Текст книги "Скиталец. Начало пути"

– Как, – спросил Свен, – подошел?

– Спасибо, впору. Очень хороший жилет, – он сидел на Даньке как влитой. Приятная ткань.

– Не за что. Тебе надо одеть, что-то на себя, – капитан был доволен. – И вот это тебе.

Свен похлопал ладонью по сундуку.

– Сундук? – Спросил юнга.

– Не сундук, а рундук. Смотри. Подойди сюда.

Данька подошел. Капитан открыл рундук.

– Смотри, он легкий, прочный, разные отделения. – Расхваливал свой подарок Свен, – Сюда много чего войдет.

– Капитан, а зачем мне рундук?

– Складывать будешь свои вещи. Да, ты погоди.

Чудеса не закончились. Роль доброй феи… Причем здесь фея! Фей? Нет, лучше, кот в сапогах. Капитан подошел к своему массивному шкафу. Открыл его, порылся, достал довольно внушительных размеров мешочек. Положил его в рундук.

– Здесь золотые монеты. Тебе, – Свен улыбнулся.

Хорошего волшебства не бывает много. Вернулся к шкафу. Достал еще два мешочка. Положил их в рундук.

– Здесь разные камни, – говорил он небрежно. – А тут украшения из испанских сундуков. Подрастешь, встретишь девчонку, подаришь. Закрыл рундук.

– Забирай, это твое.

– Мое, капитан? – так много даров в один день.

– Это твоя доля добычи, – кивнул головой в подтверждение своих слов.

Капитан лукавил, бессовестно врал. Взрослые часто врут и не краснеют. Привыкли. У них большая практика. С детства врут. Юнге не полагалось платы. Он служит за кров и еду. Капитан выделил это из своих средств. Ему так хотелось.

Каких причуд не встретишь в мире. Чем человек богаче, тем причуд больше. Беднота, та редко чудит. Причуды не по карману.

– Все матросы получили, теперь и ты получи, – хорошее объяснение. Пацан без отца, мать далеко. Помочь надо. Гордый, может отказаться.

– Спасибо, капитан. – Данька взялся за ручку рундука и отнес его к своему импровизированному ложу.

По закону, юнга должен быть счастлив, что ему позволяют работать. Терпеть окрики и побои. Не может – пусть убирается ко всем чертям, подыхать с голоду. Свен не мог так поступить, тем более с этим мальчишкой.

– У меня еще кое-что для тебя есть. – Открыл один из ящиков стола и достал кинжал. – Держи. Без оружия в нашем городе, особенно вечером, опасно. Его можно скрыть под жилетом. Такая вещь всегда пригодится.

Данька подошел. Взял кинжал. Отличное лезвие. Удобная рукоять. Она украшена крупными зелеными камнями. Золотая отделка. Данька принял подарок.

– Спасибо, капитан, – вот это вещь, мальчишки без ума от оружия. Играть бы им в войны, да мама не велит.

– Бери. Твое. – Свен с улыбкой наблюдает, как юнга примеряет оружие в руке. Как всякий мальчишка, никак не наиграется в войнушку.

Данька положил кинжал в свой рундук. Добрая вещь, этот рундук, и, в самом деле, сгодился.

Темнело. Пора ложится спать. Капитан на палубе отдавал указания. Ложась спать, Даня достал шаль и браслет. Заглянул в мешочки, переданные ему Свеном. Взял несколько камней. Просмотрел украшения. Различные безделушки. И что в них находят? Выбрал цепочку с золотым крестиком. На кресте искусно выполненная фигура Спасителя. Под ногами крупный прозрачный камень. Бриллиант. В мешочке целый ювелирный магазин. Куда ему столько. Цепочку мамке подарю. Достал несколько золотых монет, горстку камней. Блестючки, красные, желтые, зеленые. Бесцветные – бриллианты. О других он сказать ничего не мог. Все завернул в шаль и спрятал под рубашку. Он надеялся, что сможет взять это с собой.

Жнец-Сеятель смотрел на старанья Даньки. Усмехался.

– А ты, оказывается, барахольщик. Люди, люди. Никто не без порока. Даже на солнце есть пятна. Хочешь взять с собой? Я не против. Так ты еще чего захочешь. Станешь челноком между мирами, – эта мысль позабавила Жнеца-Сеятеля. А Данька уже спал.

