Текст книги "Загадка женского"

Глава 5
Сексуальный солипсизм Зигмунда Фреда

Говорить, что все началось со Фрейда, было бы не совсем верно. На самом деле в Америке все закрутилось лишь в 1940-х годах. Старые предрассудки, что женщины – это животные, люди второго сорта, неспособные мыслить как мужчины, рожденные, чтобы размножаться и служить мужчинам, не так-то легко было развеять и сражающимся феминисткам, и наукой, и образованием и, в конце концов, демократическим духом. В сороковых они просто взяли и возникли заново, но уже под личиной фрейдизма. В нем черпала свою силу загадочная женственность, поскольку именно идея, порожденная Фрейдом, заставляла женщин и тех, кто их изучал, неверно трактовать разочарование матерей, обиды и чрезмерные требования отцов, братьев и мужей, как и собственные эмоции и возможный жизненный выбор. Именно фрейдистская идея поймала американских женщин в ловушку.

Современной женщине гораздо труднее подвергнуть сомнению новый миф о женственности, чем старые предрассудки, отчасти потому, что он транслируется официальными представителями образования и гуманитарных наук, которые как раз и должны быть главными врагами предрассудков. Ведь сама природа фрейдистской идеи делает этот миф практически неуязвимым для критической оценки. Разве может образованная американка, не психотерапевт, дерзнуть и усомниться в постулатах фрейдизма? Ей известно, что открытие Фрейдом бессознательной работы разума – один из величайших прорывов в истории человеческого поиска знания. Ей известно, что наука, основанная на этом открытии, облегчила страдания многих, и мужчин, и женщин. Ее учили, что лишь спустя годы обучения психоанализу можно постичь смысл фрейдистской истины. Возможно, она даже знает, как человеческий разум бессознательно этой истине сопротивляется. Разве осмелится она ступить на священную землю, куда допускаются только психотерапевты?

Никто не сомневается ни в гениальности открытий Фрейда, ни во вкладе, который он внес в нашу культуру. Как не сомневаюсь я и в эффективности психоанализа в том виде, в котором он практикуется сегодня фрейдистами или антифрейдистами. Зато я сильно сомневаюсь, исходя из собственного опыта и знаний, полученных о других женщинах в ходе моей журналистской работы, в применимости теории женственности Фрейда к современным женщинам. Я сомневаюсь в ее пользе – не для терапии, нет, – а для жизни американок, куда она проникла посредством популярных журналов, мнений и интерпретаций так называемых экспертов. Я думаю, что теория Фрейда о женщинах по большей части устарела и для современных американок стала помехой в постижении истины, а еще главной причиной широко распространенной проблемы, у которой нет названия.

Противоречий здесь масса. Концепция Сверх-Я помогла человеку освободиться от тирании «долженствования», тирании прошлого, которая мешает ребенку стать взрослым. И все же фрейдистские идеи помогли создать новое Сверх-Я, которое парализует современных образованных американок, – новую тиранию «долженствования», которая привязывает женщин к старому образу, не дает выбирать и расти, отказывает в собственной идентичности.

Фрейдистская психология, акцентирующая свободу от репрессивной морали для достижения сексуального удовлетворения, была частью идеологии женской эмансипации. Устойчивый американский образ – эмансипе двадцатых: надоевшие волосы острижены коротко, коленки голые, козыряет новоприобретенной свободой выбирать, где жить – в студии в Гринвич-Виллидж или недалеко от Норт-Сайда в Чикаго, водить машину, пить, курить, наслаждаться сексом… или его обсуждать. И вместе с тем по причинам, которыми в жизни самого Фрейда и не пахло, его теория стала идеологическим бастионом сексуальной контрреволюции в Америке. Без фрейдистского определения сексуальной природы женщины, придавшего вес общепринятому образу женственности, вряд ли несколько поколений образованных, смелых американок так легко отказались бы от маячившего перед ними понимания, кем они были и кем могли бы стать.

Понятием «зависть к пенису», которое Фрейд придумал для описания феномена, который он наблюдал у своих пациенток (заметим, у викторианских женщин среднего класса в Вене), в 1940-х годах в нашей стране стали объяснять буквально любую проблему у американских женщин. Многие, кто проповедовал доктрину исчезающей женственности, обращая вспять стремление американок к независимости и идентичности, не знали о ее фрейдистских истоках. Многие, кто за это ухватился, – не парочка психоаналитиков, а многочисленные популяризаторы, социологи, педагоги, рекламные трюкачи, авторы журналов, эксперты по детям, консультанты по браку, проповедники, организаторы фуршетов – понятия не имели, что имел в виду под этим понятием сам Фрейд. Достаточно знать, что именно описывал Фрейд в викторианских женщинах, чтобы увидеть недостатки в буквальном применении его теории к женщинам современным. И достаточно знать, почему он описывал это именно так, чтобы понять: многое устарело и противоречит знаниям, которые сегодня составляют картину мира социолога, но во времена Фрейда еще было неизвестно.

