-Энд в ту ночь.

– Может, он хотел снять кого-нибудь? – предположил я.

– Не хотел, – возразила Лесли, – я бы знала.

Поскольку данные об Уильяме Скермише несколько потеряли свое значение для дела по убийству Купертауна, их сбор поручили самому неопытному сотруднику отдела убийств. То есть Лесли. Она так много времени потратила на то, чтобы восстановить события последних часов его жизни, что охотно и даже с радостью делилась со мной их мельчайшими подробностями. Исследовав детали личной жизни Скермиша, Лесли выяснила, что он никогда не искал в Вест-Энде приключений на ночь. Наш бедняга Уильям был безнадежно моногамен, и с каждым из своих бойфрендов он знакомился либо на работе, либо через общих друзей. Лесли также отсмотрела записи со всех камер, мимо которых Скермиш проходил той ночью. Получалось, что он вышел из дома и направился к станции метро «Тафнелл Парк». Доехал до Тоттенхэм-Корт-роуд и оттуда по Мерсер-стрит пошел прямиком к Ковент-Гардену, навстречу Купертауну и своей смерти. Уверенно, никуда не сворачивая, словно его там ждали.

– Как будто что-то его заставило туда пойти, да? – спросила Лесли.

И я рассказал ей о заклятии диссимуло и о нашей гипотезе, по которой нечто проникло в сознание Купертауна, заставив его изменить собственное лицо, а потом убить Уильяма Скермиша и своих близких. Этот рассказ сам собой перетек в повествование о встрече с Мамой Темзой, о первых уроках магии и об экономке Молли, природа которой известна одному богу.

– А ты уверен, что имеешь право рассказывать это мне? – спросила Лесли.

– Почему бы и нет? Найтингейл мне не запрещал. И потом, твой шеф знает, что все это существует, правда, он от этого не в восторге.

– Так, выходит, что-то проникло в сознание Купертауна, верно? – не унималась Лесли.

– Верно, – согласился я.

– Это «что-то», – продолжила она развивать мысль, – могло точно так же просочиться в мозг Уильяму Скермишу. И, соответственно, заставить его появиться ночью в Вест-Энде, чтобы ему там снесли голову с плеч. То есть если оно влезло в голову одному человеку, то сможет проделать это с кем угодно, например со мной или с тобой?

Мне снова вспомнилось жуткое, развороченное лицо Купертауна, когда он бросился на меня там, на лестничной клетке, острый запах его крови.

– Спасибо тебе за идею, – проворчал я. – Век не забуду, особенно по ночам, пытаясь уснуть.

Лесли взглядом указала на Селию Манро – та все так же смиренно сидела на скамье.

– У нее ведь тоже был внезапный приступ буйного помешательства, помнишь? – сказала она. – А если и ей в голову влезли?

– Но лицо-то у нее не развалилось.

Заметив наши взгляды, Селия Манро вздрогнула.

– А что, если случай с Купертауном – это как камень, брошенный в воду, а ее помешательство – как круги от него? Тогда, возможно, были еще такие случаи, просто мы увидели только один.

– Надо проверить криминальную сводку, может, найдем что-то похожее, – сказал я. – Вдруг их действительно было много?

– Думаю, проверим Вестминстер и Кэмден, – сказала Лесли, – там всегда много чего происходит.

– Забей в поиске «нападения» и «арестован впервые», – посоветовал я. – Так будет проще, система быстрее найдет.

– А ты что будешь делать? – спросила Лесли.

– Учиться создавать магический свет, – гордо ответствовал я.

Два дня спустя Найтингейл вызвал меня вниз рано утром, я только вышел из ванной. Тренировка отменялась, завтрак, видимо, тоже. Мой наставник был одет в «рабочую форму», как я мысленно прозвал твидовый двубортный пиджак в тонкую косую полоску, с кожаными вставками на локтях. Фирменное пальто Burberry он перекинул через локоть, в руке держал уже знакомую трость с серебряным навершием. Я, кстати, ни разу не видел, чтобы он ее носил в дневное время.

– Мы едем в Пэрли, – сказал он и, к моему изумлению, бросил мне ключи от «Ягуара».

– А что там? – поинтересовался я.

– Я вам не скажу. Будет лучше, если вы составите собственное мнение.

– А это по полицейской части или по магической? – поинтересовался я.

– И то и другое.

Сев за руль «Ягуара», я повернул ключ зажигания и несколько секунд с наслаждением слушал ровный, мощный гул мотора. Не стоит торопиться, когда в жизни наступают по-настоящему приятные моменты.

