Текст книги "Власть. Новый социальный анализ"

Хотя экономические мотивы сыграли большую роль в распространении Реформации, сами по себе они, конечно, не объясняют ее в полной мере, поскольку они присутствовали столетиями. Многие императоры пытались сопротивляться папе; то же самое делали и другие суверены, например Генрих II или английский король Иоанн. Однако их попытки считались злонамеренными, а потому и терпели поражение. Только после того, как папство само долгое время злоупотребляло своими традиционными полномочиями, что привело к моральному бунту, успешное сопротивление действительно стало возможным.

Подъем и падение папской власти стоит изучить каждому, кто желает понять процесс завоевания власти пропагандой. Недостаточно сказать, что люди были тогда суеверны и верили во власть ключей от неба. На протяжении всего Средневековья возникали ереси, которые могли бы распространиться подобно протестантизму, если бы папы в целом не пользовались уважением. И без ересей светские правители предпринимали ожесточенные попытки удержать церковь в подчинении государству, но на Западе они потерпели поражение, в отличие от Востока. И на то было несколько причин.

Во-первых, папство не было наследуемым, а потому не страдало от засилья устойчивого меньшинства, в отличие от светских королевств. Человек не мог достичь высокого положения в церкви иначе, как путем благочестия, обучения или государственного мастерства; соответственно, большинство пап были людьми, стоящими гораздо выше среднего уровня по одному или нескольким из этих качеств. Светские суверены иногда действительно обладали многими способностями, но часто и не обладали; кроме того, они, в отличие от церковников, не имели подготовки, позволявшей держать в узде свои страсти. Короли снова и снова попадали в затруднительное положение из-за желания развестись с супругами, а потому оказывались во власти папы, поскольку развод оставался в ведомстве церкви. Иногда они пытались справиться с этим затруднением на манер Генриха VIII, однако в этом случае их подданные приходили в ужас, вассалы освобождались от клятвы верности, и в конечном счете они были вынуждены либо подчиниться, либо пасть.

Еще одна сильная сторона папства заключалась в его безличной преемственности. В состязании с Фридрихом II удивляет то, насколько мало для этой борьбы означала смерть того или иного папы. Существовало вероучение и традиция государственного управления, которой короли не могли противопоставить ничего столь же крепкого. Только благодаря подъему национализма светские правительства приобрели сравнимую степень преемственности или устойчивости целей.

В XI, XII и XIII веках короли, как правило, были невежественными, тогда как большинство пап – учеными и хорошо осведомленными. Кроме того, короли были привязаны к феодальной системе, которая оставалась неуклюжей, постоянно грозила анархией и враждовала с новыми экономическими силами. В целом на протяжении этих столетий церковь представляла более высокий уровень цивилизованности, нежели государство.

Но самой сильной стороной церкви было внушаемое ею моральное благоговение. В качестве своего рода морального капитала она унаследовала славу тех преследований, которым подвергалась в прошлом. Ее победы, как мы уже отметили, связывались с внедрением целибата, причем средневековому сознанию безбрачие представлялось чем-то весьма впечатляющим. Очень многие церковники, включая также и некоторых пап, терпели значительные лишения, но не поступились принципами. Обычным людям было ясно, что в мире всеобщего разбоя, распущенности и эгоизма возвышающиеся над всеми остальными церковные сановники порой действительно жили ради безличных целей, преследуя которые они добровольно пожертвовали своим личным счастьем. В последующие столетия люди, отличавшиеся безусловной святостью, такие как Гильдебранд, св. Бернард и св. Франциск, неизменно поражали общественное мнение, предупреждая бесчестье, которое могло бы проистекать из проступков других.

Однако для организации с идеальными целями, а потому и с предлогом, извиняющим властолюбие, репутация высшей добродетели опасна, и в долгосрочной перспективе она, несомненно, создает высшие образцы исключительной бесцеремонности и безжалостности. Церковь проповедовала презрение к мирским вещам, и тем самым добилась господства над монархами. Монахи нищенствующего ордена принимали обет нестяжания, который настолько впечатлил мир, что они смогли нарастить и так уже безмерные богатства церкви. Св. Франциск, проповедуя братскую любовь, вызвал энтузиазм, необходимый для успешного ведения долгой и жестокой войны. В конечном счете во времена Ренессанса церковь утратила все свои моральные цели, которым она была обязана богатством и властью, и для возрождения понадобилось потрясение Реформации.

Все это неизбежно во всех случаях, когда высшая добродетель используется в качестве средства достижения организацией тиранической власти.

Если не считать внешнего завоевания, крах традиционной власти всегда является следствием злоупотребления ею людьми, которые полагают, как считал Макиавелли, что ее владычество над умами людей слишком крепко, чтобы оно могло поколебаться вследствие совершения даже тяжелейших преступлений.