Принято считать, что Фрейд, имея дело с важными проблемами человеческой личности, был довольно проницательным и внимательным наблюдателем. И все же при описании и интерпретации этих проблем он оказался заложником собственной культуры. Формируя новые рамки для нашей культуры, он не мог избавиться от рамок своей. Даже его гениальность не могла обеспечить знания о культурных процессах, в которых растут современные, без признаков гениальности люди.

Относительность в физике, которая за последние годы полностью изменила подход к научному знанию, сложнее (но оттого ее легче увидеть), чем относительность в социологии. Ни один социолог не может полностью вырваться из тюрьмы собственной культуры, он может лишь интерпретировать то, что наблюдает, в научных рамках своего времени. Это высказывание истинно даже для великих новаторов. Они не могут не перевести свои революционные наблюдения на язык и не разбить на категории, которые были установлены в ходе научного прогресса в их временной период. Даже открытия, порождающие новые категории, соотносятся с тем, на какие основы опирается их создатель.

Знание других культур, понимание культурной относительности, которое является частью мировоззрения социологов в наши дни, Фрейду было недоступно. Многое из того, что Фрейд считал биологическим, инстинктивным и неизменным, согласно современным исследованиям, имеет культурную подоплеку [26]26
  Clara Thompson, «Psychoanalysis: Evolution and Development», New York, 1950, pp. 131 и далее (Клара Томпсон «Психоанализ: эволюция и развитие»).
  Фрейд делал упор скорее на биологии, нежели на культуре, но и разработал собственную теорию культуры, основанную на биологической. Хотя есть пара препятствий к пониманию важности культурных феноменов, которые он видел и записывал. Он был так глубоко погружен в разработку биологических теорий, что не посмотрел на информацию, которую собрал, с другой стороны. Так, его по большей части интересовало, как применить теорию инстинктов к человеческому обществу. Например, предположив, что существует инстинкт смерти, он впоследствии объяснил наблюдаемые им культурные феномены с точки зрения этого инстинкта. Поскольку объективное понимание, которое можно было бы извлечь из сравнения культур, у него не сформировалось, он не смог оценить культурные процессы… Многое из того, что Фрейд считал биологически обоснованным, по данным современных исследований является следствием принадлежности к определенному типу культуры, а не универсальной характеристикой человеческой натуры.


[Закрыть]. Многое из того, что Фрейд посчитал особенностью человеческой природы, было всего лишь особенностью конкретных европейских мужчин и женщин среднего класса конца девятнадцатого века.

Например, теория Фрейда о сексуальном происхождении неврозов проистекает из того факта, что многие пациенты, которых он наблюдал впервые, страдали истерией – и в этих случаях оказалось, что причиной является подавление сексуальности. Традиционные фрейдисты по-прежнему заявляют, что верят в сексуальное происхождение всех неврозов, и, поскольку они ищут у своих пациентов бессознательные сексуальные воспоминания, а потом переводят услышанное в сексуальные символы, обычно им удается найти искомое.

Однако факт в том, что случаи истерии, наблюдаемые Фрейдом, сегодня встречаются гораздо реже. Очевидно, во времена Фрейда подавлять секс заставляло культурное ханжество. (Некоторые социологи-теоретики даже подозревают, что сексуальную зависимость пациентов Фрейда вызывало отсутствие других проблем в умирающей Австрийской империи [27]27
  Richard La Piere, «The Freudian Ethic», New York, 1959, p. 62 (Р. Лапьер «Фрейдистская этика»).


[Закрыть].) Несомненно, факт, что его культура отрицала секс, и привлек внимание Фрейда. Он развил свою теорию, описав все стадии развития через секс, разбив наблюдаемые им явления на сексуальные категории.

