Текст книги "По ту сторону свободы и достоинства"

Автономная личность остается в живых перед лицом всего этого, являясь удачным исключением. Теологи примирили предопределение со свободой воли, а древнегреческая публика, проникнувшись изображением неотвратимой судьбы, вышла из театра свободными людьми. Ход истории менялся смертью вождя или штормом в море, как жизнь меняется учителями или любовными отношениями, но эти вещи случаются не со всеми и не на всех влияют одинаково. Некоторые историки подчеркивают непредсказуемость истории. Актуарные данные легко игнорируются; мы читаем, что сотни людей погибнут в дорожно-транспортных происшествиях в праздничные выходные, и выходим на дорогу, как будто это не касается нас лично. В науке о поведении мало кто упоминает о «призраке предсказуемого человека». Напротив, многие антропологи, социологи и психологи использовали профессиональные знания, чтобы доказать: человек свободен, сознателен и ответственен. Фрейд был детерминистом – на веру, если не на основании фактов, – но многие фрейдисты без колебаний заверяют пациентов, что те свободны в выборе различных вариантов действий и в конечном счете являются архитекторами своих судеб.

Этот выход постепенно закрывается по мере открытия новых свидетельств предсказуемости человеческого поведения. Личное исключение из абсолютного детерминизма отменяется по мере продвижения научного анализа, особенно в учете поведения индивида. Джозеф Вуд Кратч[14]14
  Джозеф Вуд Кратч – американский писатель и ученый. Krutch J. W., New York Times Magazine, July 30, 1967.


[Закрыть] признал актуальные факты, настояв при этом на свободе личности: «Мы можем со значительной степенью точности предсказать, сколько людей отправится на берег моря в день, когда температура достигнет определенной отметки, даже сколько людей прыгнет с моста… хотя никто из нас не обязан делать ни то ни другое». Вряд ли он имеет в виду, что те, кто идет на берег моря, не идут туда по уважительной причине или что обстоятельства жизни самоубийцы не влияют на его прыжок с моста. Такое различие имеет смысл, пока слово «принуждать» предполагает особенно заметный и насильственный способ контроля. Научный анализ, естественно, движется в направлении прояснения всех видов контролирующих отношений.

Подвергая сомнению осуществление контроля автономной личностью и демонстрируя контроль, оказываемый окружающей средой, наука о поведении также, по-видимому, ставит под сомнение достоинство или значимость. Человек несет ответственность за собственное поведение не только в том смысле, что его можно справедливо обвинить или наказать, когда он плохо себя ведет, но и в том, что он должен получать похвалу и восхищаться своими достижениями. Научный анализ переносит как заслугу, так и вину на окружающую среду, и в этом случае нельзя оправдывать традиционные практики. Это радикальные изменения, и сторонники традиционных теорий и практик, естественно, сопротивляются.

Есть и третий источник проблем. Когда акцент переносится на среду, личность, как представляется, подвергается новому виду опасности. Кто и с какой целью должен конструировать контролирующую среду? Автономная личность, предположительно, управляет собой в соответствии со встроенным набором ценностей; она работает ради того, что считает благом. Но что считает благом предполагаемый контролер и будет ли это благом для контролируемых? Ответы, конечно же, требуют ценностных суждений.

Свобода, достоинство и значимость – главные вопросы, и, к сожалению, они становятся все более важными по мере того, как мощь технологии поведения становится почти соизмеримой с требующими решения проблемами. Сами изменения, давшие надежду на решение подобных трудностей, вызывают растущее противодействие предлагаемому решению. Конфликт сам по себе является проблемой человеческого поведения и может быть рассмотрен как таковой. Наука о поведении продвинулась не так далеко, как физика или биология, но у нее есть преимущество: она может пролить свет на собственные трудности. Наука – это человеческое поведение, как и противодействие ей. Что происходит в борьбе человека за свободу и достоинство и какие трудности возникают, когда научные знания начинают играть в этой борьбе существенную роль? Ответы могут помочь расчистить путь для технологии, в которой мы так остро нуждаемся.

