Текст книги "Загадка женского"

Глава 1
Проблема без названия

Многие годы эта проблема таилась, невысказанная, глубоко-глубоко в умах американских женщин. Проблема, похожая на странный зуд, вроде чувства неудовлетворенности, острая тоска, от которой страдали американки середины двадцатого века. Каждая домохозяйка боролась с ним в одиночку. Она заправляла постель, ходила за продуктами, подбирала пледы и покрывала, уплетала с детьми сэндвичи с арахисовым маслом, развозила на занятия сыновей и дочек, лежала с мужем в кровати… и все время, даже самой себе, даже в мыслях, боялась задать вопрос: неужели это все?

Уже более пятнадцати лет не встречалось ни единого упоминания этой тоски среди миллионов слов, написанных о женщинах и для женщин, в колонках, книжках и статьях, везде, где эксперты рассказывают женщине, в чем заключается ее роль – в том, чтобы реализоваться как жена и мать. Раз за разом женщинам повторяли, передавая традиции или мудрствуя по Фрейду, что более величайшей судьбы и желать нельзя, можно лишь гордиться своей женской сущностью. Эксперты советовали, как заполучить мужчину и как его удержать, как правильно кормить детей грудью и высаживать их на горшок, как справляться с детским соперничеством и подростковым бунтом, как выбрать посудомоечную машину, печь хлеб, готовить великолепные булочки с корицей и вырыть своими руками бассейн. Как одеваться, выглядеть и вести себя более женственно и как добавить перчинки в свой брак, как сделать так, чтобы мужья прожили подольше, а сыновья не выросли преступниками. А несчастных, нервных, «неженственных» женщин, которые захотели стать поэтессами, или физиками, или президентами, приучили жалеть. Ведь по-настоящему женственная женщина не возжелает ни карьеры, ни высшего образования, ни политических прав, ей ни к чему независимость и те возможности, за которые боролись феминистки старой формации. Кое-кто, в свои сорок или пятьдесят, еще помнил, сколь болезненным был отказ от этих мечтаний, но женщины помоложе в большинстве своем об этом даже не задумывались. Тысячами голосов эксперты воспевали их женственность, то, как они адаптируются, их новую степень зрелости. Главное – с юных девичьих лет посвятить жизнь поиску мужа и рождению детей.

К концу пятидесятых годов в Америке средний возраст вступления в брак упал до двадцати лет и продолжал снижаться. Четырнадцать миллионов девушек к семнадцати годам уже были помолвлены. Соотношение обучающихся в колледже женщин в сравнении с мужчинами упало с сорока семи процентов в 1920-м до тридцати пяти процентов в 1958-м. Столетием ранее женщины сражались за право получить высшее образование, теперь девушки поступали учиться, чтобы найти себе мужа. К середине пятидесятых шестьдесят процентов девушек бросили колледж, чтобы выйти замуж или из-за страха, что излишняя образованность станет помехой на пути к браку.

Позже американские девчонки стала выходить замуж, учась в старших классах. И женские журналы, сетуя на неутешительную статистику ранних браков, продвинули идею внедрить в старшую школу курсы по подготовке к браку. Девушки стали завязывать серьезные отношения уже в средней школе, в двенадцать-тринадцать. Для десятилеток производители стали выпускать бюстгальтеры с фальшивой грудью. А осенью 1960 года в New York Times появилась реклама детских платьев для 3–6 лет с таким слоганом: «И она может завлечь мужчину».

К концу пятидесятых рождаемость в США побила результаты даже Индии. Ассоциацию по контролю рождаемости, которую переименовали в Федерацию по планированию семьи, попросили найти способ, чтобы в случае вероятности рождения мертвого ребенка или ребенка с отклонениями в развитии, если это был третий или четвертый в семье, у женщины не отнимали шанс родить. Статистики диву давались при виде бешеного роста количества детей у студенток. В семьях, где ранее было два ребенка, теперь заводили по четыре, пять, шесть. Женщины, которые когда-то ратовали за карьеру, сделали делом своей жизни рождение детей. Журнал Life в 1956-м так сильно обрадовался возвращению женщин в лоно семьи и дома, что даже опубликовал хвалебную песнь.