Часть 6

Мария Петровна проснулась еще затемно. Она лежала с открытыми глазами. Спать не хотелось. Она чувствовала себя бодро. Если попытаться заснуть, то, она знала это по своему опыту, встанет разбитой и усталой. Она думала о предстоящей экспозиции, которую задумали в музее. Молодец, Аркадий Аркадьевич, умница. Ее начальник, старший научный сотрудник. Он придумал выставить одежду прошлых лет. У них была такая выставка, но одежда размещалась за стеклом. Отгороженная от посетителей. Аркадий Аркадьевич предложил совсем другое. Установить одежду в открытом доступе тематическими группами. Вот дама со своим кавалером. Прогуливаются по улице. Служанка идет куда-то. Вот знатная дама на балу. В другом углу – крестьянин. Поодаль селянка. Копна соломы возле нее. Можно, поместить козу. В еще одном углу – гусар в таборе гуляет. Сидит возле костра. Рядом цыган с гитарой. И цыганка с бубном. Вот-вот пустится в огневой танец. Отличная будет экспозиция. Аркадий Аркадьевич договорился с другими музеями. Они будут обмениваться экспонатами. Выставка будет обновляться. Сколько народов и народностей на территории России. Можно, выставлять одежду европейских народов. Прошлых времен. Еще они с Аркадием Аркадьевичем съездили к известному в городе модельеру. Виоле Бариновой. Поначалу, она отнеслась к идее показа своих моделей на фоне старинной одежды с прохладцей. Но когда Аркадий Аркадьевич показал эскизы зала, то загорелась. Виола Баринова ухватилась за эту мысль. Договорилась со своими коллегами. Они то же готовы к такому показу. Люди пойдут на выставку. Старая одежда и новая мода. Это оживит их работу. Ой, только бы не провалиться. Только бы получилось. Когда окончательно рассвело, она встала, накинула халат, который сшила своими руками, и пошла на кухню, варить пшенную кашу. Она стояла у плиты и думала:

– Даня не любит манную кашу с детства. Не любит, и все тут. А она любит. Варит ее иногда только для себя. Старость подходит? Беззубые старух и младенцы едят манную кашу. Оглянуться не успела, а зима катит в глаза. Пропеть она не успела. Сашка, Сашка, куда ты пропал. Голова бедовая. Беда у тебя стряслась, иначе не исчез бы. Отчего ты не поделился своей бедой со мной? Вместе одолели б, выстояли. Я не слабая. Сейчас одной приходится держаться. Где могила твоя, не знаю. Пришла бы поговорить, посоветоваться. Поплакала бы. Лить слезы – это бабье дело. Слезы текли по щекам. Она вытерла их рукавом. Даня скоро проснется. Не хочу, что б он увидел. Манная каша? Данька все равно ее есть не будет. Она вспоминала, каким был ее сынок. Вот она помогает ему завязать шнурки на ботинках. А он спрашивает:

– Мам, а там лисичка будет?

Какой же он был маленький лисенок. Когда он болел, она ночи не спала. Заболел воспалением легких. Думала, не выживет. Отчаяние этих дней. Думала, умрет, утоплюсь. И место выбрала, дура. Зима была. Мужики на льду рыбачили. Брошусь, думаю, в прорубь и под лед сразу уйду. Все закончится. Он молодец, выздоровел. Жив твой сын, Саша, жив. Растет ее кроха.

– Зайчик там есть. Мама?

– Есть, славный зайчонок.

Они собираются в зоопарк.

– И медведь?

– Конечно, и медведь.

– А лиса не съест зайчика?

– Нет, не съест.

– Пойдем, мама, быстрее. Мы не дадим лисе съесть зайчика.

Сын ее подрос, а все еще ребенок. Все еще маленький. И кашу манную не ест.

Данька проснулся от собачьего лая за окном, вороньего гвалта. И что это они там расшумелись, – недовольно думал он. Пошарил рукой под одеялом. Вот мягкая ткань шали, браслет, завернутый в нее. Кошель. Все здесь. Ему удалось! Даня быстро поднялся с постели. Сбегал умыться и вернулся в свою комнату. На письменном столе он нашел пластмассовую прозрачную коробочку с канцелярскими скрепками. Вывалил скрепки на стол. В коробочку он положил камни и несколько золотых монет. Браслет и крестик положил в карман. Взял шаль. Он уже взрослый мальчик. Первую зарплату получил, пусть на Тортуге. Маму порадует. Направился на кухню. Остановился на пороге. Оперся правой рукой на косяк, шаль спрятал за спину. Мать стояла у плиты

– Мама, а у меня для тебя подарок, – он подошел к матери, развернул шаль и накинул ей на плечи.