Далее эти вопросы обсуждаются «с научной точки зрения», но это не означает, что читатель должен разбираться в деталях научного анализа поведения. Достаточно простой интерпретации. Однако ее природу легко понять неправильно. Мы часто говорим о вещах, которые не можем с точностью, требуемой научным анализом, наблюдать или измерять, поэтому не помешает использовать термины и принципы, выработанные в более точных условиях. Море в сумерках светится странным светом, иней на оконном стекле образует необычный узор, а суп на плите не загустевает, и специалисты объясняют причину. Конечно, можно оспорить их утверждения: нет «фактов», их слова нельзя «доказать». Тем не менее вероятность их правоты выше, чем у тех, кто не имеет экспериментального опыта. В итоге лишь они могут подсказать, как перейти к более точному исследованию, если это покажется целесообразным.

Экспериментальный анализ поведения дает аналогичные преимущества. Когда мы наблюдаем поведенческие процессы в контролируемых условиях, легче заметить их в окружающем мире. Мы можем выделить существенные особенности поведения и окружающей среды и, следовательно, пренебречь несущественными, какими бы увлекательными они ни были. Мы можем отказаться от традиционных объяснений, если они испробованы и признаны несостоятельными в ходе экспериментального анализа, а затем продолжить исследование с незатухающим любопытством. Приведенные ниже примеры поведения не являются «доказательством» интерпретации. Подтверждение следует искать в основном анализе. Используемые при интерпретации примеров принципы обладают правдоподобием, которого не хватило бы принципам, выведенным исключительно на основе случайного наблюдения.

Текст часто будет казаться непоследовательным. Все человеческие языки полны донаучных терминов, которых обычно достаточно для простого разговора. Никто не посмотрит на астронома косо, если тот скажет, что солнце встает или звезды выходят ночью, – нелепо настаивать, чтобы он постоянно повторял: солнце появляется над горизонтом при повороте Земли, а звезды становятся видимыми, когда атмосфера перестает преломлять солнечный свет. Мы попросим дать более точный вариант утверждения при необходимости. В языке гораздо больше выражений, связанных с поведением человека, чем с другими аспектами мира, и непривычнее видеть технические альтернативы. Использование повседневных выражений с гораздо большей вероятностью будет оспорено. Может показаться непоследовательным просить читателя «держать что-то в уме», если его предупредили, что ум – это объяснительная фикция. Или «рассмотреть идею свободы», если идея – просто воображаемый предшественник поведения. Или говорить об «успокоении тех, кто боится науки о поведении», когда речь лишь об изменении их поведения по отношению к такой науке. Книга могла бы быть написана для профессионального читателя без подобных выражений, но вопросы важны для неспециалиста и должны обсуждаться не только в техническом ключе. Несомненно, многие менталистские выражения не сформулировать так же строго, как «восход солнца», но приемлемые варианты вполне доступны.

Почти все основные проблемы связаны с человеческим поведением, их нельзя решить с помощью одних физических и биологических технологий. Необходима технология поведения, но мы слишком медленно развиваем науку, из которой можно было бы почерпнуть такую технологию. Одна из трудностей в том, что почти все, называемое наукой о поведении, продолжает сводить его к состояниям ума, чувствам, чертам характера, человеческой природе и так далее. Физика и биология когда-то следовали подобной практике и продвинулись вперед только после отказа от нее. Науки о поведении менялись медленно отчасти потому, что объясняющие сущности часто кажутся непосредственно наблюдаемыми, а отчасти потому, что другие виды объяснений найти непросто. Окружающая среда, безусловно, важна, но ее роль остается неясной. Она не толкает и не тащит, она отбирает – эту функцию обнаружить и проанализировать сложно. Роль естественного отбора в эволюции зафиксирована немногим более ста лет назад, а селективная роль среды в формировании и поддержании поведения индивида только начинает осознаваться и изучаться. По мере понимания взаимодействия между организмом и окружающей средой эффекты, некогда приписываемые душевным состояниям, чувствам и чертам характера, начинают прослеживаться до конкретных условий, и в результате может появиться технология поведения. Но она не решит проблем, пока не заменит сильно укоренившиеся традиционные взгляды. Иллюстрацией этого являются свобода и достоинство. Они принадлежат автономной личности из традиционной теории и необходимы для практик, в которых человек несет ответственность за свое поведение и вознаграждается за достижения. Научный анализ переносит и ответственность, и достижения в окружающую среду. Он поднимает вопросы о «ценностях». Кто будет использовать технологию и с какой целью? Без решения данных трудностей технологию поведения так и будут отвергать, а вместе с ней, возможно, и единственный способ решения наших проблем.

