Текст книги "Университет"

III

Фэйт ненавидела занятия по американской литературе ХХ века.

Ей понадобилось больше недели, чтобы понять это. На полном серьезе. И дело здесь было не в преподавателе, докторе Роджете, который, по-видимому, был классным. И не в плане лекций, включающем все книги, которые она хотела прочитать и до которых у нее не дошли руки.

Дело было в студентах.

Никогда в жизни ей не приходилось встречаться с такой несносной группой выпендрежных говнюков. И она еще думала, что хуже Кита никого нет… Да он был воплощением деловитости по сравнению с ними!

А еще хуже было то, что большинство этих придурков являлись умницами. Действительно умницами. Даже страшно подумать, насколько они были умны. Некоторые из них детально анализировали короткие рассказы так, как она не сможет никогда, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Да еще и умудрялись отстаивать свои идеи под давлением преподавателя.

Может быть, именно поэтому Фэйт так ненавидела эти занятия. На них она чувствовала себя дурой.

Нет, не так.

Это была одна из причин.

Но не единственная.

К счастью, остальные предметы были гораздо лучше. Фэйт купалась в мировой истории и физической антропологии. С алгеброй и основами ботаники тоже проблем не было.

Но американская литература…

Хотя все в аудитории уже занимали свои привычные места, Фэйт всякий раз выбирала новое, стараясь найти кого-нибудь, с кем можно будет поговорить. Сегодня она уселась рядом с самым отвратительным и неискренним парнем на всем потоке. Это был женоподобный молодой человек старше ее несколькими годами, который забирал свои уже начавшие редеть волосы в хвостик на затылке и говорил так, как будто все слова вкладывал ему в уста сам Бог. Перед началом занятий он, собрав вокруг себя кучу поклонников, напыщенно разбирал иностранный фильм, который посмотрел накануне. Делал он это перед такими же самовлюбленными придурками.

– Ну что ж, – сказал доктор Роджет, – давайте начинать. «Избавление»[29]29
  Книга американского писателя Дж. Дикки, по которой в 1972 г. был поставлен одноименный фильм.


[Закрыть]. Кто из вас прочел книгу?

Все подняли руки.

– Неплохо. Неплохо. Я знаю, что некоторые из вас врут, но хорошо, что у них хватило ума хотя бы на это. По мне, так это значит, что они проявили инициативу. – Он осмотрел аудиторию. – И что вы думаете о книге?

– Лучше, чем кино, – раздался чей-то голос.

Студенты рассмеялись, а Фэйт завертела головой, чтобы понять, кто это сказал. Она ребенком видела сокращенный вариант фильма по общедоступному каналу, а несколько лет назад посмотрела его еще раз, уже по кабельному. Он ей не очень понравился. Вся эта история про мачизм мало тронула Фэйт, а сцены жестокости показались оскорбительными. Но сама книга, как ни странно, ей понравилась. И хотя в ней было все то же, что и в кино, персонажи казались настоящими, а их чувства и действия – понятными. Так что работа показалась ей вполне достойной.

Слово взял Мистер Гонор.

– Мне показалось, что автор перебрал с подробным описанием окружающей природы. Оно не имеет никакого символического или метафорического смысла и, мне кажется, делает книгу очень длинной. Ее было бы гораздо интереснее читать, если б это была повесть.

Боже…

– А мне описание понравилось. Оно просто идеально.

Голос раздался с заднего ряда. Фэйт повернулась на стуле, чтобы рассмотреть говорившего. Высокий, худощавый, со спутанными длинноватыми волосами и открытым, умным лицом, парень сидел очень прямо. Выглядел он странно знакомым, но Фэйт не могла вспомнить, где видела его раньше.

– Продолжайте, – попросил преподаватель.

– Так всегда бывает, когда идешь в поход. Начинаешь замечать все эти мелочи. Они становятся важными. Ты начинаешь узнавать отверстия от сучков на стволах деревьев, знакомишься с отдельными травинками, с пятнами лишайника на камнях… Это становится твоим миром на все время, пока ты стоишь там лагерем, и ты узнаешь этот мир. И мне кажется, Дикки идеально передал эти ощущения.

