Текст книги "По ту сторону свободы и достоинства"

Литература достоинства вступает здесь в конфликт с литературой свободы, где отдается предпочтение уменьшению аверсивных свойств повседневной жизни, поскольку поведение становится менее тяжелым, опасным или болезненным. Стремление к достоинству личности иногда преобладает над свободой от аверсивной стимуляции – например, когда, не считаясь с медицинскими вопросами, безболезненные роды принимаются не так охотно, как безболезненная стоматология. Военный эксперт Джон Фуллер писал: «Высшие военные награды даются за храбрость, а не за ум, и внедрение нового оружия, принижающего индивидуальную доблесть, встречает неприятие»[31]31
  Fuller J. F. C. Tactics, Encyclopaedia Britannica, 14th edn.


[Закрыть]. Против некоторых средств экономии труда до сих пор выступают на основании того, что они снижают ценность продукта. Например, ручные пильщики, по всей видимости, выступали против введения лесопилок и разрушали их, поскольку под угрозой оказались их рабочие места. Важно и то, что лесопилки снижали ценность людского труда, уменьшая стоимость распиленных досок. В этом конфликт. Однако свобода обычно побеждает достоинство. Люди восхищаются тем, что кто-то подвергается опасности, боли и тяжелому труду, но почти каждый готов отказаться от похвалы за это.

Технология поведения дается не так легко, как физическая и биологическая, так как угрожает слишком многим оккультным признакам. Алфавит – великое изобретение, позволившее людям хранить и передавать сведения о своем вербальном поведении и без особых усилий учиться тому, чему другие учились упорным трудом. То есть учиться из книг, а не в непосредственном, возможно болезненном, контакте с реальным миром. Пока люди не поняли исключительных преимуществ возможности учиться на опыте других, очевидное разрушение личных достоинств вызывало возражения. В «Федре» Платона египетский царь Фамус заявляет: те, кто учится по книгам, имеют лишь видимость мудрости, а не саму мудрость. Просто прочитать то, что кто-то написал, менее похвально, чем сказать то же по тайным причинам. Человек, читающий книгу, кажется всезнающим, но, по словам Фамуса, он «ничего не знает». А когда текст используется для облегчения запоминания, память отходит на второй план. Читать менее похвально, чем излагать заученное. Существует множество иных способов, с помощью которых, уменьшая необходимость в изнурительной, болезненной и опасной работе, технология поведения уменьшает шанс вызвать восхищение. Логарифмическая линейка, счетная машина и компьютер – враги математического ума. И здесь выигрыш в свободе от аверсивной стимуляции может компенсировать потерю восхищения.

Иногда кажется, что, не считая технологических приложений, никакого компенсирующего выигрыша нет, если достоинство или ценность уменьшаются в результате фундаментального научного анализа. Природа научного прогресса такова, что функции автономного человека одна за другой отходят по мере лучшего понимания роли окружающей среды. Научная концепция выглядит унизительной – в итоге не остается ничего, что автономный человек мог бы поставить себе в заслугу. Касательно восхищения в смысле изумления, восхищает нас поведение, которое мы пока не можем объяснить. Наука, естественно, стремится к более полному объяснению поведения; ее цель – уничтожение тайны. Защитники достоинства будут протестовать, тем самым откладывая достижение, за которое, в традиционном понимании, человек получил бы наибольшую похвалу и за которое им бы больше всего восхищались.

Мы признаем достоинство или ценность человека, когда воздаем ему должное за его действия. Размер благодарности обратно пропорционален очевидности причин поведения. Если мы не знаем, почему человек ведет себя так, как ведет, мы относим его поведение на его счет. Мы пытаемся получить дополнительные заслуги, скрывая причины, по которым ведем себя определенным образом, или утверждая, что действовали по менее веским причинам. Мы избегаем ущемления заслуг других, незаметно контролируя их. Мы восхищаемся людьми в той мере, в какой не в состоянии объяснить их поступки, а слово «восхищаться» означает «удивляться». То, что можно назвать литературой достоинства, заботится о сохранении заслуг. Она может выступать против технологических достижений, включая технологию поведения, поскольку они лишают шансов восхищаться, и против базового анализа, потому что он предлагает альтернативное объяснение поведения, за которое сам человек ранее был удостоен похвалы. Таким образом, литература сама встает на пути дальнейших достижений человека.

