Текст книги "Рецепт от одиночества"

Фэй вернулась в спальню. Запаса постельного белья она не обнаружила, поэтому сняла что нужно с одной из узких коек и пришла с наволочкой и простыней в гостиную, прихватив тоненькое одеяло. Все это она вывалила на диван.

– Ты не замерзнешь? Можешь взять еще плед. Утром мы попросим настоящие одеяла. Ты, наверное, совершенно без сил. Тебе нужно поспать. Давай я постелю тебе.

Джеральд помогал молча, с мрачным выражением лица, и Фэй чувствовала себя кругом виноватой. Бедняжка Джеральд всю дорогу сидел за рулем, а она в это время преспокойно спала рядом и теперь укладывает мужчину отдыхать в эту мышеловку.

Стараясь умаслить его, Фэй предложила:

– Хочешь, я сделаю тебе что-нибудь горячее попить?

Джеральд пожал плечами.

– Как же – найдешь тут что-нибудь! Сомневаюсь, чтобы в этом мотеле заботились о приезжающих.

Фэй тем не менее поспешила в кухню и пошарила в симпатичных сосновых шкафчиках. В одном из них она сразу обнаружила поднос с чайником и кофейником, электрокипятильник, чашки с блюдечками, большой набор пакетиков с чаем, баночки растворимого кофе и шоколада, долго сохраняющееся молоко в картонной упаковке и несколько пачек печенья.

– Ты ошибся: администрация мотеля о нас позаботилась, – сообщила Фэй, – предлагая большой выбор продуктов.

– Мне сейчас надо горячего шоколаду! – решил тот. – Пока ты его приготовишь, я воспользуюсь ванной и буду готов залечь. К восьми нам надо собраться, позавтракать и ехать за детьми.

Джеральд скрылся в ванной, и тут же зашумела вода в душе.

Близкая к домашней обстановка еще более обострила чувства Фэй. Она без промедления сполоснула посуду, сварила шоколад, поставила порцию для Джеральда на столике в центре гостиной, а со своей чашкой ушла в спальню и заперлась.

Распаковав вещи, она разложила их по полкам. Нашла будильник, перевела стрелки на восемь. Затем разделась, облачилась в халат и села на кровати со своим напитком. На нее напала зевота. Джеральд привел себя в порядок быстро. Она слышала звук льющейся воды, открываемой двери ванной.

Затем Фэй услышала спокойный голос у своей двери:

– В твоем распоряжении. Я позвоню в главное здание, попрошу, чтобы нас разбудили.

– У меня с собой будильник. Я уже поставила на восемь.

– Отлично. Тогда разбуди меня, как зазвонит, Спокойной ночи, Фэй.

– Спокойной ночи, – ответила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и безмятежно, хотя ее обуревали совсем иные чувства.

Дверь в гостиную затворилась. Фэй сомкнула веки. Дыхание у нее было неровное.

Она не представляла, как выдержит эту навязанную обстоятельствами семейную обстановку даже день-два. Правда, станет гораздо легче, когда она привезет детей и не будет больше одна.

В ванной было тепло, стоял густой пар. Зеркал запотели. Ей так хотелось принять душ. Она сняла халат, шагнула в тесную кабинку и тут вдруг обнаружила, что горячей воды практически не осталось. Джеральд израсходовал почти всю, теперь шла чуть теплая. Пришлось лишь наскоро ополоснуться. Фэй выбралась из кабинки, дрожа.

«Типичная деталь гостиничного быта», – грустно подумала Фэй. Она почистила зубы и поспешила в спальню. Свет под дверью в комнату Джеральда погас: очевидно, он уже спит. Фэй надела теплую розовую ночную рубашку и скользнула под одеяло. Через несколько минут она заснула…

Будильник зазвонил, видимо, раньше времени. Продирая глаза, Фэй не смогла сразу сориентироваться, долго нащупывала часы в темноте, пока не отключила звонок. Потом легла на спину в благословенной тишине и обвела глазами комнату. Холодный утренний свет был неумолим. Фэй медленно осознала, где находится, и вспомнила минувшую ночь.

Она поднялась, накинула халат, прошлась щеткой по всклокоченным волосам и на цыпочках пошла в ванную. Джеральд не подавал никаких признаков жизни.