Мистер Гонор медленно повернулся на своем месте.

– А тебе не кажется, что он мог достичь того же за гораздо более короткое время? Нам, читателям, не нужны детали ради деталей.

– А мне показалось, что это сработало.

– И в чем же смысл?

Фэйт глубоко вздохнула, собралась с духом и заговорила:

– Мне кажется, что Дикки пытался добиться правдоподобия, сделать свой мир реальным. В романе не одни только символы или метафоры. Или, по крайней мере, так не должно быть.

– Вот именно, – поддержал ее студент на последнем ряду. – В этом весь смысл.

Фэйт взглянула на него. Он кивнул и улыбнулся в ответ.

* * *

Его звали Джим Паркер, и он был редактором университетской газеты.

Фэйт немного поболтала с ним, пока они шли после лекции к лифту. Он был мил – интеллигентный, но не надутый – и сразу же ей понравился. Мистера Гонора и некоторых других студентов на потоке он ненавидел так же сильно, как и она. Так что, когда аудитория сначала опустела, а потом наполнилась новыми студентами, Фэйт поняла, что не хочет прекращать разговор. Пришел лифт, идущий вверх, и его металлические двери открылись. Следующей у нее была лекция по ботанике, но она притворилась, что уже освободилась, и пригласила Джима выпить по чашечке кофе и продолжить беседу.

Однако он сказал, что ему надо в редакцию и что, как у главного редактора, у него куча работы, которую надо сделать до завтрашнего номера.

– Предлагаю перенести на потом, – сказал он.

Фэйт не могла понять, было ли это правдой или просто причиной для вежливого отказа, способом сказать, что ему это неинтересно, так что она улыбнулась, попрощалась, когда он вошел в лифт, и осталась ждать лифта, идущего вниз.

Независимо от того, дали ей от ворот поворот или нет, Фэйт в отличном настроении пересекла двор в направлении биологического факультета.

Этот парень ей понравился.

Фэйт шла быстро, почти бежала, но, тем не менее, опоздала – все студенты уже сидели на местах, а преподаватель начал лекцию.

Несмотря на то что сам поток был не очень большим, занятие проходило в громадном лекционном зале, одном из трех, построенных специально для того, чтобы демонстрировать научные опыты перед аудиторией в две сотни студентов. До сих пор профессор не использовал возможности аудитории на полную катушку. Однажды он воспользовался проектором, но не более того – все остальное время стоял за кафедрой не двигаясь и все время говорил. Однако сегодня вдоль стены за сценой громоздились клетки различных размеров, в которых сидели животные, от крыс и песчанок на одном конце до собак и кошек на другом. На длинном столе, расположенном рядом с левым рядом клеток, стояли чашки с засушенными растениями.

Фэйт, стараясь как можно меньше шуметь, нашла себе место возле двери и достала ручку и блокнот.

– …и я продемонстрирую вам влияние этих ядовитых растений на разных животных, – говорил профессор.

Одна из собак громко залаяла.

Профессор натянул белую хирургическую маску, которую достал из кармана. Теперь его голос звучал приглушенно, но он говорил так громко, что его слышали все.

– Начнем с небольшого одноколокольного растения из семейства имбирных. – Из одной из чашек профессор достал цветок на стебле. – Это субтропическое растение растет в естественной среде в некоторых районах бассейна реки Амазонки, но может так же успешно выращиваться в Северной Америке. Когда крыса съедает его, как мы с вами это сейчас наблюдаем, – он засунул стебель между проволочными прутьями первой клетки, и крыса начала его покусывать, – растение производит эффект, напоминающий отравление винилхлоридом.

Неожиданно крыса стала с силой бросаться на стенку клетки, не обращая, очевидно, никого внимания на то, что проволока делала с ее телом. С каждым броском сталь вжималась в ее мех и прорезала тушку, а крыса все продолжала бросаться на неподдающуюся стенку. На ее морде появились глубокие порезы, и вскоре ее крохотная головка вся покрылась пересекающимися кровоточащими линиями.

Тяжело дыша после одного особенно сильного броска, крыса сдохла.