4. Наказание

Свобода иногда определяется как отсутствие сопротивления или ограничений. Колесо свободно вращается, если в подвеске мало трения, лошадь освобождается от столба, к которому привязана, человек избавляется от ветки, за которую зацепился, взбираясь на дерево. Физическое ограничение – очевидное условие, которое кажется особенно полезным для определения свободы, но в отношении некоторых важных вопросов это метафора, причем не очень удачная. Людей действительно контролируют путы, наручники, смирительные рубашки, стены тюрем и концентрационных лагерей. Однако то, что можно назвать поведенческим контролем, – ограничение, налагаемое условиями подкрепления, – совсем другое дело.

За исключением случаев физического сдерживания, человек свободен и сохраняет достоинство меньше всего, когда ему угрожает наказание, а это, к сожалению, происходит часто. Оно распространено в природе, а мы многому учимся у нее. Ребенок неуклюже бежит, падает и получает травму; он дотрагивается до пчелы – и его жалят; он берет кость у собаки – и его кусают; в результате он учится не повторять подобных вещей. Именно чтобы избежать различных форм естественного наказания, люди построили более комфортный и менее опасный мир.

Слово «наказание» обычно используется для обозначения условий, намеренно созданных другими с целью подкрепления. (Наказание не следует путать с аверсивным контролем, с помощью которого людей побуждают вести себя определенным образом. Наказание используется, чтобы побудить людей не вести себя определенным образом.) Человек прибегает к нему, критикуя, высмеивая, обвиняя или физически нападая на другого, чтобы подавить нежелательное поведение. Государство часто определяется в терминах карательной власти, а некоторые религии учат, что за греховным поведением последует вечное наказание самого ужасного рода.

Следует ожидать, что литература свободы и достоинства будет выступать против подобных мер и стремиться к «миру, где наказание распространено меньше или отсутствует вообще». До определенного момента так и было. Однако карательные санкции все еще распространены. Люди по-прежнему контролируют друг друга чаще через порицание или обвинение, чем через одобрение или похвалу. Армия и полиция остаются самыми мощными рычагами власти, прихожанам время от времени напоминают об адском огне, а учителя отказались от розги, чтобы заменить ее более тонкими формами наказания. Любопытно, что защитники свободы и достоинства не только не выступают против подобных мер, но в значительной степени ответственны за то, что они все еще с нами. Это странное положение вещей можно понять, взглянув на то, как организм реагирует на наказание.

Наказание призвано убрать из репертуара неловкое, опасное или нежелательное поведение исходя из следующего предположения: наказанный человек с меньшей вероятностью повторит поведение. К сожалению, все не так просто. Поощрение и наказание отличаются не только направлением изменений, которые вызывают. Ребенок, которого строго наказали за сексуальные игры, не обязательно станет менее склонным продолжать их. Человек, которого посадили в тюрьму за насилие, не обязательно будет менее склонен к нему. Наказуемое поведение, скорее всего, появится вновь после отмены карательных условий.

То, что представляется предполагаемым эффектом наказания, часто можно объяснить другими способами. Например, наказание способно вызвать несовместимые эмоции. Мальчик, жестоко наказанный за сексуальные игры, может больше не быть, так сказать, в настроении продолжать, а бегство с целью спастись от карателя несовместимо с нападением на него. Будущие случаи сексуальных игр или насильственного нападения могут вызвать подобное несовместимое поведение через обусловливание. Ощущается ли этот эффект как стыд, вина или чувство греха, зависит от того, кто наказывает – окружающие, правительство или церковь соответственно.