Попытка Фрейда объяснить все психологические явления с помощью сексуальных терминов и рассматривать все проблемы взрослой личности как следствие сексуального влечения в детстве также отчасти проистекала из его медицинского опыта, а также из подхода к причинно-следственной связи, безоговорочно принятого на тот момент в науке. Он с недоверием относился к описанию психологических явлений устоявшимися терминами, что часто мешает ученым, занимающимся человеческим поведением. Когда он ступал на непознанные земли бессознательного, то, что можно было описать в терминах физиологии, связанное с анатомическим органом, казалось более удобным, незыблемым, реальным, научным. Как выразился его биограф Эрнест Джонс, Фрейд предпринял «отчаянные усилия, чтобы остаться верным устоявшемуся описанию анатомии мозга»[28]28
  Ernest Jones, «The Life and Work of Sigmund Freud», New York, 1953, Vol. I, p. 384. (Есть перевод на русский язык: Эрнест Джонс. Жизнь и творения Зигмунда Фрейда. М.: Гуманитарий, 1996. 448 с.)


[Закрыть]. Он, если честно, обладал способностью видеть и описывать психологические явления так ярко, что неважно, из какой области были позаимствованы наименования, из физиологии, философии или литературы; зависть к пенису, «Эго», эдипов комплекс, – сами понятия, казалось, имели конкретное материальное воплощение. Психологические факты, по словам Джонса, были для Фрейда «такими же реальными и вещественными, как металлы для металлурга»[29]29
  Там же. Vol. II (1955), p. 432.


[Закрыть]. Однако эта способность стала источником большой путаницы, когда его концепции стали распространяться менее глобальными мыслителями.

Вся теория Фрейда зиждется на строгом детерминизме, который характеризовал научное мышление Викторианской эпохи. Сегодня на смену детерминизму пришел более сложный взгляд на причинно-следственные связи с точки зрения и физических процессов и явлений, и психологических. Согласно новой точке зрения, бихевиористам не нужно заимствовать язык физиологии, чтобы объяснить психологические события или придать им псевдореальность. Сексуальные процессы так же реальны – не более и не менее, – чем, например, «Гамлет» Шекспира, который невозможно «объяснить», оперируя лишь сексуальными терминами. Даже самого Фрейда нельзя объяснить через его собственный детерминированный физиологический сценарий, хотя биограф психолога и связывает его гений, его «божественную страсть к знаниям» с ненасытным сексуальным любопытством до трехлетнего возраста относительно того, что происходило между его матерью и отцом в спальне[30]30
  Там же. Vol. I, pp. 7—14, 294; Vol. II, p. 483.


[Закрыть].

Сегодня биологи, социологи и все большее число психоаналитиков считают потребность и стремление человека к развитию первичной потребностью, такой же базовой, как секс. «Оральная» и «анальная» стадии, которые Фрейд описал с точки зрения полового развития (ребенок получает сексуальное удовольствие сначала через рот, от груди матери, а затем от опорожнения), теперь рассматриваются как стадии человеческого развития, на которые влияют культурная специфика, родительские установки и секс. Когда растут зубы, рот может как кусать, так и сосать. Мышцы и мозг тоже растут. Ребенок приобретает способность контролировать, овладевать навыками, понимать, и его потребность расти и учиться в пять, двадцать пять или пятьдесят лет может быть удовлетворена, запрещена, вытеснена, атрофирована, порождена или задавлена его культурой, так же как и его сексуальные потребности.

Современные специалисты по детям подтверждают наблюдение Фрейда: проблемы между матерью и ребенком на самых ранних стадиях часто проявляются в еде, а позже в приучении к горшку. При этом в последние годы в Америке наблюдается заметное снижение «проблем с едой» у детей. Неужели изменилось инстинктивное развитие ребенка? Если оральная стадия по определению инстинктивна, такого быть не может. Или из культурных соображений еда перестала быть основной проблемой раннего детства: либо потому, что американцы при уходе за детьми сделали упор на терпимость, либо просто потому, что в нашем обществе изобилия еда стала меньше беспокоить матерей? Благодаря влиянию Фрейда на нашу культуру образованные родители, приучая детей к горшку, обычно стараются не оказывать давления, которое может спровоцировать конфликт. Такие конфликты в наши дни более вероятны, когда ребенок учится говорить или читать [31]31
  Bruno Bettelheim, «Love Is Not Enough: The Treatment of Emotionally Disturbed Children», Glencoe, III, 1950, pp. 7 и далее (Бруно Беттельгейм «Любви недостаточно: лечение детей с эмоциональными расстройствами»).


[Закрыть].

Уже в 1940-х годах американские социологи и психоаналитики стали переосмысливать фрейдистские концепции в свете растущего уважения к культуре других народов. Впрочем, это не помешало им буквально применить теорию женственности Фрейда к американкам.