– Еще интереснее посмотреть, как эта кампанулата из Южной Джорджии повлияет на песчанку. – Профессор взял веточку из одной из чашек и засунул ее в клетку с песчанкой.

Животное мгновенно отодвинулось от высохшего растения, как будто почувствовала его токсичность, но профессор, двигая веткой, запихнул ее наконец в рот песчанке.

Животное стало немедленно рвать кровью.

Фэйт, возмущенная и ощущающая тошноту, подступающую к горлу, оглянулась вокруг. Ведь это же незаконно? Преподаватель не может просто так убивать животных, пытаясь продемонстрировать что-то классу, или нет?

Казалось, что профессор развеселился.

– Наш друг, мистер Кот, не очень любит представителей семейства сапиндоцветных, и сейчас мы это с вами увидим.

Кот отчаянно мяукал, и Фэйт на мгновение подняла глаза, чтобы увидеть животное, которое само разрывало свой живот.

Она вновь отвела взгляд. Вокруг нее студенты делали записи и вели себя так, будто ничего особенного не произошло. Она слышала, как профессор что-то сказал, как кот взвизгнул в агонии – это был короткий, резкий, обжигающий звук, – а потом наступила тишина. Девушка слева от нее и глазом не моргнула.

Возможно, закон не запрещает убивать животных таким образом, но это неправильно. Даже самое извращенное воображение не поможет увидеть в этом научные опыты. Это была никому не нужная демонстрация отвратительных примеров, о которых вполне можно было просто услышать на лекции или прочитать в книге. Это была жестокость ради жестокости.

Фэйт тошнило, и она заставила себя глубоко вздохнуть. Кто-то должен положить этому конец. Кто-то…

Джим.

Да, Джим. Она все расскажет ему. Может быть, он сможет напечатать об этом в газете. Если студенты узнают, что над животными массово издеваются, а потом убивают лишь для того, чтобы показать, как ядовитые растения влияют на их организмы, начнутся протесты. И тогда, возможно, факультет естественных наук или даже администрация Университета будут вынуждены изменить эту политику.

– Посмотрите на перфорацию кошачьего живота. Именно поэтому кот пытался разорвать его собственными когтями. Кровь, которую вы здесь видите…

Фэйт встала, собрала свои книги и тетради и вышла из аудитории.

Глава 6

I

Типичный для Южной Калифорнии смог накрыл все вокруг. Горы на севере скрылись за белой стеной, и даже здание спортзала в дальнем конце кампуса слегка расплывалось в дымке. От этого воздуха у Джима разболелась голова.

Глядя на бледное небо, он вспомнил Уильямс и массивные белые облака, летящие по бесконечному голубому небу в сторону Нью-Мексико.

Ему захотелось оказаться там.

Мимо прошла группа девушек-студенток, практически одинаково упакованных в короткие и облегающие фигуры летние одежды.

Хотя здесь, в Калифорнии, тоже есть свои преимущества…

В животе у него громко заурчало, и он посмотрел через плечо стоявшего перед ним парня, чтобы понять, получила ли девушка перед ним свою еду.

Конечно, нет.

Несмотря на все смены персонала, случившиеся за четыре года его учебы в Брее, обслуживание в «Хангер хат» не улучшилось ни на йоту. И чтобы получить стаканчик с колой, требовались все те же десять минут.

Джим взглянул на растущую у него за спиной очередь в закусочную. На него смотрели совершенно ничего не выражающие лица, и он впервые обратил внимание, что все в очереди молчат и не слышно никаких разговоров. Студенты, ждавшие возможности купить ленч, были совершенно безмолвны.

То чувство беспокойства, которое то появлялось, то исчезало с момента его возвращения в Калифорнию, вновь охватило его. В этом было что-то ненормальное, это было неправильно. Студенты не могут стоять в очереди совершенно молча. Взглянув на их лица, Джим не увидел на них ничего, кроме тупой, непробиваемой апатии, и неожиданно почувствовал озноб. Он заставил себя смотреть прямо перед собой. И, хотя не произошло ничего конкретного, ощутил в пустых лицах и языке тела окружавших его людей подспудную готовность к насилию. Подобное он испытал, когда был на концерте в «Форуме» как раз перед началом беспорядков в Лос-Анджелесе. Тогда тоже ничего не происходило, но в воздухе чувствовалось напряжение, ощущение того, что что-то может вот-вот случиться и, скорее всего, произойдет, – и это ощущение испортило ему все удовольствие от концерта. Он не чувствовал себя в безопасности, пока не добрался до Оринджа и не заперся в своей комнате в пригороде, населенном представителями среднего класса.

