Текст книги "Живи по своим правилам: Что означает истинное бунтарство? Живи рискуя: Обыкновенное просветление для необыкновенного времени"

Почему люди отворачиваются от своего истинного «Я»?

Человек рождается с неизвестным ему самому потенциалом. Когда он приходит в этот мир, он не знает своего истинного лица. Он должен обрести его. Это должно быть открытием, и в этом его красота. И в этом разница между существом и предметом.

У предмета нет потенциала: он то, что он есть. Стол – это стол, стул – это стул. Стул не станет чем-то еще, у него нет потенциальной возможности; у него есть только реальность. Предмет – это не семя, которое прозреет. Человек – не предмет. И в этом все трудности и все радости, все сложности и все беспокойства.

Младенец – как чистый лист, на котором еще нет ни записей, ни даже заметок, каким он станет – все возможности откроются позже.

Это первое, что нужно понять: ребенок не предмет, он существо. Пока еще нет, но он им станет. Он – процесс, и невозможно предсказать, каким будет ребенок; что станет конечным результатом его жизненного опыта, мучений, переживаний, счастья – и что останется в самом конце. Конечный результат всей его жизни не известен в начале.

Он не приходит в этот мир с маршрутной картой. Все астрологи дурят вас, и все хироманты дурят вас, и делают они это потому, что им дают такую возможность. Родители озабочены тем, какими станут их дети. Причина их озабоченности – любовь, поэтому их могут обманывать разные мошенники. Эти мошенники предсказывают: он, мол, станет таким или сяким. Но они не причиняют большого вреда; они только немного эксплуатируют своих жертв. Их предсказания никогда не сбываются.

Бо́льшие проблемы могут создавать священники, политики, учителя. Политиков не интересует реальный потенциал ребенка. Их волнует только то, что ребенок станет частью их мощной машины. Политики инвестируют в каждого ребенка, потому что это потенциальный друг или враг. Нужно начинать агитировать чем раньше, тем лучше. Еще до того, как ребенок становится самим собой, его направляют на путь служения политикам, и это убивает в нем семена развития.

Священник тоже заинтересован в ребенке, и он тоже инвестирует. Священник становится более могущественным, когда количество его последователей возрастает. А если их не будет, какова тогда ценность священника? Кому он будет нужен? Каждый рождающийся ребенок имеет своего рода силу, которая нужна политикам и священникам.

Затем ребенок станет полноправным жителем мира – и им завладеют. Он должен будет стать католиком, если он родился в католической семье; а если он сирота, то мать Тереза будет присматривать за ним и сделает из него католика. И все они будут счастливы: чем больше в мире сирот, тем больше матерей терез получат Нобелевские премии – больше сирот – больше католиков. Тем больше бедных людей становится в мире… их легче обернуть в христиан.

Иисус говорит, что «не хлебом единым жив человек». Это верно для истинного человека, но неверно для толпы. Что касается толпы, я скажу так: человек живет хлебом и хлебом единым. И там только толпа – где же подлинный человек? Политики, священники, учителя не оставляют человека наедине с собой, чтобы он стал личностью, познал свое истинное лицо и обрел себя.

Повсюду есть люди, интересующиеся детьми в своих собственный целях. Ребенок – это чистый лист, без единого слова, и у каждого есть искушение написать на нем что-то свое. Родители, конечно, хотят написать на нем свои политические и религиозные взгляды, расу, философию – потому что ребенок должен быть их продолжением. Ребенок должен унаследовать это от них. Если они были индуистами веками, ребенок тоже должен быть индуистом и передать религию по наследству будущим поколениям. Их не интересует потенциал ребенка – никого это не волнует, – их интересуют только собственные вложения в ребенка, и, конечно, все это делают.

Родители так много вкладывают в ребенка, дав ему жизнь, воспитывая и обучая его; и все это условно – говорится об этом или нет, – и это не главное. Однажды они скажут: «Мы столько для тебя сделали, теперь пришло время осознать это и отплатить нам». И так детей воспитывают из поколения в поколение, всегда одинаково. Учителю нужно, чтобы ребенок представлял его интересы. Религиозный наставник заинтересован в том, чтобы ученик был воплощением его учений.