Дело в том, что для Фрейда, даже в большей степени, чем для редактора современного журнала на Мэдисон-авеню, женщины были странным, низшим, недочеловеческим видом. Он видел в них кукол, которые существуют только в рамках мужской любви, чтобы любить мужчину и обслуживать его потребности. Аналогичный бессознательный солипсизм на протяжении многих веков заставлял человека видеть в Солнце только яркий объект, вращающийся вокруг Земли. Фрейд вырос с этим отношением, заложенным его культурой – не только культурой викторианской Европы, но и той еврейской культурой, в которой мужчины, читая ежедневную молитву, говорили: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты не сделал меня женщиной». А женщины покорно вторили: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты создал меня по своему желанию».

Хорошенькая, кроткая мать Фрейда вышла замуж за мужчину вдвое ее старше. Отец правил семьей авторитарно, что для еврейских семей во времена репрессий, когда отцам редко удавалось проявить свою власть во внешнем мире, было традиционным. Мать обожала юного Зигмунда, своего первого сына, и считала, что ему предначертано стать великим. Казалось, она жила лишь для того, чтобы удовлетворить любое его желание. Собственные воспоминания Фрейда о сексуальной ревности, которую он испытывал к отцу, чьим желаниям она тоже потворствовала, легли в основу теории об эдиповом комплексе. Для его жены, как и ранее для матери и сестер, его потребности, его мечты, его желания были солнцем, вокруг которого вращалось все в доме. Когда игра сестер на фортепиано помешала его занятиям, «фортепиано исчезло, – вспоминала спустя годы Анна Фрейд, – а вместе с ним и все шансы для его сестер стать музыкантами».

Фрейд не считал такое отношение проблемой и не рассматривал его как причину проблем у женщин. Женская природа предполагала доминирование мужчины, а женская болезнь – зависть ему. В письмах Фрейда к своей будущей жене Марте, написанных за четыре года до их помолвки (1882–1886), звучат нежные и покровительственные нотки Торвальда из «Кукольного домика», который ругал Нору за ее притязание на звание человека. Фрейд начинал обследовать секреты человеческого мозга в венской лаборатории, а Марта, его «милое дитя», должна была сидеть под опекой матери четыре года и ждать, пока он не сможет за ней приехать. Из этих писем очевидно, что ее личность определялась Фрейдом как дитя-домохозяйка, хотя из детского возраста она уже выросла, а домохозяйкой еще не стала.

Столы и стулья, кровати, зеркала, часы, чтобы напомнить счастливой паре о беге времени, кресло, чтобы приятно помечтать часок, ковры, чтобы хозяйке было сподручнее содержать полы в чистоте, белье в шкафу, перевязанное красивыми лентами, и платья по последней моде, и головные уборы с искусственными цветами, картины на стене, бокалы на каждый день и специальные – для вина и на торжественный случай, тарелки и блюда… и швейный столик, и уютная лампа, и все должно быть в порядке, иначе домохозяйка, в чьем сердце есть местечко для каждого предмета мебели, начнет беспокоиться. Вот это подтверждает серьезную работу, на которой держится весь дом, а вот то – говорит о чувстве красоты, о дорогих друзьях, которых хочется вспоминать, городах, которые посетили, времени, о котором не хочется забывать… Должны ли мы столь трепетно цепляться за эти мелочи? Да, и без колебаний…

К тому же я знаю, какая ты милая, как можешь превратить дом в рай, как будешь разделять мои интересы, какой будешь беспечной, но исполнительной. Я разрешу заправлять в доме столько, сколько пожелаешь, а ты вознаградишь меня своей сладкой любовью и тем, что поднимешься выше над слабостями, за которые так часто презирают женщин. Насколько позволяет моя работа, мы прочитаем вместе то, что хотим узнать, и я познакомлю тебя с вещами, которые обычно не интересуют девушку, пока она не знакома со своим будущим спутником и его родом деятельности…[32]32
  Ernest L., «Freud, Letters of Sigmund Freud», New York, 1960, Letter 10, p. 27; Letter 26, p. 71; Letter 65, p. 145 (Эрнст Фрейд «Письма Зигмунда Фрейда»).


[Закрыть]

В письме от 5 июля 1885 года он отчитывает Марту, поскольку та продолжает навещать свою подругу Элизу, которая, видимо, не является образцом целомудрия:

Ну и что, что вы чувствуете себя столь зрелой и вам кажется, что эти отношения не могут вам навредить?.. Вы слишком мягки, и мне придется это исправить, потому что поступки одного из нас неизбежно станут относить на счет другого. Вы моя ненаглядная женушка, и даже если вы ошибаетесь, то все равно ей остаетесь… Но вы это все и сами знаете, мое милое дитя…[33]33
  Там же. Letter 74, p. 60; Letter 76, p. 161 и далее.


