Текст книги "Загадка женского"

Мужчина лет тридцати кажется молодым, в каком-то смысле его личность еще не полностью сформирована, и мы ожидаем, что он правильно распорядится возможностями для развития, которые открывает ему психоанализ. Но женщина примерно того же возраста нередко поражает нас своей психологической закостенелостью и неизменностью… У нее нет пути для дальнейшего развития, словно процесс уже завершен, и на него нельзя повлиять, будто сложный процесс развития, ведущий к женственности, исчерпал все возможности личности… даже когда нам удается избавить ее от страданий, разрешив невротический конфликт[51]51
  Там же. P. 184.


[Закрыть].

Что же он на самом деле описывал? Если осмысливать «зависть к пенису» так, как были переосмыслены другие фрейдистские концепции, в свете наших новых знаний, понимая, что биологическое обоснование Фрейда часто имело культурную основу, ясно видно, что викторианская культура предоставила женщинам кучу причин для зависти: абсолютно те же, по сути, условия, против которых боролись феминистки. Если женщина, которой отказывали в свободе, общественном положении и удовольствиях, свойственных мужчинам, втайне желала все это иметь, хотя бы во сне, она могла пожелать стать мужчиной и обладать единственной вещью, которая безоговорочно отличает мужчин, – пенисом. Конечно, ей пришлось научиться скрывать свою зависть, свой гнев: играть с ребенком, в куклы, в игрушки, ведь ее судьба зависела от того, сможет ли она очаровать мужчину. Но в душе она страдала, ощущая тоску по любви. Если она втайне презирала себя и завидовала тому, чем она не была, она могла притвориться, что любит, или, наоборот, чувствовать рабское обожание, но способна ли она была на свободную любовь, любовь, приносящую радость? Невозможно объяснить зависть женщины к мужчине или ее презрение к самой себе простым неприятием своего полового изъяна, если только вы не считаете женщину существом второго сорта от рождения. Тогда, конечно, ее желание быть равным имеет невротическую природу.

Теперь ясно, что Фрейд никогда не уделял должного внимания развитию «Эго» или «Я», этому «влечению к освоению и контролю окружающей среды, а также самореализации в ней»[52]52
  Thompson. Указ. соч. P. 12 и далее:
  Война 1914–1918 годов еще больше привлекла внимание к влечениям «Эго»… Примерно в этот период в психоанализе возникла и другая идея… которая заключалась в том, что агрессия, как и секс, могла быть важным подавляемым импульсом… Но проблема была в том, чтобы включить эту мысль в теорию инстинктов… В конце концов Фрейд решил это с помощью своей второй теории инстинктов. Агрессия вошла в нее как часть инстинкта смерти. Интересно, что обычная самоуверенность, то есть влечение к овладению, контролю или самопримирению с окружающей средой, Фрейдом сильно не подчеркивалась.


[Закрыть]. Психоаналитики, которые избавились от предвзятости Фрейда и примкнули, изучая человеческую потребность в росте и развитии, к другим бихевиористам, начинают полагать, что это основная человеческая потребность, а вмешательство в нее, с любой стороны, является источником психических расстройств. Сексуальная сторона жизни – лишь только одна из сторон жизни человека. Фрейд, не следует об этом забывать, видел причину неврозов в сексе. Он рассматривал женщин исключительно с точки зрения их сексуальных отношений с мужчинами. Но у его пациенток с сексуальными проблемами, скорее всего, были очень серьезные проблемы, связанные с невозможностью роста, роста недостаточного для полноценной личности, – проблемы незрелого, несформированного «Я». В то время общество, открыто не признавая образование и независимость женщин, не позволяло им в полной мере реализовывать свой потенциал и тянуться к тем интересам и идеалам, которые могли способствовать их росту. Фрейд описал эти недостатки, но смог объяснить их только «завистью к пенису». Женскую зависть к мужчине он считал лишь сексуальным заболеванием. Он видел, что женщинам, которые втайне жаждали быть равными с мужчинами, не нравилось представать лишь объектом любви, и описывал это как факт. Но разве, обозвав женское стремление к равенству «завистью к пенису», он не высказал свое частное мнение, что женщины никогда не смогут быть равными мужчине, как она никогда не сможет примерить пенис?