В больнице Нью-Йорка у одной женщины, неспособной выкормить грудью своего малыша, случился нервный срыв. В других больницах женщины умирали от рака, отказавшись принимать лекарства – которые, согласно исследованиям, могли бы спасти им жизнь – только потому, что боялись потерять свою женственность из-за побочки. «Если у меня только одна жизнь, я хочу прожить ее блондинкой» – было написано на колоссальных размеров фотографии с симпатичной, легкомысленного вида женщиной, которая встречалась в газетах, журналах и аптечных киосках. И по всей Америке три из десяти женщин перекрашивались в блондинок. Вместо нормальной еды они поглощали порошок под названием «Метрекаль», чтобы похудеть до параметров тонких и звонких девушек-моделей. Закупщики универмагов отмечали, что с 1939 года американки стали на три-четыре размера меньше. Как сказал один из них, «женщины подгоняют себя под одежду, а не наоборот».

Дизайнеры интерьеров проектировали на кухнях мозаичные фрески и настоящие картины, ведь кухня вновь стала центром жизни женщины. Производство и продажа товаров для рукоделия превратились в миллионную индустрию. Многие женщины теперь выходили из дома только с целью сделать покупки, довезти куда-то ребенка или посетить на пару с мужем социальное мероприятие. Девушки росли, не имея никаких занятий вне дома. В конце пятидесятых неожиданно обозначился такой социальный феномен: работала треть всех американок, но большая часть была уже немолода, и лишь немногие строили карьеру. Работали замужние женщины, выбирая частичную занятость в продажах или в сфере секретариата: они помогали мужьям выплатить ипотечный долг или детям окончить колледж. Работали вдовы, которым нужно было содержать семью. Но все меньше и меньше женщин работали по специальности. Нехватка медсестер, социальных работников, учителей создавала проблему почти в каждом американском городе. Обеспокоенные лидерством Советского Союза в космической гонке, ученые заметили, что гигантский незадействованный интеллектуальный ресурс в Америке составили женщины. Однако девушки не собирались изучать физику: не женское это дело! Одна, например, отказалась от научной стипендии в Университете Джонса Хопкинса ради работы в бюро недвижимости. Ей, по ее же словам, было нужно лишь то, о чем мечтала любая другая американская девчонка: выйти замуж, родить четверых и жить в милом домике в милом пригороде.

Домохозяйка из пригорода – вот заветный образ для молодой американки и предмет зависти – во всяком случае, так заявлялось – женщин по всему миру. Американская домохозяйка – с помощью науки и средств механизации труда освобожденная от монотонной работы на износ, опасности в родах и болезней, которыми страдали их бабушки. Здоровая, красивая, образованная; в голове только муж, дети и дом. Она отыскала истинно женскую самореализацию. Домохозяйка и мать – в мужском мире ее уважали как полноценного и равного партнера. Она вольна выбирать автомобиль, одежду, бытовую технику, магазины. У нее есть все, о чем могла мечтать женщина.

Спустя пятнадцать лет после Второй мировой войны эта загадочная женская самореализация превратилась в желанный и бессменный кирпичик современной американской культуры. Миллионы женщин жили в образе американской домохозяйки из пригорода: вот она целует на прощание мужа перед панорамным окном, а вот сгружает в школу целый вагон детей. Миллионы женщин пекли домашний хлеб, шили себе и детям одежду, в их домах стиральные и сушильные машинки работали по двадцать четыре часа в сутки. Они меняли постельное белье не один, а два раза в неделю, посещали уроки по вязанию крючком на курсах для взрослых и жалели своих не состоявшихся в жизни бедняжек-матерей, которые мечтали о карьере. Их единственная мечта заключалась в одном – быть идеальной женой и матерью, основная цель – иметь пятерых ребятишек и красивый дом, а результат своей единственной битвы они видели в том, чтобы заполучить и удержать мужа. До каких-то неженских проблем этого мира, тех, что выходили за рамки дома, им и дела не было. Решение важных вопросов они предпочитали перекладывать на мужчин. Они упивались своей женской ролью и гордо выводили на бланках по переписи населения: «род занятий: домохозяйка».