Фэй приняла душ, потом постучала в гостиную. Ответа не было. Она еще раз постучала, уже громче.

– Джеральд!

Снова ни звука. Она предприняла третью попытку. Застучала еще сильнее.

– Джеральд, проснись. Уже восемь.

Он не отвечал. Из гостиной не донеслось ни звука. Фэй начала беспокоиться. Она тронула ручку двери, и та поддалась. Фэй осторожно раскрыла дверь пошире и заглянула в комнату. На диване высилась гора. Фэй узнала свою куртку, брошенную вместе с пальто Джеральда поверх одеяла, которое она принесла из спальни.

Под этой горой одежды просматривались очертания длинной фигуры с взлохмаченной головой.

– Джеральд! – закричала Фэй, но лежавший не шевельнулся.

Она прислушалась. Дыхания не слышно. Ее сердце внезапно провалилось в пучину ужаса. Он не дышит. Ночью переутомился, сидя за рулем и не позволяя ей вести машину. Но Джеральд уже не юноша, как бы ему ни хотелось доказать обратное. Зачем он так упрямился, вел себя как упрямый осел!

Конечно, у него невероятное самомнение. Он всегда старается что-то доказать.

Фэй подошла к постели, опустилась на колени и отвела покрывало; ей предстало лицо Джеральда: веки сомкнуты, щеки порозовели, губы слегка раскрываются от спокойного равномерного дыхания. Внезапно обессилев от облегчения, Фэй зажмурилась. Постепенно страх проходил, на его место пришел гнев. Схватив соню за плечо, она решительно встряхнула его.

– Джеральд, вставай же! Просыпайся, черт возьми!

Его веки задрожали, он открыл глаза и бессмысленно уставился на Фэй.

– Что? Это ты, Фэй? Да что за дьявольщина…

– Уже девятый час, и я уж не знаю, как долго не могу тебя разбудить. Я думала, ты умер или еще что-нибудь с тобой. Ты будешь вставать, наконец?

Фэй начала подниматься с колен. Однако Джеральд схватил ее за руку и потянул вниз. Потеряв равновесие, она упала на него, вскрикнув от неожиданности.

– Ты что это делаешь! Не смей! – стала сопротивляться Фэй.

У нее захватило дух. Она попыталась снова выпрямиться, но добилась только того, что Джеральд толкнул женщину набок, затем сильными руками прижал ее плечи к постели. Потрясенная и ошеломленная, Фэй закричала:

– Пусти меня, будь ты неладен!

В этот момент она обнаружила, что Джеральд спал нагим. Вид его стройного, подтянутого тела подействовал, как неожиданный удар. Фэй задрожала и не могла отвести взгляд. Она продолжала, не отрываясь, смотреть на эти широкие, сильные плечи, мощную грудную клетку, плоский живот и тонкую талию, на темные, жесткие завитки волос у бедер.

Джеральд видел взгляд Фэй. Он задышал чаще, лицо покрылось темным румянцем. Хриплым голосом он шепнул:

– Не кричи на меня, Фэй. Я этого не люблю.

Она подняла голову и глянула ему в глаза. Джеральда увлек ее рот. Она задыхалась.

– М-мы… М-мы д-должны спешить. Н-надо собираться, – с трудом проговорила Фэй.

Джеральд склонился над ней, медленно приник к ней лицом, и пульс у Фэй взбесился: она слышала громкие удары на шее, на запястьях, между грудями.

Она запротестовала испуганно и отрывисто:

– Нет, Джеральд. Все кончено, ты это знаешь. Я не позволю тебе больше прикасаться ко мне. Я не хочу…

Его разгоряченный рот заставил Фэй замолчать.

«Я не поддамся ему, не позволю, – твердила она себе. – Он теперь не смеет. Ни за что!»

Фэй повторяла эти слова, словно спасительное заклинание.

Но в крови разгорался пожар. Она чувствовала, как глубокая, жгучая боль пронизывает все тело. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как они занимались любовью. Ее терзало отчаяние на протяжении многих недель, и она умирала от желания прикоснуться к близкому ей человеку. Фэй хотела, чтобы его руки бродили повсюду, как путешествовали только что ее глаза по телу Джеральда.