– Жмите на газ, как будете готовы, – сказал Найтингейл.

Управлять этой машиной оказалось тяжелее, чем я ожидал. Но то, как двигатель реагировал на нажатие педали газа, искупало абсолютно все – в том числе заносы на повороте и горячий, сухой воздух, который периодически бил мне в лицо из обогревательной системы.

Мы проехали по мосту Ламбет. В будни в Лондоне всегда пробки, и мы медленно тащились мимо Овала и через Брикстон к Стритхэму. Дальше была уже южная окраина, и мимо неслись десятки двухэтажных террасных домов эпохи короля Эдуарда, прорезанные одинаковыми улицами. Время от времени в навигаторе мелькали неровные зеленые прямоугольники – все, что осталось от старинных деревень, сросшихся вместе, словно пятна плесени на чашке Петри.

Трасса А23 плавно перешла в Пэрли-вэй, мы проехали мимо опор, увенчанных огромным логотипом «Икеа». Следующий пункт – Пэрли, тот самый знаменитый Пэрли.

На парковке возле железнодорожной станции нас уже ждал красный «Фольксваген Транспортер» с маркировкой Лондонской противопожарной службы. Мы припарковались рядом, и из микроавтобуса вышел пухлый человек. Он приветственно помахал нам. Лет ему было, наверно, сорок с небольшим, нос у него был сломан, а коротко подстриженные темные волосы топорщились. Найтингейл представил его: Фрэнк Кэффри.

– Фрэнк служит в пожарной части Нью-Кросс, – пояснил Найтингейл. – Он наш агент в противопожарной службе.

– По какой части агент? – спросил я.

– А вот по какой, – ответил Фрэнк, протягивая мне холщовую сумку. Она оказалась такой тяжелой, что я ее чуть не выронил. Внутри приглушенно звякнуло: металл стукнулся о металл.

– Осторожнее, – предупредил Найтингейл.

Расстегнув сумку, я заглянул внутрь. Внутри лежали два металлических цилиндра размером с газовый баллончик, но гораздо тяжелее. Они были выкрашены в белый цвет и с маркировкой № 80 WP Gren. по кругу. Сверху у них были кольца, удерживаемые на месте мощной металлической чекой. Я в боеприпасах не сильно разбираюсь, но ручную гранату распознать могу. Я поднял глаза на Найтингейла.

– Спрячьте их, спрячьте, – проговорил он, раздраженно махнув рукой.

Я застегнул сумку и осторожно повесил на плечо.

Найтингейл повернулся к Фрэнку.

– Ваши люди готовы? – спросил он.

– Два расчета в полной готовности – на всякий случай.

– Отлично. Думаю, за полчаса управимся.

Мы сели обратно в «Ягуар». Внимая указаниям Найтингейла, я проехал по железнодорожному мосту, паре абсолютно одинаковых улиц, и тут инспектор попросил остановить машину.

– Приехали.

Мы нашли местечко на углу, припарковались и дальше пошли пешком.

Грасмир-роуд идет параллельно железнодорожному полотну и выглядит вполне заурядно: по обе ее стороны тянутся отдельные и смежные коттеджи двадцатых годов, с фахверковыми фасадами и эркерными окнами. Вокруг не было ни души: дети – в школе, родители – на работе. Мы шли вперед, я старался двигаться спокойно и непринужденно, насколько это возможно с мешком гранат, колотящим по бедру при каждом шаге. Если бы кто-нибудь нас увидел, наверняка принял бы за злобных агентов по недвижимости, вышедших на промысел.

Найтингейл вдруг резко свернул налево, в ворота одного из коттеджей, и направился к маленькой калитке, ведущей во внутренний дворик. Не замедляя шага, он протянул правую руку в сторону калитки и раскрыл ладонь. Раздался тихий щелчок, замок сам собой вылетел из пазухи и, звякнув, упал на плитку дорожки.

Мы вошли внутрь и остановились. Найтингейл кивнул на калитку, я прикрыл ее и подпер большим керамическим цветочным горшком. В горшке была земля, из которой торчал почерневший сухой стебель. Я оглядел другие горшки, расставленные вдоль дорожки по солнечной стороне, – во всех растения высохли. Найтингейл наклонился, взял из одного горшка щепотку земли и поднес ее к носу. Я последовал его примеру. Однако земля не пахла ничем, словно горшок долго-долго стоял в доме и все природные запахи выветрились.

– Да, они здесь уже давно, – задумчиво проговорил Найтингейл.