2. Свобода

Почти все живые существа действуют, чтобы избежать неприятных последствий. Подобная свобода достигается с помощью относительно простых форм поведения, называемых «рефлексами». Человек чихает и освобождает дыхательные пути от раздражающих веществ. При рвоте чистится желудок от неперевариваемой или ядовитой пищи. Человек отдергивает руку и избавляет ее от острого или горячего предмета. Более сложные формы поведения имеют схожие эффекты. В условиях заточения люди борются («в гневе») и пробиваются на свободу. При опасности убегают от ее источника или нападают на него. Подобное поведение, скорее всего, развилось из-за его ценности для выживания; оно является частью того, что мы называем «генетическим набором», как дыхание, потоотделение или переваривание пищи. А с помощью обусловливания его можно приобрести в отношении новых объектов, которые не играли никакой роли в эволюции. Это, несомненно, небольшие примеры борьбы за свободу, но значительные. Данные примеры не объясняются любовью к свободе; это просто формы поведения, которые в ходе эволюции оказались полезными для уменьшения различных угроз для особи и, следовательно, для вида.

Намного важнее поведение, ослабляющее вредные стимулы другим способом. Оно приобретается не в форме условных рефлексов, а в результате другого процесса, называемого «оперантным обусловливанием». Когда за каким-то поведением следует определенное последствие, оно с большей вероятностью повторится, а эффект от такого поведения называется «подкрепление».

Например, пища – подкрепляющий фактор для голодного организма; любое действие, имеющее результатом получение пищи, с большей вероятностью будет повторяться всякий раз, когда организм проголодается. Некоторые стимулы называются «негативными подкреплениями»; любая реакция, снижающая интенсивность такого стимула или прекращающая его, с большей вероятностью вызывается при повторном появлении стимула.

Так, если человек спасается от жаркого солнца, укрывшись под навесом, он с большей вероятностью укроется, когда солнце снова начнет палить. Снижение температуры усиливает «обусловленное» поведение, – то, за которым оно следует. Оперантное обусловливание также происходит, когда человек избегает жаркого солнца – грубо говоря, когда спасается от угрозы жаркого солнца.

Негативные подкрепления называют «аверсивными» – это вещи, от которых организмы «отворачиваются». Термин подразумевает пространственное разделение – перемещение или бегство, – но основная связь здесь временная. В стандартной аппаратуре, используемой для изучения данного процесса в лаборатории, ответная произвольная реакция просто ослабляет аверсивный стимул или прекращает его действие. Большая часть физических технологий является результатом подобной борьбы за свободу. На протяжении веков люди беспорядочно создавали мир, где относительно свободны от многих видов угрожающих или вредных стимулов – экстремальных температур, источников инфекции, тяжелого труда, опасности и даже тех незначительных аверсивных стимулов, которые именуются «дискомфортом».

Побег и избегание играют гораздо более важную роль в борьбе за свободу, когда аверсивные условия порождаются другими людьми, которые могут быть аверсивными без всяких, скажем так, усилий: грубыми, опасными, заразными или раздражающими, – и человек, соответственно, уходит от них или избегает их. Они могут быть «намеренно» аверсивными – относятся к окружающим аверсивно из-за последствий данного подхода. Например, погонщик рабов побуждает раба трудиться, хлеща его, когда тот останавливается. Возобновляя работу, раб спасается от порки (и, кстати, подкрепляет поведение погонщика). Родитель ругает ребенка, пока тот не выполнит задание и не избавится от нареканий (и подкрепляет поведение родителя). Шантажист угрожает разоблачением, если жертва не заплатит, – в результате она избавляется от угрозы (и подкрепляет практику). Учитель угрожает телесным наказанием или неуспеваемостью, если ученики не будут внимательны. Далее ученики избавляются от угрозы наказания (и подкрепляют поведение учителя). В той или иной форме намеренный аверсивный контроль является моделью большинства социальных координаций – в этике, религии, государственном управлении, экономике, образовании, психотерапии и семейной жизни.