– Ой, Даня, – Мария Петрова поправила на плечах шаль. – Какая прелесть. Откуда? Давай, сейчас я тебе кашки положу.

Она разложила по тарелкам кашу, себе и сыну. Села напротив него. Сняла шаль, что бы получше рассмотреть. Развернула полотно.

– Даня, какая хорошая шаль, красивая. Где ты ее взял? – Мария Петровна гладила ткань рукой, разглядывала узор. – Если посмотреть, сделана в испанском стиле.

Даня начал есть кашу. Мать у него специалист, сразу определила – Испания. Сказал:

– Это настоящая испанская работа. Так продавец сказал. – Данька радостно улыбается, он подарил маме отличную вещь, а не тряпку.

Мать улыбнулась:

– Даня, и ты поверил. Это в Турции сделали. Скопировали, но сделали хорошо. Не могу сказать точно, но такие мотивы, я имею в виду узор, использовали лет двести тому назад. Потом они позабылись, появились новые. Сейчас, думаю, решили вспомнить.

– Не, мама. Я точно знаю, что не в Турции сделали. Я больше верю – Испания. – Даня дернул головой и махнул рукой, отметая саму возможность, что шаль – подделка.

Турция значительно дальше. Корабли не доберутся. И в те времена товары не фальсифицировали. Только в наш век активно подделывают товары.

– Даня, какой же ты легковерный. Но пусть будет Испания. – Старинные вещи в магазинах не продают. Но мода на наряды прошлого часто возвращается. Выставка в ее музее может оказаться своевременной. Посмотрят люди на то, что носили прежние поколения, и что-то понравится. В прошлом одевались более рационально. Красиво и для здоровья полезнее.

– Мама, а у меня для тебя еще есть подарок, – в том мире Свен работал котом в сапогах, в этом Данька решил освоить эту роль. Оказалось, очень приятное занятие. Он достал браслет и цепочку с крестиком. Положил на стол. Надеялся увидеть радость в глазах мамы.

– Даня, что это? – Забеспокоилась Мария Петровна. Не такой у них достаток, что б покупать… Чайная чашка со звоном опустилась на блюдце. Спокойное утро оборачивалось новым беспокойством.

– Браслет. Торговец сказал, что это серебро, – Даня думал о том, что подарки порадуют мать, ему и в голову не приходило, что та может расстроиться. Дети любят, когда о них заботятся, но не любят, если им мешают совершать ошибки. Им кажется, что родители могут включать и выключать любовь, как утюг, по надобности дорогого дитя.

– Серебро? Но это дорого. – Потом посмотрела на цепочку с крестиком, – Это золото?

Пусть это окажется обычной бижутерией. Купил в киоске. И в солнечных лучах переливается осколок стекла.

– Золото из испанских сундуков. Свен знает, что говорит. Капитан фуфло не подсунет.

Пираты не собирают хлам. Сильвер на Острове сокровищ искал сундук с золотом.

– Даня, но ведь это, должно быть, очень дорого. Где ты денег взял? – Она растерялась. У нее за всю жизнь была тонкая золотая цепочка и обручальное кольцо. При ее зарплате не только золото, хорошая бижутерия – не позволительная роскошь.

– А, это мне капитан Свен дал, – и что тут такого, он не без спроса взял. Ему дали.

– Даня, – срывающимся от волнения голосом говорила Мария Петровна, – сегодня же все вернешь этому капитану Свену.

– Мама, он не возьмет. – Даня начал дуться. Чуть отвернулся, смотрит искоса. Капинан назад не возьмет, тут и гадать не надо.

Свен не поймет, обидится. Юнга работал на ровне с другими ребятами. Не прятался от работы. Вы бы вернули свою зарплату? Данька упрямо опустил голову, посмотрел на тарелку с кашей, как на личного врага.

– Как там у вас говорят: это его проблемы. Пусть забирает. Верни! Я знаю такое. Вначале дадут, а потом деньги потребуют с процентами. Еще, как это в твоих фильмах… На счетчик поставят. Где мы возьмем? Нам не рассчитаться. – Мария разволновалась, лицо порозовело. В голову лезли ужасные мысли.