– Кто «они»? – спросил я, но ответа не дождался.

Сразу за домом проходила железная дорога, так что увидеть нас могли только соседи справа или слева. Сад не то чтобы совсем зарос, но газон явно не стригли уже несколько месяцев. Цветы на клумбах, когда-то ровных и аккуратных, высохли, как и те, что в горшках. Створчатые двери на террасу были заперты, занавески задернуты. Мы двинулись вокруг дома, к кухонному входу. Жалюзи в кухне были опущены, входная дверь заперта изнутри. Ожидая, что Найтингейл снова проделает свой фокус с выламыванием замка, я внимательно наблюдал, однако на сей раз он ограничился тем, что выбил стекло навершием трости. Просунул руку в получившуюся дыру, повернул ключ. Я вошел вслед за ним.

Если не считать неприятного полумрака, это была самая обыкновенная кухня загородного коттеджа. Деревянные столешницы из «Икеи», газовая плита с духовкой, микроволновая печь. На полках пластиковые емкости «под керамику» с надписями «сахар», «чай» и «кофе». На выключенном холодильнике записки и счета, прижатые магнитиками. Самый свежий – полугодовой давности, записка рядом с ним вопрошала: Дедушка? Ниже висела напоминалка, когда забирать детей из садика.

– Здесь есть дети, – заметил я.

– Уже нет, – с мрачным видом ответил Найтингейл. – Это в числе прочего нас и встревожило.

– То есть ничем хорошим это не кончится?

– Для семьи, которая здесь жила, – точно нет, – сказал наставник.

Мы осторожно вышли в коридор. Найтингейл велел мне осмотреть второй этаж. Держа наготове телескопическую дубинку, я начал подниматься по лестнице. Окно над ней было кое-как залеплено листами черной рисовальной бумаги, приклеенной к стеклу лентами скотча, чтобы внутрь не попадал свет. На одном листе был детский рисунок – домик с квадратиками окон, дым из кривоватой трубы поднимается к небу, завиваясь поросячьим хвостиком, а рядом с гордым видом стоят два человечка – мама и папа.

Я шагнул на окутанную мраком лестничную площадку, и вдруг меня в голове само собой всплыло слово. Оно состояло из двух слогов, начиналось на «в» и рифмовалось со словом «пир». Я застыл. Найтингейл сказал, всякие разные сверхъестественные сущности действительно существуют. И вампиры наверняка входят в их число. Вряд ли они похожи на книжных или киношных, но в одном я был абсолютно уверен – на солнце они не блестят.

По левую руку от меня была дверь. Я заставил себя открыть ее и войти.

Это была спальня, принадлежавшая мальчику. Маленькому мальчику, судя по конструктору лего и игрушкам-трансформерам на полу. Кровать была опрятно застелена одеялом в пододеяльнике практичного лилово-синего цвета, в изголовье лежала пара подушек в таких же наволочках. Мальчик, видно, увлекался мультиком «Бен 10» и футбольной командой «Челси»: на стене висели соответствующие постеры. В комнате пахло пылью, но затхлости и сырости, характерных для давно покинутого дома, не чувствовалось. В спальне взрослых все было точно так же: аккуратно заправленная кровать, запах пыли в сухом воздухе, однако никакой паутины под потолком. Электронный будильник на прикроватном столике был включен в сеть, но не работал. Я взял его в руку, и из корпуса посыпалось что-то вроде белого песка. Я осторожно поставил будильник на место и отметил про себя попозже осмотреть его более внимательно.

Детская была самой большой комнатой в этой части дома. Здесь стояли детская кроватка и манеж, на стенах – обои с персонажами из книг Беатрикс Поттер. Над кроваткой висел гипоаллергенный фанерный мобиль из «Развивающих игр Галтс», он слегка колыхался от сквозняка. Как и в других комнатах, здесь не было ни малейшего следа борьбы или поспешного бегства, все вещи были аккуратно расставлены по местам. Это было странно для детской. Так же странно, как отсутствие известкового налета в ванной и какого-либо запаха у воды в бачке унитаза.

На втором этаже осталось осмотреть всего одну комнату. Риелтор бы наверняка назвал ее мини-спальней для маленьких детей – или карликов, страдающих агорафобией. Хозяева превратили ее в миниатюрный кабинет: здесь стоял компьютер «Делл» двухлетней давности выпуска, шкафчик для документов и настольная лампа из «Икеи». Я прикоснулся к компьютеру, и на меня вдруг нахлынули запахи пыли и озона. Это был вестигий, тот же, что я почувствовал еще в главной спальне. Сняв боковую панель системного блока, я обнаружил тот же белый порошок, что и в будильнике. Растер между пальцами. Порошок был мелкий-мелкий, почти как пудра, но с четкими твердыми фракциями и имел золотистый блеск. Я уже собрался было вытащить материнскую плату, но тут на пороге появился Найтингейл.