Фрейда не особенно заботило изменение общества, он скорее беспокоился о том, как помочь мужчине, да и женщине, к нему приспособиться. Так, он рассказывает о незамужней даме средних лет, которую удалось избавить от психического комплекса, мешавшего ей в течение пятнадцати лет найти себя в этой жизни. Избавившись от симптомов, она «погрузилась в водоворот активности с целью развить свои вполне ощутимые таланты и почерпнуть из жизни, пока еще не поздно, толику признания, радости и успеха». Тем не менее она остановилась, когда поняла, что для нее нет места. Поскольку от невротических симптомов она избавилась, с ней стали происходить несчастные случаи: она вывихнула лодыжку, потом ногу, руку. Когда и это было проработано, «ей стало нездоровиться – возникали насморк, боль в горле, гриппозные состояния или приступы ревматизма, пока наконец она не решила смириться с бездействием, и все это прекратилось»[53]53
  Sigmund Freud, «Anxiety and Instinctual Life», in New Introductory Lectures on Psychoanalysis, p. 149 (Зигмунд Фрейд «Тревога и жизнь инстинктами» в книге «Новый вводный курс лекций по психоанализу»).


[Закрыть].

Даже если Фрейд и его современники считали женщин неполноценными в силу данной Богом необратимой природы, современная наука это не подтверждает. Теперь мы понимаем, что эта неполноценность была вызвана недостатком образования и прикованностью к дому. В наши дни, когда равный интеллект у женщин доказан наукой, когда подтверждены их равные способности во всех сферах, кроме тех, где требуется исключительно мышечная сила, теория, откровенно основанная на природной неполноценности женщины, показалась бы нелепой и ханжеской. Но именно она и остается основой фрейдовской теории женщин, несмотря на маску «все дело в сексе», под которой скрываются ее современные разработки.

Поскольку последователи могли видеть женщину лишь в том образе, который определил сам Фрейд, – неполноценную, по-детски беспомощную, без надежды на счастье, если только она не приспособится к роли пассивного объекта мужской любви, – то они хотели помочь женщинам избавиться от подавленной зависти, от невротического желания быть равными. Они хотели помочь им самореализоваться как женщинам, признав свою природную неполноценность.

Но общество, эту неполноценность обозначившее, коренным образом изменилось к тому времени, как последователи Фрейда перенесли в Америку двадцатого века причины и способы лечения состояния, которое Фрейд назвал «завистью к пенису». С учетом новых знаний о культурных процессах и человеческом развитии можно было предположить, что женщины, выросшие с правами, свободами и образованием (чего викторианские женщины были лишены), будут отличаться от женщин, которых пытался лечить Фрейд. И причин завидовать мужчине у них будет гораздо меньше. Однако Фрейд был истолкован по отношению к американкам столь дословно, что концепция «зависть к пенису» загадочным образом зажила собственной жизнью. Складывалось ощущение, что викторианский образ женщины Фрейда стал более реальным, чем настоящая женщина двадцатого века, к которой его применяли. Теорию женственности Фрейда восприняли в Америке так буквально, что разницы между современной женщиной и викторианской просто не видели. Конкретную несправедливость, которую сто лет назад жизнь уготовила женщинам (в сравнении с мужчинами), списывали со счетов как логическое обоснование зависти к пенису. А конкретные возможности, которые жизнь предлагала женщинам сейчас (в сравнении с женщинами того времени), запретили во имя зависти к пенису.