Я хочу, чтобы вы знали: все заинтересованы в ребенке в своих собственных целях, в которых сам ребенок не заинтересован. Но он беспомощен и не может бороться со всеми этими людьми. Он зависит от них. Если они хотят сделать из него кого-то, ему придется подчиниться. И он четко осознает, что если он будет сопротивляться и не слушаться, то предаст своих родителей. Родители, священники, учителя вдалбливают это ему в голову. Ребенок чувствует свою вину. Любая попытка самоутвердиться влечет за собой чувство вины, а любое притворство угодить родителям, священникам, воспитателям, политикам – и это только притворство – поощряется. Ребенок с самого начала учится ухищрениям: в первую очередь, быть лицемерным. Если ты настоящий – тебя накажут. Сейчас ребенок все просчитывает, и мы не можем осуждать его.

Когда я был маленьким – я не знаю, как было у вас, но сужу по своему детству, а о себе могу сказать с абсолютной уверенностью, – вопрос правды был всегда актуален. Меня всегда заставляли говорить правду. И я сказал своему отцу:

– Когда ты просишь меня быть честным, имей в виду, что честность нужно поощрять, – или мне придется лгать тебе. И я к этому готов.

Очень быстро я понял, что правду не ценят, за нее наказывают. А ложь приносит пользу – тебя хвалят. Сейчас это очень важный вопрос, критический. Я ясно дал понять своим родителям:

– Если вы хотите, чтобы я был честен, вы должны это ценить, и не когда-то в далеком будущем, а здесь и сейчас, так как я честен с вами именно здесь и сейчас. А если правда не ценится и меня за нее наказывают, я вынужден врать. Давайте учтем это; и тогда не будет никаких препятствий говорить правду.

Я не думаю, что каждый ребенок пытается разобраться в этом и объяснить своим родителям. Но эта договоренность была у меня с отцом. И не имело значения, вредила ли моя правда ему, его уважению, морали, семье, обществу – это было не важно; важно было, что я был честен с ним. И за это меня должны были хвалить. «В противном случае я буду говорить то, что вы хотите услышать – но помните, что это будет ложь».

В тот день, когда я сказал это отцу, он ответил:

– Я должен все обдумать, мне кажется, ты хитришь. Ты ставишь мне жесткие условия. Ты натворишь что-то плохое и честно сознаешься в этом, а я буду должен тебя похвалить.

Я произнес:

– Тебе решать, говорить мне правду или нет. В любом случае, я буду делать то, что хочу. Проступки все равно будут совершаться – они и раньше совершались, – но потом встанет вопрос, рассказать правду или нет. Теперь уже ничего не изменить и не вернуть обратно. Но ты можешь вынудить меня лгать, и я буду лгать. И я могу лгать с таким видом, что ты будешь думать, будто я говорю правду. Я научусь делать это. Если это выход – хорошо, пусть будет так, но ты несешь ответственность за то, что я лгу, так как ты поощряешь ложь и наказываешь правду. Подумай об этом. Я не тороплю. Это ты меня просишь.

Дальше случилось вот что.

Мы жили в двух или трех кварталах от семьи браминов, очень православных браминов. Брамины полностью бреют головы – кроме одного места, где находится седьмая чакра, в этой части головы волосы всегда растут. Они завязывают их и убирают под головной убор или тюрбан. И вот, что я сделал: я отрезал волосы главы семьи браминов. Летом в Индии люди спят не дома, а на улице. Они выносят кровати или раскладушки из домов. В домах так жарко, что они ночуют снаружи.

Так вот, этот брамин спал… И это не моя вина! У него был такой длинный чоти – он так называется, эта прядь волос. Я никогда ее не видел, потому что ее всегда убирают под тюрбан. Когда он спал, волосы свесились и упали на пол. Они были такие длинные, что доставали до пола. Я не мог устоять. Я побежал домой, взял ножницы, отрезал чоти и отнес его к себе в комнату.