Человек уходит от аверсивного обращения или избегает его, своим поведением подкрепляя тех, кто обращался с ним подобным образом, пока он этого не сделал. Однако можно уйти иначе. Например, просто переместиться за пределы досягаемости: сбежать из рабства, эмигрировать или уехать из государства, дезертировать из армии, стать вероотступником в религии, прогуливать уроки, уйти из дома или выйти из культурного пространства в качестве бродяги, отшельника или хиппи. Это поведение – такой же продукт аверсивных условий, как и то, которое данные условия должны были вызвать. Последнее гарантировано только путем ужесточения условий или использования более сильных аверсивных стимулов.

Еще один нестандартный способ спасения – нападение на тех, кто создает аверсивные условия и уменьшение или уничтожение их власти. Можно нападать на тех, кто нас теснит или раздражает, как на сорняки в саду. Но опять же борьба за свободу направлена в основном против намеренных контролеров – против тех, кто аверсивно обращается с окружающими, чтобы побудить их вести себя определенным образом. Так, ребенок может бунтовать перед родителями, гражданин способен свергнуть правительство, прихожанин – реформировать религию, ученик – наброситься на учителя или совершить акт вандализма в школе, а отчисленный – стараться разрушить культуру.

Не исключено, что подобный вид борьбы за свободу поддерживается генетикой: при аверсивном обращении люди склонны действовать агрессивно или подкрепляться признаками агрессивного воздействия[15]15
  Об агрессии, вызванной шоком: см. Azrin N. H., Hutchinson R. R., and Sallery R. D. Pain-aggression Toward Inanimate Objects, J. Exp. Anal. Behav., 1964, 7, 223–228. See also Azrin N. H., Hutchinson R. R., and McLaughlin R. The Opportunity for Aggression as an Operant Reinforcer During Aversive Stimulation, J. Exp. Anal. Behav., 1965, 8, 171–180.


[Закрыть]. Обе тенденции должны были иметь эволюционные преимущества, их можно легко продемонстрировать. Если два мирно сосуществовавших организма получают болевой шок, они немедленно проявляют характерные признаки агрессии по отношению друг к другу. Такое поведение не обязательно направлено на фактический источник стимуляции; его можно «сместить» на любого удобного человека или объект. Вандализм и беспорядки часто являются формами ненаправленной или неверно направленной агрессии. Организм, получивший болевой шок, по возможности будет действовать с целью получить доступ к другому организму, по отношению к которому может проявлять агрессию. В какой степени человеческая агрессия является примером врожденных тенденций, неясно, и многие способы, с помощью которых люди нападают и таким образом ослабляют или разрушают власть намеренных контролеров, вполне очевидно, являются выученными.

То, что можно назвать «литературой свободы», создано, чтобы побудить людей бежать от тех, кто действует против них, или же атаковать в ответ. Содержимым этой литературы является философия свободы, однако она как раз относится к тем внутренним причинам, которые необходимо тщательно исследовать. Мы говорим, что человек ведет себя определенным образом, поскольку придерживается философии, но выводим ее из поведения и поэтому не можем удовлетворительным образом использовать ее в качестве объяснения, по крайней мере пока она сама не получит объяснения. Литература свободы, с другой стороны, имеет простой объективный статус. Она состоит из книг, памфлетов, манифестов, речей и других словесных продуктов, призванных побудить людей к действиям по освобождению от различных видов намеренного контроля. Она не прививает философию свободы, а побуждает к действию.

В литературе часто подчеркиваются аверсивные условия, в которых живут люди, например путем противопоставления их условиям в более свободном мире. Таким образом, она делает условия более аверсивными, «увеличивая страдания» тех, кого пытается спасти. Она выявляет и тех, от кого нужно бежать, или тех, чью власть нужно ослабить нападением. Характерные злодеи подобной литературы – тираны, священники, генералы, капиталисты, солдафоны, учителя и властные родители.

В литературе описываются способы действия. Там мало говорится о побеге, возможно по причине отсутствия необходимости в подобных советах; вместо этого подчеркивается, как ослабить или уничтожить контролирующую власть. Тиранов необходимо свергнуть, подвергнуть остракизму или убить. Легитимность правительства нужно ставить под сомнение. Способность религиозного учреждения выступать посредником сверхъестественных санкций подвергается критике. Надо организовать забастовки и бойкоты, чтобы ослабить экономическую мощь, поддерживающую аверсивные практики. Для усиления убедительности довода стоит призывать людей к действию, описывать вероятные результаты, рассматривать успешные примеры, как в рекламе, и т. д.