Буквальное применение теории Фрейда можно увидеть в книге «Современные женщины: потерянный пол» психоаналитика Мариньи Фарнхем и социолога Фердинанда Ландберга; книгу до посинения пересказывали в журналах и на курсах по вопросам брака, – пока большинство положений не превратились в устоявшуюся, общепринятую истину. Приравнивая феминизм к зависти к пенису, авторы категорически заявляли:

Феминизм, несмотря на внешнюю значимость своей политической программы и большей части (хотя не всей) социальной, по своей сути был серьезной болезнью… В наши дни основное направление в обучении и развитии женщин… препятствует проявлению как раз тех черт, которые необходимы для достижения сексуального удовольствия: восприимчивости и пассивности, желания без страха или обиды принять зависимость, глубокой духовности и готовности к конечной цели сексуальной жизни – оплодотворению…

Женский организм не в состоянии достичь чувства благополучия мужским путем… Ошибка феминисток заключалась в том, что они пытались поставить женщин на преимущественно мужской путь деяний, сбив с женского пути воспитания потомства…

Психосоциальное правило, которое начинает формироваться, таково: чем более образованна женщина, тем больше вероятность сексуального расстройства, более или менее серьезного. Чем больше расстройств в конкретной группе женщин, тем меньше у них детей… Судьба одарила их преимуществом, которое требовала леди Макбет; они не разделялись по полу не только в сфере деторождения, но и в сфере удовольствия [54]54
  Marynia Farnham and Ferdinand Lundberg, «Modern Woman: The Lost Sex», New York and London, 1947, pp. 142 и далее (Маринья Фарнхем и Фердинанд Ландберг «Современные женщины: потерянный пол»).


[Закрыть].

Таким образом, популяризаторы Фрейда вмуровали ядро его непризнанных традиционных предубеждений в отношении женщин еще глубже в псевдонаучный цемент. Фрейд прекрасно осознавал свою склонность выводить целый ряд умозаключений из одного-единственного факта – метод, конечно, плодотворный и творческий, но, как и палка, он имел два конца, если значение факта было неверно истолковано. Фрейд писал Юнгу в 1909 году:

Ваше предположение, что после моей кончины ошибки мои могут почитаться как святые реликвии, позабавило меня чрезвычайно, но я в это не верю. Напротив, я считаю, что последователи поспешат как можно быстрее снести все, что шатко в моем наследии [55]55
  Ernest Jones. Указ. соч. Vol. II, p. 446.


[Закрыть].

Однако что касается женщин, последователи Фрейда не только усугубили его ошибки, но и бесчестными попытками вписать наблюдения за реальными женщинами в его теоретические рамки закрыли вопросы, которые автор сам оставил открытыми. Так, например, Хелене Дойч, чей авторитетный двухтомник «Психология женщины – психоаналитическая интерпретация» вышел в 1944 году, не может привязать все женские проблемы к зависти к пенису. Поэтому делает то, что даже Фрейд считал нецелесообразным: приравнивает «женственность» к «пассивности», а «мужественность» к «активности» не только в сексуальной сфере, но и во всех сферах жизни.

Полностью осознавая, что положение женщины подвержено внешнему влиянию, я осмелюсь предположить, что такие фундаментальные характеристики, как «женское-пассивное» и «мужское-активное», декларируются в различных формах и различных количественных пропорциях во всех известных культурах и расах. Очень часто женщина сопротивляется этой природной характеристике и, несмотря на определенные преимущества, которые можно из нее извлечь, выбирает такое поведение, из которого следует, что она не вполне довольна своей собственной натурой… выражение этой неудовлетворенности в сочетании с попытками все исправить и приводит к женскому «комплексу маскулинности»[56]56
  Helene Deutsch, «The Psychology of Woman – A Psychoanalytical Interpretation», New York, 1944, Vol. I, pp. 224 и далее (Хелене Дойч «Психология женщины: психоаналитическая интерпретация»).


[Закрыть].

«Комплекс маскулинности», как уточняет доктор Дойч, проистекает непосредственно из «женского комплекса кастрации». Таким образом, анатомия остается судьбой, а женщина – не совсем полноценным человеком, «homme manqué». Конечно, доктор Дойч мимоходом упоминает, что «у девочек окружающая среда сдерживает и агрессию, и активность». Поэтому зависть к пенису, несовершенная женская анатомия и общество «видимо, создают женственность совместными усилиями»[57]57
  Там же. Vol. I, p. 251 и далее.


