Текст книги "Свет былого"

Глава 7

Для человека, достигшего самых больших высот в своей профессии, Эрик Хьюберт был на удивление молод. Этот розовощекий толстячок, вероятно, преждевременно полысел, потому что носил ультрамодный напыляемый парик. Кожу на голове покрывала какая-то черная клейкая органика, на которую сильной струей воздуха был нанесен хохолок тонких черных волос. Гарроду не верилось, что перед ним один из лучших офтальмологов западного полушария. Он даже чувствовал смутную радость, что Эстер, неестественно прямо сидящая напротив врача за огромным полированным столом, не может видеть Хьюберта.

– Настал момент, которого мы так долго ждали, – сказал Хьюберт низким протяжным голосом, совершенно не соответствующим его внешности. – Все утомительные проверки позади, миссис Гаррод.

«Дела, видно, плохи, – подумал Элбан. – Разве бы он начал так, имея хорошие известия?» Эстер чуть подалась вперед, но миниатюрное лицо за темными очками оставалось безмятежным. Расслабляющие интонации Хьюберта, казалось, мирили ее с окружающей тьмой. Гаррод, страшась думать о трагедии, вспомнил средних лет даму, подругу тетушки Мардж, которая хотела научиться игре на фортепиано и, остро воспринимая свой возраст, нашла слепого преподавателя.

– Что же они показали? – Голос Эстер был твердым и четким.

– Да, миссис Гаррод, удар вы получили, что называется, не в бровь… От вспышки роговая оболочка и хрусталики обоих глаз потеряли прозрачность. На нынешнем уровне развития офтальмологии хирургия бессильна.

Гаррод недоуменно покачал головой.

– Но ведь роговицу легко пересадить! Что касается прозрачности хрусталика… разве это не катаракта? Почему же нельзя, с необходимым перерывом, прооперировать дважды?

– Мы имеем дело с особым случаем. Сама структура роговой оболочки так изменилась, что пересаженная ткань будет отторгаться уже через несколько дней. Еще счастье, что не началось прогрессирующее омертвление тканей. Мы, конечно, можем удалить хрусталики – вы совершенно верно заметили, – как при лечении обыкновенной катаракты. – Хьюберт замолчал и поправил свой нелепый демонический хохолок. – Но без здоровой прозрачной роговицы вашей жене лучше не будет.

Гаррод посмотрел на умиротворенное лицо Эстер и тут же отвел взгляд.

– Невероятно! Тебе чуть ли не запросто могут вложить в грудную клетку сердце свиньи, а какая-то простая глазная операция…

– В данном случае операция была бы отнюдь не простой, мистер Гаррод, – заметил Хьюберт. – Послушайте, ваша жена получила удар под дых, а вы хотите, чтобы она сразу встала и продолжала идти.

– Разве? – Использование подобных образных сравнений и поговорок, когда речь шла о несчастье – слепоте – внезапно вывело Гаррода из себя.

– А мне кажется, что…

– Элбан! – Голос Эстер прозвучал неожиданно надменно. – Мистер Хьюберт уделил мне внимание и оказал помощь, какие только могут купить деньги. И я уверена, его ждут другие пациенты.

– Ты не понимаешь, что он говорит. – Гаррод чувствовал, как где-то глубоко внутри в нем зарождается паника.

– Прекрасно понимаю, дорогой. Я слепа, вот и все. – Эстер улыбнулась куда-то в область правого плеча Гаррода и сняла очки, открыв обесцвеченные глаза. – А теперь отвези меня домой.

Гаррод мог лишь единственным образом охарактеризовать свою реакцию на мужество и самообладание Эстер – он был пристыжен.

Спускаясь в лифте, он тщетно пытался найти подходящие слова, но молчание не смущало Эстер. Она стояла, высоко подняв голову, и слегка улыбалась, обеими руками держа его ладонь. В вестибюле здания Медицинского искусства толпились люди с камерами.

– Прости, Эстер, – прошептал Гаррод. – Здесь съемочные группы. Видимо, им сообщили, что мы в городе.

– Меня это не беспокоит… Ты знаменит, Элбан.