Аверсивное состояние, вызываемое наказанием (и ощущаемое по-разному), имеет гораздо более важный эффект. Человек может впоследствии вести себя буквально «чтобы избежать наказания». Это возможно путем изменения поведения. Некоторые пути являются деструктивными и дезадаптивными или невротическими – их тщательно изучили. Так называемые динамизмы Фрейда – это способы, с помощью которых подавленные желания обходят цензуру и выражаются, но их можно интерпретировать как способы, которыми люди избегают наказания. То есть человек может вести себя так, что не будет наказан, поскольку данное поведение нельзя увидеть, например фантазировать или мечтать. Он может сублимировать, участвуя в поведении, имеющем схожие подкрепляющие эффекты, но не наказывающемся. Он может вытеснять наказуемое поведение, направляя его на объекты, которые не могут наказать, – например, проявлять агрессию по отношению к физическим объектам, детям или мелким животным. Он может смотреть или читать о тех, кто занимается наказуемым поведением, идентифицируя себя с ними, или интерпретировать их поведение как наказуемое, проецируя собственные склонности. Он может рационализировать поведение, приводя причины либо себе, либо другим, которые делают его не подлежащим наказанию, например утверждая, что наказывает ребенка для его же блага.

Существуют и более эффективные способы. Можно избежать ситуаций, в которых возникает наказуемое поведение. Человек, наказанный за пьянство, может «оставить искушение позади», держась подальше от мест, где велика вероятность выпить слишком много. Студент, которого наказали за неуспеваемость, может избегать ситуаций, когда его отвлекают от учебы. Еще одна стратегия – изменить окружающую среду, чтобы поведение с меньшей вероятностью являлось наказуемым. Мы ослабляем естественные карательные условия, когда ремонтируем сломанную лестницу, чтобы уменьшить вероятность падения, и ослабляем карательные социальные условия, общаясь с более терпимыми друзьями.

Еще одна стратегия – изменение вероятности того, что наказуемое поведение произойдет. Человек, которого часто наказывают за вспыльчивость, может досчитать до десяти, прежде чем действовать; он избегает наказания, если во время подсчета его склонность к агрессивным действиям снижается до управляемого уровня. Или меняет физиологическое состояние в целях контроля агрессии, например приняв транквилизатор. Люди даже прибегают к хирургическим методам – например, кастрируют себя или следуют библейскому предписанию отсечь искушающую руку. Карательные условия способны побудить мужчину искать или создавать среду, в которой он, скорее всего, будет заниматься поведением, вытесняющим наказуемые формы. Он избегает неприятностей, например упорно «делая что-то другое». (Многое поведение, которое кажется иррациональным в смысле отсутствия положительных подкрепляющих последствий, может иметь эффект вытеснения поведения, подлежащего наказанию.) Человек предпринимает шаги и для усиления условий, которые научат его останавливаться: например, принимает лекарства, под воздействием которых курение или выпивка вызывают сильные аверсивные последствия вроде тошноты, или подвергает себя сильным этическим, религиозным или правительственным санкциям.

Все это можно совершить самому, чтобы уменьшить вероятность наказания, но это способны сделать и другие люди. Физические технологии уменьшили количество случаев, когда люди подвергаются естественному наказанию, а социальная среда преобразована с целью уменьшить вероятность наказания от рук окружающих. Можно отметить некоторые знакомые стратегии.

Наказуемое поведение сводится к минимуму при создании обстоятельств, в которых его вероятность мала. Характерным примером является монастырь. В мире, где доступна только простая пища в умеренном количестве, никто не подвергается ни естественному наказанию в виде переедания, ни социальному наказанию в виде неодобрения, ни религиозному наказанию в виде греха чревоугодия. Гетеросексуальное поведение невозможно при раздельном проживании полов, а заместительное сексуальное поведение, вызываемое порнографией, невозможно в отсутствии порнографических материалов. Сухой закон – это попытка контролировать потребление алкоголя путем его изъятия из окружающей среды. Он до сих пор практикуется в некоторых государствах и почти повсеместно, когда алкоголь не продается несовершеннолетним, в определенное время суток или в определенные дни. Уход за алкоголиком, помещенным в стационар, обычно включает и контроль за питанием. Употребление других вызывающих зависимость наркотиков контролируется таким же образом. Неконтролируемое агрессивное поведение подавляется путем помещения человека в одиночную камеру, где ему не на кого нападать. Воровство контролируется путем запирания всего, что можно украсть.