Сейчас Джим чувствовал то же самое, но, может быть, не так явно.

Неожиданно ему стало не по себе со всеми этими студентами за спиной, и он даже подумал, не стоит ли плюнуть на все, бросить очередь, купить замороженный буррито в одном из торговых автоматов и вернуться в редакцию. Но он провел в очереди слишком много времени, и сейчас между ним и прилавком стоял всего один человек. Кроме того, на улице день в самом разгаре. На покрытом травой пятачке слева от «Хангер хат» двое студентов пытались научить лабрадора ловить в воздухе фрисби. По тротуарам толпы учащихся шли на лекции или к машинам.

Что здесь может случиться?

Джим этого не знал, но расслабиться смог только через десять минут, когда, получив свою порцию начос и «Доктор Пеппер», наконец вышел из закусочной.

Он медленно шел к Нельсон-холлу, стараясь успеть съесть начос до появления в редакции, чтобы не пришлось ни с кем делиться. Перед входом в библиотеку на минуту остановился и заглянул внутрь сквозь автоматические стеклянные двери. Фэйт Пуллен, девчонка из его группы по литературе ХХ века, была где-то здесь.

И опять он почувствовал озноб.

Сегодня она появилась в редакции вне себя от того, что назвала «жестоким обращением с животными», которое увидела на лекции по ботанике. Фэйт рассказала, что крысам и песчанкам, собакам и кошкам скармливались ядовитые растения и они дохли без всякого смысла. А еще сказала, что этим лектор просто хотел показать, что бывают ядовитые для животных растения.

Пытки животных во время обыкновенной лекции по естественным наукам?

Джим сразу же поверил ее рассказу. И это его испугало.

Фэйт сообщила ему имя лектора и описала, что именно произошло.

– Мне кажется, это незаконно, – сказала она. – Но даже если и законно, с этической точки зрения это неправильно. И, мне кажется, люди должны об этом знать.

– Я тоже так думаю, – согласился Джим. – Сейчас же попрошу этим заняться.

Первый раз после того, как она вошла в комнату, Фэйт улыбнулась и произнесла: «Спасибо».

Он предложил ей вместе перекусить, потому что наступало время ленча, но она объяснила, что работает в библиотеке и уже опаздывает на смену. Джим не знал, было ли это правдой или просто поводом сказать, что ей это неинтересно, но он отпустил ее, предложив встретиться как-нибудь в другой раз.

В любом случае, в среду они встретятся на лекции.

Покончив с начос, он выпил свой «Доктор Пеппер» и подошел к Нельсон-холлу. В отделе новостей Стюарт, Форд и Эдди обсуждали, как попасть на игру «Рэмс»[30]30
  Имеется в виду профессиональная команда по американскому футболу «Лос-Анджелес рэмс».


[Закрыть], используя редакционные удостоверения.

– Надо пойти часа в четыре, чтобы попасть раньше толпы, и притвориться официальными лицами, – предложил Форд.

– Тогда я, пожалуй, пойду позвоню мамочке, – сказал Стюарт, взглянув на часы.

– И сколько стоит сейчас такой звонок? – ухмыльнулся Эдди. – Два пятьдесят за минуту?

– А номер у нее какой? 967-ОТСОСЕМ?[31]31
  Речь идет о сексе по телефону. В США часто диктуют номер не цифрами, а буквами, которые им соответствуют. Обычно это делается в рекламных целях.


[Закрыть]

– Очень смешно.

– Вы не уйдете, пока не закончите ваши полосы, – сказал Джим, входя. – А это значит, они должны быть вставлены в макет.

– Jawohl, mein commandant![32]32
  Так точно, командир! (нем.)


[Закрыть] – Эдди вскинул руку в шутливом нацистском салюте.