– Мама, он мне это отдал и не потребует обратно. Флибустьеры так не поступают. Это моя доля добычи. – Дане казалось, что он все объяснил. Довольный собой, он взял банку с растворимым кофе, положил себе чайную ложку. Снял чайник с плиты, налил кипятка.

– Какой добычи, Даня? – Мария пыталась спокойно объяснить сыну, как тот не прав. – Верни все назад. Нам это не нужно.

– Мам, Это мое. Я тебе говорил, я – юнга на «Скитальце». Там все парни – пираты. И Брайан, и Сол, и Сайрус. Работа у них такая. Свен всем зарплату выдал. Это моя первая зарплата. У них так выдают. Мы захватили испанский купеческий корабль. Когда мы его догнали, он так пальнул из пушек.

Пружинки в ходиках на стене громко щелкнули, стрелки часов дернулись. Дверка на часах открылась, из нее выглянула кукушка.

– Ку-ку.

Может, птичке стало интересно? Что она имела в виду? Возможно, она обращалась к Дане? Даня, ты – ку-ку. Или, с этого места поподробнее, пожалуйста, хотела попросить кукушка.

Мария Петровна вздрогнула.

– Одно ядро, – продолжал сын ей рассказывать, – пролетело рядом со мной. Чуть левее, один метр и башку бы снесло.

Сейчас эпизод казался забавным. В таком возрасте не думают о смерти. Дорога жизни кажется бесконечной. Пункт назначения далеко.

А может у тебя, Дэн, все же снесло башку? Ядро попало в цель. Ты рассказал это, что бы мать знала, какой герой ее сын. Дурачок, ей мертвый герой не нужен. Ей нужен живой сын.

Даня показывал рукой, где пролетело ядро, продолжал с восторгом:

– Вот, совсем рядом пролетело. Мы догнали этот корабль. Ребята пошли на абордаж. Это такой бой, – он крутился на стуле и махал кулаками, – Там такой бой завязался. Кровь лилась. Я стою на палубе и смотрю. Мы их всех перебили. Потом парни трупы за борт выкинули. Палубу чистили.

События того дня перестали казаться ужасными. Кукушка в часах чистила перышки. Чипсы ей никто не догадался предложить. Перед ней разворачивались интересные события.

– Даня? Трупы… за борт, – растерянно говорила мать. Полный бред. В жизни такого не бывает. В их с сыном жизни не может быть. Она встряхнула головой, отгоняя дурное наваждение. Не может! Когда закончатся эти бредни!

– Ну, да. Мы захватили корабль. Корабль – наш трофей. Мы, что покойников с собой потащим. Они разлагаться будут. Эпидемия, болезни. Жарко же на Тортуге.

– Какая Тортуга, Даня? – Мария совсем растерялась. Голова шла кругом. Все эти бредни она уже слышала. Просто отбросила их. И трупы за бортом. Там были слова, сейчас появились эти вещи, реальные, к которым можно прикоснуться.

Кукушка, совсем осмелев… ну, хорошо, она принаглела и собиралась вылететь из гнезда. А кому не хочется на Тортугу. В райские края. Здесь сосульки на голову валятся, а там – бананы. От производителя. Даром.

– Какая? Остров на Карибском море. Я – юнга. Я говорил тебе. С начала я сам думал, что это сон. Но все на самом деле. Помнишь рубашку с пятном. Это капитан меня тряс за плечо. Я как увидел кровь, меня пришабаркнуло. С места не могу сойти. Это он меня от пола отрывал. Рука у него была в крови.

– Даня, это.. это… – заикалась мать, – в самом деле?

В ее голове начинала складываться картина. Но еще не понятная ей.

– Конечно, мама. А это моя доля добычи. Капитан сказал, ты работал. Палубу драил, паруса ставил – получи оплату.

– Даня, ты среди разбойников. Бандитов. Они могут тебя убить, – волновалась Мария Петровна. Мысль о том, что ее ребенок в опасности затмевала и золото и испанцев с их трупами, которые зачем-то бросались за борт.