Он распахнул полы ее халата и забрался под одежду. Фэй ощущала, как его рука источает тепло на груди, как нежны и ласковы его длинные пальцы. Она резко оттолкнула руку Джеральда, отвела в сторону рот, чтобы лихорадочно прохрипеть:

– Нет. Перестань.

Джеральд наклонился ниже, его губы скользнули по изгибу шеи, по плечам, по выпуклостям грудей; чувственный язык ласкал соски, вызывая дрожь наслаждения во всем теле женщины.

Она закричала испуганно:

– Не надо… Не надо…

Свободной рукой Джеральд отвел вверх подол ее ночной рубашки и трепетно начал свое путешествие меж бедер; тонкие нежные пальцы скользнули во влажную, теплую расселину.

Фэй неистово вскрикнула, бессознательно выгнулась в экстазе. Глаза ее наконец сомкнулись. Джеральд придвинулся ближе, его плоть обжигала бедра. Фэй услышала яростное дыхание. Он вошел в нее…

8

Чуть позже она начала молча плакать; слезы безостановочно скатывались по лицу. Джеральд повернулся к ней.

– Фэй, что с тобой? Не надо, милая, – бормотал он, обхватив ее руками и прижимая к себе.

В его объятиях было тепло и уютно. Рука Джеральда гладила ей спину. Однако Фэй пыталась вырваться, содрогаясь от рыданий.

– Нет! Оставь меня в покое. Как ты только можешь! Я же сказала, что больше не желаю секса с тобой. Как ты посмел?

Они занимались любовью так бурно, что отголоски еще чувствовались. Потрясение немного напоминало агонию, бурную развязку после долгих недель отчаяния. Фэй и жаждала ее, и негодовала на себя за то, что уступила, что поддалась соблазну.

Ведь она была полна решимости никогда больше не заниматься с ним любовью до тех пор, пока не убедится, что Джеральд любит ее достаточно сильно. Пока он не докажет, что может предложить ей нечто гораздо большее, чем только чувственное наслаждение. Но стоило Джеральду коснуться ее, и она сразу же сдалась. Как ей не презирать себя?

Он взял ее за подбородок и приподнял лицо. Серые глаза вперились в ее зеленые.

– Я люблю тебя, дорогая, – услышала Фэй и ощутила нечто подобное грому и молнии. – А ты любишь меня, не так ли? Тебе не удастся это отрицать. Особенно после только что пережитого нами. Нам всегда было хорошо вместе, но сейчас было не просто хорошо: нас постигла неземная радость. Поэтому не говори, будто не любишь меня. Любишь! И я люблю тебя.

– Но недостаточно! – бросила ему в лицо Фэй. – Не играй этими словами, если они для тебя ничего не значат.

– Очень много значат, Фэй, – горячо возразил Джеральд.

Она покачала головой.

– Нет. Ты любишь меня, только когда тебе удобно. Например, если необходим секс со мной, если нужна спутница для выхода в кино. Другими словами, когда от меня можно получить пользу. Твоя любовь ко мне не знает постоянства. Ты не желаешь видеть меня постоянно в своем доме, в своей жизни. Я нужна тебе только на твоих условиях.

– Ты все видишь в кривом зеркале, Фэй, – вздохнул он. – Я хочу тебя. Боже мой, неужели ты не понимаешь, что без тебя я не могу жить? Ты нужна мне всегда, в любую минуту, каждый день. Я так ревновал тебя к Сильверу, что в последние недели потерял покой и сон. Мне кусок не идет в горло. Голова не работает.

– Ревность – не любовь! – взорвалась Фэй. – Это лишь собственническое чувство, и оно отвратительно. Ты не имеешь права претендовать ни на что, раз не способен броситься ко мне, опережая всех, и заявить: я – твой, а ты – моя!

Джеральд тяжело вздохнул.

– Ты не понимаешь, Фэй…

– Как могу я понять тебя, если ты не хочешь сказать, что мешает нашему счастью?