В современных США почтение, с которым греки относились к своим оракулам, а средневековые люди – к папе, полагается оказывать Верховному суду. Те, кто изучали функционирование американской Конституции, знают, что Верховный суд – часть сил, участвующих в защите плутократии. Однако из числа тех людей, которым это известно, некоторые сами стоят на стороне плутократии, а потому не делают ничего, чтобы ослабить традиционное почитание Верховного суда, тогда как другие не имеют никакого веса в глазах обычных мирных граждан, поскольку их обвиняют в том, что они бунтовщики и большевики. Понадобится большая партийная работа вполне открытого типа, прежде чем появится новый Лютер, способный успешно атаковать авторитет официальных толкователей Конституции.

Военное поражение влияет на теологическую власть в гораздо меньшей степени, чем на светскую. Верно то, что Россия и Турция после Первой мировой перенесли не только политическую, но также и теологическую революцию, однако в обеих странах традиционная религия была тесно связана с государством. Наиболее важным примером теологического сохранения вопреки военному поражению является победа церкви над варварами в V веке. Св. Августин в своем «Граде Божьем», написанном под впечатлением от разграбления Рима, объяснял, что временная власть не обещана истинно верующему, а потому ее не стоит ждать от ортодоксии. Сохранявшиеся в пределах империи язычники утверждали, что уничтожение Рима стало ему наказанием за забвение богов, однако, несмотря на правдоподобие такого утверждения, оно не смогло завоевать общей поддержки; среди захватчиков верх взяла высшая цивилизация завоеванных, а потому победители приняли христианскую веру. Таким образом, при посредничестве церкви влияние Рима сохранилось среди варваров, ни один из которых до Гитлера не мог отбросить традицию древней культуры.

5
Царская и королевская власть

Происхождение царей, как и священников, является доисторическим, и о ранних стадиях царской власти можно лишь строить догадки на основе того, что все еще наблюдается среди наиболее отсталых дикарей. Когда этот институт получает полное развитие, но еще не начал клониться к упадку, царь – человек, который ведет свое племя или нацию на войну, который принимает решение об объявлении войны или мира; наконец, часто, хотя и не всегда, он принимает законы и управляет правосудием. Его право на трон обычно в большей или меньшей мере наследственное. Кроме того, он – священен: если сам он и не бог, то по крайней мере помазанник божий.

Однако царская власть такого типа предполагает длительную эволюцию правления, и к тому же сообщество, которое должно быть организовано в гораздо большей степени, чем у дикарей. Даже вождь дикарского племени, каким его представляют большинство европейцев, в действительно примитивных обществах не встречается. Человек, которого мы считаем вождем, может обладать только религиозными или церемониальными функциями; порой его задача, как у лорда-мэра, ограничивается устраиванием званых обедов. В некоторых случаях он объявляет войну, но сам не принимает участие в боевых действиях, поскольку он слишком сакрален. В других – его «мана» такова, что ни один подданный не может на него смотреть, что в значительной части ограничивает его возможность участвовать в общественных делах. Он не может принимать законы, поскольку они определяются обычаем; он не нужен для управления, поскольку в небольшом сообществе наказание применяется соседями провинившихся по их собственному почину. В некоторых диких сообществах есть по два вождя, один секулярный, а один религиозный, подобно сегуну и микадо в старой Японии, но это не то же самое, что император и папа, поскольку у религиозного вождя обычно есть лишь церемониальная власть. В целом у примитивных дикарей столь многое решается обычаем и столь малое – формальным правлением, что на самом деле те выделяющиеся из толпы люди, которых европейцы называют вождями, на самом деле обладают лишь начатками действительной царской власти[17]17
  Об этом см. в: Rivers, Social Organization.


[Закрыть].

Миграция и внешнее вторжение – мощные силы, разрушающие обычай, а потому и создающие необходимость в правительстве. На самом нижнем уровне цивилизации, на котором можно встретить правителей, достойных называться царями, царская семья часто имеет чужеземное происхождение, и первоначально она завоевала уважение благодаря своему безусловному превосходству, как бы оно ни определялось. Но антропологи спорят, является ли эта стадия в эволюции монархии обычной или же редкой.

Ясно то, что война, должно быть, сыграла значительную роль в увеличении власти царей, поскольку на войне необходимость единого командования очевидна. Сделать монархию наследственной – простейший способ предупреждения проблем спорного преемничества; даже царь, обладающий правом назначать преемника, почти наверняка выберет преемника из собственной семьи. Однако династии не могут быть вечными, и каждая царская семья начинается с узурпатора или иностранного завоевателя. Обычно религия легитимирует новую семью той или иной традиционной церемонией. Священнической власти такие ситуации на руку, поскольку она становится важнейшей опорой царскому престижу. «Без епископа нет короля», – сказал Карл I, причем эта максима в том или ином отношении применима ко всем эпохам, когда вообще существовали цари и короли. Положение царя амбициозным людям представляется настолько желаемым, что только мощные религиозные санкции заставят их отказаться от надежды заполучить его для самих себя.