Утром брамин увидел, что волос нет. Он был взбешен, потому что в чоти заключалась его святость, вся его религия – теперь его духовность была уничтожена. Все соседи знали, что если случалось что-то плохое… то в первую очередь нужно искать меня. И он тут же пришел к нам. Я сидел на крыльце и ждал, я отлично знал, что он придет утром. Он посмотрел на меня, а я на него. Он спросил:

– Почему это ты так смотришь?

Я ответил:

– А вы почему? По той же самой причине.

Он спросил:

– По какой причине?

Я ответил:

– По той же самой. Вы сами скажите.

– Где твой отец? Я не собираюсь с тобой разговаривать, – рявкнул брамин. Он зашел в дом. Вышли они вместе с отцом, и отец спросил меня:

– Что ты сделал этому человеку?

Я ответил:

– Я ничего ему не сделал, но я отрезал его чоти, который ему не принадлежит, потому что когда я отрезал его, что он сделал? Он мог остановить меня.

Он был возмущен:

– Я спал!

На что я сказал ему:

– Если бы я отрезал вам палец, когда вы спали, вы бы проснулись?

Он ответил:

– Как я могу спать, если кто-то отрезает мне палец?

Я сказал:

– Это значит, что волосы не живые. Можно отрезать их, а человеку не будет больно и не будет крови. Зачем тогда переживать? На улице висела неживая вещь. Я думал, вам наплевать на неживые волосы в вашем тюрбане – я решил освободить вас. Они у меня в комнате. А с отцом мы договорились говорить только правду.

Я вынес ему чоти и сказал:

– Если они вам так нужны, забирайте. Если это ваша духовность, брахманизм, вы можете завязать их и положить в тюрбан. Все равно они мертвые. Они были мертвыми даже когда были на вас, и остались такими, когда я их отрезал. Можете просто носить их в тюрбане.

И прямо при нем я спросил своего отца:

– Где моя награда?

И брамин спросил:

– Какую еще награду он просит?

Отец ответил:

– В этом вся проблема. Вчера мы договорились с сыном, он будет говорить честно… и откровенно. Но он не просто сказал правду, но и привел доказательства. Он рассказал всю историю и объяснил свою логику – волосы не живые, зачем тогда переживать? И он ничего не утаил.

Отец вручил мне пять рупий. В те времена для маленькой деревни пять рупий были хорошими деньгами. Брамин разозлился на отца. Он проворчал:

– Вы испортите этого ребенка. Вам следует наказать его, а не давать ему денег. Теперь он пойдет и отрежет у всех чоти. Если вы будете давать ему по пять рупий за один чоти, в городе не останется брахманов, все они спят на улице; а когда спишь, не можешь все время держать чоти в руке. Что вы делаете? Теперь это войдет в норму.

Отец сказал ему:

– Но у нас уговор. Если хотите наказать его – это ваше дело; я в этом участвовать не буду. Я поощряю не его поступок, а его честность – и я буду делать так всю жизнь. Если его проступок очень серьезный, вы можете наказать его.

Брамин ответил отцу:

– Вы создаете еще больше проблем. Если я что-то сделаю этому мальчику, думаете, на этом все закончится? У меня есть семья: жена, дети, дом – завтра он возьмет и сожжет мой дом.

Он был очень рассержен:

– А сейчас у меня проблема, потому что завтра я веду церемонию в другой деревне, и они заметят, что у меня нет чоти…

Я ответил:

– Не волнуйтесь, я отдам вам чоти. Вы можете отблагодарить меня за это. Только не снимайте тюрбан, когда будете в другой деревне; даже ночью. Вот и все. И нет ничего страшного, нужно просто пережить одну ночь. Кто будет проверять, на месте ли ваш чоти ночью? Все будут спать.

Он сказал:

– Мне не нужны твои советы. Мне хочется ударить тебя как следует, но я знаю, что это приведет к дурным последствиям.

Я ответил:

– Уже привело. Вы пришли жаловаться; вы не похвалили меня за то, что я сказал правду, что не смог устоять против желания. А я не сделал ничего плохого; не произошло насилия – ни капли крови не пролилось с вашего чоти. Жалуясь моему отцу, вы уже создали цепочку последствий.