Разумеется, предполагаемые контролеры не бездействуют. Правительства делают побег невозможным, ограничивая поездки, жестоко наказывая или заключая в тюрьму перебежчиков. Они не допускают попадания оружия и других источников власти в руки революционеров. Уничтожают письменную литературу о свободе и сажают в тюрьму или убивают тех, кто несет ее устно. Для того чтобы борьба за свободу увенчалась успехом, ее необходимо усиливать.

Вряд ли можно сомневаться в важности литературы свободы. Без помощи или рекомендаций люди подчиняются аверсивным условиям совершенно удивительным образом. Это верно даже в тех случаях, когда неприятные условия являются частью естественной среды. Дарвин заметил, например, что огнеземельцы, похоже, не предпринимали никаких усилий, чтобы защитить себя от холода; они носили скудную одежду и почти не использовали ее против непогоды. Одна из самых поразительных вещей в борьбе за свободу от преднамеренного контроля – это то, как часто ее не хватает. Многие люди на протяжении веков подчинялись самым очевидным религиозным, правительственным и экономическим средствам контроля, выступая за свободу лишь эпизодически, если выступали вообще. Литература о свободе внесла существенный вклад в устранение многих отвратительных практик в управлении, религии, образовании, семейной жизни и производстве товаров.

Вклад литературы свободы, однако, обычно не описывается в этих терминах. Можно сказать, что некоторые традиционные теории определяют свободу как отсутствие аверсивного контроля, но акцент делается на том, как ощущается это состояние. Другие традиционные теории, возможно, определяют свободу как состояние человека, когда он ведет себя под неаверсивным контролем, но акцент на душевном состоянии, связанном с тем, что человек поступает желаемым образом. По словам Джона Стюарта Милля[16]16
  Милль Дж. С. О Свободе. – М.: Прогресс-Традиция, 2000.


[Закрыть], «свобода состоит в том, чтобы делать то, что хочется». Литература о свободе сыграла важную роль в изменении практики (меняла ее всякий раз, когда оказывала хоть какое-то влияние) и тем не менее определила своей задачей изменение состояний ума и чувств. Свобода – это «собственность». Человек убегает от власти контролера или разрушает ее, чтобы ощутить свободу, и, как только чувствует себя таковым и может делать то, что хочет, никакие дальнейшие действия литературой не рекомендуются и не предписываются, за исключением, возможно, вечного бдения, чтобы не допустить возобновления контроля.

Чувство свободы перестает быть надежным руководством к действию, как только предполагаемые контролеры переходят к неаверсивным мерам, что, как правило, и делают с целью избежать проблем, возникающих в случае побега или нападения контролируемого. Неаверсивные меры менее заметны и, скорее всего, будут усваиваться медленнее, но имеют очевидные преимущества, которые способствуют их использованию. Например, производительность труда когда-то была результатом наказания: раб работал, чтобы избежать последствий отказа от работы. Заработная плата – пример противоположного принципа: человеку платят, когда он ведет себя определенным образом, чтобы продолжал и дальше вести себя так. Хотя давно признано, что вознаграждение имеет полезный эффект, системы заработной платы развивались медленно. В XIX веке считалось, что индустриальное общество нуждается в голодной рабочей силе; зарплата эффективна только в том случае, если голодный рабочий сможет обменять ее на еду. Сделав труд менее аверсивным – например, сократив часы и улучшив условия, – удалось заставить людей работать за меньшее вознаграждение. До недавнего времени обучение было практически полностью аверсивным: ученик учился, чтобы избежать последствий неуспеваемости. Однако открываются и начинают применяться неаверсивные методы. Грамотные родители учатся вознаграждать ребенка за хорошее поведение, а не наказывать за плохое. Религиозные организации переходят от угрозы адского огня к акценту на Божьей любви, а правительства переходят от аверсивных санкций к различным видам поощрений, о которых вскоре пойдет речь. То, что обыватель называет вознаграждением, называется «положительным подкреплением», действие которого всесторонне изучено в экспериментальном анализе оперантного поведения. Из-за отложенного действия данные эффекты не так легко обнаружить, как эффекты аверсивных условий, и поэтому их использование было запоздалым. Сейчас доступны техники столь же мощные, как и старые аверсивные.

