Текст книги "Ответ на письмо Хельги"

4

Пришёл декабрь, и я помогал тебе со случкой овец. Я приехал, как мы и договаривались, со своим племенным бараном Кутом[14]14
  Кут (исл. Kútur) – Толстяк.


[Закрыть], сокровищем из Ледниковой Долины. Я помню, что это было в праздник Святого Амвросия, и мой комбинезон пах глицерином, поскольку накануне я ездил в Стад к Гёюти и ремонтировал его трактор Интернэшнл[15]15
  Интернэшнл (англ. International) – сокращенное название американской производственной компании International Harvester, которая была основана в 1902 году и до конца 1970-х годов оставалась ведущим производителем сельскохозяйственной техники и грузовых автомобилей. Первые тракторы, попавшие в Исландию, были выпущены компанией International Harvester (см. комментарии в сноске 6). Таким образом Интернэшнл – это торговая марка производителя.


[Закрыть].

С первых слов ты стала ругать Хатльгрима, который был занят «кобылами на востоке». Было очевидно, что у вас с ним проблемы. Хатльгрим взвалил на твои плечи слишком много работы по хозяйству и совсем не давал тебе тепла, когда был рядом. Да, я должен сказать так, как есть: он был никудышным фермером, этот Хатльгрим, и явно был намного хуже своего отца, ведь немало историй рассказывают о его отце, старом Йоунасе: у него была уйма земли на ферме У Всех Ветров[16]16
  Ферма называется буквально «Неустойчивая Погода» (исл. Alviðra). Можно также перевести название как «У Всех Ветров», поскольку погода в Исландии во многом определяется силой и направлением ветра. Селение У Всех Ветров (Альвидра) упоминается в «Саге о Гисли».


[Закрыть], и говорят, что трава росла у него лучше, чем у любого другого фермера.

Да, я помогал тебе со случкой овец до того самого дня в середине зимы – тогда земля ещё не покрылась снегом – старался всегда быть рядом как друг и как смотритель общины Алтарной Реки. Я медленно ехал по проселочной дороге вдоль океана на старом тракторе Фармэл – с Кутом в прицепе – по Ягнячьим Отмелям, по твёрдым, сухим лугам, всегда припорошённым снегом, до скал Скорар. Мимо Кровавого Склона, где, как говорят, в Средние века подросток перерезал себе горло и истёк кровью. Вокруг тех скал вьётся ползучий тимьян[17]17
  Исландское название тимьяна представляет собой сложное слово, первый компонент которого значит «кровавый» (исл. blóð – кровь; исл. blóðberg – тимьян ползучий). Таким образом, название растения ассоциативно связано с Кровавым Склоном и с содержанием средневекового предания.


[Закрыть], и всякий раз, когда я прохожу мимо этого места, меня охватывает глубокая дремота.

Я смотрел на Детские Шхеры; в давние времена орлицы приносили туда маленьких детей, утащив их с родных полей, и спокойно поедали их, пока матери кричали на берегу, но ни одна лодка не могла подойти к шхерам из-за прибоя. Кто не слышал пронзительных детских криков, доносящихся с тех шхер сквозь туман и северный ветер? Затем я медленно проехал мимо того места, которое называют Покровом Фрейи[18]18
  В скандинавской мифологии Фрейя – богиня любви и плодородия, дочь Ньёрда и сестра Фрейра.


[Закрыть]; там ни с того ни с сего у мужчин восстает плоть, а у женщин ослабевают колени, когда они идут без сопровождения. Говорят, что раньше путники останавливались там на отдых и охотно предавались любовным утехам. Я ехал медленно, околдованный волшебством тех мест, и думал о тебе. Может быть, это была точка невозврата? Затем я проехал по ущелью и пересёк Узкодонный Ручей, тот чёртов ручей, который с давних пор служил границей между нашими фермами и, следовательно, между нами. Если бы не ручей, вся территория до реки Ивового Мыса относилась бы к ферме Колькюстадир; тогда не было бы ни фермы У Всех Ветров, ни Хатльгрима, и там не жил бы отец Хатльгрима Йоунас, а до него отец Йоунаса Кристин. Были бы только я и ты, моя Хельга. И Колькюстадир.