– Вы только посмотрите на него! – воскликнул брамин после моей речи.

Но отец ответил:

– Это не мое дело.

И я сказал отцу:

– Вот чему учит брахманизм: цепочке последствий.

Отец ответил:

– Оставь свою философию при себе. И прекрати ходить на эти лекции садху, монахов и махатма. Из всего, что ты там слышишь, ты делаешь странные выводы.

Я сказал:

– Это то, что я говорю, и это не странно. В этом и заключается теория кармы: ты делаешь одно действие, которое влечет за собой последствия. Он совершил действие – пожаловался на меня, и теперь будут последствия.

И последствия были, потому что он сказал мне, что собирался ехать в другую деревню… Он очень разозлился на меня, а когда ты зол, ты зол – а он был просто взбешен. Он злился на жену и детей… Я видел это, он вдруг загрузил вещи в телегу и уехал. Когда он уехал, я сказал его жене:

– Вы знаете, куда он уехал? Он уехал навсегда – а вы даже знали! Он приходил к нам и сказал отцу, что уезжает и никогда не вернется.

Женщина начала плакать и кричать:

– Остановите его!

Люди побежали за ним и остановили телегу.

Он спросил:

– Что вы делаете? Мне нужно на поезд!

Они сказали ему:

– Не сегодня. Твоя жена рыдает и бьет себя в грудь – она умрет!

Он ответил:

– Очень странно. Почему она бьет себя и почему она плачет?

Но ему не дали уехать, забрали его чемодан и сумку. Человек, который управлял телегой, сказал:

– Я не повезу тебя. Если ты бросаешь жену с маленькими детьми, я не хочу в этом участвовать.

Брамин ответил:

– Я не бросаю ее, я вернусь, но мне некогда объяснять это вам. Поезд скоро уходит – а еще две мили до станции.

Но его никто не слушал, и это я провоцировал людей. Они привезли его обратно вместе с вещами, конечно, он был рассержен, он швырнул сумку в жену. Его жена спросила:

– Что мы сделали? Почему ты…

Я стоял там, на улице, в толпе.

Он ответил:

– Никто ничего не сделал. Этот мальчик говорил мне, что будут последствия. Дело в том, что три дня назад в храме я преподавал философию действия и сопротивления, и этот мальчик был там. Теперь он учит меня.

Он повернулся ко мне:

– Прости меня, и я больше никогда не буду говорить о действии и сопротивлении. Ты можешь отрезать чоти кому угодно, если захочешь, я не буду жаловаться. Даже если ты отрежешь мне голову, я не скажу ни слова – потому что я хочу прекратить эти последствия. И теперь мой поезд уже ушел.

Потом все стали спрашивать:

– В чем дело? Мы ничего не понимаем. Кто отрезал вам чоти?

Я сказал ему:

– Видите! Последствия невозможно остановить. Все эти люди хотят знать: «Чей чоти? Кто его отрезал? Где чоти?»

Я крикнул всем стоявшим рядом с нами: «Посмотрите ему под тюрбан, у него на голове!»

Мужчина, который считался борцом в деревне, подошел и снял тюрбан с брамина, и оттуда выпали волосы.

Мой отец тоже был там и все видел. Когда мы шли домой, он сказал мне:

– Я отблагодарю тебя, но не нужно извлекать пользу из нашего договора.

Я ответил:

– Я и не извлекаю. Это не договор между тобой и мной. Я пообещал говорить тебе правду, а ты обещал поощрять меня за это.

И он сдержал свое слово. Что бы я ни делал и как бы мои поступки не противоречили его взглядам, он все время поощрял правду. Такого отца трудно найти – обычно родители навязывают вам свои идеалы.

Моего отца осуждали все в деревне:

– Вы испортите ребенка.