[Закрыть]

Викторианская смесь благородства и снисходительности, которая присутствует в научных теориях Фрейда о женщинах, четко выражена в письме от 5 ноября 1883 года, в котором он высмеивал взгляды Джона Стюарта Миллса на «женскую эмансипацию и женский вопрос в целом».

Из его выступления так и не вытекает, что женщины – существа, отличные (мы не будем говорить второстепенные, скорее наоборот) от мужчин. Он проводит параллель между угнетением женщин и угнетением негров. Его могла бы вывести из заблуждения любая девушка, даже без избирательного права или правоспособности, чью руку целует мужчина и ради любви которой он готов на все. Посылать женщин на борьбу за существование наравне с мужчинами – безнадежная идея. Если бы, например, я представил, что моя нежная и милая девушка – мне соперница, то я бы сказал ей, как уже сделал семнадцать месяцев назад, что люблю ее и умоляю отказаться от вражды и противостояния в пользу мирной жизни моего дома, где нет места соперничеству. Вполне возможно, что изменения в воспитании могут подавить все нежные качества женщины, такие хрупкие, но вместе с тем всепобеждающие, и что она, как и мужчины, сможет зарабатывать себе на жизнь. Но в таком случае не стоит сетовать на закат самого восхитительного, что может предложить нам мир, – нашего идеала женской природы. Я считаю, что все реформы в области права и образования потерпят крах, ведь задолго до того возраста, в котором мужчина может добиться положения в обществе, матушка Природа уже предопределила судьбу женщины, подарив ей красоту, обаяние и свежесть. Закон и обычаи могут дать женщинам многое из того, что от них скрывали, но само положение женщины, я уверен, останется неизменным: в молодости – обожаемое сокровище, а в зрелые годы – любимая жена [34]34
  Jones. Указ. соч. Vol. I, p. 176 и далее.


[Закрыть].

Поскольку все теории Фрейда, как признается, основывались на его собственном глубоком и непрекращающемся психоанализе самого себя и поскольку в центре всех этих теорий оказывалась сексуальность, вполне уместными выглядят некоторые парадоксы его собственной сексуальности. В его трудах, как отмечали многие ученые, гораздо больше внимания уделяется детской сексуальности, чем ее зрелому выражению. Так, Джонс, главный биограф Фрейда, отмечал, что даже для своего времени он был исключительно целомудренным, придерживавшимся пуританских взглядов моралистом. Он в общем и целом сексом не интересовался. В юности была обожающая его мать, в шестнадцать – роман с девушкой по имени Жизель, существовавший исключительно в фантазиях, в двадцать шесть – помолвка с Мартой, и все. Девять месяцев, что они оба провели в Вене, нельзя назвать слишком счастливыми: Марта, очевидно, смущалась и боялась его. Зато на комфортном расстоянии в течение четырех лет горела «великая страсть», состоящая из 900 любовных писем. После свадьбы страсть, похоже, быстро утихла, хотя биографы Фрейда отмечают, что он не искал сексуального удовлетворения вне брака, поскольку был для этого слишком строгим моралистом. Единственной женщиной, к которой, будучи взрослым, он пылал неистовой страстью, любовью и ненавистью, на которые только был способен, была Марта в первые годы их помолвки. Впоследствии эти эмоции замкнулись на мужчинах. Как высказался Джонс: «Отклонение в этом отношении от среднестатистической нормы, а также ментальная бисексуальность Фрейда вполне могли оказать влияние на его теоретические взгляды»[35]35
  Там же. Vol. II, p. 422.


[Закрыть].

Менее известные биографы, да и сам Джонс, отмечают, что, когда кто-то рассматривает теории Фрейда в свете его собственной жизни, он становится похож на старую деву пуританских взглядов, которая всюду видит секс [36]36
  Там же. Vol. I, p. 271. Он описывает сексуальные отношения столь прагматично, что многие читатели находят эти описания скучными и абсолютно лишенными тепла. Должен сказать, исходя из личного опыта общения, что его интерес к этой увлекательной для большинства людей теме был еще меньше, чем среднестатистический. Тема секса затрагивалась без какого-либо смакования предмета или даже удовольствия… Он всегда производил впечатление необычайно целомудренного человека – здесь прекрасно подошло бы слово «пуританин». И все, что мы знаем о его раннем развитии, лишь подтверждает эту концепцию.


