Текст книги "Создание предпринимательских университетов: организационные направления трансформации"

Опираясь на этот подход, некоторые студенты Твенте еще в пору обучения создают небольшие фирмы или оказывают консультационные услуги, для того чтобы заработать денег и приобрести опыт малого предпринимательства. Центральный совет, считая определенные проекты «слишком дорогими для того, чтобы ими занимались постоянные административные работники», передавал их ответственным и творчески активным группам студентов, финансирование которых обходилось гораздо дешевле. Когда совет захотел больше узнать о том, что происходит в старших классах школ (это было нужно для приемной комиссии), включая получение доступа к данным, которые школы не раскрывали (о количестве учеников в разных классах и программах обучения), группа студентов провела исследования, выборочно изучив отдельные классы и программы, и подготовила ценный отчет. Студенческие клубы выполняли новую работу по организации выпускников примерно за 20 % от суммы, которую пришлось бы потратить в случае использования постоянного административного работника. Участвуя в этих мероприятиях, лучшие студенты Твенте осознанно и целенаправленно следили за работой друг друга, открывая новые таланты в своих рядах.

* * *

В 1995 году ничто в Твенте не напоминает о том маргинальном положении, которое он занимал в 1980 году. Число студентов выросло с 2900 человек в 1980 году до более чем 7300 – десятилетие спустя. Количество присваиваемых магистерских степеней увеличилось с менее чем 200 в год до более чем 600 – в 1990 году, а затем и 1000 – в 1995 году. Число подготовленных учащихся возросло с 300 человек в 1990 году до более 600 – в 1995 году, а присвоенных докторских степеней с 14 до 87 в год за пятнадцатилетний период. В 1980-х численность преподавателей увеличилась вдвое – с примерно 500 до более чем 1000. Численность вспомогательного исследовательского персонала выросла примерно до 600 человек. Факультетская структура, которая дала рождение новым междисциплинарным и дисциплинарным программам, включала десять основных элементов: шесть относящихся к научной сфере (три изначальных – механический, электротехнический и химико-технологический – были дополнены прикладной физикой, прикладной математикой и информатикой), и еще четыре – деловое администрирование/ менеджмент, государственное и муниципальное управление и публичная политика, педагогика и педагогические технологии и факультет «философии, техники и общества», на котором обучалось всего около 60 студентов. К крупным факультетам с 500 студентами относились три первых технических и информатика, а затем присоединились менеджемент и государственное и муниципальное управление, ставшие двумя из трех крупнейших – с 1300 и 800 студентами соответственно. Когда Франс А. Ван Фухт, глава Центра по изучению политики в области высшего образования, в 1996 году был избран ректором, Твенте уже был готов к тому, чтобы принять в качестве ректора специалиста из области социальных наук.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Факультеты, отделения и исследовательские центры в Твенте вместе или по отдельности реализуют в своей деятельности проработанную идею предпринимательского университета. Располагаясь в одном университетском городе, они концептуально группируются вокруг решения двух основных задач. Они участвуют в междисциплинарных, межфакультетских и межуниверситетских программах, поддерживают связи с внешними государственными и частными предприятиями, проводят гибкую политику, получая из таких источников около четверти объема своего нераспределенного бюджета. Они представляют собой своего рода университеты в миниатюре и служат важными звеньями в интерактивной цепи образующих элементов.

В 1996 году Университет Твенте мог с полным правом утверждать, что за более чем 15 лет он «превратил проблемы в возможности». Он мог вполне обоснованно заявлять, что предпринимательский подход и гибкость в работе будут и в дальнейшем определять характер его деятельности. Как выяснилось, отсутствие всеохватности дает важные преимущества: гораздо проще достичь согласия относительно того, на чем следует сфокусироваться и развитию каких направлений оказывать особое содействие. Твенте с его слаборазвитыми факультетами гуманитарных и общественных наук был менее политизированным, чем голландские многопрофильные университеты, которые на протяжении четверти века раздирали культурные войны. Когда во всем институте господствует инженерный образ мысли, учебное заведение вполне может избрать чисто деловой подход, получивший признание и у социологов. Этот подход предполагал готовность экспериментировать с изменениями, которые могли способствовать усилению учебного заведения.