Дул северный ветер, и солнечные лучи сияли в снежных потоках, свисавших языками со снежных туч. При таких погодных условиях в тот год должно было быть больше ягнят. Ты сказала, что это суеверие, и напомнила мне, что твои овцы дали приплод и овечек оказалось гораздо больше. Я помню, как Кут закончил обслуживать готовых к спариванию овец и лизал соль в загоне, а ты подошла ко мне и облокотилась на поручень, демонстрируя линии своей белой груди. Я ощупывал овец, оценивая их полноту, так как это входило в обязанности смотрителя общины. Мои пальцы погружались в толстую грубую шерсть, я прощупывал грудь, потом рёбра до хрящей на кончиках, но не обнаружил никаких изъянов. Затем я развернул овец задом, ощупывал поясницу, круп, чтобы проверить, нет ли худобы. Я осматривал грудную кость, после чего проходил по отросткам спинных позвонков сверху и по отросткам поясничных позвонков. А ты тем временем внимательно наблюдала за происходящим, и твои соски – эти красивые сучки сосны[19]19
  Сравнение тела женщины с сосной – это аллюзия к словесной культуре скальдов; названия деревьев женского рода используются в скальдических кеннингах женщины.


[Закрыть] – тёрлись о верхнюю балку яслей. Я ощупал толстые мускулистые бёдра овец до скакательных суставов и понял, что овцы хорошо сложены и накормлены, и это сняло все сомнения в том, выдержат ли они зиму. А ты наклонилась вперёд, так что я мельком увидел грудь, и сказала невозмутимо, что я был великим гением прикосновения и чувства, и спросила, не знаю ли я, как использовать такое нежное прикосновение в обращении с женским полом.

«Ну, – сказал я, – мне кажется, что ты в отличной форме», и прежде чем я успел это осознать, я в шутку протянул руку к твоей груди; но в тот самый момент, когда я попытался это сделать, ты обнажила свою тяжёлую, хорошо оформленную грудь и велела мне смотреть, и это прозвучало так, как будто для тебя всё это было очень серьёзно. Я заметил румянец на твоих щеках. И это был не стыд, а чистый огонь, это был отблеск огня. Разве не так, Хельга?

Всепроникающее, всеобъемлющее плотское желание овладело мною, когда я увидел твоё обнажённое тело, ведь у меня наконец появилась возможность увидеть эти совершенные, полные жизни формы. Твои ободряющие слова вселили в моё тело огонь такой силы, что мне пришлось выйти на северный ветер, чтобы остыть. Я бродил по двору, и в тот момент я больше всего походил на старого барана, которого стащили с податливой овцы, когда процесс был в самом разгаре.

Но я был твёрд. Одному Богу известно, какое это было тяжёлое бремя. Когда наступило лето, я остывал в ручье за фермой; я обнажался и пытался погасить огонь своей плоти, купаясь в холодной воде. Я сочинил короткий стишок, который никому не рассказывал, но сейчас расскажу его тебе, потому что ты была причиной моего вдохновения:

 
Волшебный звон
Возвестил о любви
В вершинах гор.
Шелк её локонов
Воды омыли
В горных ручьях.
 

Попытка охладиться в воде имела противоположный эффект. Ещё не осознав этого, я – словно животное – занялся самоудовлетворением, но почему-то стыдился этого и всегда чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Как будто я делал что-то дурное. Что было причиной этих мыслей? Много позже я догадался, что причиной моих мыслей были альвы, невидимые существа, спрятавшиеся в Населённых Скалах[20]20
  В оригинале скалы названы «Народными Скалами» (исл. Fólkhamrar), однако смысл топонима заключается в том, что скалы населены невидимыми существами.


[Закрыть] над ручьём, и я ощущал их присутствие. Разве им не забавно наблюдать за тем, как мы, несчастное людское племя, занимаемся самоудовлетворением? Может быть, они даже жалеют нас, попавших в ловушку собственной похоти.