Он отвечал:

– Если такова его судьба, быть испорченным, пусть так и будет. Я не хочу вмешиваться в его жизнь, чтобы он потом не говорил: «Это отец во всем виноват». И если ему нравится быть испорченным, что в этом плохого? Что бы и когда бы ни происходило в его жизни, я не хочу вмешиваться. Мой отец вмешивался в мою жизнь, и я стал бы совсем другим, если бы не он. Я уверен, он прав, что каждый отец превращает своего ребенка в лицемера, потому что я сам стал лицемером. Когда я хочу смеяться, я остаюсь серьезным. Когда я хочу быть серьезным, мне приходится смеяться. Дайте человеку возможность смеяться тогда, когда он этого хочет. И пусть он будет серьезным, когда захочет. У меня одиннадцать детей, но для меня их всегда будет только десять.

Он все время так думал. Он никогда не считал меня своим ребенком, он говорил:

– Я дал ему полную свободу быть самим собой. Почему он должен быть похожим на меня?

В лучшем обществе… Когда я говорю «в лучшем обществе», я говорю об обществе, которое принимает целостность каждого человека, уважает даже крошечного ребенка и не ограничивает его. Но до такого общества еще далеко, очень далеко, потому что у всех людей есть свои интересы и они не могут остановиться; им нужно использовать и эксплуатировать других людей.

Например, кто-то становится президентом. А ты никогда не задумываешься над тем, что этот человек стал президентом за счет тебя, что что-то в тебе было убито, поэтому этот человек стал президентом страны. Если бы каждый из нас оставался уникальным, настоящим, то все президенты и премьер-министры – которые правят миром и которые разрушали этот мир тысячи лет и продолжают разрушать его, – не смогли бы больше делать этого.

С уникальными личностями общество будет совсем другим: вместо общества будет коммуна. Не будет наций, потому что они не будут никому нужны. Для чего нужны нации? Земля одна. Это на картах мы рисуем границы, и мы убиваем, воюем и уничтожаем всех, кто находится за их пределами. Это глупая игра, и не известно, как человечество будет жить дальше.

Для чего же нужны нации? Зачем нам паспорта, визы и границы? Земля принадлежит нам: где бы ты не хотел быть, ты имеешь на это полное право. Солнце – это не чья-то собственность, Луна – не чья-то собственность; ветер, облака, дождь – никому не принадлежат. Зачем мы нарисовали границы?

Вы легко это поймете… Скоро вы увидите границы на Луне. Сейчас их там нет, но скоро там появится зона России, Америки и Китая. Никто там не живет и никогда не будет жить. Нет никакой вероятности зарождения жизни на Луне. Луна – мертвая планета. Там нет ни капли воды. Да, вы можете пробыть там несколько часов с кислородными масками и всем остальным, но жить там невозможно. Но люди уже ставят там свои флаги… Никто не увидит этот флаг и некому будет приветствовать его – даже птица не сможет нагадить на него! Первое, что сделали американцы, – воткнули столб и подняли флаг. Такие идиоты! И для кого? Но другие идиоты последуют их примеру. Они полетят на Марс, на другие планеты и будут делать то же самое везде.

Нет никакой необходимости в нациях – нации нужны только политикам, потому что без наций не будет политики. Еще они нужны генералам, иначе не будет войн, а также заводам по производству оружия, иначе работа встанет. Что произойдет с заводами по производству ядерного оружия и со всей энергией, которая там используется? Без наций ядерное оружие никому не нужно. Для кого оно?

Самый простой способ спасти человечество – стереть границы с карт, ведь на Земле нет границ. Просто сотрите границы на картах, и у вас не будет третьей мировой войны и миру не нужно будет столько армий.

Миллионы людей только и делают, что поворачивают вправо и влево… Но если кто-то посмотрит сверху, он удивится. Почему люди поворачивают направо, потом налево, потом опять поворачивают, потом идут, потом возвращаются, потом исчезают? Каждый день миллионы людей на Земле повторяют эти действия. Он подумает, что что-то не так, что нужно повернуть какой-то винтик и какой-то болтик в правильную сторону.

Нации существуют, только если у вас нет индивидуальности. Церкви и религии существуют только потому, что у вас нет настоящего лица, а если оно есть – для чего человеку нужно ходить к священникам? Зачем? Им не нужно ходить к религиозным наставникам, в храмы или синагоги. И зачем им быть мусульманами, или христианами, или индуистами? Для чего?