Проблема возникает тогда, когда порождаемое положительным подкреплением поведение имеет отложенные аверсивные последствия. Это особенно актуально, когда процесс используется в намеренном контроле, где выигрыш для контролера означает проигрыш для объекта контроля. Так называемые условные положительные подкрепления часто используются с отсроченными аверсивными последствиями. Примером являются деньги. Они подкрепляют только после обмена на подкрепляющие вещи, хотя использовать их в этом качестве можно и тогда, когда обмен невозможен. Фальшивая купюра, плохой или замороженный чек, невыполненное обещание – это условные подкрепляющие факторы, хотя обычно быстро обнаруживаются аверсивные последствия. Типичный образец – «не все то золото, что блестит».

За подобным шаблоном быстро следует контрконтроль: мы убегаем или нападаем на тех, кто злоупотребляет условными подкреплениями таким образом. Часто остается незамеченным злоупотребление множеством социальных подкреплений. Личное внимание, одобрение и привязанность подкрепляются только в случае существования какой-то связи с уже эффективными подкреплениями, но их можно использовать и тогда, когда связи нет.

Симулированное одобрение и привязанность, с помощью которых родители и учителя часто призывают решить проблемы поведения, являются подделкой. Так же, как и лесть, поддержка и многие другие способы «завести ценных друзей».

Подлинные подкрепления можно использовать так, что они приведут к аверсивным последствиям. Государство способно предотвратить дезертирство, делая жизнь более интересной – обеспечивая хлеб и зрелища, поощряя спорт, азартные игры, употребление алкоголя и других наркотиков, а также различные виды сексуального поведения, где эффект заключается в том, чтобы держать людей в пределах досягаемости аверсивных санкций. Братья Гонкур[17]17
  Эдмон Юо де Гонкур и Жюль Юо де Гонкур, известные как братья Гонкур, – французские писатели, одни из основоположников и главных представителей литературного натурализма (Прим. ред.). Goncourt E. and J. de, entry for July 29, 1860, Journal: Memoires de La vie litteraire. Monaco, 1956.


[Закрыть] отметили рост порнографии во Франции своего времени следующим образом: «Порнографическая литература, – писали они, – служит Баз-Ампиру… можно приручить народ, как приручают львов, с помощью мастурбации».

Подлинное позитивное подкрепление можно использовать не по назначению, поскольку сумма подкреплений не пропорциональна эффекту на поведение. Как правило, подкрепление носит периодический характер и график подкрепления важнее количества. Определенные графики генерируют значительное количество поведения в обмен на очень малое подкрепление, и эта возможность, естественно, не упускается из виду потенциальными контролерами. Можно привести два примера графиков, которые легко используются в ущерб подкрепляемым.

В системе стимулирования, известной как сдельная оплата труда, работнику выплачивается конкретная сумма за каждую единицу выполненной работы. Она выглядит как баланс между производимой продукцией и получаемыми деньгами. Данный график привлекателен для руководства, которое может заранее рассчитать затраты на оплату труда, а также для рабочего, который контролирует зарабатываемую сумму. Однако этот так называемый график подкрепления с фиксированным соотношением можно использовать для формирования большого поведения за небольшую плату. Он побуждает работника трудиться быстро, и тогда соотношение можно «растянуть», то есть требовать больше работы за каждую единицу оплаты без риска, что работник перестанет работать. Его конечное состояние – тяжелая работа с очень низкой оплатой – может иметь резко аверсивный характер.

Связанный график, называемый переменным коэффициентом, лежит в основе всех систем азартных игр. Игорное заведение платит людям за то, что они дают ему деньги, то есть платит, когда те делают ставки. Хотя и по такому графику, который поддерживает ставки, даже если в долгосрочной перспективе сумма выплат меньше, чем сумма ставок. Поначалу среднее соотношение может быть благоприятным для игрока; он «выигрывает». На деле соотношение можно растянуть: человек продолжает играть, даже если начинает проигрывать. Это может произойти случайно (ранняя полоса удачи, которая постоянно ухудшается, способна создать преданного игрока) или соотношение намеренно растягивается кем-либо, кто контролирует вероятность. В долгосрочной перспективе «полезность» отрицательна: азартный игрок теряет все.