Но встать на путь предпринимательства и инновационного развития в университете не так-то просто, особенно если он находится в стране, где до недавнего времени установленные государством нормы применялись ко всем университетам, гарантируя определенную защищенность. Эти нормы сформировались внутри более широкого контекста национальных ценностей, где придавалось особое значение индивидуальному и групповому равенству и осуждалась острая конкурентная борьба. Путь, избранный Твенте, как стало ясно к середине 1990-х годов, исключал для него возможность спокойной жизни. Этот путь предусматривал предъявление серьезных требований к организации, в том числе наличие способности развивать новые структуры и ориентации, которые сочетают достоинства современных успешных программ с достоинствами старых, благополучно перешедших на новый этап развития. И несмотря на предпринимательский подход, в Твенте по-прежнему прослеживалось влияние прошлых эпох. По словам одного администратора, говорившего об этапах развития университетов в Европе, «профессорский» университет сорокалетней давности после 1968 года был частично заменен «участвующим университетом», который затем частично сменился «управленческим университетом». Перемены никогда не принимали форму переворота; все три категории продолжают существовать в нынешней структуре, еще больше усложняя и запутывая ее институциональный характер.

Но каким бы трудным ни был предпринимательский путь, особенно в борьбе с традиционными ценностями коллегиальности и участия, всякое возвращение к status quo ante было исключено. Не пойдя по пути предпринимательства, Твенте остался бы маргинальным и уязвимым. Но за прошедшие полтора десятилетия он серьезно укрепил свои позиции по многим направлениям. Предпринимательские качества университета помогли ему обратиться к промышленности, к научным исследованиям и получению ученых степеней. Он стал «менее зависимым от Гааги», «одним из тех мест, где развитие не стоит на месте». Он распространил полезные формы организации в других университетах Нидерландов, в других странах Европы и даже развивающихся странах. Когда в середине 1990-х в Европе начали создаваться альянсы прогрессивных университетов, Твенте стал главным участником этого процесса. В 1996 году новый Европейский консорциум инновационных университетов провел свою первую встречу именно в Твенте.

Если оценивать прошлое с точки зрения конца 1990-х годов, рывок Твенте в 1980-х перенес его на передний край метаморфоз, которые рано или поздно должны были произойти с голландскими университетами. Каждому из них предстояло научиться заявлять о своем институциональном «я», которое должно было подтолкнуть к развитию дифференциации, избирательности и конкуренции. В начале 1996 года в разделе «Точка зрения» лондонской «Times Higher Education Supplement» [THES, May 24, 1996] ректор старейшего и знаменитейшего голландского учебного заведения – Университета Лейдена отметил, что университетам страны пора «покончить с голландской политикой единообразия», что проработанное до малейших деталей законодательство и государственное финансирование в зависимости от числа студентов «превратили голландское университетское образование в серую массу. Как в прокрустовом ложе, все удлинялось или урезалось до одного размера. В итоге может сложиться ситуация, когда правительство будет отчаянно пытаться содержать 13 одинаковых университетов за минимальные средства». Его собственный университет, заметил ректор, теперь пытается «вырваться из смирительной рубашки равенства». Для этого, утверждал он, Лейдену нужно отбросить все заурядное, выбирая среди направлений деятельности с учетом ограниченных средств; ему необходимо выработать четкие высокие требования и набирать меньше студентов. «К счастью», государство теперь помогает «университету с амбициями», и даже «министр осознал, что нужно стимулировать дифференциацию и избирательность в обучении с учетом исследований, проводимых университетами». Ректор второго старейшего учебного заведения – Университета Утрехта высказал сходную точку зрения, отметив, что дифференциация и избирательность подстегнут конкуренцию, которая пойдет только на пользу [Science, 1996, р. 693]. Когда голландские университеты осознают, что у них нет денег и инфраструктуры для удовлетворения постоянно растущих запросов, предпринимательство может стать более характерной чертой их деятельности.