Если вы найдете себя, откроете свое настоящее лицо, вы будете чувствовать себя удовлетворенными и полноценными, вы будете дома, не нужно будет ничего искать. Вы уже нашли.

Но эти люди не дадут вам найти себя. Они будут сбивать вас, а причина очень проста: у них свои цели, свои идеи, и вы должны жертвовать собой ради их идей. Политики будут использовать вас для своих целей.

Религия – для своих. Никого не интересуют дети, и причина ясна: из ребенка формируют конкретный образец, который соответствует обществу, нации и определенной идеологии.

В России ребенка с самого рождения учат коммунизму. Он знает такие имена, как Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Ленин; они для него как боги. В некоммунистических странах принцип такой же, только имена другие. Каждый жертвует собой ради дурацкой идеологии, теологии, политики, религии. Поэтому люди становятся потерянными.

Ребенок позволяет делать это с собой по одной простой причине – он не знает, кем он станет в будущем. Обычно он зависит от своих родителей, от тех, кто старше его – тех, кто лучше знает. И он не думает, что они знают не больше, чем он сам. Они с ним в одной лодке и знают ничуть не больше, чем ребенок. Разница в том, что ребенок невинен. Взрослые хитры и незнающи, поэтому они делают вид, будто все знают.

Мой дед часто водил меня к разным махатма, святым, и говорил мне:

– Если ты не пойдешь, я тоже не пойду, потому что без тебя там скучно, а с тобой все оживает.

И у меня возникал вопрос: а что может сделать ребенок?

Один индуистский монах, Свами Видьянанда, все время приезжал в наш город в сезон дождей. Четыре месяца он читал лекции – он был очень известным учителем. В первый день я пошел на его лекцию вместе с дедом. Я просто стоял рядом. Никто не говорил мне сесть, и никто не выгонял меня, потому что все знали моего деда. Все знали, что он был опасным человеком. Если кто-то говорил: «Мальчик, сядь, ты ведь не понимаешь таких важных вещей», мой дед отвечал: «Я тоже ничего не понимаю, а мне семьдесят лет. Так что помолчите, раз вы понимаете! А он мне расскажет». Понятно, что они не могли меня выгнать, не могли остановить меня, а я спрашивал у Видьянанды:

– Я хотел бы уточнить одну вещь. То, что вы говорите – вы познали это на собственном опыте или у кого-то заимствовали? Помните, вы находитесь в Божьем храме.

Это был храм Рамы Мандир, лучшее место города, самый прекрасный храм с красивым мраморным холлом – и самые лучшие лекции проходили в нем. Я сказал ему:

– Вы смотрите на статую Рамы; и помните, что вы находитесь в священном месте и что вы в рясе, и вы монах. Не посрамите свою мантию и не посрамите своего Бога. Просто скажите правду: то, что вы говорите – вы все это пережили на собственном опыте? Вы знаете Бога? Вы видели Бога, как сейчас видите меня? Вы говорили с Богом, как сейчас говорите со мной? Или вы читали о нем в книгах?

Наступило долгое молчание. Он колебался.

Я сказал:

– Ваше молчание все доказывает. Лучше вам сказать правду. Если вы видели Бога, почему не отвечаете? Вы напуганы – я вижу у вас испарину на лбу, хотя здесь прохладно.

Монах ответил:

– Я никогда не думал об этом. Но будучи саньясином и находясь в храме Божьем, я не могу лгать. Все, что говорю, получено не в результате личного опыта. Я говорю о том, что когда-либо читал, слышал и изучал.

Тогда я сказал ему:

– Убирайтесь! Немедленно убирайтесь из этого места! И приведите сюда человека, который познал все сам. Вы вливаете чужие помои в уши этим бедным людям и говорите им то, о чем они и так знают…

Я обратился к присутствующим:

– Послушайте своего гуру!

Он был гуру для нашего города вот уже много лет – а ему было около шестидесяти на тот момент, – много лет он ежегодно приезжал в город на четыре месяца. Но этот раз был последним. С тех пор в городе я ничего о нем не слышал.