[Закрыть].

Тем не менее «нормальная» женственность достигается лишь в той мере, в какой женщина отступает от всех своих активных целей, от всей своей «самобытности», чтобы идентифицировать и реализовывать себя через деятельность и цели мужа или сына. Способы сублимации этого процесса не только сексуальные: так, например, женщина может проводить фундаментальные исследования для открытий своего начальника-мужчины. Дочь, посвятившая свою жизнь отцу, также занимается адекватной женской «сублимацией». Только ее собственная активность или самобытность, с прицелом на равенство, заслуживают неодобрения и статуса «комплекс маскулинности». Эта выдающаяся последовательница Фрейда (заметим, женского пола) категорически заявляет, что женщины, которые к 1944 году в Америке достигли огромных результатов в различных областях, сделали это за счет своей женской самореализации. И все они, хотя имена не называются, страдают от «комплекса маскулинности».

Разве могла девушка или женщина, не являвшаяся психоаналитиком, не обращать внимания на столь жуткие заявления, которые в сороковых годах вдруг полились ручьем из всех оракулов, выдающих столь изощренные идеи?

Нелепо, конечно, полагать, что использование теорий Фрейда для «промывания мозгов» двум поколениям образованных американок было частью тайного сговора психоаналитиков. Это делали исполненные благих намерений популяризаторы и те, кто искажал неумышленно; ортодоксальные новообращенные и отдающие дань моде чудаки; те, кто страдал, и те, кто исцелял, и те, кто наживался на чужих страданиях; но поспособствовало этому прежде всего совпадение сил и потребностей, присущих в то время американскому народу. Более того, буквальное признание в американской культуре теории женской самореализации Фрейда на контрасте с безуспешными попытками многих американских психоаналитиков примирить то, что они наблюдали у пациенток, с теорией Фрейда выглядело трагикомическим. Согласно теории, женщины должны реализоваться в роли жены и матери, если с помощью психоанализа они избавились от «мужских стремлений» и «зависти к пенису». Но все оказалось не так просто. «Я не знаю, почему американок все не устраивает, – твердил один психоаналитик из Уэстчестера. – Похоже, зависть к пенису у американок очень трудно искоренить».

Некий психоаналитик из Нью-Йорка, одним из последних прошедший обучение в Институте психоанализа Фрейда в Вене, сказал:

В течение двадцати лет работы с американскими женщинами я снова и снова оказываюсь в положении, когда вынужден, вопреки своему желанию, накладывать теорию женственности Фрейда на психическую жизнь моих пациенток. Я пришел к выводу, что зависти к пенису просто не существует. Я видел чрезвычайно выразительных в сексуальном отношении женщин, которые при этом не были зрелыми, цельными, полноценными личностями. Одна женщина-пациент провела у меня на кушетке почти два года, прежде чем я смог выявить ее настоящую проблему – роли домохозяйки и матери ей было мало. Однажды ей приснился сон, что она ведет урок в классе. Я не мог развенчать эту сильную жажду деятельности, объяснив все завистью к пенису. Так выражалась ее собственная потребность в зрелой самореализации. Я сказал ей: «После сеанса этот сон никуда не денется. Вы должны что-то предпринять».

Этот же человек учит молодых психоаналитиков на своем курсе в клинической аспирантуре в ведущем восточном университете: «Если пациент не соответствует тому, что написано в книге, выбросьте книгу и послушайте пациента».