Фэй видела, как напряжены его нервы. Она лежала, не шевелясь; плакать уже перестала, но лицо оставалось мокрым от слез. Она молилась, чтобы Джеральд наконец открыл ей душу. Узнав правду о его жене, Фэй поняла причины упорного нежелания Джеральда брать на себя обязательства перед женщиной. Впрочем, может, она и заблуждается. Нельзя исключать, что он не желает строить с ней свою жизнь в силу каких-то неведомых обстоятельств. Он держит под замком столько секретов, что их совместное будущее выглядит все более сомнительным.

Фэй посмотрела на него умоляюще.

– Скажи мне, что с тобой происходит?

Однако он молчал, все еще не решаясь заговорить. Фэй чувствовала: у него в душе происходит борьба, идет спор чувств, восставших против страха.

– Я даже не знаю, с чего начать, – едва слышно сказал Джеральд. Он протянул руку за бумажной салфеткой и промокнул мокрое лицо Фэй, словно маленькому ребенку. – Дорогая, я не могу видеть, как ты плачешь. Что бы ты ни думала, весь мой мир – в тебе. Ни разу в жизни у меня не было желания сделать тебе больно, но я боюсь причинить боль себе самому.

– Я никогда не заставлю тебя страдать, – шепнула Фэй.

– Я знаю, что такое желание тебе чуждо, и разумная часть моего существа понимает, что у тебя и повода для этого нет. Но всякий раз, когда я размышляю о том, чтобы придать прочность нашим отношениям, на меня нападает страх. Я боюсь… – Джеральд умолк. – Послушай, мои объяснения потребуют слишком много времени, а нам надо вставать и собираться.

Он сделал движение, пытаясь подняться на ноги, но Фэй протянула руку и схватила его за запястье.

– Не останавливайся, Джеральд! Если ты не заговоришь сейчас, то, вероятно, разговор между нами так никогда и не состоится. А в этом все дело. Ты никогда не говорил со мной ни о чем серьезном, молчал о том, что творится у тебя в душе и скрыто от окружающих.

– Но это просто смешно! Конечно же, я говорил с тобой серьезно.

– Нет, Джеральд. Порой мне кажется, будто мы с тобой совершенно посторонние люди, и я, в сущности, не знаю, кто ты такой. Интересно, ты сам можешь ответить на этот вопрос? Твои поступки свидетельствуют о противоречиях в сознании. Ты совершенно сбиваешь меня с толку. Я думаю, ты сам растерян не меньше меня.

– Растерян, сбит с толку, как последний идиот, – признался он, закрывая глаза. – Я столько лет потратил на то, чтобы скрывать истину, притворяться. Фэй, я не знаю, как остановиться.

– Это не так трудно, как тебе кажется. Надо просто начать с чего-то конкретного. Расскажи мне о Джулии.

Он поднял глаза и устремил на Фэй острый взгляд.

– Ты всегда знала, что все дело в моей жене, не так ли? Все время ты пыталась заставить меня говорить о ней, задавала бесконечные вопросы… Это были лишь твои подозрения или ты слышала слухи, сплетни?

Фэй покачала головой, глядя на Джеральда с сожалением. Даже сейчас его беспокоило, что люди узнают о его секретах. Столько лет уже прошло после смерти Джулии, столько воды утекло…

– Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь даже заикнулся о ней. Но ты так упорно обходил эту тему, что у меня, естественно, разгорелось любопытство. Я поняла: ты что-то скрываешь. Оставалось узнать – что?

Джеральд перевернулся на спину и смотрел в потолок.

– Мне не хватало сил рассказать тебе правду, Фэй. Ты права: все дело в Джулии. Она научила меня не доверять ни собственному разуму, ни чувствам. Моя жизнь превратилась в ад, и в результате я поклялся себе никогда больше не попадаться в сети женщины. Язык не поворачивается поведать о чувствах человека, попавшего в западню и мечтающего вырваться на волю. Я до того жаждал свободы, что впоследствии не мог заставить себя жениться снова или даже просто жить одним домом с женщиной, как бы ее ни любил.

Сердце Фэй дрогнуло, и она закрыла глаза.

Джеральд все еще лежал, глядя в потолок. Ее он как бы не замечал, мрачным голосом продолжая говорить:

– Сначала, когда мы познакомились, я сходил с ума по Джулии. Семнадцатилетняя, она была прекрасна: хрупкая, но очень красивая и женственная. Джулия отличалась неразговорчивостью, стеснительностью, была легкоранима, и я относился к ней с глубокой жалостью, ибо ее отец прославился на всю округу как запойный пьяница.