Когда я путешествовал по Индии, я пытался узнать, что произошло с Видьянандой, умер ли он или все еще был жив? Что с ним случилось? В конце концов, я встретил его в самом неожиданном месте, около Мадраса, в городе Адьяр.

Адьяр – это центр теософического движения. Я отправился в Мадрас с докладами, и мой сопровождающий хотел посмотреть Адьяр. Адьяр – очень красивый город, теософисты отлично постарались. Они создали прекрасное место, но сейчас оно заброшено, никто не приезжает туда. Они построили шикарные дома, коттеджи, огромный сад – целое поселение.

В Адьяре растет самое большое фиговое дерево. Когда процветало теософское движение, его участники проводили собрания под этим деревом. Тысячи людей могли поместиться в его тени!

И в Адьяре была самая ценная библиотека в мире: там хранятся самые важные и древние рукописи. Теософисты собирали манускрипты из Китая, Тибета, Ладакха, Монголии, Кореи – удивительные места, удивительные языки. Я нашел того монаха в библиотеке; он работал библиотекарем, он больше не был монахом.

Видьянанда не мог узнать меня (ведь он видел меня еще совсем ребенком), и мне пришлось напомнить ему, кто я. Я сразу узнал его: на тот момент ему было уже под девяносто лет, но между шестьюдесятью и девяноста не такая большая разница… Да, вы становитесь старше, но больших изменений во внешности не происходит. Он стал старым, слабым, но в каком-то смысле он помолодел и выглядел бодрее. Я спросил его:

– Что произошло?

– В тот день ты изменил мою жизнь, – ответил он. – После встречи с тобой я не мог говорить с такой же уверенностью, как говорил раньше. Я потерял уверенность. Сначала я пытался, но во мне возникал вопрос: если я сам не знаю, как могу говорить об этом людям? Возможно, это истина, а возможно, нет – кто знает? Я совершаю грех, потому что эти люди будут думать, что они знают. Тот день в вашем городе…

Я сказал ему:

– Вы теперь на тридцать лет старше, но в ваших глазах больше молодости, больше жизни.

Он согласился:

– Да, потому что я оставил путь фальши. Теперь я тот, кто я есть. Я не знаю – я в поисках. Но я не уверен, возможно ли узнать что-то в этой жизни, ведь так много уже потеряно.

– Не будьте пессимистом, – сказал я. – Это может произойти в любой момент – даже сегодня. Если этого не происходит, значит вы не избавились от чужого влияния. Могу я задать вам еще один вопрос спустя тридцать лет?

Видьянанда ответил:

– Буду признателен, потому что первый вопрос сослужил мне хорошую службу. Он забрал у меня монашество, махатму, последователей – все, что у меня было.

Я сказал ему:

– Почему вы стали работать библиотекарем? Ведь это тоже своего рода бизнес. Теперь вы ищете истину в древних писаниях, найденных на Тибете, в Ладаке, Непале. Вы и сейчас не ищете ее в себе. Сначала вы искали в печатных книгах, теперь ищете в рукописях, думая, что люди, написавшие их, знали суть. Но вы опять повторяете ту же самую глупую ошибку. Никто не знает, даже печатный станок. Он печатает Библию за Библией – миллионы Библий – но печатный станок остается печатным станком. От этого он не становится христианином. Вы думаете, что в рукописных текстах вы найдете истину? Люди, которые писали их, – просто переписчики. Они переписывали, и им за это платили. Это не значит, что они знали. Они просто копировали: занимались примитивной писаниной. В те времена печать была не возможна, поэтому люди писали вручную, копируя текст из одной рукописи в другую, а затем продавали. Вы думаете, эти люди знали?

– И снова ты прав, – ответил Видьянанда. – Я двадцать лет сижу здесь в подпольной библиотеке, изучая разные методы, идеологии – очень впечатляющие и очень логичные, – но в результате я делаю то же самое. Я не ищу в себе. Теперь вы меня нигде не найдете.