Но многие психоаналитики бросали книгу в своих пациентов, и теории Фрейда стали общепризнанным фактом даже среди женщин, которые никогда не лежали на кушетке психоаналитика и знали лишь то, что читали или слышали. До сих пор до массовой культуры не дошла мысль, что повсеместно возрастающее разочарование американских женщин может быть не связано с сексуальностью. Некоторые психоаналитики, что сущая правда, радикально переработали эти теории, чтобы они подходили под проблемы пациентов, или даже полностью от них отказались, однако эти факты в общественное сознание не просочились. В конце сороковых годов Фрейда признали молниеносно и целиком, поэтому на протяжении более десяти лет никто не ставил под сомнение стремительный возврат образованной американки к дому и семье. Когда в конце концов вопросы появились, ведь что-то явно шло не так, их задавали настолько аккуратно и не нарушая рамок фрейдистской концепции, что возможен был лишь один ответ: для женщин образование и свобода – это зло.

Некритическое приятие доктрины Фрейда в Америке было вызвано, по крайней мере отчасти, тем облегчением, что она обеспечивала при неудобных вопросах об объективной реальности. После Великой депрессии, после Первой мировой фрейдистская психология превратилась в нечто большее, чем наука о человеческом поведении или терапия для облегчения страданий. Она превратилась в универсальную американскую идеологию, своеобразную новую религию. Она заполнила тот вакуум, где нет ни мысли, ни цели, вакуум, который возник у тех, для кого Бога, флага или банковского счета уже было мало… и кто вдобавок устал чувствовать ответственность за линчевания, концлагеря и голодающих детей Индии и Африки. Она позволяла приемлемым образом сбежать от атомной бомбы, Маккарти и всех неприятных проблем, что могли испортить удовольствие от стейков, автомобилей, цветного телевидения и бассейнов на заднем дворе. Она позволила закрыть глаза на тревожные вопросы большого мира и заняться своим личным удовольствием. И если новая психологическая религия – которая сделала секс добродетелью, удалила личные пороки из списка грехов и бросила тень подозрения на высокие устремления разума и духа – влияла более разрушительно на женщин, чем на мужчин, так это вышло случайно.

Психология, давно поглощенная собственным научным комплексом неполноценности, давно одержимая аккуратными лабораторными экспериментами, которые создавали иллюзию того, что сложность поведения человеческого существа сводится к простому и поддающемуся измерению поведению крыс в лабиринте, превратилась в животворный крестовый поход, вихрем пронесшийся по бесплодным землям американской мысли. Теории Фрейда стали священной книгой. А сколь захватывающим и важным все это было! Загадочная сложность даже придала психологии очарования в глазах скучающих американцев. И если что-то осталось непостижимо загадочным, кто признался бы, что не понимает? Из Вены и Берлина хлынули фрейдисты, юнгианцы и адлерианцы, благодаря умножающимся неврозам американцев и их долларам, пышным цветом расцвели новые школы. Америка стала центром психоаналитического движения.

Но практика психоанализа как варианта терапии не являлась главной причиной появления загадочной женственности. Ее изобрели авторы и редакторы средств массовой информации, рекламщики, изучающие мотивацию, а вслед за ними – популяризаторы и переводчики Фрейда в колледжах и университетах. Фрейдистские и псевдофрейдистские теории мелким вулканическим пеплом засыпали все вокруг. Социология, антропология, образование, даже история и литература были пронизаны фрейдистской мыслью и ею переиначены. Самыми страстными проповедниками загадочной женственности стали функционалисты, которые выхватили недожеванного Фрейда и ринулись открывать новые образовательные отделения «Брак и семейная жизнь». На практических курсах по семейной жизни американских студенток учили «играть роль» женщины – старая роль превратилась в новую науку. Вне стен колледжей смежные с этим движения – по просвещению родителей, изучению детей или беременных женщин, исследованию психического здоровья – распространили новую теорию Сверх-Я по всей стране, подменив на поприще развлечений для образованных молодых жен бридж и канасту. И это фрейдистское Сверх-Я воздействовало на все большее количество молодых и впечатлительных американок именно так, как говорил Фрейд: навсегда закрепляло прошлое.