Более пятнадцати лет слова, написанные для женщин, и слова, которые женщины говорили, когда беседовали друг с другом, пока их мужья сидели в другой части комнаты, обсуждая работу, политику или септики, были про проблемы с детьми, или о том, как сделать мужа счастливым, или повысить школьную успеваемость отпрысков, или приготовить курицу, или сделать чехол для мебели. Никто не обсуждал, хуже женщины мужчин или лучше. Они просто были другими. «Эмансипация», «карьера» – эти слова звучали непривычно, даже непристойно. Их никто не произносил годами. Когда француженка по имени Симона де Бовуар написала книгу «Второй пол», какой-то американский критик прокомментировал, что она, по всей видимости, «не поняла, в чем суть жизни», и к тому же писала она о француженках. В Америке «проблема женщин» больше не стояла.

Если у женщины в пятидесятые-шестидесятые годы была какая-то проблема, она считала, что что-то не так либо с ее браком, либо с ней самой. Она думала, вот ведь, другие женщины довольны своей жизнью. Что же с ней не так, если она не ощущает загадочной самореализации, натирая чудо-машинкой полы на кухне? Она настолько стыдилась признаться в своей неудовлетворенности, что так и не узнала: многие испытывают то же самое. Если бы она попыталась рассказать об этом мужу, тот не понял бы, о чем идет речь. Впрочем, она и сама не полностью отдавала себе в этом отчет. Более пятнадцати лет американским женщинам обсуждать эту проблему было сложнее, чем секс. Даже у психоаналитиков для нее не было термина. Когда женщина приходила за психологической помощью, она говорила: «Мне ужасно стыдно» или «Я, наверное, законченная неврастеничка». «Не понимаю, что творится с женщинами, – с трудом признался один психиатр. – Хотя точно знаю: тут что-то не так, ведь в большинстве случаев мои пациенты – женщины. И их проблемы не связаны с сексом». При этом большинство женщин вообще не обращались за врачебной помощью. «Все нормально, – продолжали они себя успокаивать. – Нет у меня никаких проблем».

Но однажды, апрельским утром 1959 года, я услышала, как мать четверых детей, попивая кофе еще с четырьмя мамами в пригородном районе в пятнадцати километрах от Нью-Йорка, тоном тихого отчаяния произнесла «эта проблема». Все тут же поняли, что она говорила не о проблеме с мужем, детьми или домом. И до нее вдруг дошло, что это общая проблема, проблема, которой нет названия. Женщины робко и нерешительно стали ее обсуждать.

Постепенно я пришла к мысли, что проблема без названия волнует бесчисленное множество женщин по всей Америке. Как сотрудник журнала, я часто беседовала с ними, задавая вопросы о проблемах с детьми, с браком, с домом и соседями. Скоро я стала подмечать красноречивые признаки этой проблемы и в пригородных фермерских домах, и в домах в несколько этажей в Лонг-Айленде, в Нью-Джерси и в округе Уэстчестер, в домах в колониальном стиле в одном городишке штата Массачусетс, во внутренних двориках Мемфиса в штате Теннесси, в квартирах как городских, так и загородных, в гостиных на Среднем Западе. Порой я ощущала эту проблему не как журналист, а как домохозяйка, ведь я и сама воспитывала троих детей, проживая в округе Рокленд штата Нью-Йорк. Я замечала отголоски этой проблемы в студенческих общежитиях и родильных палатах на двоих, на школьных родительских собраниях и званых обедах Лиги женщин-избирателей, во время фуршетов в загородных домах, в микроавтобусах в ожидании прибытия поезда, в обрывках разговоров, нечаянно подслушанных в ресторанчиках. В дневной тиши, когда дети были в школе, или тихими вечерами, когда мужья задерживались на работе допоздна, женщины пытались подыскать нужные слова, и думаю, сначала я поняла их как женщина, и лишь намного позже я осознала всю социальную и психологическую подоплеку.