– Мама, это славные ребята. Мои друзья. Никто не собирается меня убивать. На корабле драк нет. У капитана не забалуешь. Ребята даже не сквернословят. Мы с ними вместе… Я с ними во время шторма был. Только тут понимаешь, что рядом должны быть настоящие друзья. Я и на мачту с ними залезаю. По реям бегаем. Паруса развернуть или убрать во время шторма. Мачта качается. Корабль взлетает на волнах, падает вниз, а мы там наверху. Если мачта наклоняется, ты висишь прямо над морем. Мне по началу страшно было. А сейчас я привык. Мы без страховки бегаем. Я тут чуть не сорвался вниз. Брайан ухватил меня за шиворот. Брайан, наш корабельный плотник и просто матрос. Рыжий чертяка. Веселый. Удержал меня. Рубаху порвал, обормот, правда. Я потом его благодарить, а он извиняется за рубашку: порвал, виноват, давай заштопаю. И заштопал. Такие там ребята. А ты говоришь, убийцы. Они – флибустьеры. И убивают в бою. В настоящем бою. А не в подворотне ножом.

– Этого не может быть, – сознание Марии не могло принять сказанное. – Признайся, что ты наврал. Выдумал. И это все не настоящее, и эта шаль и браслет. Корабль? Тортуга? Я не могу понять.

– Это настоящее, – твердил Даня. – Я сам не понимаю, как это происходит. Просто ложусь спать и просыпаюсь на острове. Там засыпаю – просыпаюсь в своей постели.

– Давай, сынок, заканчивай завтракать. Поедем к Аркадию Аркадьевичу в музей. Он эксперт. Он точно скажет, настоящие вещи или нет, – Марии Петровне не хотелось верить, она отвергала саму возможность реальности происходящего. «Скиталец» и Тортуга были далеко и выглядели не реальными. Шаль и украшения – единственное, что может убедить в реальности происходящего.

Мария Петровна с сыном выскочила из подъезда. Она торопилась так, словно от этого зависела жизнь. Зависела! В один миг все рушилось, испанская шаль накрывала руины прежней жизни. Если все, что говорит Даня правда, то к прежней жизни возврата нет. Все что угодно, но она не оставит своего сына одного. Пират или сын, такой дилеммы не стояла. Своего сына она примет любым. Ради него готова на все. Пират ее сын. Тогда она – мать пирата. Она готова принять все. Они сели на троллейбус. Ехали и молчали. Мария Петровна пыталась осознать, что произошло. Она хотела понять причину. Ее душа немного успокоилась. Принимаю все, как есть. Данька смотрел в окно, разглядывал пассажиров в салоне. Они едут на работу. Так они ездят каждый день. И не догадываются, кто едет рядом с ними. Он, Данька, так же как они ходят на работу, идет в другой, иной мир. Для него это такая же работа, как для них. Вот у того парня в клетчатой рубашке, босс может такой бандит, что рядом с ним Свен, пират, агнец господень. Очкарик напротив. Какой скелет в твоем шкафу? Бабулю любимую зарезал, пенсию отнял, десять тысяч рублей. Горе не от ума, горе с умом. А судьи кто? Он не осудит капитана Свена и его ребят. Не судите, и не судимы будете. Аминь.

За окном троллейбуса царило лето. Безмятежное. Девчонки в легких платьицах. Парни в шортах. Им не в домек, пройдет мгновение, по масштабам вселенной, и на устах: мы и не ждали. Но пока ни прохожие, ни птицы на деревьях, ни облака не ждут перемен. Троллейбус урчит, подпрыгивает на неровностях дороги, замирает на остановках. Хлопают двери, входят и выходят пассажиры. По городу шагает повседневность.

Троллейбус остановился, с шумом распахнул двери. Мария и сын вышли. Музей был рядом. Подняться в горку, миновать маленькую площадь, с разбитыми на ней клумбами, с удобными скамейками. Место для отдыха жителей района. На этом пятачке гуляют старики и дети.

– Погоди, Даня, я немного ногу в троллейбусе… – Ей надо собраться с мыслями. Не просто принять то, что обрушилось на них с сыном. И ему тяжело. Она не покинет его. Путь до музея дал ей передышку. Понять, что важно для нее. Она воспринимала рассказ Дани сейчас иначе. Пушечное ядро могло стать роковым. Шторм, утлое парусное суденышко навеки скроется в волнах. Ее мальчик взбирается на мачту. Он сказал, мачта качается. Нет страховки. Неверный шаг… Она, словно в кошмарном сне, увидела, как ее Даня с криком срывается вниз. Она бы бросилась подставить руки. Тихий стон срывается с губ. Как защемило сердце. Ее сын лежит среди цветов и еловых веток. Голоса людей на улице обернулись пустыми скорбными словами сочувствия. От страшных видений Мария очнулась в фойе музея.