– Придурок, – сказал Джим, усмехнувшись.

Проходя к своему столу, он посмотрел на Шерил Гонзалес. Редактор отдела культуры ссутулившись сидела в своем кресле и тупо смотрела через окно в кампус. Последние несколько дней она была непривычно молчалива, но, хотя было очевидно, что с ней что-то произошло, Джим не настолько хорошо знал ее, чтобы лезть в ее частную жизнь. Она была самым новым сотрудником редакции, поскольку Хови отказался от этого поста и предложил ее вместо себя.

Возможно, разбежалась со своим бойфрендом, или что-нибудь в этом роде, но не помешает спросить Хови и выяснить, в чем же дело…

– Шерил! – позвал Джим.

Она, нахмурившись, посмотрела на него.

– Как с твоей страницей?

– Она у меня выходит на следующей неделе. – Девушка заставила себя улыбнуться. – И несколько обзоров уже готовы.

– Хорошо. – Джим не знал, что еще сказать, и повернулся к Фаруку Джамалю, редактору отдела новостей. – Кто у нас занимается братствами[33]33
  Имеются в виду студенческие братства, очень популярные в университетах США. Обычно их называют буквами греческого алфавита.


[Закрыть]?

Фарук сверился со списком на столе.

– Рон Грегори.

– Когда он появится, скажи ему, пусть напишет о потоке желающих записаться в Тета-Мю. По-моему, сегодня последний день записи. В прошлом году один из их боссов ходил вместе со мной на курс по американистике и весь семестр ныл и жаловался, что наша газета отдает предпочтение другим братствам, а о них пишет совсем коротко.

– Понято.

Из холла донеслось жужжание, и в помещение вкатился Хови. Он улыбался, но на его изможденном, искаженном болью лице улыбка была совсем не к месту. И хотя Джим помахал ему в знак приветствия и заставил себя улыбнуться в ответ, он вновь подумал о том, как сильно сдал его друг.

– И как наше ничего? – спросил Хови, подъехав к его столу.

– Ничего хорошего. Стои́т, как над пропастью.

– А Шерил говорила другое. – Эдди хихикнул.

Редактор отдела культуры никак не отреагировала на подколку.

Джим наклонился поближе к Хови и прошептал:

– Что с Шерил такое? Последние дни она сама не своя.

– Я сам заметил.

– Не знаешь, что с ней?

– Нет.

– А можешь выяснить? Ты знаешь ее лучше, чем я.

Хови кивнул, или, по крайней мере, попытался кивнуть – его голова опустилась слишком низко и поднялась не до конца.

– Я с ней поговорю.

Хови, который никогда не убирал пальцев с подлокотника своей коляски, сдвинул рычажок влево и подъехал к Шерил.

Джим выбросил стаканчик от «Доктора Пеппера» в корзину для бумаг возле стола Стюарта и стал просматривать небольшую пачку статей, лежавшую перед ним. В этом семестре материалов было заметно меньше. Хотя на два курса журналистики, которые являлись основным источником талантов для газеты, записалось больше студентов, но амбиций – или таланта – у них было меньше, чем у предшественников, работавших в газете несколько последних лет. Так что статей они писали гораздо меньше.

Надо будет поговорить с Нортоном, когда тот появится здесь в час дня.

Джим нашел записи, которые сделал, пока Фэйт рассказывала ему свою «ботаническую» историю. Прочитав то, что написал, он решил, что сам займется этой проблемой. Сложив бумаги, спрятал их в карман.

Через несколько минут Хови вернулся. Шерил уже не таращилась в окно, а правила какую-то статью, вычеркивая напечатанный текст красной ручкой, но выражение ее лица не изменилось. Джим вопросительно смотрел на Хови, пока тот катился по полу, но взгляд друга предупредил его, что не надо ничего ни говорить, ни спрашивать, пока они не отойдут от Шерил на безопасное расстояние.

Джим молча кивнул, показав, что все понял.

Хови попытался улыбнуться.

– Яна Андерсон выступает сегодня в клубе с концертом. Я хочу написать статью.

– Имя знакомое, но, мне кажется, музыки ее я не слышал… Что она играет?