Фэй пришла в ужас. Рози не упоминала о своем предке. Может быть, не знала о судьбе деда? Он продолжал уже безразличным тоном:

– За пьянство его выгнали с работы еще до моего знакомства с Джулией, и ее семья по-настоящему бедствовала. Денег не было, и только Богу известно, как он доставал себе выпивку. Во всяком случае, он неизменно был пьян, когда я его видел. Джулия, должно быть, испытывала адские муки, как и ее мать. В городе каждый знал о ее отце, но мне она не говорила о нем никогда. Я же тщательно избегал малейшего упоминания о несчастном. Впрочем, он умер от цирроза печени месяца через два после моего знакомства с Джулией. Так что, в сущности, я его почти не знал. Мы поженились примерно полгода спустя.

– Вы были счастливы?

– Сначала да. Мои родители на свадьбу преподнесли нам чек на круглую сумму для приобретения дома, и первые два года мы чувствовали себя на седьмом небе. Но потом Джулия забеременела и стала совсем другой… Будущее материнство превратило ее в калеку. Я не узнавал свою молодую жену. К нам переехала мать Джулии, чтобы ухаживать за ней.

– Наверное, появление тещи в вашем доме облегчило ситуацию.

Джеральд иронически улыбнулся.

– Представь себе, жить стало гораздо легче. Сама Джулия все равно не годилась на роль хозяйки дома, хотя тогда я не обращал на это внимания. Мы оба были очень молоды, и нам просто хотелось беззаботно пожить. Сначала мне было безразлично, что все в доме делается спустя рукава, но как только Джулия забеременела, она вообще забросила хозяйство, палец о палец больше не ударила. В доме стоял ералаш, готовить она перестала. Мне все это начинало надоедать, но что я мог сделать? Джулия чувствовала себя неважно: мучили головные боли, поутру она иногда не могла подняться. Как я сказал, беременность проходила очень тяжело. Все, что могло осложниться, действительно осложнилось – утренние приступы немочи, бессонница, рвоты. Я уже не знал, куда деваться, когда теща предложила переехать к нам. Это меня спасло. Я немедленно согласился. Мать приняла на себя заботы о Джулии, обстановка в доме и моя жизнь несравненно улучшились.

– У Джулии были братья или сестры?

– Нет, она была единственным ребенком. У ее матери три или четыре раза происходили выкидыши. Моя теща, худенькая, небольшого роста бледная женщина, не отличалась многословием. Она никогда не делилась со мной своими мыслями, но впоследствии я понял, что мать не находила себе покоя из-за дочери с первой минуты нашей супружеской жизни, хотя не объясняла почему.

Фэй спросила с недоумением:

– О чем же беспокоилась теща? Не опасалась ли, что у Джулии возникнут такие же проблемы с деторождением, как у нее самой?

– Нет, дело не в этом. Теща наблюдала за дочерью, словно ястреб за куропаткой, и я подумал, что мать слишком уж властолюбива. Мне, правда, казалось, будто она действует на дочь успокаивающе, и только, когда та ждала Рози, у меня появились подозрения насчет этого влияния. Но и тогда истина не замаячила еще передо мною: я был слеп и глуп.

– Понять другого человека всегда трудно, особенно, если он что-то скрывает, а ты не видишь, что происходит на самом деле, – осторожно заметила Фэй.

Джеральд искоса взглянул на нее.

– Ну ладно. Согласен: я должен был попытаться гораздо раньше объясниться с тобой. Я собирался, но все время откладывал.

– Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, как говаривал мой отец! – с улыбкой сказала Фэй, на что Джеральд ответил кислой гримасой.