Она еще крепче сжала его руку, и они вышли на улицу к автомобилю. Гаррод отмахнулся от микрофонов, и через несколько секунд машина уже неслась к аэропорту. Эстер не преувеличила его известность. Гаррод оказался в центре двух независимых событий, ставших сенсациями и завладевших всеобщим вниманием. Во-первых, получила распространение приукрашенная версия, как он в одиночку сумел раскрыть попытку портстонского игорного синдиката опорочить его тестя. А во-вторых, ходила история о секретных работах в области медленного стекла, приведших к созданию нового страшного оружия, первой жертвой которого пала жена изобретателя. Все попытки Гаррода растолковать истинное положение дел достигли прямо противоположного результата, и он решил придерживаться политики молчания.

В аэропорту Гаррод выхватил взглядом из толпы репортеров лицо Лу Нэша и повел Эстер к самолету. Там тоже поджидали журналисты и операторы, но Лу быстро поднял машину в воздух. После короткого перелета в Портстон руководитель отдела по связям с общественностью Мэнстон помог им пробиться сквозь плотные ряды репортеров, и вскоре они оказались дома.

– Давай посидим в библиотеке, – сказала Эстер. – Это единственная комната, которая стоит у меня перед глазами.

– Конечно. – Гаррод подвел Эстер к ее любимому креслу, сам сел напротив, и вокруг тотчас сомкнулось холодное коричневое молчание комнаты.

– Ты, должно быть, устала, – проговорил он. – Попрошу принести кофе.

– Я ничего не хочу.

– Что-нибудь выпить?

– Не надо. Давай посидим, Элбан. Мне придется привыкать к большим переменам…

– Понимаю. Могу я для тебя что-нибудь сделать?

– Просто побудь со мной.

Гаррод кивнул и откинулся на спинку, глядя как ползет в высоких окнах предзакатное солнце. В углу громко тикали старинные часы, с каждым махом маятника творя и разрушая далекие вселенные.

– Скоро приедут твои родители, – спустя некоторое время произнес он.

– Нет. Я сказала, что сегодня мы хотим побыть одни.

– Но тебе лучше с людьми.

– Кроме тебя, мне никто не нужен.

Они пообедали вдвоем, затем вернулись в библиотеку. Всякий раз, когда Гаррод пытался начать разговор, Эстер давала понять, что она предпочитает молчание. Гаррод взглянул на часы – полночь, словно гребень горы, оставалась далеко впереди.

– Может быть, послушаешь какую-нибудь из звуковых книг, что я принес?

Эстер покачала головой.

– Ты же знаешь, я всегда была безразлична к чтению.

– Но это совсем другое – будто радио.

– Если бы мне захотелось, я бы послушала настоящее радио.

– Однако… Впрочем, ладно.

Гаррод заставил себя замолчать и взял книгу.

– Что ты делаешь?

– Ничего. Просто читаю.

– Элбан, есть одна вещь, которая доставила бы мне удовольствие, – проговорила Эстер минут через пятнадцать.

– Что именно?

– Давай посмотрим вместе телевизор.

– Э… Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Возьмем каждый по комплекту. – Эстер по-детски оживилась. – Я буду слушать, а если чего-нибудь не пойму, ты мне объяснишь, что происходит. Так мы будем смотреть вместе.

Гаррод замялся. Снова всплыло слово «вместе», так часто повторяемое Эстер в эти дни. Ни она, ни он не возвращались больше к вопросу о разводе.

– Хорошо, дорогая. – Гаррод достал два стереокомплекта и один из них надел на голову Эстер. Ее лицо выражало покорное ожидание.

Подъем к полуночи становился все длиннее и все круче.

На четвертое утро он схватил Эстер за плечи и повернул ее к себе.

– Все, сдаюсь! Да, в том, что ты ослепла, есть и моя вина. Но я так больше не могу!

– Чего не можешь, Элбан? – обиженно и удивленно спросила Эстер.

– Терпеть это наказание. – Гаррод судорожно втянул в себя воздух.

– Ты слепа – но я не слеп. Мне нужно продолжать работать…

– У тебя есть управляющие.

– …и жить!

– Ты по-прежнему хочешь развода! – Эстер вырвалась, пробежала несколько шагов и упала, ударившись о журнальный столик. Она лежала на полу, не делая попытки встать, и тихо плакала. Гаррод секунду беспомощно смотрел на жену, потом поднял ее и прижал к себе.