– Какого черта вы так долго возитесь? – прошипел он.

– Решил осмотреть компьютер, – ответил я.

Найтингейл на миг задумался, прошелся пятерней по волосам.

– Бросьте, – сказал он, – нужно проверить еще одно помещение.

Я подумал: надо не забыть потом вернуться с пакетом для улик и просто забрать компьютер с собой.

В коридоре была дверь, а за ней – узкая лестница, ведущая вниз. Сложили ее тогда же, когда строили дом, об этом говорили стертые, потрескавшиеся ступеньки. Сразу за дверью на потолке висела лампа без плафона. Ее яркий свет неприятно бил в глаза, и мрак у подножия лестницы казался еще гуще.

«Подвал, – подумал я. – Почему я не удивлен?»

– Ну что ж, – сказал Найтингейл, – чему быть, того не миновать.

Я был рад, что он пошел первым.

Спускаясь по узким ступенькам, я начал дрожать. Холодно было, как в морозилке, но дыхание не застывало в воздухе паром. Я засунул руку под мышку, но разницы в температуре не почувствовал. Это наверняка был не настоящий, не физический холод, а еще один вестигий.

Найтингейл остановился. Переступил с ноги на ногу, распределяя вес, сгорбившись, как боксер перед поединком.

– Вы чувствуете? – спросил он.

– Да, – шепнул я. – Что это?

– Тактус дисвите, – ответил он, – запах не-жизни. Должно быть, они здесь.

Он не стал объяснять, кто «они», а я не стал спрашивать. Мы снова двинулись вниз. Подвал оказался довольно узким. К моему удивлению, его ярко освещала огромная люминесцентная лампа, длиной почти в половину потолка. Кто-то когда-то повесил на стенку несколько полок, а под ними в надежде на будущие труды установил верстак. Совсем недавно на бетонный пол бросили старый матрас. И вот сейчас на нем лежали два вампира. Больше всего они напоминали бродяг старой закалки – тех, что носили многослойные лохмотья и огрызались на вас из темных подворотен. Когда мы с Найтингейлом подошли ближе, холод усилился. Вампиры как будто спали, однако дыхания я не слышал, и воздух был вовсе не спертый, как бывает в замкнутом помещения, где спят люди.

Найтингейл протянул мне фото в рамке – семейный портрет, взятый, очевидно, с камина в гостиной. Переложил свою трость в правую руку.

– Я попрошу вас сделать две вещи, – сказал он. – Подтвердить их личности и проверить пульс. Справитесь?

– А вы что будете делать?

– А я вас прикрою, – ответил наставник, – если они проснутся.

Я замялся.

– А они могут?

– Такое бывало, – ответил Найтингейл.

– Как часто?

– Чем дольше мы будем тут стоять, тем больше рискуем дождаться.

Я нагнулся, протянул руку и осторожно отвел в сторону воротник с шеи ближайшего ко мне вампира, стараясь не коснуться кожи. Вампир выглядел как обычный мужчина средних лет, только кожа была неестественно гладкая, а губы очень бледные. Я сверился с фотографией в рамке. Черты лица совпадали, но и только – больше в нем ничего не было от счастливого отца семейства, улыбающегося на фото. Я повернулся и оглядел второе тело. Это была женщина, и ее внешность соответствовала лицу матери. К счастью, Найтингейл взял фото, где не было детей. Я потянулся было прощупать пульс, но не решился.

– На этих телах нет живых организмов, – сказал Найтингейл. – Ни микробов, ни бактерий.

Я прикоснулся к шее мужчины и слегка надавил. Кожа была холодной, пульс отсутствовал. С женщиной было то же самое. Я выпрямился и сделал пару шагов назад.

– Ничего.

– Теперь быстро наверх, – скомандовал Найтингейл.

Я, конечно, не бросился бежать, но не сказать чтобы поднимался совершенно спокойно. Найтингейл шел следом, держа трость наготове.

– Доставайте гранаты, – приказал он.