Он уволился с работы в тот же день. Пока я находился в Айдаре, он ушел. Когда я вернулся после прогулки… Это очень большой город – а когда-то это была коммуна, где пульсировала жизнь. Когда Анни Безант была жива, тысячи людей жили там… Когда я снова вернулся в главный офис и попросил Видьянанду, мне ответили:

– Он ушел. Что вы сказали ему? После вашей встречи он пришел в офис и сказал: «Я ухожу, и ухожу навсегда. Я покончил с книгами. Хоть я уже и слишком стар, я должен начать жить правильно… Возможно, мне хватит и нескольких дней, по крайней мере до того, как я умру. А если нет, то в следующей жизни я смогу закончить поиск, но сейчас я должен хотя бы начать его».

Никто не спрашивает: «То, что вы знаете, – это ваши познания?» Если это не ваши собственные познания, отбросьте их в сторону, они ничего не стоят. «То, что вы делаете, – это ваше желание? Вы действительно слышите зов сердца?» Если это не так, то не тратьте напрасно ни минуты.

Люди привыкли делать то, что заставляют их делать другие – а другие продолжают их заставлять.

Невозможно, чтобы родители прекратили требовать от детей претворения их собственных идей. Или чтобы учителя прекратили доказывать то, что они «знают», будто они на самом деле знают.

Они будут продолжать делать вид, что знают.

Ректор старшей школы, где я учился, преподавал математику. Я не изучал математику, но все время приходил к нему в кабинет, когда он был один, и мы обсуждали высшую математику – сейчас «старая» математика больше не применяется в физике, биологии, химии и биохимии.

– Почему ты не ходишь на мои уроки? – спросил ректор.

Я ответил ему:

– Я не изучаю математику. Но когда у меня есть время, а у вас есть урок, я хотел бы приходить к вам на уроки, если вы не против. Но не волнуйтесь, я не буду мертвым в это время, я буду живым.

– Что значит: будешь живым? – удивился он.

Я ответил:

– Это значит то, что значит: быть живым. Только дайте мне шанс, и сами все увидите.

Меня интересовали разные вещи, и я пытался узнать, действительно ли они основаны на знаниях или же только на теории – если они основаны на теории, значит они не истинны. Значит, они просто практичны, удобны, полезны. Например, когда ректор в первый раз пригласил меня на занятия, он преподавал эвклидову геометрию. Сейчас даже ребенок знает, что эта геометрия ошибочна. Эвклид говорит: «Линия имеет длину, но не имеет ширину». Сейчас мы знаем, что если линия не имеет ширину, она не существует. Для этого даже не нужно быть математиком. А я не математик и не был им тогда. И я возразил ректору:

– Это глупость. Вы говорите, что у нее есть длина и нет ширины – но ширина тоже есть. Нарисуйте на доске линию, которая не имеет ширины, а только длину, тогда я соглашусь с вашей гипотезой.

Он ответил:

– Теперь я понял, что ты имел в виду под «быть живым». Я окончил аспирантуру в области математики, но такая мысль никогда не приходила мне в голову. Эвклид утверждал, что это истинно. Каждая школа, каждый колледж, каждый университет преподает именно так, поэтому я никогда не задумывался над этим… Но, наверно, ты прав.

Я ответил:

– Линия – измеримая величина. Мелом вы можете нарисовать линию на доске, и тогда у нее будет ширина. А точка, по словам Эвклида, не имеет ни длины, ни ширины. Как она может существовать? У нее может быть очень маленькая длина и очень маленькая ширина, но это не значит, что их не существует. Чтобы убедиться в этом, нужна лупа. Подождите, я принесу лупу из химической лаборатории и покажу вам.

Ректор ответил:

– В этом нет необходимости – я все понял. Но в таком случае, чему мне учить? С Эвклидом покончено, ведь это базовые понятия.

Я сказал ему:

– Это гипотезы. Вам нужно осознать одно: эти гипотезы практичны, но не истинны.

Вам нужно разобраться: то, что вы знаете, – только гипотеза, полезная для вас, или это истина, которую вы познали и прочувствовали на собственном опыте? Если это только гипотеза, отбросьте ее, и вы почувствуете свободу. Все собранные в вашей голове гипотезы и заимствованные знания вы несете, словно лишний груз – отбросьте его в сторону.