Днем по видеофону позвонил Макфарлейн. Руководитель научно-исследовательских работ выглядел бледным и усталым, и только уменьшенные вогнутыми линзами глаза его ярко сияли. Разговор он начал, как всегда справившись об Эстер, но нарочито спокойный тон не мог скрыть владевшего им возбуждения.

– Нормально, – ответил Гаррод. – Сейчас идет период адаптации…

– Представляю. Между прочим, когда тебя ждать в лаборатории, Эл?

– Скоро. На днях, вероятно. Ты звонишь, просто чтобы скоротать время?

– Нет. Вообще-то говоря…

Гаррода кольнуло предчувствие.

– Получилось, да, Тео?

Макфарлейн с мрачным видом кивнул.

– Мы добились управляемой эмиссии. Самый обыкновенный маятниковый эффект, но с переменной частотой, регулируемой обратной связью в рентгеновском диапазоне. Сейчас мои ребята гоняют кусок медленного стекла, как домашний кинопроектор. Хотят – ускорят до часа за минуту, хотят – замедлят почти до полной остановки.

– Полный контроль!

– Я же говорил – дай мне три месяца, Эл; прошло всего десять недель. – Макфарлейн смутился, словно сболтнув то, о чем предпочитал бы молчать, и Гаррод немедленно понял. Если бы не его эгоистические попытки добиться успеха самому, Эстер не потеряла бы зрение. Вина и ответственность лежали на нем, и только на нем.

– Поздравляю, Тео.

Макфарлейн кивнул.

– Я думал, что буду ликовать. Ретардит теперь безупречен. Заданный период задержки – вот что его ограничивало. Отныне простой кусок медленного стекла превосходит самые дорогие кинокамеры. Все прежнее бледнеет по сравнению с тем, что нас ждет впереди.

– Так чем же ты недоволен, Тео?

– Я только что понял, что никогда больше не буду по-настоящему один.

– Не мучь себя, – тихо проговорил Гаррод. – Нам всем придется с этим свыкнуться.

Глава 8

Весть о том, что Эстер снова будет видеть – хотя и совершенно необычным способом, – пришла в день, который был уже расписан Гарродом до минуты.

Первым в то утро он принимал Чарльза Мэнстона: они собирались обсудить «широкий круг проблем, касающихся связей с общественностью». Мэнстон был высок и тощ, с орлиным профилем и небрежно висящими прядями черных волос. В одежде он отдавал предпочтение сугубо английскому стилю (вплоть до темно-синих галстуков в белый горошек) и говорил с акцентом, который Гаррод про себя называл среднеатлантическим. Некогда Мэнстон был маститым журналистом, а теперь умело и энергично руководил отделом по связям с общественностью.

– Это продолжается год, если не больше, – сказал он, силясь вернуть к жизни сигарету с золотым мундштуком. – Общественное мнение восстает против наших изделий.

Гаррод перебирал газетные вырезки и записи передач, которые положил перед ним Мэнстон.

– А вы не сгущаете краски? Вы уверены, что существует такой зверь, как общественное мнение?

– Не только существует, но и очень силен. Поверьте, Элбан. Если он на твоей стороне – прекрасно, если враждебен – беды не миновать. – Мэнстон протянул Гарроду листок. – Вот как нас воспринимают, судя по этим статьям. Почти шестьдесят процентов публикаций направлены против ретардита и изделий на его основе, еще двенадцать процентов содержать недружественные намеки. Это как раз то, что мы называем плохой прессой, Элбан.

Гаррод взглянул на таблицу с цифрами, но привычка Мэнстона звать его полным именем напомнила об Эстер и о сообщении, полученном от Эрика Хьюберта. Операция прошла успешно, к Эстер снова вернется зрение – если считать зрением то, что так внезапно предложил хирург.

– Вот более подбробная статистика, – продолжал Мэнстон. – Масса забастовок и других выступлений профсоюзов: они не желают, чтобы на заводах устанавливали мониторы из медленного стекла. Масса протестов борцов за гражданские права против решения правительства оборудовать все виды наземного транспорта контрольными панелями из ретардита. Да еще эта Лига защиты частной жизни – она только что родилась, но ее влияние растет с каждым…

– Что вы предлагаете? – перебил Гаррод.

– Придется пойти на расходы. Мы можем развернуть кампанию по ориентации общественного мнения, но понадобится не меньше миллиона.