Я понял, что мне никогда не удастся выбросить тебя из головы и я буду стремиться к тебе, пока дышу. Милая Хельга, сейчас, когда я пишу эти строки, во мне нет волнения. Я старик, которому нечего терять. Скоро весь мой огонь угаснет, и тогда я буду лежать с раскрытым ртом, заполненным коричневым гумусом. А не может ли быть так, что моё желание никогда не исчезнет? Может быть, я стану призраком и так и буду бродить с поднятым в воздух членом в ожидании удобного случая?

Ты зажгла во мне желание, которое росло и в любой момент могло разгореться в пламя без какого-либо повода. Если я видел плотную кочку или округлый травянистый холм, твои формы сливались с ними в моём сознании, так что я не воспринимал больше окружающий мир сам по себе – скорее я видел тебя во всех явлениях. Когда я увидел ягнёнка, жаждущего напитаться от своей матери, я увидел в нём самого себя. Вот как говорится в старом народном стишке:

 
Маленький барашек
Дорогу перешёл,
Нигде маму не нашёл,
Тогда он начал блеять.
 

Конечно, только я один знаю, где в этих местах находятся Кочки Хельги, и когда я умру, я унесу с собой это название. Кочки на южной стороне склона у Пешеходного Перевала похожи на точный земляной слепок твоей груди, хотя и увеличенный в размерах. Создаётся впечатление, что кочки с одинаковыми ложбинами сверху и крутыми закруглёнными краями сделаны по тому же образцу, что и твоя грудь, руками одного мастера. Как часто я лежал на Кочках Хельги, когда светило солнце и дул юго-западный ветер; положив голову между кочками, похожими на грудь, я представлял себе, что нахожусь в твоих объятиях. В эти моменты твой образ возникал в моём воображении, я видел, как ты едешь на чёрном коне обнажённая, и наблюдал, как твоя грудь медленно покачивается в такт аллюру. Или ты стояла, как великанша Гьяльп[21]21
  В «Младшей Эдде», в «Языке Поэзии», упоминается великанша Гьяльп, которая стоит в горном ущелье поверх великой реки Вимур; Гьяльп упирается ногами в оба берега и спускает в реку мочу, вызывая тем самым подъём воды в реке. Древнескандинавскому богу Тору пришлось перейти вброд реку Вимур, когда он держал путь к дому великана Гейррёда, отца великанши Гьяльп. Река поднялась так высоко, что её воды закрыли плечи странствующего бога.


[Закрыть] из «Младшей Эдды»[22]22
  «Младшая Эдда» – учёный трактат, посвященный искусству скальдической поэзии, известный также как «Снорриева Эдда», трактат написан в 1222–1225 годах, он был задуман как учебник для начинающих поэтов, его автором является исландский скальд, историограф и политический деятель Снорри Стурлусон (исл. Snorri Sturluson, 1178–1241).


[Закрыть]: поверх реки, упираясь ногами в оба берега и заставляя реку подниматься так сильно, что я беззаботно плавал в твоём тёплом благоухающем потоке. И так я лежал, человек, которого каждый житель сельской общины считал распутным обманщиком, и в этом было давление, которое лишь усугубляло моё влечение и заставляло меня стремиться к тебе ещё сильнее. И всё же я держался стойко.

Я вспоминаю, как однажды погода сделалась на редкость скверной: холод, сырость и резкий северный ветер; из-за этого я не мог войти во фьорд и оставался в лодке со скиром, который приготовила Унн. Когда непогода смягчилась, я снова взялся за вёсла и продолжил путь с кадками, заполненными замороженным скиром. Что бы ты думала? Северный ветер сменился юго-западным и сильным штормом, ветер дул мне прямо в лицо, а волны захлёстывали лодку. Незадолго до этого я поднял борта, купил небольшой мотор и установил его в лодке, и, если бы не это, я исчез бы в тот день в глубинах фьорда. Я вынужден был бороться за жизнь и черпал воду из лодки, одновременно следя за курсом и направляя лодку к берегу; долгое время я пробивался вглубь фьорда против течения и ветра. Я помню, о чём я тогда думал, да, сейчас я могу рассказать тебе об этом; я не особо переживал о том, что могу пойти на дно, гораздо хуже было то, что у нас с тобой так и не было близости. В этой бренной жизни это был единственный напиток, которого я не отведал и сожалел об этом, – а может быть, желания человека, если их постоянно подавлять, становятся сильнее перед лицом смерти. И моё плотское желание не ослабло после того, как я посмотрел на вашу ферму.