Я вынул гранаты из сумки. Найтингейл взял одну и показал, что нужно делать. Руки у меня слегка дрожали, и чеку оказалось выдернуть тяжелее, чем я ожидал, – наверное, так и задумано по технике безопасности. Найтингейл выдернул чеку из своей гранаты и жестом указал на подвальную лестницу.

– На счет «три», – сказал он. – Бросайте так, чтобы упала точно вниз.

Он сосчитал до трех. Мы бросили гранаты в лестничный колодец. Я тупо стоял и смотрел, как они отскакивают от ступенек, пока Найтингейл не потащил меня к выходу, ухватив за локоть.

Еще до того, как мы оказались у двери, я скорее ощутил, нежели услышал, два тяжелых удара где-то под нами. Выйдя из дома в сад, я увидел, как из подвала поднимаются клубы белесого дыма.

– Белый фосфор, – пояснил Найтингейл.

В доме вдруг закричали тонким, высоким голосом. Почти человеческим.

– Вы слышали? – спросил я.

– Нет, – отрезал Найтингейл. – И вы тоже не слышали.

Обеспокоенные соседи сбежались посмотреть, не чинится ли какого ущерба их собственности, но Найтингейл показал удостоверение:

– Не волнуйтесь, в доме никого не было, мы проверили, – сообщил он и добавил: – Хорошо, что мы здесь оказались.

Первая пожарная машина подъехала уже минуты через три; нас попросили отойти подальше от дома. Когда что-то горит, для пожарных существуют только два типа людей: жертвы и те, кто мешает работать. Если не хотите оказаться среди тех или других, лучше отойти в сторону.

Приехал Фрэнк Кэффри, они с Найтингейлом кивнули друг другу. Потом он ушел принимать рапорт у старшего расчета. Найтингейл не стал объяснять мне, что напишут в протоколе: когда пожар потушат, Фрэнк, как пожарный эксперт, осмотрит место происшествия, найдет какую-нибудь правдоподобную причину возгорания и исключит все лишние улики. Насчет останков в подвале наверняка имелись не менее секретные распоряжения, и в итоге данный инцидент внесут в базу как обычное бытовое возгорание. Возможно, какой-то электроприбор вышел из строя, слава богу, что в доме не было людей, не забывайте ставить дома пожарную сигнализацию.

Вот так, леди и джентльмены, мы в славном городе Лондоне поступаем с вампирами.

* * *

Сложно описать, что я почувствовал, когда у меня получилось. Еще до того, как мое первое в жизни заклинание сработало, я почувствовал, что вот-вот получится. Как автомобильный мотор на холоде начинает после долгих попыток все-таки заводиться, так и у меня в сознании словно что-то сдвинулось. На втором часу тренировки я замер, глубоко вдохнул и раскрыл ладонь.

И вот он – размером с мячик для гольфа, золотистый, сияющий, как утренний луч солнца. Мой шарик света.

Именно тогда я и понял, почему Найтингейл требовал, чтобы во время занятий раковина всегда была наполнена. В отличие от его шара мой получился золотисто-желтым и выделял тепло. Очень много тепла. Я обжег ладонь и, вскрикнув от боли, скорее сунул руку в воду. Шар зашипел и погас.

– Обожглись? – спросил Найтингейл. Я не слышал, как он вошел.

Вытащив руку из воды, я осмотрел ее. Ерунда – на ладони розовело небольшое пятнышко.

– У меня получилось, – похвастался я. Поверить не мог: я только что колдовал. Не Найтингейл, а я!

– Повторите, – велел наставник.

На этот раз я превентивно вытянул руку над раковиной. Вызвал в сознании «ключ» и раскрыл ладонь.

Ничего не произошло.

– Не думайте о боли, – посоветовал Найтингейл. – Попробуйте снова нащупать «ключ».

Я нащупал «ключ», ощутил, как заводится «мотор», и отпустил «сцепление» – раскрыл ладонь.

Снова обжегся, но меньше, чем в первый раз, к тому же я держал ладонь над самой водой. Но глянул на нее и понял: теперь-то кожа точно вздуется пузырями.

– И еще раз, – велел Найтингейл. – Уменьшите жар, дайте больше света.

Я послушался. И с удивлением ощутил, как это легко: найти ключ, приложить силу, потом отпустить – больше света, меньше жара.

Новый шар получился уже не горячим, а теплым, и светился мягким золотистым светом, как лампочка в 40 Вт.

Дальше я уже не стал дожидаться команды.

Разжал пальцы – и у меня на ладони оказался совершенно идеальный шар света.

– Теперь попробуйте удержать, – сказал наставник.