Работа Твенте по трансформации своего характера может послужить уроком, показывающим возможные направления изменений в современных университетах. Твенте является прекрасной иллюстрацией практического воплощения элементов, отмеченных в этом исследовании. Четкое представление о себе в будущем, усиленное административное ядро, база дискреционного финансирования нашли свое организационное выражение в расширенной периферии развития и стимулируемом академическом оплоте. Базовые университетские подразделения стали непохожими на базовые подразделения на факультетах и отделениях традиционных университетов. Если в начале 1980-х усиленное административное ядро служило подстегивающим элементом, то 15 лет спустя важнейшими чертами измененного института стали расширенная периферия и стимулируемый оплот. Надежную основу трансформации Твенте составляет его инфраструктура предпринимательских единиц.

IV. Феномен Стратклайда: организационное закрепление полезного обучения в Шотландии

В 1996 году Университет Стратклайда отметил свое двухсотлетие под лозунгом «200 лет полезного обучения». За этим утверждением стоит долгий эволюционный путь, приведший к обретению университетского статуса в раскаленной атмосфере 1960-х. Путь, избранный ранее, представлял собой не классическое образование и пасторальные картины, а практическое обучение в городских мастерских. Никто здесь не пытался подражать Оксфорду или Кембриджу, не жаждал статуса старого шотландского университета и даже не пытался клонировать британский гражданский университет XIX века. Вместо этого ремесленное училище со временем превратилось в технический колледж, который затем уже стал техническим университетом. Развитие шло по пути сравнительно низкого статуса, из-за чего этот институт на протяжении почти двух столетий находился за пределами британской университетской системы. Его особый путь без труда получил бы признание в континентальной Европе, где технические университеты не были большой редкостью, но в Британии признания пришлось ждать слишком долго.

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

Вначале был Джон Андерсон, известный шотландский профессор, который, испытывая неприязнь к преподавателям и студентам традиционной школы из своего Университета Глазго, завещал свои деньги на создание учебного заведения, которое должно было обучать студентов практической направленности различным ремеслам. Андерсон и институт, созданный в память о нем, ознаменовали собой начало популярного, хотя и маргинального образовательного движения. Эрик Эшби возводит истоки «ремесленных училищ – одного из величайших просветительских движений в британской истории – к лекциям “без мантии” (открытым для публики), читавшимся ворчливым и эксцентричным Джоном Андерсоном» [Ashby, 1958, р. 51], который на протяжении трех десятилетий работал профессором натурфилософии в Университете Глазго, втором по величине из четырех старых университетов Шотландии. Выражая презрение к своим коллегам по университету, Андерсон читал лекции многочисленным «садовникам, художникам, лавочникам, носильщикам, литейщикам, переплетчикам, парикмахерам, портным, гончарам, стеклодувам, оружейным мастерам, граверам, пивоварам и токарям» [Kelly, 1957]. Несколько лет спустя после создания и начала работы нового института некий Джордж Биркбек, профессор, близкий по духу Андерсону, тоже стал часто читать бесплатные лекции для рабочих и после переезда в Лондон использовал свой опыт в Глазго для создания Ремесленного училища Лондона – предшественника современного Колледжа Биркбека, который сегодня является крупным центром дальнейшего образования [Ashby, 1958, р. 51–52]. Ремесленные училища составили масштабное просветительское движение, но они имели очень слабые позиции в британской системе образования. Даже несмотря на то что они заложили основы ряда учебных заведений, которые со временем выросли из ремесленных в технические, из училищ в колледжи и университеты, «в границах своего поколения они не смогли привнести технологию в формальную систему образования» [Ibid., р. 53].

Новое Андерсоновское училище «без мантий», созданное в 1796 году на небольшие частные средства, располагалось в центре Глазго, этой «мастерской» Шотландии, и готовило работников для новых отраслей тогдашней промышленности, в особенности текстильной, судостроительной и металлообрабатывающей, а также, естественно, «пивоваренной и винокуренной» [Butt, 1996, р. 46]. Несколько раз сменив название и месторасположение в XIX веке, Андерсоновское училище выбрало профессионально-технический профиль. К 1990 году в британском высшем образовании существовало всего несколько признанных профессионально-технических учебных заведений.