«Свежий незамороженный скир с фермы Колькюстадир», – написал продавец Йенс на доске для объявлений, которую он повесил в Кооперативе. Ещё долгое время люди посмеивались над ходом мысли старого Йенси.

5

Затем пришла весна, у твоих овец появились струпья, и ты позвала меня, чтобы я помог искупать овец в растворе Вальца[23]23
  Раствор Вальца – жидкость для лечения овец от чесотки, возбудителем которой являются клещи. Немецкий ветеринар, господин Вальц, идентифицировал клеща как возбудителя чесотки у овец (Walz, 1809). Несмотря на то, что клещ виден невооружённым глазом, он не был идентифицирован как причина чесотки до 1809 года.


[Закрыть]. Той весной депутат от нашего округа не приехал, хотя он всегда это делал перед выборами. Мы обсуждали это, собравшись на площадке у Кооператива. Гюннар со Стадного Мыса спросил, не лучше ли проголосовать за кого-нибудь другого, раз депутат от Прогрессивной партии больше не показывается в округе.

«В Бога верят, даже не видя его», – сказал Гистли с фермы Ручей и с силой высморкался в платок. На этом вопрос был закрыт.

Хатльгрим был на севере страны, где он объезжал лошадей, а твои дети учились в школе-интернате. Ты была одна. На ферме. Я получил чёткие инструкции от Ассоциации фермеров о том, как бороться с чесоткой у овец в зависимости от того, какие клещи были её возбудителями: зудни или клещи-накожники.

В общине Алтарной Реки была так называемая переносная ванна, её оплатила администрация округа. Ванну можно было легко перемещать на деревянных слегах, изготавливаемых на заказ; их сравнивали с жердями, которые закрепляли на спинах лошадей для перевозки тяжёлых грузов, и в шутку называли носилками. В общине был также огромный чан, и в нём было восемьдесят литров купленной где-то старой коровьей мочи с резким запахом, и ещё была большая алюминиевая банка. Я отправился к тебе с ванной, чаном и банкой, погрузив всё это на прицеп. Был влажный весенний день, и ручьи струились серебряными нитями по всем склонам. Меня всегда считали эксцентричным, поскольку я шёл своим путём во всём, что касалось овцеводства. Я не хотел пускать на ветер старые знания, накопленные в ходе развития и укрепления отрасли. Из Рейкьявика пришли чёткие инструкции, предписывавшие использование разбавленной мочи в качестве раствора для купания овец, но я предпочёл следовать предписаниям Магнуса Кетильссона[24]24
  Магнус Кетильссон (исл. Magnús Ketilsson, 1732–1803) – исландский писатель и издатель; он учился в Копенгагенском университете, после чего руководил исландской издательской компанией Hrappsey Press. Магнус оказал влияние на развитие исландской орфографии и грамматики. Его называют лидером неоклассического просветительского движения в Исландии. В 1754 году он стал начальником сислы (округа) Даласисла.


[Закрыть], начальника округа; придерживаясь его рецептуры, я бросил в неразбавленную мочу морские водоросли и древесную золу, а потом добавил дёготь, старую человеческую мочу и табачные листья. В этом был залог успеха. Мы приготовили раствор и разогрели его в камине старого дома у тебя на ферме; когда мы вылили всё это в старую добрую переносную ванну, установленную в центре загона, мы искупали в ней овец. Ты, без сомнения, хорошо помнишь эту процедуру. Когда ты пыталась втереть раствор в овечью шерсть, раствор забрызгал твою блузку, а я в это время пытался удержать овец, следя за тем, чтобы жидкость не попала им в нос и в рот.