На каком бы этапе примитивный вождь ни превратился в царя, каким мы знаем его по истории, этот процесс был полностью завершен в Египте и Вавилоне на самом раннем этапе, зафиксированном в исторических источниках. Считается, что пирамида Хеопса была построена около 3000 года до н. э., но ее было бы невозможно создать без монарха, обладающего огромной властью над своими подданными. В тот же период в Месопотамии было много царей, но ни один из них не обладал территорией, сравнимой с египетской. Впрочем, в своих царствах они были полноправными правителями. К концу третьего тысячелетия правил великий царь Хаммурапи (2123–2081 до н. э.), который делал все то, что должен делать царь. Более всего он известен своим сводом законов, который был дан ему богом-солнцем, этот свод показывает, что он добился того, что осталось недоступным для средневековых монархов, а именно подчинил церковные суды гражданским. Патриотические поэты прославляли его завоевания своими песнями:

 
Навеки показал он свою мощь,
Могучий воин, Хаммурапи, царь.
Врага поправший, как буря в битве.
Сметя чужие земли, завершил войну,
Остановил он бунт и уничтожил,
Как кукол глиняных злодеев, разверз он кручи
Неподвластных гор.
 

Он сам зафиксировал свои подвиги в обустройстве систем орошения: «Когда Ану и Энлиль [бог и богиня] отдали мне земли Шумера и Аккада, чтобы править ими, и доверили мне скипетр, я проложил канал „Хаммурапи-изобилие-народа“, который несет воду к землям Шумера и Аккада. Рассеянный люд Шумера и Аккада я собрал, дав им воду и пастбища; я пас их в изобилии и полноте, и расселил по мирным поселениям».

Царская власть – институт, который достиг своих крайних пределов развития в Египте во времена пирамиды Хеопса и в Месопотамии в период правления Хаммурапи. Позже у царей бывали и более крупные территории, но ни один из них не обладал столь же полной властью над своими царствами. Власть египетских и вавилонских царей была оборвана лишь внешним завоеванием, но не внутренним восстанием. Они, конечно, не могли позволить себе ссоры со священниками, поскольку покорность подданных зависела от религиозного значения монархии; но во всем остальном их власть была поистине безграничной.

Греки в большинстве городов избавились от своих царей как политических правителей в начале исторического периода или незадолго до него. Римские цари приходятся на доисторический период, причем римляне на протяжении всей своей истории питали устойчивое отвращение к самому титулу царя. На Западе римский император никогда не был монархом в полном смысле этого слова. Происхождение его власти было внеправовым, то есть он всегда зависел от армии. Перед гражданами он мог объявлять себя богом, но для солдат он оставался попросту полководцем, который выдавал или не выдавал им достойное жалованье. Если не считать кратких периодов, империя не была наследственной. Реальная власть всегда оставалась за армией, так что император был лишь ее временным назначенцем.

Вторжение варваров снова установило монархию, но уже другую. Новые короли были вождями германских племен, их власть не была абсолютной, но зависела от поддержки совета старейшин или ближайшего круга родственников. Когда германское племя завоевывало римскую провинцию, вождь его становился королем, однако его ближайшие соратники становились знатью, обладавшей определенной независимостью от короля. Так возникла феодальная система, в которой все монархи Западной Европы были вынуждены считаться с непокорными баронами.

Впоследствии монархия оставалась слабой, пока она не смогла присвоить лучшие качества и церкви, и феодальной знати. Причины ослабления церкви мы уже рассмотрели. Знать в Англии и Франции была ослаблена в борьбе с королем, поскольку она была препятствием для упорядочения управления. В Германии ее лидеры превратились в мелких королей, так что Германия оказалась в милости у Франции. В Польше аристократическая анархия продержалась вплоть до разделения Польши. В Англии и Франции после Столетней войны и Войны роз обычные граждане были вынуждены положиться на сильного короля. Эдвард IV смог добиться побед благодаря помощи лондонского Сити, из которого он даже выбрал свою королеву. Людовик XI, враг феодальной аристократии, был другом высшей буржуазии, которая помогла ему в борьбе против знати, тогда как он сам помог ей поставить на место ремесленников. «Он правил как крупный капиталист», – таков официальный вердикт, вынесенный «Encyclopaedia Britannica».

Монархи периода Возрождения обладали одним важным преимуществом, если сравнивать с прежними королями, вступавшими в конфликт с церковью, а именно: образование более не было монополией церковников. Помощь светских юристов оказалась бесценной в создании новой монархии.