– Доброе утро, Мария Петровна, – поздоровался вахтер в музее. – Доброе утро, Даня.

– Доброе утро, Владимир Сергеевич, – сказала мать, пытаясь сфокусировать взгляд на собеседнике.

Данька тоже ответил:

– Доброе утро, дядя Володя. – Вахтером служит пенсионер. Живет рядом. Прибавка к пенсии не помешает. Он часто жалуется на боль в ногах. А здесь сидеть еще может.

Даньку знали в музее все, да и он знал практически всех сотрудников. Часто бывал у матери

– Что, – спросил вахтер, – Мария Петровна, помощника готовите?

– Ах, Владимир Сергеевич, сейчас у молодежи совсем другие интересы Они все менеджерами хотят стать.

– А ты, Даня, – дядя Володя подмигнул Даньке, – то же менеджером?

Пенсионер не прочь перемолвиться словечком с работниками музея.

– Нет, дядя Володя. Космонавтом. Открою на орбите лавку, буду чипсами банчить. Пивом, сигаретами. Орбиту выбираю на бойком месте, – Данька то же подмигнул вахтеру.

– Хорошее дело, Даня, прибыльное. Удачной тебе орбиты.

Мария Петровна и Даня прошли по залам музея, спустились в цокольный этаж. Там кабинет Марии Петровны и Аркадия Аркадьевича. Старший научный сотрудник был на месте. Он, по обыкновению, пришел раньше. Увидев свою помощницу, он встал, что бы поприветствовать.

– Доброе утро, Мария Петровна. – Даня.

– Доброе утро, – поздоровался Данька.

Мать подошла к своему столу, села. Данька присел рядом.

Немного затхлый воздух в комнате, не спасает форточка в маленьком зарешеченном окне. Лампы дневного света под потолком. Стеллажи вдоль стен. Письменные столы с инвентарными бирками на боку с датой учета 1954 год.

– Аркадий Аркадьевич, я хотела у вас проконсультироваться. Потом она посмотрела на сына. – Мы с Даней хотели проконсультироваться.

Аркадий Аркадьевич, мужчина лет сорока пяти, с аккуратной бородкой, черными волосами, в которые вплелись нити ранней седины, сказал:

– Если смогу помочь, буду рад.

Аркадий Аркадьевич ценил тишину и покой. Картины и прикладное искусство были его коньком. Консультировал музеи и частных коллекционеров. Большие деньги его не интересовали. Держался в стороне от коллег, которые сделали предметы культуры источником дохода. И жилось ему легко. Вдали от тревог и приключений. Тех, кто не любит перемен, не хочет и слышать о приключениях, последние любят навещать. Вот и сегодня приключения зашли на чашку кофе.

Данька не заходил в музей пару месяцев. Пытался отметить, изменения. Кажется, ни каких. Столы стоят друг против друга. За спиной каждого стеллажи с книгами, альбомами и экспонатами. Тусклое окно цокольного этажа, через которое виден асфальт, кусочек зелени и ноги прохожих. Света жалкой люстры, что висит под потолком, не хватает. На столах стоят лампы. У сотрудника музея должно быть хорошее зрение и отличная память. Рассмотреть и точно определить детали произведений не просто.

Мария Петровна выложила на стол шаль:

– Посмотрите, настоящая это работа или нет? – Мария Петровна старалась не показывать волнения. От ответа на простой вопрос зависела жизнь.

– Так, так, – Аркадий Аркадьевич подсел рядом и осмотрел шаль. Достал увеличительное стекло, разглядывал каждую ниточку. Отчего-то понял. Как много значит это заключение для Марии. Хотел знать, каких слов ждут от него. Да все рано, не мог покривить душой. И был бы Платон ему другом, от правды не отступил.

– Полной уверенности нет, – голосом мудрого наставника ответил он, – но вероятность процентов восемьдесят, настоящая. Хорошо бы лабораторно исследовать. Но у нас, сами знаете, здесь нет лаборатории. Сомнения вызывает отличное состояние вещи. По признакам, век семнадцатый – восемнадцатый, а сделана, словно вчера. В остальном, настоящая. Об этом говорит не только орнамент, но и ткань, ее структура, способ прядения нити. Испания.