Что же это за проблема такая, которой нет названия? Какими словами женщины пытались ее описать? Порой одна из них говорила: «Я чувствую какую-то пустоту… незавершенность». Или так: «Мне кажется, что меня нет». Порой женщины давили это чувство седативными препаратами. Порой думали, что проблема на самом деле с мужем или с детьми или просто нужно сделать косметический ремонт, или переехать в квартал получше, или завести интрижку, а может, еще одного ребенка. Порой женщина шла к врачу, а симптомов и объяснить толком не могла: «Чувство усталости… Я так злюсь на детей, что становится страшно… Не пойму, почему все время хочется плакать». (Один врач из Кливленда окрестил это «синдромом домохозяйки».) Уйма женщин признавались мне, что их кисти и руки покрывались кровоточащими потертостями. «Я называю это ожог домохозяйки, – поделился семейный врач из Пенсильвании. – Очень часто встречается в последнее время у молодых женщин с четырьмя, пятью или шестью детьми, которые сами себя зарыли под горой посуды в раковине. Но причина не в моющем средстве, и кортизол тут не помогает».

Порой женщины признавались мне, что чувство бывает столь невыносимо, что они убегают из дома и бесцельно бродят по улицам. Или остаются дома и плачут. Или дети рассказывают какую-то шутку, а они не смеются, потому что просто не слышат. Я общалась с женщинами, которые много лет провели на кушетке психотерапевта, работая над «принятием женской роли», снимая блоки, для того чтобы «реализоваться как жена и мать». Но нотка отчаяния в их голосах, их взгляды были схожи с тоном и взглядами тех женщин, которые утверждали, что, несмотря на странное чувство отчаяния, проблем у них нет.

Одна мать четверых детей, которая в девятнадцать ради замужества бросила колледж, сказала:

Я испробовала все, что полагается: заводила разные хобби, сажала цветы, солила и мариновала, консервировала, дружила с соседями, вступала во всевозможные комитеты и готовила чай на родительских собраниях. Я все это умею, и мне нравится, но внутри пустота… и непонятно, кто ты на самом деле. У меня никогда не было желания строить карьеру. Я хотела выйти замуж и родить четверых. Я люблю детей, люблю Боба и люблю свой дом. Я не могу объяснить, какая у меня проблема, – не могу подобрать слова. Но я на грани. Такое чувство, что у меня нет личности. Я – подаватель еды, надеватель штанов и заправлятель кроватей, служанка, которую вызывают по необходимости. Так кто я?

Одна двадцатитрехлетняя мамочка в голубых джинсах призналась:

Я задаюсь вопросом, почему я так недовольна. У меня здоровенькие, крепенькие детки, милый новый дом, денег в достатке. У мужа, он – инженер-электронщик, хорошие перспективы. У него таких проблем нет. Он говорит, что мне, наверное, нужен отпуск, предлагает рвануть в Нью-Йорк на выходные. Но дело не в этом. У меня всегда был этот бзик, что все следует делать вместе. Я не могу просто сидеть одна и читать книжку. Если дети спят, а у меня выдается часок на себя, я слоняюсь по дому и жду, когда они проснутся. И шагу не ступлю, пока не удостоверюсь, что знаю, куда все идут. Словно с детских лет всегда было что-то, что структурировало твою жизнь: родители, колледж, влюбленность, рождение ребенка или переезд в новый дом. Но однажды ты просыпаешься, а предвкушать больше нечего.

Одна молодая женщина из квартала в Лонг-Айленде поделилась:

Я очень много сплю. Не знаю, с чего мне так уставать. Этот дом убирать намного легче той квартирки без горячей воды, в которой мы жили, пока я работала. Дети весь день в школе. И дело не в работе. Просто я не чувствую себя живой.