Трудно эффективно бороться с отсроченными аверсивными последствиями, поскольку они не возникают тогда, когда побег или нападение возможны – например, когда контролера можно опознать или он находится в пределах досягаемости. Немедленное подкрепление является положительным и остается неоспоримым. Проблема, которую необходимо решить тем, кому важна свобода, заключается в создании немедленных аверсивных последствий. Классическая трудность касается «самоконтроля». Человек ест слишком много, заболевает, но выживает, чтобы опять съесть слишком много. Вкусная еда или поведение, вызванное ею, должны быть достаточно аверсивными, чтобы человек «убежал от них», отказавшись от еды. (Можно подумать, он может убежать от нее только до того, как съест ее, но римляне убегали и после, используя вомиторий.) Текущие аверсивные стимулы бывают обусловленными. Нечто подобное делается, когда чрезмерное употребление пищи называют неправильным, обжорством или грехом. Другие виды поведения, подлежащие подавлению, можно объявить незаконными и карать соответствующим образом. Чем более отложены аверсивные последствия, тем больше проблема. Потребовалась сложная «инженерия», чтобы донести до людей конечные последствия курения сигарет. Увлекательное хобби, спорт, любовные отношения или большая зарплата могут конкурировать с деятельностью, которая в долгосрочной перспективе была бы более усиливающей. Однако этот срок слишком велик, чтобы сделать возможным контрконтроль. Поэтому если он и осуществляется, то только теми, кто страдает от аверсивных последствий, но не подвержен позитивному подкреплению. Принимаются законы против азартных игр, профсоюзы выступают против сдельной оплаты труда, запрещается платить маленьким детям за работу или платить кому-либо за аморальное поведение. Эти меры могут встретить сильное сопротивление со стороны тех, кого призваны защитить: игрок возражает против игорного законодательства, алкоголик – против любого вида запрета; а ребенок или проститутка могут быть готовы работать за то, что им предлагают.

Литература свободы так и не смогла разобраться с техниками контроля, которые не порождают бегство или контратаку, поскольку рассматривала проблему в терминах состояний ума и чувств. В книге «Власть» Бертран де Жувенель[18]18
  Жувенель Б. де. Власть. Естественная история ее возрастания. – М.: ИРИСЭН, Мысль, 2011.


[Закрыть] цитирует две важные фигуры в данной литературе. Согласно Лейбницу, «свобода состоит в способности делать то, что хочешь делать», а согласно Вольтеру, «когда я могу сделать то, что хочу, значит, я свободен». Оба писателя добавляют заключительную фразу. Лейбниц: «…Или в силах желать того, что можно получить», а Вольтер, более откровенно: «…Но то, что я хочу, я хочу в силу необходимости». Жувенель опускает эти замечания в сноску, говоря, что способность хотеть – это вопрос «внутренней свободы» (свободы внутреннего человека!), которая лежит за пределами «гамбита свободы».

Человек хочет чего-то, если действует так, чтобы по возможности это получить. Человек, говорящий: «Я хочу что-нибудь поесть», – предположительно, будет есть, когда это станет доступно. Если говорит: «Я хочу согреться», – он, предположительно, перейдет в теплое место, когда это возможно. Данные действия подкреплены в прошлом тем, что было желаемо. Что человек чувствует, когда ему чего-то хочется, зависит от условий. Еда подкрепляет в состоянии лишения, и человек, который жаждет чего-нибудь поесть, может ощущать элементы этого состояния – например, чувство голода. Человек, жаждущий согреться, предположительно ощущает холод. Условия, связанные с высокой вероятностью реакции, могут ощущаться наряду с аспектами настоящего случая, которые похожи на прошлые, когда поведение было подкреплено. Желание, однако, не является чувством, как и чувство не является причиной, по которой человек действует, чтобы получить желаемое. Определенные условия повышают вероятность поведения и в то же время создают предпосылки, которые можно почувствовать. Свобода – это вопрос условий подкрепления, а не чувств, которые эти условия вызывают. Это различие особенно важно, когда условия не приводят к побегу или контратаке.