Классификация, предложенная Эшби, помогает увидеть своеобразие технических учебных заведений в XIX–XX веках. В своем классическом исследовании влияния научной революции на британские университеты Эшби выделил четыре основных типа традиционных европейских университетов: 1) научный и учебный центр, олицетворяемый Берлином; 2) организация для обучения богословию, медицине и праву, как в старой болонской модели; 3) «питомник джентльменов, государственных деятелей и администраторов», по образцу Оксфорда и Кембриджа; 4) «колледж для технических специалистов», как в Цюрихе [Ashby, 1958] (цит. по: [Sanderson, 1975, р. 22–23]). Предшественники нынешнего Университета Стратклайда в XIX веке постепенно стали образцом шотландского технического образования, сопоставимым по значению в северной Британии с учебными заведениями, которые развились в современный Имперский колледж науки и техники на юге и Манчестерский институт науки и техники на северо-западе Англии. Выпуская множество технических специалистов, Технический колледж Глазго добился немалых успехов в качестве места «полезного обучения» и приобрел известность в конце XIX века благодаря не только связям с промышленностью и торговлей, но и вкладу в развитие империи, так как его выпускники работали в Индии и Африке. За это в 1912 году колледж удостоился титула «королевский», который был присвоен ему Георгом V после поездки в Индию, весьма поразившей его, как гласит предание, «качеством и разносторонностью выпускников Технического колледжа Глазго, работавших на индийских железных дорогах и системах водоснабжения…» [Sanderson, 1975, р. 14; Butt, 1996, р. 105].

Программа обучения в колледже на рубеже веков почти целиком состояла из технических дисциплин. В нем было девять отделений: строительное, машиностроительное, электротехническое, химическое и горное, к которым прибавились отделения сельского хозяйства, архитектуры, кораблестроения и металлургии [Butt, 1996, р. 105]. Столь же прагматичный уклон имели новые специальности, открытые в начале XX века: например, бактериология, которая должна была помочь пищевой и пивоваренной промышленности и службам водоснабжения и канализации, и фармакология – «предмет, в котором нуждались Глазго и Западношотландская ассоциация химиков» [Ibid., р. 106–107]. Во всех этих практических академических отраслях возрастал интерес к исследовательской деятельности, подстегивавшийся в Британии очевидными успехами немцев, французов и американцев в научно-технических исследованиях, которые в немалой степени способствовали экономическому развитию этих стран. Интерес к исследованиям постепенно привел к появлению более сильных преподавателей в таких основных дисциплинах, как химия, физика и математика. Сначала здесь были введены технические предметы, а затем подтянулась и фундаментальная наука.

Более широкая база обучения была признана британской национальной системой со значительным опозданием, только в 1956 году, когда Королевский технический колледж был переименован в Королевский колледж науки и техники (название просуществовало всего несколько лет); в 1964 году колледж приобрел университетский статус, тогда и был создан современный Университет Стратклайда. К этому времени Королевский колледж мог похвастаться тем, что «готовил более 10 % всех технических специалистов университетского уровня и больше всех четырех шотландских университетов вместе взятых» [Ibid., 1996, р. 164]. Ремесленное училище, задуманное чудаковатым профессором из Глазго, стало главным игроком в небольшой нише технических учебных заведений Британии. В начале 1960-х годов огромный вклад училища в развитие Шотландии и всей страны получил высокую оценку Комитета по распределению субсидий университетам (КРСУ) и знаменитого Комитета Роббинса, которые присвоили ему статус университета.