В 1960 году проблема, которой нет названия, вскрылась словно нарыв через образ вечно счастливой американской домохозяйки. В телевизионной рекламе еще лучезарно улыбались хорошенькие домохозяйки, склонившись над пузырящимися тазиками с посудой, а основная статья в Time под названием «Домохозяйка из пригорода: американский феномен» торжественно заявляла: «Все просто прекрасно… как тут поверить, что они несчастны». И вдруг реальное несчастье американских домохозяек полилось отовсюду, начиная с New York Times и Newsweek и заканчивая Good Housekeeping и телекомпанией Си-би-эс («Ловушка для домохозяйки»), хотя почти все, кто поднимал этот вопрос, старались найти внешние причины и от вопроса отмахнуться. Проблему приписывали неквалифицированным мастерам по ремонту электроприборов (New York Times), или на счет расстояний до школ в пригородах (Time), или обвиняли большое количество родительских комитетов (Redbook). Кто-то говорил, что проблема не нова, все дело в образовании: все больше и больше женщин получали образование, что естественным образом делает их несчастными в роли домохозяек. «Дорога от Фрейда до Фригидера, от Софокла до Спока оказалась ухабистой, – написали в New York Times (28 июня 1960 года). – Многие молодые женщины – хотя, конечно, не все, – чье образование позволило нырнуть в мир идей, задыхаются в собственном доме. Они считают, что их упорядоченная жизнь идет вразрез с тем, чему их учили. Словно затворницы, они чувствуют одиночество».

Образованной домохозяйке сочувствовали. (Как шизофреничке о двух головах. Когда-то она писала статью по кладбищенской поэзии, а теперь пишет записки молочнику. Когда-то она определяла точку кипения серной кислоты, а теперь прекрасно определяет, когда закипит сама, если мастер задержится… Крики и слезы – вот что остается у домохозяйки. И, похоже, никто не ценит, и меньше всего она сама, то, кем она стала в процессе превращения из поэтессы в мегеру.)

Специалисты по домоводству предложили более реалистичную концепцию подготовки домохозяек: университетские семинары по бытовой технике. Педагоги колледжей, чтобы помочь женщинам адаптироваться к семейной жизни, предложили создать больше групп для обсуждения правил домашнего хозяйства и организации семейного очага. Массовые журналы выпускали статью за статьей типа «Пятьдесят восемь способов превратить ваш брак в сказку». И месяц не проходил, чтобы какой-нибудь психиатр или сексолог не предложил в новой книге рекомендации, как получить еще больше удовольствия в сексе.

Какой-то юморист в июле 1960 года в журнале Harper’s Bazaar пошутил, что эту проблему легко решить – надо лишь забрать у женщин право голосовать. («В эпоху до 19-й поправки американки были настроены благодушно, они были защищены и понимали, какую роль играют в американском обществе. Женщина передавала право принимать все решения, связанные с политикой, своему мужу, а он, в свою очередь, оставлял право принимать решения, связанные с домом и бытом, за ней. Сегодня женщине приходится принимать и те и другие решения. И это перебор».)

Некоторые педагоги вполне серьезно предлагали, чтобы женщин перестали допускать к обучению в колледжах и университетах с четырехлетним циклом: в условиях возрастающего кризиса колледжей образование, которое девушки не могли использовать, будучи домохозяйками, было нужнее юношам, чтобы выполнять работу в век атомной энергии.

От этой проблемы отмахивались, предлагая столь кардинальные решения, которые никто на самом деле не мог принимать всерьез. (Одна писательница в Harper’s Bazaar предложила, например, чтобы женщин «призывали на службу» в качестве младших медсестер или приходящих нянь.) И все это скрашивалось старыми-добрыми сказочками: «любовь даст на все ответ», «человек способен помочь себе только сам», «дети – вот секрет полной самореализации», «достижение интеллектуальной самореализации – личное дело каждого», «чтобы залечить ноющую душу, есть простое средство – предать себя и свою волю в руки божьи»[1]1
  См. the Seventy-fifth Anniversary Issue of Good Housekeeping, May, 1960, «The Gift of Self», a symposium by Margaret Mead, Jessamyn West, et al («Дар себя». Сб. ст. Маргарет Мид, Джессамин Уэст и др.).


[Закрыть].