[Закрыть]. Интересно, что основная претензия Фрейда к своей покорной «хаусфрау» заключалась в том, что она была недостаточно «покорной», а еще, отметим здесь любопытную неоднозначность, что она не чувствовала себя с ним «непринужденно» и не смогла стать его «боевой подругой».

Но, как с болью обнаружил Фрейд, в душе она не была покорной и обладала твердым характером, который с трудом поддавался воспитанию. Она была абсолютно сложившейся, органичной личностью и заслужила бы высочайшего комплимента от психоаналитика, который признал бы ее «нормальной»[37]37
  Там же. Vol. I, p. 102.


[Закрыть].

Заметно «намерение Фрейда, которому не суждено было реализоваться, вылепить из жены свой идеальный образ», когда он писал, что она должна «остаться очень юной, моей милой девочкой, не более недели от роду, и скорее растерять все резковатые нотки». Потом он укоряет себя:

Возлюбленная должна стать не куклой, не игрушкой, а хорошим товарищем, у которого найдутся в запасе вразумительные слова, когда мудрость строгого хозяина исчерпана. А я старался подорвать ее прямоту, чтобы она оставила свое мнение при себе, пока не будет точно знать мое[38]38
  Там же. Vol. I, p. 110 и далее.


[Закрыть].

По свидетельству Джонса, Фрейд огорчился, когда жена не прошла основную проверку: «полного самоотождествления с ним самим, его мнениями, чувствами и намерениями. Он считал, что она не принадлежит ему полностью, поскольку не чувствовал на ней свой “отпечаток”». Фрейд «даже признавал, что скучно, если в другом человеке нечего исправлять». Джонс снова подчеркивает, что свою любовь Фрейд «мог выпустить на волю и проявить лишь при очень благоприятных условиях… Марта же, по всей видимости, боялась своего деспотического возлюбленного и обычно отмалчивалась»[39]39
  Там же. Vol. I, p. 124.


[Закрыть].

В один прекрасный момент он написал ей: «Я отказываюсь от своих требований. Мне не нужна боевая подруга, коей я хотел тебя сделать. У меня хватит сил сражаться в одиночку… Ты остаешься для меня моей милой, моей любовью»[40]40
  Там же. Vol. I, p. 127.


[Закрыть]. Очевидно, этим и закончился «тот единственный раз в его жизни, когда центром таких чувств [как любовь и ненависть] стала женщина»[41]41
  Там же. Vol. I, p. 138.


[Закрыть].

Их брак был традиционным, но страсть отсутствовала. Джонс описал это так:

Брак по сравнению с другими был более чем удачным. Из Марты, безусловно, получилась прекрасная жена и мать. Она была превосходной хозяйкой – из тех редких женщин, у которых слуги задерживались надолго, но она никогда не была той «хаусфрау», что ценят вещи превыше людей. Комфорт и удобство ее мужа всегда шли на первом месте… Сложно было ожидать, что она сумеет уследить за странствующим полетом воображения Фрейда лучше большинства людей в этом мире[42]42
  Там же. Vol. I, p. 151.


[Закрыть].

Как слепо обожающая свое дитя еврейская мать, она посвятила себя удовлетворению его потребностей, организовывая приемы пищи по жесткому графику, чтобы было удобно «der Papa». При этом никогда не мечтала равноправно делить обязанности. А еще Фрейд не считал ее подходящим опекуном для детей в случае его смерти, особенно в вопросах образования. Сам он вспоминает сон, в котором забывает заехать за ней в театр. Его ассоциации «подразумевают, что допустимо забыть что-то, если дело неважное»[43]43
  Helen Walker Puner, «Freud, His Life and His Mind», New York, 1947, p. 152 (Элен Уолкер Панер «Фрейд: его жизнь и разум»).


[Закрыть].

Безграничное подчинение женщины, само собой разумеющееся в культуре Фрейда, отсутствие возможности сделать что-то самостоятельно и самоопределиться, видимо, часто порождало неловкость и сдержанность жены и раздражение мужа, которые отличали брак Фрейда. Джонс пришел к выводу, что отношение Фрейда к женщинам «можно было назвать довольно консервативным и легко объяснить через социальное окружение и время, в котором он рос, чем отнести на счет каких-то личных факторов».