Но в клубе британских старых и новых университетов одни «сидят во главе стола», а другие «питаются объедками». Бизнес и правительство могли испытывать симпатию к техническим учебным заведения, но гранды, взращенные в оксбриджском «питомнике джентльменов, государственных деятелей и администраторов» – самом главном британском типе университета, по Эшби, – считали, что такие учебные заведения не заслуживают большого внимания. Писавший свой труд в 1958–1966 годах, как раз когда Стратклайд обрел статус университета, Эшби проницательно отмечал, что британским университетам было довольно трудно адаптироваться к научной мысли (ведущий британский идеолог университетов кардинал Ньюмен полагал, что исследованиями нужно заниматься в других местах. – А.К.); и им оказалось еще труднее адаптироваться к технической мысли… грубого инженера, простого технолога (сам выбор этих прилагательных весьма красноречив. – А.К.) терпят в университетах, потому что государство и бизнес желают их финансировать. Их терпят, но не ассимилируют, поскольку традиционные преподаватели не желают признавать, что технические специалисты могут внести свой вклад в академическую жизнь. Никто не считает, что технический факультет способен обогатить университет как интеллектуально, так и материально [Ashby, 1958, р. 66].

Таким образом, технический путь – от ремесленного училища до университета – имел как важные достоинства, так и серьезные недостатки. Благодаря ему Стратклайд занял особое место как шотландский институт в небольшом подсекторе британского высшего образования, но при этом он оказался в среде, в которой его отказывались воспринимать всерьез. В Стратклайде не было гуманитарных дисциплин, и он не мог претендовать на предоставление «всестороннего образования». Он не посвящал себя фундаментальным исследованиям и не занимался «наукой ради науки». Наоборот, он был утилитарным до мозга костей. Когда ему было предложено переехать из центра Глазго, ставшего районом трущоб, новый университет начала 1960-х даже отказался от возможности стать университетом «зеленых полей», от этого очевидного преимущества, которым не преминули воспользовались многие новые институты от Суссекса до Уорика, от Эссекса до Йорка. Считалось, что «полезным обучением» должен был заниматься «городской» университет, в который студенты, в том числе и «вечерники», должны были добираться самостоятельно; и в скольких бы городских строениях, старых и новых, он ни располагался, он должен был быть связан с одним главным зданием – физическим центром Королевского колледжа, существующим с 1910-х.

В 1960-1970-х годах Стратклайд прошел через все болезни роста недавно созданного технического университета. Когда он был еще Королевским колледжем, его руководителем стал Сэмюель К. Карран (1959), который в течение долгого времени выполнял функцию первого главы нового университета (1964–1980). Выдающийся ядерный физик, во время и по окончании войны активно занимавшийся ядерной физикой в Британии и Соединенных Штатах, он развернул борьбу за получение университетского статуса. После обретения этого статуса в университет также был включен соседний шотландский Колледж коммерции. Было введено обучение бизнесу и новым языкам; затем началось освоение гуманитарных и общественных наук, открывшее двери для экономики, психологии, политики, государственного и муниципального управления и истории [Butt, 1996, р. 166]. В результате объединения количество учащихся на начальном этапе жизни университета после признания его таковым колебалось на уровне 3000–4000 человек – немалая цифра для страны, где историческая любовь к небольшим университетам побуждала реформаторов 1960-х годов планировать создание новых университетов с 2000–4000 студентами.

1960-е – начало 1970-х годов были периодом оптимистического роста в британском высшем образовании. Хотя сотрудники Стратклайда имели веские основания полагать, что КРСУ им недоплачивает, так как они получали меньше, чем новые университеты «зеленых полей», запущенные тогда же, финансирование во всех технических областях существенно увеличилось. В 1960–1980 годах ежегодный доход университета вырос с 1 миллиона до более чем 20 миллионов фунтов, а основные фонды – с 2,6 миллионов до 34 миллионов. Кроме того, существенно выросли занимаемые земельные площади – с 45 до 400 акров – и количество мест для проживания студентов – с 40 до 1200. Доходы от исследовательских контрактов возросли с жалких 24 000 до внушительных 3 миллионов фунтов в год [Ibid., р. 194]. Увеличилось число преподавателей по всем традиционным техническим специальностям: машиностроению, гражданскому строительству, электротехнике и даже горному делу; возникли новые гибриды, вроде биоинженерии – области, которая располагалась на пересечении наук о жизни, физических наук, медицины и инженерии. Позднее в этом растущем гибриде Стратклайд создал высококлассное отделение последипломного обучения с широкими международными связями, где имелась достойного уровня больница и велась работа по созданию искусственных органов – область широчайшего применения.