Другой вариант – разрушение условий, при которых подкрепляется наказуемое поведение. Истерики часто исчезают, когда на них перестают обращать внимание, агрессивное поведение ослабляется, если убедиться, что оно ничего не приносит, а переедание контролируется, если сделать пищу менее вкусной. Иная техника – это создание условий, при которых поведение может проявляться без наказания. Святой Павел рекомендовал брак как средство снижения неприемлемых форм сексуального поведения, и по тем же причинам рекомендовалась порнография. Литература и искусство позволяют «сублимировать» другие виды проблемного поведения. Наказуемое поведение можно подавить, усилив любое поведение, которое его вытесняет. Организованный спорт иногда поощряется на том основании, что создает среду, где молодежь слишком занята, чтобы нарываться на неприятности. Если все это не помогает, наказуемое поведение можно сделать менее вероятным, изменив физиологические условия. Гормоны можно использовать для изменения сексуального поведения, хирургию (как при лоботомии) – для контроля насилия, транквилизаторы – для контроля агрессии, а депрессанты аппетита – для контроля переедания.

Меры такого рода, несомненно, часто противоречат друг другу и могут иметь непредвиденные последствия. Контролировать поставки алкоголя во время сухого закона оказалось невозможно, а половая сегрегация может привести к нежелательному гомосексуализму. Чрезмерное подавление поведения, которое в противном случае было бы сильно подкреплено, может привести к отказу от участия в наказывающей группе. Однако данные проблемы, по сути, разрешимы, и мир, где наказуемое поведение редко или никогда не проявляется, возможен. Мы пытаемся создать его для тех, кто не способен самостоятельно решить проблему наказания, например для младенцев, слабоумных или психически больных, и, если бы это можно было сделать для всех, удалось бы сэкономить много времени и энергии.

Защитники свободы и достоинства возражают против подобного решения проблемы наказания. Такой мир порождает только автоматическую доброту. Томас Хаксли[32]32
  Huxley T. H. On Descartes’ Discourse on Method’ in Methods and Results. New York: Macmillan, 1893, chap. 4.


[Закрыть] не видел в этом ничего плохого: «Если бы какая-нибудь великая сила согласилась заставить меня всегда думать то, что верно, и делать то, что правильно, при условии, что я буду чем-то вроде часов и буду заводиться каждое утро, прежде чем встану с постели, я бы немедленно согласился на такое предложение». Но Джозеф Вуд Кратч[33]33
  Krutch J. W. The Measure of Man. Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1954, pp. 59–60. Позже мистер Кратч сообщил, что «немногие высказывания когда-либо поражали меня сильнее. Хаксли, похоже, утверждал, что если бы мог, то был бы скорее термитом, чем человеком». (Men, Apes, and Termites, Saturday Review, September 21, 1963.)


[Закрыть] называет это малоправдоподобным представлением «протомодерна» и разделяет презрение Томаса Элиота к «системам столь совершенным, что никому не нужно быть добрым».

Проблема в следующем: наказывая человека за плохое поведение, мы оставляем за ним право понять, как вести себя хорошо и получить похвалу за хорошее поведение. Но если он ведет себя хорошо по причинам, которые мы только что рассмотрели, это заслуга окружающей среды. Речь об атрибуте автономного человека. Люди должны вести себя хорошо потому, что они хорошие. В «совершенной» системе никто не нуждается в доброте.

Безусловно, есть веские причины думать хуже о человеке, который добр лишь автоматически, поскольку в этом меньше личного. В мире, где не нужно много работать, он не научится выдерживать тяжелую работу. В мире, где медицинская наука облегчила боль, он не научится воспринимать болезненные раздражители. В мире, где автоматическая доброта поощряется, он не научится воспринимать наказания, связанные с плохим поведением. Чтобы подготовить людей к миру, где нельзя быть добрым автоматически, нужно соответствующее обучение. Однако это не означает постоянную карательную среду, и нет причин препятствовать прогрессу на пути к миру, в котором люди могут быть автоматически добрыми. Трудно побудить людей не быть хорошими, а вести себя хорошо.