Новые монархии в Англии, Франции и Испании стояли выше церкви и выше аристократии. Их власть зависела от поддержки двух растущих сил – национализма и торговли: пока монархии казались двум этим силам полезными, они оставались сильными, однако, когда это условие не удовлетворялось, случались революции. Тюдоры были в обоих отношениях безупречны, однако Стюарты мешали торговле монополиями, предоставляемыми придворным, что заставило Англию плестись сначала за Испанией, а потом Францией. Французская монархия благоволила торговле и укрепляла национальную власть вплоть до режима Кольбера. После этого отмена Нантского эдикта, несколько разрушительных войн, непомерное налогообложение и освобождение духовенства и знати от финансового бремени – все это обратило торговлю и национализм против короля, в конечном счете приведя к Революции. Испания сумела избежать этого за счет завоевания Нового Света; однако восстания в испанском Новом Свете сами в основном были направлены на то, чтобы получить возможность торговать с Англией и Соединенными Штатами.

Торговля, хотя она и поддержала королей в борьбе с феодальной анархией, всегда, когда чувствовала себя достаточной сильной, была республиканской. Так было в античности, на севере Италии, в городах Ганзы в Средние века и Голландии в эпоху ее расцвета. Поэтому союз королей и торговли всегда оставался неустойчивым. Короли апеллировали к «божественному праву» и пытались по возможности сделать свою власть традиционной или почти религиозной. В этом они добились кое-какого успеха: казнь Карла I показалась святотатством, а не просто обычным преступлением. Во Франции Людовик Святой стал легендарной фигурой, святость которой в какой-то мере распространялась даже на Людовика XV, который все еще был «самым христианским королем». Создав новую придворную аристократию, короли обычно предпочитали ее буржуазии. В Англии высшая аристократия и буржуазия смешались друг с другом, поставив короля с чисто парламентским титулом, у которого уже не было прежних волшебных качеств и величия: например, Георг I уже не мог исцелять от золотухи, в отличие от королевы Анны. Во Франции король взял верх над аристократией, и их головы вместе пали на гильотине.

Союз торговли и национализма, который начал формироваться в Ломбардской лиге во времена Фридриха Барбароссы, постепенно охватил всю Европу, достигнув своего последнего, но при этого самого краткого триумфа в русской Февральской революции. Там, где он завоевывал власть, он обращался против наследственной власти, основанной на земле, сначала в союзе с монархией, но потом и против нее. В конечном счете короли повсюду исчезли или же были сведены до уровня символических фигур. Сегодня национализм и торговля в какой-то мере разошлись; в Италии, Германии и России верх взял национализм. Либеральное движение, начавшееся в Милане в XII веке, себя исчерпало.

Традиционная власть, если она не разрушается изнутри, почти всегда проходит определенное развитие. Подкрепляясь внушаемым ею почитанием, она становится безразличной к общему одобрению, поскольку считает, что никогда его не утратит. Своей праздностью, безумием или жестокостью она постепенно порождает в людях скепсис к ее претензиям на божественный авторитет. Поскольку у этих претензий нет никакого лучшего источника, помимо привычки, критика, стоит ей только сформироваться, способна легко с ними разделаться. На место старого вероисповедания приходит новое, полезное бунтовщикам; иногда, как в случае Гаити, освободившегося от французов, на место старой веры заступает хаос. Как правило, широкому восстанию умов обязательно предшествует довольно долгий период откровенно дурного правления; причем во многих случаях бунтовщикам удается присвоить старый авторитет, по крайней мере частично. Так, Август поглотил все традиционное достоинство сената; протестанты сохранили почтение к Библии, отвергнув при этом почитание католической церкви; британский парламент постепенно приобрел власть короля, не уничтожая при этом уважения к монархии.

Все это были, однако, лишь ограниченные революции; революции большего масштаба предполагали более существенные трудности. Замена наследственной монархии республиканской формой правления, если она происходила внезапно, обычно приводила к различным потрясениям, поскольку новая конституция не имела никакой власти над умственными привычками людей и соблюдалась в целом лишь в той мере, в какой она согласовывалась с личными интересами. Следовательно, в такой ситуации амбициозные люди желают стать диктаторами и могут отказаться от такого желания лишь после ряда неудач. Если же таких неудач не было, республиканская конституция не сможет приобрести той власти над мыслями людей, что необходима для стабильности. США – едва ли не единственный пример новой республики, с самого начала оказавшейся устойчивой.

Главное революционное движение нашего времени – атака социализма и коммунизма на экономическую власть частных лиц. Можно ожидать, что в нем мы обнаружим общие качества всех подобных движений, примером которых может быть развитие христианства, протестантизма и политической демократии. Но больше об этом я скажу в следующих главах.