Поскольку университет стремился стать разносторонним, уделяя больше внимания предметам, которые не имели отношения к собственно науке и технике, факультеты бизнеса и гуманитарных и общественных наук выпускали около 40 % всех студентов [Ibid., р. 189]. Школа бизнеса развила необычайную активность, введя программы МВА и повышения квалификации руководителей, из которых затем выросла Школа последипломного обучения в бизнесе, занимавшаяся подготовкой тех, кто уже имел высшее образование. Это стало важным организационным каналом сближения с бизнесом, который позднее будет рассмотрен нами в качестве составляющей периферии развития университета в 1980-1990-х. Еще одно направление развития, также берущее свое начало в 1970-х, оказало значительное влияние на характер Стратклайда в его более поздние предпринимательские годы: исследования фармацевтической химии под руководством профессора Джона Стенлейка привели к созданию необычайно успешного мышечного релаксанта, атракуриума, оказавшегося – после того как он был запатентован университетом и выведен на рынок фармацевтической компанией Wellcome, – важным источником дохода не только для изобретателя и его исследовательской группы, но и для всего университета. Благодаря атракуриуму университет открыл, что лицензионные отчисления могут быть важным источником дохода.

В конце 1970-х Стратклайд был старым и молодым одновременно: старым, потому что его шотландская родословная восходит к 1796 году, а молодым, потому что свой статус университета он получил всего пятнадцать лет назад. Старость обеспечивала наличие традиций и глубоких корней в шотландском образовании; новизна делала его пятым университетом Шотландии, но в свою очередь требовала от него соответствия традиционным критериям качества, а также новых достижений. Мог ли Стратклайд когда-либо встать в один ряд с Эдинбургом (1583), Глазго (1451), Сент-Эндрюсом (1411) и Абердином (1495), августейшими шотландскими университетами, освященными веками? Мог ли он сравниться с Лондоном и Манчестером в качестве центра высокой науки и технологий? Если Британия взяла бы курс на построение «таблицы лиг», рейтингов университетов в американском духе, которые появились только десятилетие спустя, какое место в этой таблице занял бы Стратклайд? Скорее всего, в нижней ее части, потому что национальные «оценочные» группы состояли бы из представителей университетов – специалистов в области традиционных дисциплин, не особенно увлекающихся полезным знанием. Что должен был сделать Стратклайд с наступлением трудных времен – сокращением бюджета со стороны национального правительства, – когда его главный финансовый покровитель заявил, что денег у него больше нет и что университету придется «повышать эффективность» (политический эвфемизм для сокращения удельных затрат)? Что под этим понималось – повышение соотношения студентов/ преподавателей, больше работы за меньшие деньги, сокращение финансирования исследований и неизменное положение во втором или третьем ряду?

Как уже отмечалось в связи с Уориком, в начале 1980-х, при консервативном правительстве Тэтчер, которое пришло к власти в 1979 году, вся британская система высшего образования пережила сокращение бюджетов. Но такая политика начала проводиться еще в 1970-х, при предшествующем лейбористском правительстве: например, университеты больше не получали финансирование за своих многочисленных иностранных студентов, которые должны были сами полностью оплачивать свое обучение. Но с 1980 года финансирование заметно уменьшилось, начиная с общего сокращения примерно на 17 % – суммы, которая могла распределяться (и действительно распределялась) КРСУ между университетами крайне неравномерно. Что же должен был делать этот странно устроенный новый университет в ситуации, когда земля под ним зашаталась? Ответ Стратклайда был исчерпывающим и сравнительно быстрым. В 1980–1995 годах институт пережил глубокую трансформацию, став значимым – возможно, самым значимым среди шотландских университетов – примером саморегулируемого университета. Как и в случае с Уориком и Твенте, его сложная институциональная история прекрасно выстраивается вокруг пяти элементов, выделенных нами в качестве общих черт трансформации.