Это удерживать палочку стоймя на ладони – кажется, что просто, а на деле дольше пяти секунд не получается. И мой идеальный шар лопнул, как мыльный пузырь.

– Хорошо, – заключил Найтингейл. – Сейчас я скажу вам слово, которое вы будете говорить каждый раз в момент заклинания. Очень важно, чтобы его результат не исчезал сразу

– Почему?

– Сейчас объясню, – сказал Найтингейл. – Внимание, слово «люкс».

Я снова вызвал в сознании ключ и мотор, и, отпуская «сцепление», произнес услышанное слово. Шар продержался чуть дольше. Со словом, стало быть, заклинание сильней.

– Я попрошу вас повторять это заклинание, – сказал Найтингейл, – и только его, в течение как минимум недели. Вам захочется поэкспериментировать: сделать его поярче, заставить перемещаться…

– А что, так можно? – спросил я.

Найтингейл тяжело вздохнул.

– В течение следующей недели – нельзя. Вы будете повторять только это действие, пока заклинание не станет словом, а слово – заклинанием. Чтобы при слове «люкс» у вас возникал шар света.

– А «люкс» – это на каком языке? – спросил я

Найтингейл удивленно посмотрел на меня.

– Это «свет» по-латыни, – проговорил он. – Неужели в средних школах теперь не учат латыни?

– У нас не учили.

– Не страшно, – сказал Найтингейл. – Я могу научить вас и латыни тоже.

«Вот счастье-то привалило», – подумал я.

– А почему именно латынь? – спросил я. – Почему нельзя использовать английские слова или придумать свои собственные?

– Люкс, заклинание, которое вы только что освоили, мы называем формой. Все базовые формы имеют названия: Люкс, Импелло, Скиндере и другие. Как только эти формы у вас будут получаться на автомате, вы сможете строить из них комплексные заклинания – как предложения из слов.

– Как музыкальную фразу из нот?

– Именно, – улыбнулся Найтингейл. – Как музыкальную фразу из нот.

– А почему бы в таком случае не использовать ноты?

– Потому, – объяснил наставник, – что в общей библиотеке собраны тысячи книг о том, как творить магию. И все они содержат общепринятые формы с названиями на латыни.

– Очевидно, все формы сочинил сэр Исаак?

– Первоначальные формы собраны в Principia Artes Magicis, – сказал Найтингейл, – впоследствии некоторые из них подверглись изменениям.

– А кто изменял их?

– Люди, которым непременно надо так и эдак повертеть все, что попадает к ним в руки, – сказал Найтингел. – Такие, как вы, Питер.

Стало быть, Ньютон, как и любой уважающий себя ученый в семнадцатом веке, писал на латыни, международном языке науки, философии и, как я выяснил позже, эксклюзивной порнографии. Я спросил, есть ли перевод.

– Нет, Artes Magicis никто никогда не переводил, – ответил Найтингейл.

– Это для того, чтобы магия не пошла в народ, верно?

– Абсолютно.

– Дайте-ка я угадаю, – сказал я. – В других книгах не только формы, а весь текст на латыни, так?

– Да, кроме тех, что на греческом и арабском.

– А сколько времени уйдет на то, чтобы выучить все формы?

– Десять лет, – ответил Найтингейл, – если как следует постараетесь.

– Тогда я, пожалуй, приступлю.

– Тренируйтесь в течение двух часов, затем сделайте перерыв, – велел наставник. – Следующий подход сделаете через шесть часов, не раньше.

– Но я же совсем не устал, – возразил я, – я весь день могу тренироваться.

– Если перестараетесь, могут быть последствия, – предупредил Найтингейл.

Что-то мне не понравилось, как он это сказал.

– Какого рода последствия?

– Инсульты, апоплексические удары, аневризмы…

– А как понять, что перестарался?

– Вы это сразу поймете, как только у вас случится инсульт, апоплексический удар или аневризма.

Я вспомнил сморщенный мозг Брендона Купертауна, похожий на иссохший кочан цветной капусты. И слова доктора Валида: «Так выглядит мозг, на который воздействовала магия».

– Спасибо за инструктаж по технике безопасности, – сказал я.

– Два часа, – напомнил Найтингейл, обернувшись в дверях. – Потом встречаемся в моем кабинете, будет урок латыни.

Я подождал, пока он закроет дверь. Потом раскрыл ладонь и одновременно прошептал: «Люкс!»

На этот раз шар засиял ровно и мягко, а грел не больше, чем солнце в летний день.

«Охренеть можно, – подумал я. – Я умею колдовать!»