Эти картины всплывают в моей памяти, и я живо представляю себе тот момент, когда я вылил жир полярной акулы на хребты последних ягнят. Я вижу, как ты стала снимать блузку, и свет из оконного отверстия, где стояли лекарства, падал прямо на твою грудь, так что грудь отбрасывала тень. Я видел чресла, расширяющиеся вниз от талии, и я застыл как заворожённый, мой взор растворился в этом образе. Никогда ещё я не видел ничего, что превосходило бы красотою это зрелище, быть может, за исключением того момента, когда однажды в конце августа я сидел в кустах диких ягод на Холме Шишке[25]25
  Холм Шишка (исл. Kúluholt) – шарообразный холм, холм в форме шишки; исл. Kúla – шар, шишка. исл. Tunga, ж.р. – коса, мыс


[Закрыть]. Глядя вниз на каменистые склоны и насыпи гравия у подножия холма, я увидел, какими красивыми были луга на Мысе Тунга[26]26
  исл. Tunga, ж.р. – коса, мыс


[Закрыть] после сенокоса; они были украшены густым ярко-зелёным сочным сеном на трёх гектарах, которые я вспахал и засеял на своём тракторе Фармэл, купленном через Ассоциацию. Я был первым в округе, кто приобрёл трактор таким образом. Этот зелёный клочок земли был похож на слоновую кость, врезанную в дуб, как люди говорили о боге Торе[27]27
  Тор (исл. Þórr) – бог-громовержец, сын Одина, верховного бога скандинавского пантеона, Тор ассоциируется с силой, громом и молниями, он любил ездить на Восток и бить великанов. В прологе к «Младшей Эдде» сказано, что бог Тор «выделялся среди других людей красотой, как слоновая кость, врезанная в дуб» (Перевод О.А. Смирницкой).


[Закрыть], когда увидели его; у меня не было нужды возделывать эту землю, поскольку сам я никогда не возил сено с Мыса Тунга, нет; я собрал сено в стог высотой от трёх до четырёх локтей и длиной от восемнадцати до двадцати локтей и накрыл стог парусом; стог был резервом на случай, если кому-то не будет хватать сена в конце зимы. Наверняка на многих фермах весной не будет сена: я это знал как смотритель общины.

Без этого не обошлось; стог на Мысе Тунга исчез, к началу лета от него не осталось ничего, кроме растянутого на земле паруса. Я не услышал ни единого слова благодарности, хотя каждую осень в течение семнадцати лет я в одиночку укладывал сено в стог на Мысе Тунга. Именно так. «Кровью исходит сердце у тех, кто просит подачек»[28]28
  Слова из «Речей Высокого», песни «Старшей Эдды», строфа 37:
«Пусть невеликтвой дом, но твой он,и в нём ты владыка;кровью исходитсердце у тех,кто просит подачек» (перевод А. Корсуна).

[Закрыть], – так говорится в «Речах Высокого», и, возможно, люди не хотели признавать свою зависимость от кого-то другого. А я зависел от тебя. Я понял это, увидев тебя в луче света, проходившем через маленькое окошко; тогда ты была похожа на самку лосося, опустившуюся на дно для нереста, ты пахла старой мочой и табачными листьями.

Потом мой внутренний барьер рухнул, и всё хлынуло наружу, как из насоса. Я рассказал тебе о том, что случилось с Унн. Её отправили на обследование в Рейкьявик после того, как она в течение длительного времени страдала от боли в животе. Доктора заподозрили у неё опухоль и видели единственный выход в том, чтобы удалить орган, хотя у нас ещё не было детей. «Их инструменты вонзились в меня, и они всё удалили», – сказала мне Унн, едва не плача.

Разве у неё не спросили её мнения?

Нет, она ничего не могла сказать; никто её ни о чём не спрашивал, и она была одна в больнице, перепуганная до смерти, потому что я не мог оставить животных.