Человечество никогда полностью не живет в настоящем; идеологии Сверх-Я закрепляют прошлое, традиции определенной расы и людей, которые очень медленно подчиняются влиянию настоящего и разным нововведениям. И пока люди совершенствуют Сверх-Я, эти идеологии абсолютно независимо от экономических условий играют важную роль в жизни человека [58]58
  Sigmund Freud, «The Anatomy of the Mental Personality», in New Introductory Lectures on Psychoanalysis, p. 96 (Зигмунд Фрейд «Анатомия ментальной структуры личности» в книге «Новый вводный курс лекций по психоанализу»). ГЛАВА 6. ЗАМОРОЗКА ФУНКЦИЙ, ФЕМИННЫЙ ПРОТЕСТ И МАРГАРЕТ МИД


[Закрыть].

Загадочная женственность, вознесенная теорией Фрейда до уровня научной религии, звучала для женщин как единственно возможная, гиперопекающая, ограничивающая жизнь и отрицающая будущее песня. Девочкам, которые выросли, играя в бейсбол, присматривая за детьми, осваивая геометрию – достаточно независимым, достаточно находчивым, чтобы решать проблемы эпохи разделения-слияния, – самые продвинутые мыслители нашего времени советовали вернуться в прошлое и жить своей жизнью, словно они – Норы, вынужденные ютиться в кукольном домике согласно викторианским предрассудкам. А их собственное уважение и трепет перед авторитетом науки – антропологией, социологией, психологией, которая теперь также является авторитетной, – не позволяли усомниться в этом новом мифе о женственности.

Глава 6
Заморозка функций, феминный протест и Маргарет Мид

Вместо того чтобы разрушить старые предрассудки, ограничивающие жизнь женщин, гуманитарные науки в Америке попросту придали им новую силу. Путем любопытного циклического процесса выводы психологии, антропологии и социологии, которые должны были стать мощным оружием для освобождения женщин, каким-то образом нейтрализовали друг друга, загнав женщин в абсолютный тупик.

За последние двадцать лет под каталитическим влиянием фрейдистской мысли психоаналитики, антропологи, социологи, социальные психологи и другие специалисты поведенческих наук много раз собирались в стенах университетов на профессиональных семинарах и финансируемых фондами конференциях. Перекрестное опыление идеями позволило им расцвести пышным цветом, однако гибриды в результате вышли странные. Поскольку психоаналитики стали переосмысливать фрейдистские концепции, например «оральный» и «анальный» тип личности, в свете позаимствованного из антропологии понимания о том, что во времена Фрейда в Вене культурные процессы не могли не оказывать на личность влияние, антропологи отправились на острова Южного моря, чтобы разделить типы личности в племенах буквально на колонки: «оральные» типы и «анальные». Вооруженные «психологическими подсказками для полевых этнологов», антропологи часто находили то, что искали. Вместо того чтобы с помощью скрупулезного анализа избавиться от культурных искажений фрейдистских теорий, Маргарет Мид, как и ее коллеги-первопроходцы в области культуры и личности, усугубили ошибку, разместив собственные антропологические наблюдения согласно рубрикации Фрейда. Но и это не оказало бы столь замораживающего эффекта на женщин, если бы не одновременное помутнение у американских ученых-социологов под названием функционализм.

Делая ставку преимущественно на культурную антропологию и социологию и доходя до крайностей в просвещении в области семейной жизни, функционализм начинался как попытка придать гуманитарным наукам более «научный» характер, позаимствовав из биологии идею изучения институтов с точки зрения их «структуры» и «функции» в социальном теле, словно они какие-то мускулы или кости. Изучая институт только с точки зрения его функции в обществе, социологи планировали избежать ненаучных оценочных суждений. На практике функционализм был не столько научным движением, сколько игрой в термины. Социологи признавали свои собственные предрассудки, прикрываясь функционализмом, не больше, чем психоаналитики признавали свои, прикрываясь фрейдизмом. Функционализм придал родовому понятию «роль женщины» безоговорочный смысл и лицемерное значение, тем самым, по сути, заморозив американских женщин, словно Спящих красавиц, ждущих, пока очаровательный принц не разбудит их, в то время как за пределами этого магического места бурлила жизнь.