Проблему преуменьшали, говоря домохозяйке, что она просто не понимает, как счастлива – нет ни босса, ни жесткого графика, никто не дышит в затылок, чтобы занять твою должность. И даже если она несчастна… а разве мужчины счастливы? Неужели она на самом деле в глубине души все еще хочет быть мужчиной? Разве она не понимает, как ей повезло родиться женщиной?

Еще раз проблему списали со счетов, когда все признали, что решения нет: это состояние характерно для женщины, поэтому совершенно непонятно, почему американки не могут с достоинством принять свое предназначение. Как выразился Newsweek 7 марта 1960 года:

Ей не по нраву та судьба, о которой женщины в других странах могут только мечтать. Ее глубокое недовольство носит повсеместный характер, но не лечится теми легкими средствами, что всегда под рукой… Целая армия исследователей-профессионалов уже отобразила на карте основной источник проблемы… Женский цикл, который испокон веков определял и ограничивал роль женщины. Считается, что еще Фрейд сказал: «Анатомия – это судьба». И поскольку ни у кого эти ограничения не вызывают такого отпора, как у американских жен, видимо, они пока не могут спокойно их принять… Молодая мать, обладая прекрасной семьей, очарованием, талантом и умом, стремится виновато себя принизить. И говорит: «Чем я занимаюсь? Да ничем. Я обычная домохозяйка». Хорошее образование, похоже, создало среди женщин эталон – осознание ценности всего и вся, за исключением себя самой…

А потому ей нужно признать тот факт, что «несчастье американских женщин – недавнее приобретение в борьбе за женские права», затем приспособиться и просто повторить за счастливой домохозяйкой, которую откопал Newsweek: «Нам следует уважать ту изумительную свободу, которая у нас есть, и гордиться тем, как мы живем. Я окончила колледж, потом работала, но роль домохозяйки – самая ценная и благодарная… Моя мать не была посвящена в дела отца… она не могла уехать из дома, не могла оставить нас, детей. А мы с мужем абсолютно на равных. Я могу сопровождать его в деловых поездках, ходить с ним на встречи».

В качестве альтернативы предложили выбор, который лишь немногие стали бы рассматривать как возможность. В полном сочувствия тексте New York Times читаем: «Мы все порой испытываем глубокую обеспокоенность из-за отсутствия возможности уединиться, физической нагрузки, домашней рутины и ограничений, что она накладывает. Однако никто не бросит свой дом и семью, если бы представился случай начать все заново». Журнал Redbook отметил: «Мало кто из женщин хотел бы плюнуть на мужа, на детей и общество и уйти в свободное плавание. Те, кто так поступает, может, и одаренные особы, но они редко достигают успеха».

В год, когда недовольство женщин перелилось через край, в Look написали, что более двадцати одного миллиона американок, не состоящих в браке, овдовевших или в разводе, даже после пятидесяти не оставляют лихорадочных, отчаянных попыток найти мужчину. А охота открывается рано… ведь семьдесят процентов американок в двадцать четыре уже замужем. Одна симпатичная двадцатипятилетняя секретарша в безуспешной гонке за мужем за шесть месяцев сменила тридцать пять мест работы. Женщины переходили из одного политического клуба в другой, посещали вечерние курсы по бухгалтерскому учету и парусному спорту, учились играть в гольф и кататься на лыжах, присоединялись к различным паствам, то к одной, то к другой, в одиночку ходили по барам – и все это в бесконечном поиске мужчины.

Среди тысяч женщин в США, которые в настоящий момент частным образом наблюдаются у психиатра (а их число постоянно растет), замужние женщины, как сообщается, недовольны своим браком, незамужние тоскуют и в конце концов впадают в депрессию. Удивительно, но целый ряд психиатров утверждал, что – исходя из их практики – незамужние пациентки счастливее замужних. Итак, двери всех этих симпатичных загородных домов приоткрылись, и мы увидели тысячи и тысячи американских домохозяек, в одиночку страдавших от проблемы, о которой все вдруг заговорили и которую стали воспринимать как данность, как одну из тех призрачных проблем, с которой ничего нельзя поделать… как с водородной бомбой. К 1962 году тяжкая доля находящихся в заточении американских домохозяек превратилась в национальную игру. Целые выпуски журналов, колонки в газетах, книги научные и не очень, конференции по вопросам образования, телевизионные шоу были посвящены обсуждению этой проблемы.