ТРАНСФОРМАЦИЯ 1980–1995 ГОДОВ

Главное место среди элементов трансформации занимает усиленное административное ядро. Первым значительным шагом, сделанным Стратклайдом в 1980–1981 годах, было назначение его главой целеустремленного вице-канцлера, который взялся изменить подход к принятию решений университетом. Грэм Хиллз, выпускник Брикбека, сначала работал преподавателем химии в Имперском колледже Лондона, а затем 18 лет (1962–1980) прослужил профессором и администратором в Университете Саутгемптона, будучи деканом факультета точных и естественных наук и заместителем вице-канцлера [Butts, 1996, р. 196]. Там он занимался налаживанием отношений между университетом и бизнесом, особенно повышением полезности научно-исследовательских институтов, которые должны были помочь в преодолении разрыва между ними, и вопросами усиления контроля в финансовых делах в случае проведения бюджетной деволюции[1]1
  Деволюция – практика делегирования полномочий (в данном случае – бюджетных) от центральных или вышестоящих органов нижестоящим. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]. Налаживание связей с бизнесом и руководство финансовой деволюцией были основными заботами нового главы университета, причем эти проблемы заметно обострились в результате угрозы серьезного сокращения государственного финансирования.

Хиллз взялся за проведение ряда серьезных организационных изменений, которые помогли бы университету (а на самом деле – заставили его) улучшить способ «распределения и перераспределения своих ресурсов» [Hills, 1981]. Исходя из того что решения в университетах лучше всего принимать на локальном уровне, была выдвинута идея бюджетной деволюции. Но для каких подразделений? Требовались более крупные университетские образования, чем отделения, и даже более крупные, чем девять школ, в которые были организованы тогда отделения. Первым шагом стала консолидация отделений и школ в четыре основных отделения: естественных наук, инженерного дела, бизнеса и искусств и общественных наук, а затем деволюция бюджета к этим четырем подразделениям, каждое из которых должно было возглавляться деканом с расширенными полномочиями. Вторым важным шагом, на который ушло несколько лет, был поиск централизующих средств, способных объединить четыре основных сектора. Здесь изменениям в бюджете и организации предстояло идти рука об руку. Бюджетный механизм должен был изымать часть денег у этих четырех факультетов: для проведения в жизнь общих институциональных интересов центром был создан «стратегический фонд». Но какой должна была быть природа центра, заботящегося об интересах университета? Этот вопрос волновал всех.

Как и в большинстве других британских университетов того времени, исторический центр в Стратклайде был довольно слабым; общее руководство распределялось между множеством комитетов, которые возникали в течениие долгого времени в качестве продуктов ученого совета, управляющего совета (court) и администрации. По словам историка университета Джона Батта, за общие интересы университета отвечали тогда более 50 центральных комитетов. За этой управленческой распыленностью стояла некоторая размытость цели. Наиболее четким видением обладал тогда комитет по планированию, состоявший примерно из 20 членов, ответственный перед ученым советом и включающий преимущественно избранных членов совета и девятерых деканов. Потребовалось почти десять лет постепенных изменений, чтобы существенно уменьшить роль традиционной системы комитетов и заменить ее структурой, которая сохраняла привычные реактивные функции управляющего совета и ученого совета как двух высших формально ответственных единиц, а также наделяла центр активными управленческими полномочиями, с самого начала сделав его неким подобием «правительства» или «центрального комитета». Первым шагом стало сокращение размеров громоздкого комитета по планированию: количество деканов было сокращено с девяти до четырех человек, представительство ученого совета также могло быть сокращено, и принимать в нем участие могли, кроме того, один или два рядовых члена правления. Вторым шагом было преобразование комитета по планированию в комитет по общей политике, членами которого стали представители администрации, ученого совета и правления. Этот комитет столкнулся с серьезными трудностями: десятилетие спустя, в 1996 году, преподаватели и администраторы во время интервью вспоминали, что его работа часто блокировалась «вояками», готовыми накладывать вето на неприятные вопросы. Нужно было создавать что-то другое.