– Он был прав, абсолютно прав. Я должен был заставить себя объяснить тебе все. Но я еще не оправился тогда полностью от многих лет жизни во лжи, Фэй. Во мне еще не созрела готовность поделиться с кем-либо правдой. Это – самое худшее из наследства Джулии. Она научила меня лгать любому в глаза. Она обманывала меня с первых дней нашей совместной жизни. Я пришел к пониманию этого, но позже: Джулия стала выпивать тайком. Думаю, после рождения Роберта. Я так и не узнал, когда это все началось. Ее мать, разумеется, была в курсе событий. Она прикрывала Джулию, помогала скрывать правду. Поначалу я гневно упрекал тещу за это, но она самозабвенно и слепо любила дочь. Несчастная женщина пыталась добиться лишь одного – остановить скатывание дочери по наклонной плоскости, но ей это было не под силу. И она все время жила под страхом того, что в один прекрасный день мне станет известна истина, и я выброшу свою женушку вон, разведусь, а для Джулии разрыв будет означать катастрофу, от которой невозможно оправиться.

– Бедная женщина, – буркнула Фэй, думая о собственном сыне. – Просто не знаю, что бы я делала на ее месте. Случись такое с Джоном… Не знаю. Легко сказать: поступай, дескать, так или этак. Но если ты не побывала в подобной ситуации, то не сообразишь, что предпринять.

– Да, правильно. Но все-таки она должна была сказать мне правду. Знай я обо всем раньше, можно было бы помочь Джулии. Но я в те времена не имел никакого представления об алкоголизме. Понимаешь, ведь это болезнь; если она проникает тебе в кровь, изгнать ее уже очень трудно. Знай я до женитьбы больше об этой пагубной страсти, Джулия могла бы получить от меня помощь. Однако тогда я не представлял себе, какой страшный враг передо мной. Впервые обнаружив тайный порок жены, я устроил жуткий скандал. Надо же было оказаться таким болваном, чтобы считать достаточным окрик «Прекрати!» и ожидать, что больная повинуется. Конечно, она стала осторожнее, пряталась от меня, пила в то время, когда я был на работе. Но разве можно было удержать такой секрет? Вскоре я установил, что жена по-прежнему пьет. И тогда повез, ее к врачу и понял весь ужас нашего положения.

– Рози уже родилась к тому времени?

Он подтвердил кивком головы.

– Но дети еще были совсем маленькие, Роберт собирался в первый класс, а Рози училась ходить. Теща ухаживала за ними. Пока она жила у нас, мне не надо было беспокоиться о детях.

– Господи, почему же она не рассказала тебе?

Джеральд тяжело вздохнул.

– Да потому, что была неумной женщиной. Джулия составляла весь ее мир. Теща продолжала покрывать дочь, принося ей тем самым вред. Я не мог переубедить ее, доказать, что она поступает неправильно. Наш семейный врач положил Джулию в клинику, через несколько месяцев та вернулась домой с явными признаками выздоровления. Я поверил, что жена излечилась. Может быть, она сама поверила. Однако не прошло и года, как тайное пьянство возобновилось.

– Но почему, Джеральд? Что заставляло ее пить? – Фэй заметила, как потемнели его глаза, и чуть прикусила губу, но остановиться не могла. – Должно же было существовать что-то, что заставляло Джулию прибегать к виски? Что-то было не так, верно ведь?

– Уж не думаешь ли ты, что я ее бил? – грубо ответил Джеральд. – Ты меня, очевидно, подозреваешь в чем-то?

Его реплика удивила Фэй.

– Джеральд, разумеется, я ни в чем подобном тебя не подозреваю! Ты не относишься к тем, кто занимается рукоприкладством.

М-да, а собственно к какому типу людей принадлежит этот человек, который нагромоздил столько секретов? Ведь она знакома с ним почти всю жизнь. Впрочем, скрывал он все не только от нее – от всего города. Джеральд жил двойной жизнью: фасад – одно, за фасадом – иное. За непреодолимой стеной, которую он тщательно выстроил, прятался угрюмый, озлобленный человек.

– Правда, в последние годы совместной жизни меня так и подмывало пустить в ход кулаки, – признался он мрачно. – Но я никогда не позволял себе этого. Ни разу пальцем ее не тронул.

Фэй вглядывалась в его потемневшее лицо. Ведь есть и другие способы причинить боль: для этого не обязательна кулачная расправа. Сумел же Джеральд заставить страдать ее, Фэй. Можно вдребезги разбить человеческое сердце лишь взглядом или словом.