И все равно большинство мужчин и кое-кто из женщин еще не понимали, что проблема-то реальная. Те же, кто столкнулся с ней, объективно отдавали себе отчет, что все эти поверхностные способы, сочувственные советы, ругань или подбадривание почему-то топили проблему, отрывали ее от реальности. Горький смех – вот что стало раздаваться из уст американок. Ими восхищались, им завидовали, их жалели, их разбирали по пунктикам, пока их не начинало тошнить, им предлагали кардинальные решения или просто глупости, которые никто всерьез не рассматривал. Они получали всевозможные советы от растущей армии консультантов по браку и воспитанию детей, психотерапевтов и кабинетных психологов – как же лучше адаптироваться к роли домохозяйки. И другого пути к самореализации американской женщине в середине двадцатого века просто не предложили. Поэтому большинство женщин пытались к своей роли привыкнуть, потом страдали – или попросту закрывали глаза на проблему, которой нет названия. Меньше боли чувствовала женщина, которая не слышала этот странный, выедающий нутро недовольный голос.

Однако нельзя и дальше игнорировать этот голос, не обращать внимания на то отчаяние, что захлестнуло такое количество американских женщин. И дело не в женской сути, что бы на этот счет ни вещали эксперты. Ведь если человек страдает, значит, на то есть причина. Возможно, проблему не обнаружили раньше, потому что не задавали нужных вопросов или игнорировали ответы. Когда говорят, что проблемы нет, потому что американские женщины живут в таком комфорте, о котором даже не мечтали в иное время или в других странах, мне не кажется, что ответ верный. Эту проблему нельзя понять, оперируя терминами проблем традиционных и материальных: бедностью, болезнью, голодом и холодом. Женщины, для которых эта проблема актуальна, чувствуют голод, который не заглушить едой. Она упорно сидит и в головах жен интернов и помощников юристов, и в головах жен преуспевающих врачей и адвокатов. В головах жен рабочих и больших начальников, с годовой зарплатой и в пять тысяч долларов, и в пятьдесят. И причина не в отсутствии достатка: женщины, озабоченные безвыходной ситуацией голода, бедности и болезней, могут даже ее не ощущать. А женщины, которые считают, что проблему можно решить, заработав больше денег, купив дом побольше, вторую машину, переехав в лучший район, часто обнаруживают, что стало лишь хуже.

Нельзя говорить, что образование, независимость и равенство полов сделали американок неженственными. Многие женщины пытаются заглушить недовольный голос внутри себя, потому что он не вписывается в ту милую картинку женственности, которую рисуют эксперты. На самом деле я считаю, что это первый ключик к решению загадки: проблему нельзя понять в рамках тех общепринятых категорий, в которых ученые изучают женщин, врачи их лечат, консультанты дают советы, а писатели о них пишут. Женщины, которые страдают от этой проблемы, которых будоражит этот внутренний голос, всю жизнь гоняются за своей женской самореализацией. Это не карьеристки (хотя женщины, которые делают карьеру, вероятно, сталкиваются с другими проблемами). Это женщины, основные амбиции которых связаны с браком и детьми. Для самых старших из них, дочерей американского среднего класса, другой мечты и быть не могло. Если у сорока– и пятидесятилетних женщин были когда-то иные мечты, то они с ними распрощались и радостно бросились в объятия быта. Что же касается женщин помоложе, новоиспеченных жен и матерей, эта мечта была у них единственной. Именно они бросают университеты и колледжи, чтобы выйти замуж, или высиживают время на скучной работе, пока не найдут мужа. Они-то в общепринятом смысле как раз очень «женственные» и все равно страдают от этой проблемы.