Какими бы ни были его умозаключения на этот счет, в его письмах и переписке многое указывает на его эмоциональное отношение. Конечно, нельзя сказать, что он считал мужской пол венцом творения, это было бы уже стишком – в характере Фрейда не было и намека на высокомерие или превосходство. Но, возможно, справедливо было бы сказать, что, по его мнению, основная функция женского пола – быть ангелами-хранителями для мужчин, удовлетворять потребности и утешать. И письма, и выбор любви в жизни ясно показывают, что в голове у Фрейда был лишь один тип сексуального объекта – нежный, женственный…

Практически нет сомнений в том, что Фрейд считал психологию женщин более таинственной, чем психологию мужчин. Однажды он сказал Мари Бонапарт: «Есть важный вопрос, на который никто не нашел ответа; не смог ответить и я, хотя тридцать лет исследую женскую душу: что хочет женщина?»[44]44
  Jones. Указ. соч. Vol. II, p. 121.


[Закрыть]

Джонс отметил также следующее:

Фрейд интересовался и другим типом женщин, интеллектуально более развитым, мужского склада. Такие женщины несколько раз играли в его жизни определенную роль, они служили изящным дополнением к его друзьям-мужчинам, но влечения он к ним не испытывал[45]45
  Там же. Vol. I, рp. 301 и далее. В годы, когда сексуальная теория Фрейда еще только зарождалась, до того, как героический самоанализ освободил его от страстной зависимости от ряда мужчин, он эмоционально увлекся ярким отоларингологом по имени Флисс. Это историческое совпадение оказалось для женщин судьбоносным. Ибо Флисс предложил (и поддерживал дальнейшую к этому приверженность Фрейда) небывалую «научную теорию», которая сводила все явления жизни и смерти к бисексуальности, выраженной в математических терминах и оформленной в периодической таблице, основанием для которой послужило число 28 – число женского менструального цикла. Фрейд с нетерпением ждал встреч с Флиссом, «чтобы утолить голод и жажду». Он писал ему: «Никто не может заменить мне этой связи с другом, которой требует какая-то специфическая, возможно, женская моя сторона». Даже после самоанализа Фрейд все еще ожидал смерти в день, предсказанный таблицей Флисса, в которой все можно было вычислить, исходя из женского числа 28 или мужского числа 23, которое исчислялось от конца одного менструального цикла до начала следующего.


[Закрыть].

Среди этих женщин была его свояченица Минна Бернейс, гораздо более умная и независимая, чем Марта, а после женщины-психоаналитики или последовательницы психоаналитического движения: Мари Бонапарт, Джоан Ривьер, Лу Андреас-Саломе. Однако ни у его почитателей, ни у враждебно настроенных биографов нет причин подозревать, что он когда-либо искал сексуального удовлетворения вне брака. Таким образом, секс не входил в число человеческих страстей, которые в продуктивные зрелые годы он выражал в своих мыслях и, в меньшей степени, проявлял через дружбу с мужчинами и равными ему, а посему «мужского» склада женщинами. Однажды он сказал: «Я всегда опасаюсь, если не могу понять человека со своей колокольни»[46]46
  Там же. Vol. I, p. 320.


[Закрыть].

Несмотря на важную роль секса в теории Фрейда, из его слов складывается впечатление, что сам половой акт представлялся ему унизительным. Ведь если женщины в глазах мужчин выглядели настолько униженно, разве мог секс представать в ином свете? Конечно, теория была не его. Для Фрейда эта мысль вытекала из идеи инцеста с матерью или сестрой, которая заставляла мужчину «рассматривать половой акт как нечто унизительное, что очерняет и оскверняет не только тело»[47]47
  Sigmund Freud, «Degradation in Erotic Life», in The Collected Papers of Sigmund Freud, Vol. IV (Зигмунд Фрейд «Упадок эротической стороны жизни» в книге «Избранные работы Зигмунда Фрейда»).


[Закрыть]. В любом случае унизительное положение женщин Фрейд считал само собой разумеющимся – и это ключ к его теории женственности. Движущей силой женской личности, согласно теории Фрейда, была ее зависть к пенису, из-за которой она чувствовала себя обесцененной в собственных глазах, «как в глазах мальчика, а затем, возможно, и мужчины». Это чувство приводит, при нормальном развитии женственности, к желанию обладать пенисом мужа, желанию, которому на деле не суждено сбыться, пока женщина не овладевает пенисом, рожая сына. Словом, она просто «homme manqué» – неудавшийся мужчина, мужчина, которому чего-то не хватает. Как сказала выдающийся психоаналитик Клара Томпсон: «Фрейд так и не освободился от викторианского отношения к женщинам. Ограниченность кругозора и жизни Викторианской эпохи он воспринял как неотъемлемую часть женской судьбы… Понятия комплекс кастрации и зависть к пенису, две его самые основные идеи, постулируются, исходя из допущения, что женщины биологически хуже мужчин»[48]48
  Thompson. Указ. соч. P. 133.