Социологи обоих полов, которые во имя функционализма поместили американских женщин в сей мучительно тесный круг, похоже, разделяли определенную позицию, которую я назвала бы «феминным протестом». Если существует маскулинный протест – психоаналитическая концепция, позаимствованная функционалистами для описания женщин, которые завидовали мужчинам, хотели ими быть и поэтому отрицали свою женскую природу и вели себя мужественнее любого мужчины, – его современный аналог можно увидеть в феминном протесте, исходящем и от мужчин, и от женщин, которые отрицают реальную сущность женщины и выжимают из понятия «быть женщиной» больше, чем когда-либо. Феминный протест в самом прямом смысле – средство защиты женщин от опасностей, которые вытекают из предположения об истинном равенстве полов. Но с какой стати социолог должен защищать женщину от мук взросления?

Столь бережное отношение к женщинам частенько маскирует звук закрывающихся перед ними дверей. Там частенько скрываются вполне реальные предрассудки, даже когда их выдвигают от имени науки. Если бы дед старой закалки хмуро посмотрел на Нору, которая изучает математический анализ, потому что хочет стать физиком, и проворчал: «Место женщины – в доме», Нора нетерпеливо рассмеялась бы: «Дедушка, на дворе 1963 год!» Но над галантным профессором социологии с трубкой в руке, над книгой Маргарет Мид, над исчерпывающим двухтомным справочником по женской сексуальности, когда они говорят то же самое, она не смеется. Сложный, таинственный язык функционализма, фрейдистской психологии и культурной антропологии скрывает от нее тот факт, что ей доносят идеи столь же безосновательные, сколь и идеи дедушки.

Так, например, наша Нора улыбнулась бы письму королевы Виктории, написанному в 1870 году: «Королева очень хочет объединить всех, кто способен говорить или писать, чтобы обуздать безумную, опасную прихоть под названием «равноправие женщин» со всеми сопутствующими ужасами, под которой прогнулся несчастный, слабый пол, позабыв про женственность и приличия… Эта тема возмущает королеву настолько сильно, что она не может оставаться в стороне. Бог сотворил мужчин и женщин разными – пусть каждый будет на своем месте».

И она не улыбается, когда читает в книге «Брак в современном обществе»:

Женский и мужской пол дополняют друг друга. Механизм в моих часах двигает стрелки, что позволяют мне определять время. Значит ли это, что механизм важнее корпуса?.. Никто не лучше и не хуже. Каждого следует оценивать с точки зрения функций, что он выполняет. Совместно они образуют работающую, функциональную единицу. Так же дело обстоит с мужчинами и женщинами – они совместно образуют функциональную единицу. Одного всегда будет в каком-то смысле недостаточно. Они друг друга дополняют… Когда мужчины и женщины занимаются одним и тем же делом или выполняют общие функции, взаимодополняющие отношения могут разрушиться [59]59
  Henry A. Bowman, «Marriage for Moderns», New York, 1942: 21 (Генри А. Боумен «Брак в современном обществе»).


[Закрыть].

Книга увидела свет в 1942 году. Последние двадцать лет девушки изучают ее как учебник. Прикрываясь социологией, или курсом «Брак и семейная жизнь», или движением «Приспособление в жизни», им дают такие советы:

Факт остается фактом: мы живем в реальном мире, в мире настоящего и ближайшего будущего, где ощущается тяжелая рука прошлого, в мире, где все еще властвуют традиции, а моральные нормы оказывают более сильное влияние, чем слова теоретика… в мире, где большинство мужчин и женщин заключают брак, а большинство замужних женщин – домохозяйки. Разговоры о том, что можно было бы делать, если бы радикально изменились эти традиции и нормы, или о том, что произойдет к 2000 году, можно рассматривать как занимательную гимнастику для ума, но это не помогает современной молодежи приспосабливаться к тому, что неизбежно ожидает их в жизни, как не помогает и повышать уровень удовлетворенности браком [60]60
  Там же. P. 22 и далее.