Приговор произнесен. Мария не могла спорить с правдой. Была достаточно разумной для этого. Принять неизбежное, испить его горечь. Плечи поникли под грузом свершившегося. Хватило сил на улыбку. В ней печаль и бессилие. И стойкость.

– И еще, Аркадий Аркадьевич, – Мария достала подарки сына. – Посмотрите вот на этот браслет.

– Интересно, очень интересно, – Аркадий Аркадьевич крутил перед собой серебряный браслет. – Смотрите, характерные детали. Эта, еще эта. Не скажу, что дело рук известного мастера. Период примерно тот же, что у шали. Думаю, мастер средний. Не выдающийся. Крестик? Сразу скажу, эта вещь достойна внимания. Совсем другое дело. Работа художника, талантливого мастера. Не будет ошибкой сказать, в единственном экземпляре мастер делал. Посмотрите, с той стороны клеймо мастера. Хорошая вещь.

Данька вытащил коробочку с монетами и камнями. Еще один сувенир.

– Монеты и камни… Вы, что Мария Петровна, клад нашли? – Аркадий не скрывал удивления.

– Нет, – вмешался Данька, – это я. Шаль и браслет на рынке купил, на Тортуге.

– А где у нас такой рынок? – Аркадий Аркадьевич виновато улыбнулся, – отстал от жизни. Это где новый торговый центр, туда восемнадцатый автобус ходит? Его недавно открыли. Так его Тортугой прозвали?

– Нет, Аркадий Аркадьевич, – Даня сказал раздраженно. Вовсе не из-за того, что дядя Аркадий не знает торговые центы города, а хотел защитить свой остров. – Тортуга – это остров на Карибском море.

– Даня, и когда ты успел слетать на Тортугу? – Рассмеялся Аркадий.

– Я там каждую ночь бываю. Засыпаю здесь, а просыпаюсь на Тортуге. На своем корабле, на паруснике «Скиталец». Корабль пиратов. Я юнга. Там засыпаю, появляюсь здесь. Вот там, на рынке я и купил. Мы захватили испанский корабль. Капитан Свен дал мне мою долю добычи, как юнге. Ты, говорит, наравне со всеми работаешь. Я не хуже любого настоящего матроса справляюсь, – хотелось не много похвалиться. – Получи. У них зарплата такая. Я маме и купил подарки. С первой зарплаты.

Подарок с первой зарплаты не только признание заслуг родителей, но и символ начала самостоятельной жизни. Ты рано повзрослел, мальчишка.

– Это, что, правда? – И Аркадий Аркадьевич перевел взгляд на Марию Петровну.

– Да. К несчастью, да. Он там один среди бандитов, разбойников. Они людей убивают и трупы… трупы за борт выкидывают.

Это действие, по ее мнению, более другого рассказывает о тех, кто рядом с ее ребенком.

– Мама, я говорил, – и как они не понимают самых простых вещей. Сухопутные черепахи. – Мы взяли трофейный корабль. Не тащить же с кораблем и покойников. Ты хочешь, что бы эпидемия на корабле началась. Что б мы все, и я, болезнь инфекционную схватили. Лихорадку? Тиф? Чуму? Свинку?

Даня перечислял все страшные болезни, которые мог припомнить.

– Пираты – ярые борцы за чистоту. На торговых судах так не следят за чистотой, как на «Скитальце». Эпидемия страшнее пушек испанских галеонов.

О торговых судах Даня присочинил. Но палубу «Скитальца» драил не раз. Тут за чистоту был в ответе. Мог ответить под присягой.

– Вот это да. – Произнес Аркадий Аркадьевич. Он не верил в чертовщину, но в юности читал фантастику. Он то же был мальчишкой. Такой поворот событий хоть и не укладывался в представление о нормальной жизни, но не противоречил незыблемым законам мальчишеской фантазии. Принять неведомую реальность он мог.

– А может, нам с Даней, – спрашивала мать, – к врачу сходить? Пусть посмотрит, пропишет таблетки. Может уколы? Витамины?

Многие болезни, верила она, от нехватки витаминов.

– Что б он туда-сюда не перемещался. – Мария словно извинялась за шалости сына.

Аркадий Аркадьевич подумал. Он верил в силу медицины, но и сомневался. Историк по образованию знал, как пугает людей все новое. Они совершают преступления в страхе перед непонятным, новым.