Через несколько месяцев после операции, когда она должна была уже выздороветь и я поехал навестить её, выяснилось, что её зашили так, что при любом прикосновении к низу живота она испытывала сильную боль. Вот с чем они оставили её, эти чёртовы белые халаты. Они зашили всё так плотно, что туда ничего нельзя было просунуть. Хорошо, что они не удалили ей вообще все внутренности! Это были тяжёлые дни. Ей было стыдно, и она вырвалась из этого кошмара, заливаясь жгучими слезами.

Однажды в приступе ярости она с криком выбежала на прилегающий к дому луг в ночной рубашке, а я бежал за ней в одних ботинках и длинном нижнем белье. Что я должен был сказать ей? Можно было подумать, что я угрожал ей телесными повреждениями и бежал за ней с ножом, в то время как на самом деле я по глупости упомянул операцию, когда мы легли спать. К счастью, в ту ночь никто не смотрел в окно. Теперь я могу рассказать тебе об этом.

Я уже говорил, что предлагал ей попросить других врачей провести осмотр, чтобы узнать, можно ли всё это исправить, но всякий раз было одно и то же. Её реакция была отрицательной. Она говорила, что я могу зарезать её как кладеную овцу. Потом закрывалась в стенном шкафу в спальне и начинала рыдать так сильно, что скрипели стропила. Я смотрел на сучки в бревнах в недоумении. Никогда в жизни я не видел такого поведения.

А потом, когда я оплакивал происходящее в твоих объятиях, ты произнесла эти слова. Меня взволновали не сами слова, а то, как всё это было; в тяжёлом и сладостном благоухании мочи ты прижала мою голову к своей груди, к своим святым кочкам, и сказала низким и глубоким голосом, напоминающим звук ветра в ущелье: «Люби её – через меня». Любить её через тебя! И моя голова упёрлась в твою тяжёлую грудь – ну какой мужчина смог бы выдержать такое обращение?

Моя милая Хельга, может быть, ты сочтёшь за грубость мои воспоминания и то, что я пишу тебе о них. Мне нет никакого дела до уважения и репутации. Зачем человеку подобные вещи, когда его путь завершён? Признаюсь, я не могу припомнить, чтобы когда-либо в жизни я испытывал такое земное блаженство, как в минуты нашей близости в овечьем загоне в тот бесконечный весенний день. Когда я наконец получил возможность прикоснуться к твоим плавным изгибам и утонуть в твоих чувственных губах в тот радостный, мимолётный момент моей жизни. Произошло то, что произошло. Я спустил брюки, и ты сбросила с себя всю одежду, обнажив грудь и треугольный хохолок на тазобедренном суставе, и побежала в загон, а я бежал вслед за тобой в порыве страсти. Твоё тело дрожало и сотрясалось подо мной в куче сена. Это было словно прикосновение к самой жизни. Ты стонала так громко, что это, наверное, было слышно на ферме, но меня это не волновало. Я не повёл бы ухом, даже если бы все клеветники общины Алтарной Реки подошли к двери загона, распуская слюни и нюни, чтобы воочию убедиться в том, чем мы там занимаемся в стоге сена. Так плавно двигалась твоя белая грудь, словно над телом поднимались лёгкие волны, какие бывают в тихую погоду. Более красивого зрелища я никогда не видел. Я так долго этого ждал.

Я натянул на себя брюки. Не произнёс ни слова. Смотрел в сторону. Ты сказала, что мне не следует стыдиться. Блаженно улыбнулась, будто бы и не знала, что такое грех. Приподнялась, опираясь на локоть, с соломой в волосах, и сказала простодушно, что такое случается на лучших фермах, и улыбнулась в ожидании моего согласия. Ты была безупречна там, в сене. Я вылил содержимое ванны, вынес её и погрузил на прицеп. Надел вязаный шлем, закрывающий голову и шею, и завёл трактор. Я ехал, с трудом продвигаясь вперёд по старой дороге у океана, чтобы никого не встретить. С внутренней стороны мои бёдра были липкими. Чан с мочой был сзади, в прицепе, и моя душа кружилась, как привидение, которое выбралось из стиральной машины.