Неужели женщины с высшим образованием, которые мечтали заниматься не только домашним хозяйством, страдают больше? Эксперты говорят, что да, но послушайте этих четырех женщин:

Мои дни расписаны по минутам, но ужасно скучны. Все, что я делаю, – болтаюсь туда-сюда. Встаю в восемь… готовлю завтрак, соответственно, мою посуду, готовлю обед, мою еще больше посуды, немного стирки и уборки после обеда. Потом черед посуды после ужина, и я могу присесть на пару минут перед тем, как детей надо укладывать спать… И это все, так проходит мой день. Он похож на день любой жены. Скукотища. Самое крутое – побегать в догонялки с детьми.

О господи, что же я делаю? Итак, встаю я в шесть. Одеваю сына, потом кормлю его завтраком. Потом мою посуду, купаю и кормлю младшего. Потом я готовлю обед, и, пока дети спят днем, я шью, что-то чиню, глажу и занимаюсь всеми теми делами, которых столько, что не переделать до полудня. Потом я готовлю ужин, а муж смотрит телевизор, пока я мою посуду. После того как уложу детей, я расчесываюсь и иду спать.

Проблема в том, что я всегда мама моих детей или жена священника. И никогда не бываю собой.

Если снять фильм о том, как проходит мое утро, то получится старая добрая комедия абсурда. Я мою посуду, подгоняю старших в школу, выбегаю в сад и по-быстренькому пропалываю хризантемы, влетаю обратно в дом и звоню договариваться по поводу заседания комитета, помогаю младшим построить домик из кубиков, пятнадцать минут пролистываю газеты, чтобы быть в курсе событий, потом стремглав несусь к стиральным машинам, где меня ждет белье в троекратном недельном размере, годовой запас какого-нибудь первобытного поселения. К полудню я уже готова согласиться на палату в психушке. Очень малая часть того, что я сделала, на самом деле необходима или важна. Давление извне заставляет меня крутиться дальше. Однако я считаю себя одной из наиболее беззаботных домохозяек в нашей округе. У многих моих друзей жизнь кипит еще сильнее. За последние шестьдесят лет круг замкнулся, и американская домохозяйка снова загнана как белка в колесе. И неважно, что представляет собой это колесо – современный фермерский дом с окнами в пол и коврами или удобную современную квартиру, ситуация не менее мучительная, чем когда бабушка сидела за пяльцами в гостиной с золотом и бархатом и сердито бурчала себе под нос что-то о женских правах.

Первые две женщины никогда не посещали колледж и живут в микрорайонах местечка Левиттаун, штата Нью-Джерси, и города Такома, штат Вашингтон. Их опрашивала команда социологов, которые изучали жен рабочих [2]2
  Lee Rainwater, Richard P. Coleman and Gerald Handel, «Workingman’s Wife», New York, 1959 (Ли Рейнуотер, Ричард П. Колман и Джеральд Хэндел «Жена рабочего»).


[Закрыть]. Третья женщина, жена священника, заполняя анкету на встрече выпускников спустя пятнадцать лет после выпуска, сообщила, что никогда не имела карьерных амбиций, но теперь об этом жалеет[3]3
  Betty Friedan, «If One Generation Can Ever Tell Another», Smith Alumnae Quarterly, Northampton, Mass., Winter, 1961 (Бетти Фридан «Если одно поколение могло бы поговорить с другим»). Впервые я осознала, что существует «проблема без названия», как и то, что она, быть может, имеет отношение к тому, что я в итоге назвала «загадка женственности» в 1957 году, когда готовила серьезный опросник и проводила собственное исследование учениц колледжа Смит спустя пятнадцать лет после выпуска. Этот опросник впоследствии использовался для тестирования выпускников колледжа Рэдклифф и других женских колледжей, и результаты получились аналогичные.


[Закрыть]. Четвертая женщина, домохозяйка из Небраски с научной степенью доктора по антропологии, сейчас воспитывает трех детей [4]4
  Jhan and June Robbins, «Why Young Mothers Feel Trapped», Redbook, September, 1960 (Джэн и Джун Роббинс «Почему молодые матери чувствуют себя как в ловушке»).


[Закрыть]. Их слова свидетельствуют о том, что чувство тоски и безнадеги, которое испытывают домохозяйки, похоже, не зависит от уровня образования.