Вопрос снова в видимости контроля. По мере того как условия окружающей среды становятся все менее заметны, доброта автономного человека становится все очевиднее, и имеется несколько причин, по которым карательный контроль становится незаметным. Простой способ избежать наказания – избегать карателей. Сексуальные игры становятся тайными, а жестокий человек нападает только тогда, когда рядом нет полиции. Каратель компенсирует это маскировкой. Родители часто подглядывают за детьми, а полицейские носят штатское. Тогда побег должен стать более изощренным. Если автомобилисты соблюдают скоростной режим тогда, когда видят полицию, скорость можно контролировать с помощью радара. Однако водитель устанавливает электронное устройство, сообщающее, когда используется радар. Государство, которое превращает граждан в шпионов, или религия, пропагандирующая концепцию всевидящего Бога, делает побег от карателя практически невозможным. То есть карательные условия максимально эффективны. Люди ведут себя хорошо несмотря на отсутствие видимого контроля.

Однако отсутствие контролера легко понять неправильно. Обычно говорят, что контроль становится интернализованным, а это другой способ донести следующее: он переходит от окружающей среды к автономному человеку, а в действительности просто становится менее заметным. Один из видов контроля, о котором говорят, что он интернализируется, представлен иудеохристианской совестью и фрейдовским Сверх-Я. Эти внутренние агенты говорят тихим голосом, указывая человеку, что делать и, в частности, чего не делать. Эти слова берутся из общества. Совесть и Сверх-Я – наместники общества, и как теологи, так и психоаналитики признают их внешнее происхождение. Если ветхозаветный Адам, или Оно, говорит о личном благе, обусловленном генетической одаренностью человека, то совесть, или Сверх-Я, говорит о том, что хорошо для других.

Совесть, или Сверх-Я, возникает не просто в результате маскировки карателей. Она представляет собой ряд вспомогательных практик, которые делают карательные санкции эффективнее. Мы помогаем человеку избежать наказания, рассказывая о карательных условиях, мы предупреждаем его не вести себя так, за что он, скорее всего, понесет наказание, и советуем вести себя так, чтобы избежать его. Многие религиозные и государственные законы имеют подобные эффекты. Они описывают обстоятельства, при которых одни формы поведения наказываются, а другие – нет. Поговорки, афоризмы и прочие формы народной мудрости часто содержат полезные правила. «Семь раз отмерь, один раз отрежь» – предписание, вытекающее из анализа определенных видов условий: отрез ткани без измерения будет наказан скорее, чем тщательное измерение, а затем, возможно, более точное действие. «Не укради» – это предписание, вытекающее из социальных условий: воров наказывают.

Следуя правилам, которые другие вывели из карательных условий в естественной и социальной среде, человек часто может избежать наказания. И правила, и условия, порождающие поведение, подчиняющееся правилам, могут быть заметными. Однако их можно выучить и вспомнить позднее – тогда процесс незаметен. Человек сам говорит себе, что делать и чего не делать, легко упустить из виду то, что этому его научило вербальное сообщество. Когда человек выводит собственные правила из анализа карательных условий, мы с большой вероятностью похвалим его за последующее хорошее поведение, зато видимые этапы просто исчезают в истории.

Когда карательные условия являются просто частью несоциального окружения, ясно, что происходит. Мы не позволяем человеку самостоятельно учиться водить машину, ставя его перед сильными карательными условиями. Мы не отправляем его на оживленное шоссе без подготовки и не возлагаем на него ответственность за происходящее. Мы обучаем его безопасному и умелому вождению, учим его правилам, позволяем начать водить машину в учебном устройстве, где карательные санкции сведены к минимуму или вовсе отсутствуют. Затем выводим его на относительно безопасную трассу. Если добьемся успеха, удастся воспитать безопасного и умелого водителя, вообще не прибегая к наказанию, даже если условия, при которых он будет водить всю оставшуюся жизнь, будут в высшей степени карательными. Мы, скорее всего, безосновательно скажем, что он приобрел «знания», необходимые для безопасного вождения, или теперь он «хороший водитель», а не человек, который умеет хорошо водить машину. Когда условия носят социальный характер, в особенности организованы религиозными организациями, мы с гораздо большей вероятностью делаем вывод о «внутреннем знании блага» или внутренней доброте.