Надеясь все же докопаться до истины, она продолжила разговор:

– Джеральд, должна была быть причина, толкавшая Джулию к пьянству. На чем-то же она должна была свихнуться.

– Эта женщина не знала счастья, – пробормотал Джеральд, – но почему – только Богу известно. Может, она никогда не любила меня. Ни единого раза Джулия не говорила мне, что она несчастна, а когда в моем сознании забрезжило понимание ее трагедии, я и сам уже утратил радость жизни.

– Неужели ты ни разу не спросил у нее, в чем дело? – недоверчиво воскликнула Фэй.

– Разумеется, спрашивал! Задавал вопросы до умопомрачения, но ни разу не услышал разумного ответа. В конце концов понял, что расспрашивать бесполезно. К тому времени я уже не любил ее. Больше того, Джулия приводила меня в бешенство, вызывала отвращение. Если бы ты увидела ее хоть раз в пьяном виде, то поняла мои чувства.

Джеральд содрогнулся, лицо его стало бледнее мела.

– Я все еще надеялся на излечение, но постепенно пришел к выводу, что она не желает лечиться. В пьянстве Джулия видела способ отгородиться от жизни, которую она считала невыносимой.

Спокойным, ровным голосом Фэй произнесла:

– Быть может, тебе следовало развестись с нею? – Она заколебалась, боясь больно задеть чувства собеседника, но надо же было выговориться до конца. – А, может быть, в тебе, Джеральд, была причина всех бед? Разве нельзя допустить, что ты сделал Джулию несчастной?

Его лицо сохраняло угрюмое выражение.

– Ты думаешь, мне самому это не приходило на ум? Я даже предлагал разъехаться, имея в виду развод. Но Джулия чуть не лишилась рассудка, когда я заикнулся об этом. По ее словам, она не желала потерять детей и прекрасно знала, что я не рискну отдать малышей ей. Разве я доверил бы детей женщине, способной напиваться до потери сознания чуть не каждый день?

– Но за ними могла бы присматривать мать Джулии.

– На нее, с ее здоровьем, особенно нельзя было рассчитывать. Она и умерла, когда Рози было лет семь. После смерти тещи я нанял для ребенка няню с дипломом медсестры, которая могла ухаживать заодно и за Джулией. Эта женщина приложила много стараний, чтобы выяснить, почему так несчастна моя жена, и пришла к выводу, что та сама не знает, что заставляет ее пьянствовать.

– А не могли быть повинны в ее бедах несчастливое детство, страдания из-за вечно пьяного отца? Она так намучилась, что впоследствии, вероятно, ничто уже не могло вернуть ее в нормальное состояние?

– Кто его знает? С годами жизнь подсказывала множество ответов, но, по-видимому, ни один из них ничего не объяснял. Наш брак фактически распался задолго до смерти Джулии. Меня беспокоили только дети. Моя семейная жизнь по большей части сводилась к тому, чтобы оградить детей от любопытства посторонних, которые могли использовать им во зло нашу трагедию. – Джеральд помолчал, затем добавил, не таясь: – И во зло мне. Честно говоря, мне становилось не по себе при мысли, что люди узнают правду.

– Но почему ты и со мной не поделился своими заботами? Ты глубоко обидел меня, Джеральд. Господи, как же, по-твоему, я отнеслась бы к твоей беде?

Он бросил на Фэй быстрый взгляд.

– Я не мог допустить, чтобы ты узнала. Меня одолевал стыд. Ты не представляешь себе, в каком аду я находился временами. Боялся, что ты начнешь по-другому смотреть на меня.

– Но не ты же пьянствовал, а твоя жена!

– Все равно на меня ложился позор. Я обязан был найти способ излечить Джулию. Но я не справился, не сумел ее спасти. – Джеральд снова замолк, с трудом перевел дыхание. – Кроме того, если б ты была в курсе всего, на меня легла бы обязанность принять решение о будущем. А это был еще один камень преткновения на моем пути – тогда я не смог заставить себя быть откровенным.

Фэй с обидой заявила:

– Ты готов был пойти на то, чтобы потерять меня, лишь бы не сказать правду! Как же ты смеешь говорить после этого, что любишь меня?!