– Мария Петровна, я не думаю, что вам следует идти к врачу. Голубушка, посудите сами, придете вы к врачу, расскажите все, как есть. Запрут Даньку в сумасшедший дом. Покажите коллекцию с Тортуги. Чудесно. Все поймут, вы говорите правду. Люди боятся огласки. Придут люди в черном, дело-то государственное. И его в исследовательский центр определят. Опыты над ним будут ставить, как над кроликом, и все ради науки. Все ради познания. И если вернется к вам ваш сын, то в виде овоща. Вы этого хотите?

– Нет, Аркадий Аркадьевич. Я этого не хочу, – испугалась мать. Память поколений. Она еще долго будет подъезжать ночами к подъездам домов в черном воронке. Сына она не отдаст никому.

– Тогда уберите это. Поезжайте доимой и спрячьте. Никому не показывайте. Я тоже буду молчать.

– А как же быть с Даней, с этими его иными мирами, Аркадий Аркадьевич? – Мария развела руками, как всякая женщина ждала, что мужчина найдет выход в опасной ситуации.

– Такое бывает. Появляется у ребенка, у подростка какие-то способности. А потом сами собой проходят. Это подростковое. Как свинка. Как прыщи или фурункулы. Этим надо в детстве переболеть. Обыкновенная ветрянка, корь. Переболеет и пройдет.

Мария Петровна была склонна с этим согласиться. Все равно, другого иного решения не было.

Карибское море плещет за бортом. Небо, как песня о воле. После завтрака Данька унес посуду на камбуз. И обнаружил, что Филипп, корабельный кок, собирается сегодня готовить рыбу. Хорошую рыбу Даня любил. Мать отлично запекала скумбрию. Он любил ту часть, где нет брюшных ребер, и мать всегда отдавала ее Дане. На рынке он выдел продают огромных рыбин. Только из головы такой рыбины можно такую уху сварить! Крупные тушки рыбы лежали сегодня на столе, на камбузе. Тут же пряности. Они волшебно пахли. Как тут остаться в стороне? Но этот скупердяй, Филипп, подсунет ему что ни будь похуже. Тут без хитрости не обойтись.

– А чем это у тебя, Филипп, воняет так? Это что, вот этой дерьмовой травой?

– Это пряности, – буркнул кок. Советников в поварском деле много, а чистить рыбу ему.

– Вонища-то какая, – не унимался Данька. – И грязь развел. Ты, что сегодня собираешься рыбу готовить? Эту, дрянь? И этим собираешься кормить нашего капитана? Да, никто жрать не будет. Отрава.

Заслышав подобные речи, Филипп начал бычится. Нервно играть тесаком. Не по-доброму смотрел на юнгу. А тот продолжал:

– Вот такую дрянь подать к столу капитана. – Сокрушенно качает головой. Распахнул темные глаза. В негодовании порхают густые ресницы. – Чем он заслужил такое наказание?!

Даня довел свою речь до вершин древнегреческих трагедий. Театры Эллады аплодировали бы ему. Еврипид рыдал, укрывшись за колонной.

– Я с детства рыбу ненавижу. – Даньку передергивает от отвращения. Словно ему подают жареных тараканов. – Мать всегда меня рыбой кормила, особенно если провинился. Подсунет мне хвостатую часть. Там одни кости. Ковыряешься весь день. Это, когда она мной не довольна.

Воспоминание о тяжелом детстве. Данька пытается выдавить из себя слезу. Закашлялся, отвернулся от Филиппа. Вдруг не смог сдержать улыбку. И взгляд хитрой лисички.

Данька специально злил кока. Разозлить и направить месть Филиппа в нужное русло. Дергать тигра за хвост опасно, но интересно.

Еще минута, Филипп бросится на этого урода, что б выкинуть его за дверь. Даня пошел к выходу и в дверях бросил:

– Да, еще ты готовишь хуже некуда. Ты стряпать не умеешь. Капитан сегодня, точно, несварение желудка получит, – захлопнул за собой дверь и побежал подальше от греха. А то Филипп его догонит, по шее даст. Не сможет себя сдержать, бедолага. Филипп в ярости рубит головы рыбе. Убью, мальчишка. На палубе Даня остановился, поднял голову к солнцу, прищурил глаза, ощущая тепло солнечных лучей на лице, облизнулся, словно кот, предвкушающий лакомство. Можно идти к капитану. Филип решит отомстить и подсунет ему непременно хвостатую часть рыбины. Он предвкушает, как тают во рту сочные кусочки.