Доброта, которой приписывается хорошее поведение, является частью достоинства или значимости человека и показывает такую же обратную зависимость от видимости контроля. Мы приписываем наибольшую доброту тем, кто никогда не вел себя плохо и, следовательно, никогда не получал наказаний, и тем, которые ведут себя хорошо, не прибегая к правилам. Обычно таким человеком изображают Иисуса. Мы предполагаем меньше доброты в тех, кто ведет себя хорошо только потому, что был наказан. Исправившийся грешник иногда похож на святого по природе, но тот факт, что он подвергался наказанию, накладывает определенный порог природной доброты. Близко к исправившемуся грешнику те, кто проанализировал карательные условия окружения и вывел правила, которым стали следовать для избегания наказания. Меньшее количество доброты приписывается тем, кто следует правилам, сформулированным другими, и очень малое, если правила и непредвиденные обстоятельства, поддерживающие поведение, управляемое правилами, бросаются в глаза. Мы вообще не приписываем доброту тем, кто ведет себя хорошо только под постоянным наблюдением карающего агента, такого как полиция.

Доброта, как и другие аспекты достоинства или значимости, усиливается по мере ослабления видимого контроля, как и свобода. Поэтому они ассоциируются. Джон Стюарт Милль[34]34
  Милль о добре: Stephen J. F. Liberty, Equality, Fraternity, in Times Literary Supplement, October 3, 1968.


[Закрыть] считал, что единственное достойное добро проявляется в человеке, который ведет себя хорошо, хотя может вести себя плохо, и только такой человек свободен. Милль не являлся сторонником закрытия публичных домов, они должны оставаться открытыми, чтобы люди могли достичь свободы и достоинства через самоконтроль. Однако данный аргумент убедителен в том случае, если мы пренебрегаем причинами, по которым люди ведут себя хорошо, когда, очевидно, могут вести себя плохо. Одно дело – запретить игру в кости и карты, продажу алкоголя и закрыть публичные дома. Другое – сделать все эти вещи аверсивными, например наказывая за поведение, которое они вызывают, называя их «дьявольскими искушениями», изображая трагическую судьбу пьяницы или описывая заражение венерическими заболеваниями от проституток. Эффект может быть одинаковым: люди способны не играть в азартные игры, не пить и не ходить к проституткам, однако тот факт, что они не могут этого делать в одной среде и не делают в другой, – факт, относящийся к технике контроля, а не к доброте или свободе. В одной среде причины хорошего поведения ясны, в другой их легко упустить и забыть.

Иногда говорят, что дети не готовы к свободе самоконтроля, пока не достигнут сознательного возраста. До тех пор их нужно либо держать в безопасной среде, либо наказывать. Если наказание можно отложить до достижения сознательного возраста, то от него можно вообще отказаться. Это означает лишь то, что безопасная среда и наказание – единственные доступные меры, пока ребенок не познакомится с ситуациями, которые дают ему иные причины вести себя хорошо. Часто невозможно организовать соответствующие условия для примитивных людей, и та же путаница между видимостью и интернализованным контролем проявляется, когда говорят, будто примитивные народы не готовы к свободе. К чему они не готовы, так это к типу контроля, который требует особой истории условий.

Многие вопросы карательного контроля поднимаются в связи с концепцией ответственности – атрибутом, который, как считается, отличает человека от других животных. Ответственный человек – это «заслуживающий» человек. Мы признаем его заслуги, когда он ведет себя хорошо, чтобы он продолжал так поступать. Чаще всего мы используем данный термин, когда он заслуживает наказания. Мы считаем человека ответственным за его поведение в том смысле, что он может быть справедливо или честно наказан. Это снова вопрос хорошего воспитания, разумного использования подкреплений, «соответствия наказания преступлению». Большее наказание, чем необходимо, обходится дорого и может подавить желаемое поведение, а слишком малое – расточительно или вообще не дает никакого эффекта.