Этого не было. Этого никогда не было. Так моя душа ответила на натиск плоти. Моё тело стало смиренным, а душа ожесточилась. Никто не должен был узнать, что слух подтвердился. В ту ночь у меня болело сердце, я, конечно, чувствовал, что предал свою Унн, и это было ужасно, и моё тело знало об этом. И всё же мне удалось заглянуть в рай через дверной проём.

Однако, как бы парадоксально это ни было, сделавшись реальностью, слухи стихли. Как будто в клевете скрывалась воля природы, которая желала нашего союза и поощряла нас. Разве не могло быть так, что воля, заложенная в творении, искала себе выход через глотки клеветников? И как только выход был найден, все умолкли. В действительности после случившегося мне было легче находиться среди соседей по общине. Как будто я выполнил их волю. Уверяю тебя, что даже Унн выглядела несколько менее напряжённой. Тогда нам ничто не угрожало.

Прошло несколько недель. Я вложил всего себя в то, чтобы дарить ласку Унн, и не упоминал операцию, а она не пряталась в шкафу и не кричала, глядя вверх, на стропила, о том, что она кладеная овца, которую лучше было бы зарезать. Всё как-то успокоилось, как после шторма. Да снизойдёт любовь на всё, что успокаивается, да снизойдёт любовь на человеческую доброту. Я вышел из дома в загон, чтобы задать корм овцам. Силуэты твоих чресел вырисовываются на фоне изгороди. Твоя грудь поднимается и опускается в сене. Звук твоих счастливых стонов доносится с силосной башни. Твои глаза я вижу в умоляющих, голодных глазах овец. Я смотрю на паутину в окне, где солнечный луч играет на блестящей зелени мясной мухи. И я не вижу этого. Я не вижу ничего. Только твои разогретые белые чресла, твои вены, полные желания, и твою грудь – её я вижу в сучках на стенах загона. Я вижу тебя перед собой постоянно, и моё воображение отличает та умственная энергия, которой обладают овцы, как написано в старых книгах о разведении овец.

Затем пришло время обязательных регулярных приглашений, которые нельзя было отклонить, и я стал превращаться в твоего постоянного гостя, как говорила Катла[29]29
  Все женщины, представленные в «Саге о людях с Песчаного Берега» – характеры яркие и волевые. Катла к тому же колдунья и прибегает к колдовству, чтобы спасти своего сына Одда от Арнкеля и его спутников, намеревающихся отомстить Одду за то, что тот отсёк руку Ауд, жене Торарина Чёрного. Арнкель и Торарин со спутниками трижды возвращаются к Катле в Хольт, чтобы отыскать Одда, но не находят его, поскольку Одда защищают колдовские чары Катлы. Когда Арнкель с Торарином появляются в доме Катлы в третий раз, она приветствует их, говоря, что они сделались её постоянными посетителями (исл. Hon heilsar þeim ok kvað þá þykkfarit gera). Великанша Гейррид помогает Арнкелю и Торарину найти Одда. Одд был повешен, а Катлу забили камнями насмерть.


[Закрыть] в «Саге о людях с Песчаного Берега»[30]30
  «Сага о людях с Песчаного Берега» – одна из саг об исландцах, в которой рассказывается о вражде между Снорри Годи и Арнкелем Годи. Исследователи сходятся во мнении о том, что сага уступает в художественном плане таким жемчужинам устной традиции, как «Сага об Эгиле», «Сага о Ньяле» или «Сага о людях из Лососьей Долины». Тем не менее у «Саги о людях с Песчаного Берега» есть свои достоинства, в частности, рассказчик придаёт большое значение древним преданиям, ритуалам, языческим обычаям, суевериям и фольклору. Кроме того, в саге содержатся исторические сведения, включая упоминания о колонизации Гренландии и об экспедиции в Винланд.


[Закрыть].