– Фолк-кантри-поп. Вроде Шон Колвин, Люсинды Уильямс или Мэри Шапин Карпентьер. Хорошая певица. У меня есть ее диск, если хочешь.

– Конечно, хочу.

– А может, ты хочешь пойти со мной сегодня вечером? – Хови заерзал в кресле и вывернул шею в очевидно неудобное положение, чтобы посмотреть Джиму в глаза.

В прошлом семестре он поворачивал голову гораздо легче.

– Конечно. – Джим едва не пошутил о том, что он плохая замена для настоящего свидания – в прошлом семестре он бы обязательно так пошутил, – но почему-то сейчас эта шутка показалась ему неуместной.

– Она тебе понравится.

– Хочешь, я за тобой заеду?

– Лекция, которая начнется в четыре тридцать, закончится около шести, – сказал Хови, – а концерт в восемь. Я, пожалуй, посижу в библиотеке или где-нибудь еще и встречу тебя прямо у студенческого центра.

– Договорились.

– На всякий случай – я буду в инвалидной коляске. – Хови усмехнулся.

– Думаю, я тебя узнаю.

* * *

Хови, как и обещал, ждал Джима перед студенческим центром – его коляска была припаркована рядом с матовыми входными дверями. Слева от дверей, рядом с кашпо, лихорадочно целовалась взасос парочка, затянутая в кожу. Джим увидел часть обнаженной груди и услышал звук расстегиваемой молнии.

– В Университете Бреи всегда праздник, – усмехнулся Хови.

– Похоже на то. – Джим открыл и придержал дверь для своего друга, и они направились через весь холл к лифту, который шел вниз, в клуб.

В нем было гораздо больше народу, чем ожидал увидеть Джим, – люди выглядели грубыми и вульгарными, совсем не такими, которых можно было ожидать увидеть на концерте женщины, исполняющей кантри. Джим и Хови показали свои журналистские удостоверения – громила на входе поставил штампы им на руки, – после чего двинулись сквозь ряды излишне одетых мужчин и излишне раздетых женщин, сквозь кожу, латекс и неухоженные патлы на то место перед сценой, где ничего не закрывало бы обзор Хови.

– Достань мне ручку и блокнот из рюкзака, – попросил тот.

Озираясь вокруг, Джим протянул Хови требуемое. В дальнем конце зала переругивались друг с другом двое мужиков с одинаковыми хвостиками и заклепками на кожаных куртках. В темном противоположном углу блондинка с большой грудью стояла на коленях перед парнем байкерского вида. В воздухе висели клубы дыма. Джим почувствовал запах марихуаны.

Это был не тот клуб, который он знал.

– А старушка Яна собрала настоящий аншлаг, – заметил Джим.

Хови кивнул или постарался кивнуть.

– Непонятно, каким образом.

– Так что там с Шерил? Ты мне так и не сказал.

– А я не знаю.

– Не знаешь? Тогда к чему вся эта таинственность?

Хови вывернул шею, стараясь взглянуть на Джима.

– Она не говорит. Не хочет. Но что-то явно случилось. Что-то плохое.

– Разошлась с бойфрендом?

– Скорее… – Хови на мгновение задумался. – Скорее, ее изнасиловали.

Джим уставился на него:

– Шерил изнасиловали? Да если б это случилось, она уже давно достала бы полицию своими требованиями найти и наказать негодяя.

– Никогда не знаешь, как люди на это среагируют, – негромко заметил Хови.

Лампы погасли, и толпа стала хлопать, топать ногами и кричать. На сцену упал единственный луч света, и на ней появилась Яна Андерсон с акустической гитарой в руке. Она подошла к микрофону, застенчиво улыбнулась и кивком поблагодарила зрителей.

– Снимай! – крикнул кто-то.

Раздались гиканье и свист.

– Может быть, попозже. – Она надела гитару и начала петь вечную песню о путешествии через бескрайние, покрытые ковылем степи со все убыстряющимся темпом.

Все мгновенно заговорили. Разговоры становились все громче и громче, и скоро люди стали кричать, чтобы перекрыть музыку. Где-то в районе барной стойки раздался звон разбитого стекла. Джим взглянул на Хови. Его друг хмурился, очевидно, возмущенный поведением толпы, но смотрел он на певицу, пытаясь отключиться от шума и сосредоточиться на музыке.