– Я люблю тебя, Фэй, люблю, – твердил Джеральд. – Ни одного шага я не сделал тебе во вред, разве что пытался вызвать ревность, ухлестывая за Клер. Клянусь, мои семейные перипетии никак не касались тебя… Я же объяснял, что моя воля была парализована, меня охватила роковая неспособность действовать, принимать решения, обдумывать свое будущее, строить личную жизнь. После смерти Джулии я пару лет был как в трансе. Жизнь с нею была таким кошмаром, что, получив наконец свободу, я не мог сразу прийти в себя.

Это Фэй могла понять. Чем больше она узнавала о годах, прожитых Джеральдом с Джулией, тем сильнее поражалась его способности так долго и умело скрывать горькую истину.

– А правда состоит в том, – глухим голосом заговорил он, – что я полюбил тебя еще до смерти Джулии. Но я запретил себе любить, оттолкнул свою любовь.

Фэй ошеломило его признание. Никогда прежде он даже не заикался об этом.

Джеральд поднес руку к лицу, коснулся ладонью щеки. Глаза его были полузакрыты.

– Я за это тоже в ответе. Мой брак являлся сущим наказанием, но я ни разу не изменял Джулии, Затем внезапно мою голову прочно заполнили мысли о тебе. Я считал дни, когда увижу тебя вновь, и при встречах чувствовал себя счастливым до глупости, словно влюбленный школьник. Я пытался подавить свое чувство к тебе. Я не желал больше связывать себе руки отношениями с любой другой женщиной. Потом Джулия умерла, а твой муж оставил тебя, и я не знал, как глубока твоя рана. Мне хотелось помочь тебе пережить травму, я предложил твою нынешнюю работу. Мы стали партнерами, встречались ежедневно, и чем чаще виделись, тем более страстно я хотел, чтобы ты была моею.

Джеральд прижался ртом к ее ладони. Теплые губы скользнули по нежной коже.

– Я так люблю тебя, Фэй. Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы преодолеть себя и признаться в этом. Мне казалось, я не вынесу новых брачных уз. Я понимал, что тебе хочется создать семью, понимал, что нечестно увиливать, но был перепуган до смерти. Брак с Джулией обернулся адом. Мне было ясно, что я не выживу, если женюсь снова, и все опять пойдет наперекосяк.

– Но я – не Джулия!

– Дорогая, знаю, но я не мог отделаться от мысли, не моя ли вина в том, что она пила? Что если я и тебе принесу несчастье?

Фэй обняла его и не отпускала, прижавшись, щекой к обнаженной груди. Ритмичные удары сердца мужчины отдавались в ее теле.

– Джеральд, думать так – это безумие. Понятно, ты не приносишь несчастья.

Они полежали молча, затем Джеральд пригнул голову Фэй и поцеловал ее в макушку.

– Прости меня, любимая.

– Подумаю еще насчет этого, – с напускным унынием заметила она, однако, повернувшись к любимому, одарила его искренней улыбкой.

Фэй знала, что прощение будет дано. Слишком сильна ее любовь, чтобы злиться на Джеральда теперь, когда ей известно, что вызывало его колебания и неуверенность, когда она знает, как дорога ему, почему он так долго тянул с объяснением, так упорно отгораживался от нее.

Внезапно Джеральд спросил:

– И ты не будешь больше видеться с Сильвером, обещаешь? Я не выношу, Фэй, когда ты с ним. Что за пытка – представлять себе, как ты спишь с ним! Ведь ты моя!

– Никогда я не спала с ним! Мы дружим с Сильвером, но мы не любовники, Джеральд. Мне очень нравится Денис, но не было даже отдаленного намека на нечто большее.

– Он в тебя влюблен: по глазам видно!

Фэй опустила ресницы, слегка улыбнулась.

– Может быть. Чуть-чуть.

– Совсем не чуть-чуть, а даже очень, – возразил он. – И прекрати свои улыбочки. Ты знаешь, что Сильвер влюблен в тебя, и тебе это льстит. Не пытайся отрицать, ведь это видно.

Она расхохоталась.

– Ну что ж, должна признаться… В конце концов, я старше Сильвера на десять лет. Мне действительно приятно, что за мной ухаживает такой молодой и интересный мужчина.