[Закрыть].

Что именно Фрейд подразумевал под завистью к пенису? Ведь даже те, кто осознает, что Фрейд не мог избежать влияния своей культуры, не оценивают критически, что он, в сущности, описал то, что в ней наблюдал. Фрейд посчитал феномен, названный им завистью к пенису, столь распространенным в то викторианское время среди женщин среднего класса в Вене, что основал на нем всю свою теорию женственности. В лекции «Психология женщины» он сказал:

У мальчиков комплекс кастрации формируется, когда, увидев женские гениталии, он понимает, что половой орган, которым он так дорожит, не является необходимым элементом женского тела… и с этих пор он попадает под влияние страха кастрации, что дает мощную энергию для его дальнейшего развития. Комплекс кастрации у девочки тоже начинается, когда она видит половые органы противоположного пола и тут же замечает разницу, и, надо признать, разницу существенную. Она чувствует себя в очень невыгодном положении, часто заявляет, что хотела бы иметь что-то подобное, и становится жертвой зависти к пенису, что оставляет неизгладимый отпечаток на ее развитии и становлении характера. Чтобы преодолеть эту зависть, даже в самых благоприятных случаях требуется огромная умственная работа. То, что девочка понимает, что у нее нет пениса, не означает, что она легко к этому относится. Напротив, она долго цепляется за желание получить нечто подобное и необъяснимое количество лет верит в эту возможность. И даже когда реальность вынуждает ее отказаться от этого совершенно недостижимого желания, психоанализ доказывает, что в бессознательном оно все еще остается и сохраняет значительный заряд энергии. В конце концов, желание получить пенис, которого она так жаждет, может даже стать дополнительным стимулом, который подталкивает взрослую женщину к психоанализу, а в том, что она вполне разумно ожидает получить от психоанализа, например, потенциал для карьеры в сфере умственной работы, часто можно увидеть сублимированную модификацию этого подавленного желания [49]49
  Sigmund Freud, «The Psychology of Women», in New Introductory Lectures on Psychoanalysis, tr. by W. J. H. Sprott, New York, 1933, pp. 170 и далее (Зигмунд Фрейд «Психология женщин» в книге «Новый вводный курс лекций по психоанализу»).


[Закрыть].

«Это открытие – поворотный момент в жизни девочки, – продолжил Фрейд. – Невыигрышное сравнение с мальчиком, который оснащен намного лучше, ранит ее самолюбие». Ее мать и все женщины вокруг в ее глазах обесцениваются, как обесцениваются они по той же причине и в глазах мужчин. Что приводит либо к ряду сексуальных комплексов и неврозу, либо к «комплексу маскулинности», при наличии которого женщина не готова отказаться от «фаллической» активности (то есть «активности, которая обычно характерна для мужчин»), либо к «нормальной женственности», при наличии которой собственные порывы девушки к активности подавляются и в своем желании воображаемого замещения пениса она обращается к отцу. «Ситуация у женщины выравнивается лишь тогда, когда желание иметь пенис заменяется желанием иметь ребенка – ребенок занимает место пениса». Когда она играла в куклы, это «не являлось проявлением ее женственности», поскольку так выглядит активность, а не пассивность. «Самое сильное женское желание», желание иметь пенис, исполняется при рождении ребенка, только «если ребенок – маленький мальчик, который приносит с собой заветный пенис»… «Мать может переложить на сына все амбиции, которые ей приходилось подавлять, и надеяться, что он воплотит все то, что осталось от ее комплекса маскулинности»[50]50
  Там же. P. 182.


[Закрыть].

Ее врожденные недостатки, как и проистекающую из них зависть к пенису, так трудно преодолеть, что Сверх-Я женщины – ее совесть, ее идеалы – никогда не бывают окончательно сформированы: «У женщин очень плохо развито чувство справедливости, что, без всякого сомнения, связано с преобладанием в их психике зависти». По той же причине интересы женщин в обществе представлены слабее, чем интересы мужчин, и «их способность к сублимации инстинктов меньше». Наконец, Фрейд не может сдержаться и не упомянуть «впечатление, которое раз за разом возникает при работе психоаналитика», – что даже психоанализ порой бессилен из-за врожденных недостатков женской сущности.