Песня закончилась. Хови, Джим и еще несколько человек за передними столиками захлопали, а Яна Андерсон с иронией произнесла в микрофон:

– Спасибо, вы отличные слушатели.

– Ты нам сиськи покажи, – крикнул мужчина.

– Точно, – поддержала его женщина. – Покажи, что у тебя есть.

Певица сухо усмехнулась.

– Первый номер вам, полагаю, не понравился, – она повернулась к Джиму, Хови и тем немногим, кто действительно пришел послушать музыку. – А эта песня называется «Джессика».

И она начала играть только для передних рядов, как будто остальной публики просто не существовало. Но толпа становилась все громче и все несноснее.

– Покажи нам свою киску, – крикнул кто-то.

– А у меня здесь для тебя кое-что припасено, детка!

Когда певица пела четвертую песню, у ног ее разбилась брошенная пивная кружка. Яна прекратила играть.

– Послушайте, – зло сказала она, – я пришла играть и петь. А вы должны меня слушать. Если вас это не устраивает, то я могу уйти.

Пьяный двойник Теда Ньюжента[34]34
  Американский гитарист, вокалист, автор песен, продюсер.


[Закрыть] провальсировал между столиками к подножию сцены и притворился, что играет душещипательную мелодию на скрипке.

– Я немедленно прекращаю концерт, – сказала певица. – Я не намерена терпеть все это. Мне не платят за то, чтобы меня оскорбляли.

– Сука драная! – взвизгнула женщина.

Андерсон глубоко вздохнула, по-видимому, решая, что ей делать. Затем взглянула на Хови.

– Эту песню я написала, когда была…

Из темноты вылетел бейсбольный мяч, ударивший ее в плечо.

Яна вскрикнула от боли и отшатнулась назад, а толпа неожиданно разразилась хохотом и аплодисментами.

– Хочешь потрахаться?[35]35
  Игра слов. В английском языке ball означает и мяч, и половой акт.


[Закрыть] – крикнул кто-то, и крики усилились.

– Пошли вы все к такой-то матери! – крикнула женщина в микрофон и выбежала со сцены через боковую кулису.

Раздался недовольный шум. Кто-то запустил бутылкой в задник сцены.

– Стыд и позор! – вопил мужчина.

Джим наклонился так, чтобы Хови мог его услышать.

– Давай-ка выбираться отсюда, – сказал он.

Хови повернул рычаг, сдал назад, и они вместе быстро направились к выходу. К счастью, до двери было недалеко. Они проехали мимо громилы, проштамповавшего им руки. Тот блаженно улыбался, засунув руку под короткую юбку хихикающей рыжей девки.

Дверь лифта была открыта, они быстро вошли в него, и Джим нажал кнопку первого этажа. Ни слова не говоря, они быстро пересекли лобби и наконец оказались на улице в безопасности.

Джим глубоко дышал. Даже смог казался глотком свежести по сравнению со спертым, наполненным дымом воздухом клуба.

– Боже, – сказал он. – Ты когда-нибудь видел подобное? Эти люди действительно учатся у нас?

– Все здесь меняется, – негромко ответил Хови.

Джим сверху вниз посмотрел на друга. Он подумал о том же, но ему было неприятно, что кто-то произнес это вслух.

– Я знаю, что ты тоже это заметил, – продолжил Хови.

Джим остановился.

– Я не… – Слова затихли, а потом он кивнул. – Точно.

Хови болезненно задвигался в коляске, стараясь найти более удобное положение, – все его тело сопротивлялось попытке подвинуться на несколько дюймов. Затем глубоко вздохнул и поднял глаза на Джима.

– Лето выдалось тяжелым, – сказал он.

Хови впервые заговорил о том времени, когда они не были вместе, и Джим почувствовал, как что-то сдавило ему грудь.

– Расскажи, – попросил он.

– Да нечего рассказывать.