[Закрыть].

Конечно, «приспособление к тому, что неизбежно ожидает в жизни» отрицает скорость, с какой меняются условия современной жизни, как и тот факт, что многие девушки, которые хорошо приспособлены в свои двадцать, будут живы и в 2000 году. Этот функционалист особо предостерегает от разных подходов, опирающихся на «различия между мужчинами и женщинами», кроме «приспособления» к этим различиям в их современном состоянии. А если, как наша Нора, женщина задумывается о карьере, он предупреждающе поднимает палец.

Впервые в истории огромное количество молодых американок сталкиваются с такими вопросами: Мне сознательно готовиться к карьере на всю жизнь и отказаться от замужества? Или подготовиться к временной подработке, которую я брошу, когда выйду замуж и стану выполнять обязанности домохозяйки и матери? Или попытаться совместить дом и карьеру?.. Подавляющее большинство замужних женщин все-таки домохозяйки…

Если женщина может удачно самовыразиться через карьеру, а не через брак, это прекрасно. Однако многие молодые женщины упускают из виду тот факт, что в большинстве профессий нет ни средств, ни возможностей для самовыражения. Кроме того, они не осознают, что лишь небольшому количеству женщин, как и мужчин, есть что сказать этому миру [61]61
  Там же. P. 62 и далее.


[Закрыть].

Поэтому у Норы складывается радужное впечатление, что, если она выберет карьеру, она выберет целибат. А если вдруг остаются иллюзии относительно совмещения брака и карьеры, функционалист тут же ей напоминает:

Сколько людей… способно успешно строить параллельно две карьеры? Не много. Человек исключительный на это способен, обычный – нет. Особенно сложно совмещать брак и домашнее хозяйство с какой-то иной работой, ведь, скорее всего, эти два занятия потребуют абсолютно разных качеств. Первое, чтобы быть успешным, требует самоотрицания, второе – саморазвития. Первое предполагает сотрудничество, а второе – соперничество… В семье больше шансов на счастье, если муж и жена дополняют друг друга, а не дублируют функции…[62]62
  Там же. P. 74–76.


[Закрыть]

И на всякий случай, если у Норы возникнут сомнения, отказываться или нет от карьерных амбиций, ее успокаивают таким разумным объяснением:

Любая успешная домохозяйка должна иметь представление об обучении, оформлении интерьера, кулинарии, диетологии, расходах, психологии, физиологии, социальных отношениях, общественных ресурсах, одежде, бытовой технике, жилищных условиях, гигиене и куче других вещей… Она скорее врач общей практики, нежели узкий специалист…

Молодая женщина, которая решила, что дом и семья – дело ее жизни, не должна испытывать чувства неполноценности… Можно сказать, как это порой и бывает: «Мужчины в состоянии строить карьеру, потому что женщины создают дом». Можно сказать, что у женщины нет необходимости зарабатывать на хлеб и она может посвятить время важному делу – домашнему хозяйству, потому что содержать семью – задача мужчины. Или можно сказать, что и кормилец, и домохозяйка вместе образуют идеальный взаимодополняющий союз [63]63
  Там же. P. 66 и далее.


[Закрыть].

Этот учебник по вопросам брака не самый хитроумный. Практически с первого взгляда видно, что аргументы в поддержку функционала не основаны на цепочке научных фактов. (Вряд ли научно заявлять, что «это то, что мы имеем, следовательно, это то, что должно быть».) Но в этом и заключается суть функционализма, который распространился на всю американскую социологию того периода, независимо от того, называл себя социолог функционалистом или нет. В колледжах, которые никогда бы не опустились до «ролевых игр» так называемого функционального семейного курса, молодым женщинам предписывали знакомиться с авторитетным «анализом половых ролей в социальной структуре Соединенных Штатов» Толкотта Парсонса, а тот не предполагает для женщины выбора, только роль «домохозяйки» в акцентном обрамлении «домашнего уюта», «красоты и очарования» и «хорошего партнерства».