Юридическое определение ответственности (и справедливости) отчасти связано с фактами. Действительно ли человек вел себя определенным образом? Были ли обстоятельства таковы, что поведение наказуемо по закону? Если да, какие законы применимы, какие наказания предусмотрены? Но другие вопросы, похоже, касаются внутреннего человека. Был ли поступок преднамеренным или умышленным? Был ли он совершен в порыве гнева? Знал ли человек разницу между добром и злом? Знал ли о возможных последствиях собственного поступка? Все эти вопросы о целях, чувствах, знаниях и прочем можно переформулировать в терминах среды, в которую попал человек. То, что он «намеревается сделать», зависит от действий в прошлом и их результатов. Человек действует не потому, что «ощущает гнев»; он действует и ощущает гнев по общей причине, которая не уточняется. Заслуживает ли он наказания, когда все условия приняты во внимание, – вопрос о вероятных результатах: будет ли он после наказания вести себя по-другому при повторном возникновении аналогичных обстоятельств? В настоящее время существует тенденция подменять ответственность контролируемостью, а она вряд ли будет рассматриваться как свойство автономного человека, поскольку явно намекает на внешние условия.

Утверждение «Только свободный человек может отвечать за свое поведение» имеет двойное значение, зависящее от того, что нас интересует: свобода или ответственность. Если хотим сказать, что люди ответственны, не стоит нарушать их свободу, поскольку, если они не свободны в своих действиях, они не могут нести ответственность. Если хотим сказать, что они свободны, нужно возлагать на них ответственность за их поведение, сохраняя карательные условия, поскольку, если бы они вели себя так же при очевидных некарательных условиях, было бы ясно: они не свободны.

Любое изменение среды, в которой люди автоматически становятся хорошими, угрожает ответственности. В борьбе с алкоголизмом, например, традиционной практикой является карательная. Пьянство называется «неправильным», и этические санкции налагаются равными (порождаемое состояние ощущается как стыд). Или классифицируется как незаконное и подвергается правительственным санкциям (порождаемое состояние ощущается как вина). Или называется «греховным» и наказывается религиозными организациями (порождаемое состояние ощущается как чувство греха). Эта практика не принесла заметного успеха, поэтому предприняли другие попытки контроля. Медицинские данные представляются вполне уместными. Люди различаются по толерантности к алкоголю и склонности к зависимости. Став алкоголиком, человек может пить, чтобы облегчить тяжелые симптомы абстиненции, которые не всегда принимаются во внимание теми, кто никогда их не испытывал. Медицинские аспекты поднимают вопрос об ответственности: насколько справедливо наказывать алкоголика? Можно ли с воспитательной точки зрения ожидать, что наказание будет эффективным против противостоящих позитивных условий? Не лучше ли лечить заболевание? (Наша культура отличается от «Эревона» Сэмюэля Батлера[35]35
  «Эревон» – роман Сэмюэла Батлера, впервые опубликованный в 1872 году. Название отсылает к названию страны, которую якобы открывает главный герой (Прим. ред.).


[Закрыть] тем, что не налагает карательных санкций на болезнь.) По мере снижения ответственности наказание смягчается.

Молодежная преступность – еще один пример. В традиционном представлении подросток несет ответственность за соблюдение закона и может быть справедливо наказан в случае неповиновения. При этом трудно поддерживать эффективные карательные условия, поэтому ищут другие меры. Доказательства того, что правонарушения чаще встречаются в определенных районах и среди малоимущих, представляются уместными. Человек с большей вероятностью совершит кражу, если у него нет практически ничего своего, если образование не подготовило его к получению и удержанию работы, позволяющей купить необходимое, если работы нет, если не научили соблюдать закон или если он часто видит, как безнаказанно нарушают закон другие. В подобных условиях противоправное поведение получает мощное подкрепление и вряд ли может быть подавлено правовыми санкциями. И условия смягчаются: преступника могут предупредить или отсрочить наказание. Ответственность и наказание ослабевают вместе.

В действительности вопрос в эффективности методов контроля. Мы не решим проблемы алкоголизма и молодежной преступности путем повышения чувства ответственности. Именно среда «ответственна» за объективное поведение, именно среду, а не какие-то свойства личности нужно изменить. Мы понимаем это, когда говорим о карательных условиях в естественной среде. Столкновение головы со стеной наказывается ударом по черепу, но мы не считаем человека ответственным за нестолкновение со стеной и не утверждаем, что ответственность за это возложена на него природой. Природа просто наказывает его, когда он наталкивается на стену. Делая мир менее карательным или обучая людей избегать естественных наказаний, например давая правила, которым стоит следовать, мы не отрицаем ответственности и не угрожаем какому-либо другому оккультному качеству. Мы просто делаем мир безопаснее.