– Да ладно тебе…

– Все началось с обострения. – Хови вздохнул. – Боли здорово усилились после окончания семестра. Стали сильнее, чем раньше. Сейчас-то уже получше, но… – Он отвел глаза. – Счастье, что предки оказались рядом. Когда все началось, я решил, что настал конец. Честное слово, подумал: «Вот и всё».

– Ты из-за этого не смог приехать в Аризону?

– Ну да.

– А почему ты мне ничего не сказал?

Хови продолжал смотреть в пол.

– Не знаю. Понимаешь, лето только начиналось… Наверное, не хотел тебя волновать.

– Ты что, думаешь, я тебе чужой человек?

– Нет, но… Понимаешь, это моя проблема.

Джек облизал губы и набрал в легкие побольше воздуха.

– А я думал… я думал, что ее вроде как… остановили. Не знал, что тебе может стать хуже.

– Когда мне только поставили диагноз, доктора сказали, что я не доживу до двадцати одного года. И если даже мне повезет, я уверен, что к тридцати умру.

Он говорил это небрежно, спокойным, рассудительным голосом, и Джим восхитился его силой духа и самообладанием. Как будто прочитав его мысли, Хови улыбнулся.

– Я знаю об этом с детства. Это просто данность. И к ней постепенно привыкаешь.

– Что не значит, что она должна тебе нравиться.

– А я этого и не говорил. Я просто принимаю ее. Приходится. Выбора у меня нет.

– Но как ты умудряешься жить обычной жизнью? Как ты умудряешься притворяться, что все это – универ, домашние задания, тесты, даже диплом – все это что-то для тебя значит? То есть я хочу сказать… твою мать, если б у меня было… смертельное заболевание, я бы немедленно бросил учебу и попытался бы успеть сделать как можно больше. За оставшееся мне время я попытался бы попробовать все на свете.

На губах Хови появилась философская улыбка.

– Ты ведь тоже ходишь под смертным приговором. Все под ним ходят. Так почему ты тратишь время на вещи, которыми не хочешь заниматься?

– Но ведь если не произойдет какой-нибудь гребаный несчастный случай, я проживу долгую нормальную жизнь.

– Вот в этом-то все дело. Я тоже хочу жить нормальной жизнью. Пока могу. А нормальная жизнь для парня моего возраста – это университет, учеба, развлечения, друзья. И вот этим я и занимаюсь.

– А разве тебе не хочется…

– Чего? Пробежать марафон в своей коляске? Забраться на Эверест? – Хови неловко покачал головой. – Я не хочу ничего никому доказывать. Я таков, каков есть, и точка. Я это принимаю и…

– Просто плывешь по течению?

– Вот именно.

Джим улыбнулся и кивнул, будто все понял, но на самом деле он не понял ничего. Неожиданно у него появилось странное желание, чтобы мускульной дистрофией вместо Хови был болен он сам. Ему не было бы так плохо, если б больным оказался он. Он не чувствовал бы себя таким бесполезным, беспомощным и полным жалости.

Какая глупость… Хови справляется с болезнью гораздо лучше, чем справлялся бы с ней он. И что бы он себе ни придумывал, он никогда не будет таким же сильным, как Хови.

– Дело не только в болезни, – продолжал тот. – Здесь все постепенно разрушается. Я должен был работать в Центре занятости – анализировать рабочее время. Потом мне стало настолько плохо, что пришлось от этого отказаться, но перед этим я почувствовал изменения. Понимаешь, люди стали какими-то недоброжелательными. Другими. Я… я не знаю, как тебе это объяснить.

– Они стали похожи на тех, кого мы видели сегодня, – Джим махнул в сторону студенческого центра.

– Наверное, не до такой степени, но мысль верная. – Хови попытался оглянуться на здание, но лишь вывернул себе шею. – Даже объявления о приеме на работу и запросы на работу, которые мы получали, стали какими-то… странными.

Какое-то время они молчали.

– Так что же здесь происходит? – спросил наконец Джим.

– А хрен его знает. – Хови нажал на рычаг своей коляски. – Но если мы отсюда не уберемся, наши коллеги с концерта скоро выберутся наружу и затопчут нас.

– Тогда вперед. – Джим положил руку на спинку коляски, справа от головы Хови, и они вдвоем направились через кампус к парковке.