Еще минут двадцать Мэнстон развивал свой план подготовительных мероприятий к проведению такой кампании. Гаррод, слушая вполуха, одобрил всю программу, и Мэнстон, исполненный благодарности и энтузиазма, устремился к выходу. У Гаррода осталось впечатление, что, выскажись все газеты в поддержку ретардита, глава отдела по связям с общественностью все равно убедил бы его выложить миллион – чтобы удержаться на гребне успеха. И хотя миллион теперь значит для Гаррода меньше, чем один-единственный доллар в далеком детстве, он так и не смог до конца преодолеть отношение к деньгам, воспитанное в нем годами жизни со скрягой-дядюшкой там, в Барлоу, штат Орегон. Каждый раз, выписывая чек на солидную сумму или утверждая крупные ассигнования, он представлял лицо дяди, серое от дурных предчувствий.

Следующей была встреча с Шикертом, главой отделения жидких светокрасителей. Отделение выпускало тиксотропную эмульсию, состоявшую из прозрачного полимера и частиц измельченного медленного стекла с периодом задержки от нескольких часов до недели. Применялась эта краска в основном архитекторами: ночью покрытые ею здания испускали мягкий, нежный свет. Но неожиданно измельченный ретардит стал пользоваться большим спросом у других изготовителей красок. Шикерт предлагал построить новый завод, который позволил бы увеличить производство ретардита на тысячу тонн в неделю. И снова Гаррод позволил уговорить себя, меж тем как мысли его были далеко. Наконец, взглянув на часы, он увидел, что менее чем через час ему отправляться в Лос-Анджелес, и с облегчением покинул контору.

– Поначалу возможны неприятные ощущения, – сказал Эрик Хьюберт, – зато миссис Гаррод снова видит.

– Уже! – Гаррод с трудом находил слова, чтобы выразить хаос завладевших им чувств. – Я… я весьма признателен.

Хьюберт нежно водил пальцем по границе пушистого клина искусственных волос – парик придавал ему сходство с розовым пластмассовым Мефистофелем.

– Сама по себе операция была несложной, поскольку переднюю камеру глаза мы предварительно закрыли инертной коллоидной пленкой. Это позволило удалить сумку хрусталика и сделать прорези в роговице без потери… Простите, вам тяжело слушать?

– Ничего, ничего.

– Беда нашей профессии – нельзя похвастаться своей работой. Глаз – удивительно прочный орган, но люди, особенно мужчины, не могут слышать о подробностях даже самой простой операции. Люди, в сущности, и есть их глаза. Мы подсознательно ощущаем, что сетчатка – это продолжение мозга, а потому…

– Могу я увидеть жену?

– Разумеется. – Хьюберт даже не сделал попытки встать со стула и принялся перекладывать стопки бумаг. – Прежде чем мы пойдем к миссис Гаррод, я хочу объяснить, что от вас потребуется.

– Не понимаю. – Гаррод ощутил беспокойство.

– Я пытался убедить миссис Гаррод, что гораздо удобнее были бы ежедневные визиты опытной сестры, сведущей в офтальмологии. Но она и слышать об этом не желает. – Хьюберт устремил на Гаррода спокойный, оценивающий взгляд. – Она хочет, чтобы каждое утро диски ей меняли вы.

– О, – Гаррода передернуло. – Что же мне придется делать?

– Ничего сложного, вы отлично справитесь, – сказал Хьюберт мягко, и Гаррод вдруг почувствовал отвращение к самому себе за то, что позволил нелепой внешности хирурга повлиять на его, Гаррода, мнение об этом человеке. – Вот эти диски.

Он открыл плоский футляр и показал Гарроду маленькие стеклянные пластинки, лежавшие парами. Диски диаметром менее сантиметра с загнутыми вверх стеклянными хвостиками – крохотные полупрозрачные сковородки. Одни диски были угольно-черными, другие излучали свет различных оттенков.

Губы хирурга дрогнули в улыбке.

– Не мне объяснять вам, что это за материал. Эти ретардитовые диски имеют различное время задержки – один день, два или три дня. Один день – минимальный период, потому что открывать прорези в роговице чаще одного раза в двадцать четыре часа не рекомендуется. Для замены дисков нужно смочить глаза вашей жены смесью анестезирующего средства и фиксатора и, взявшись за выступы, плавным скользящим движением извлечь старые диски и выдавить на прорези немного защитного геля. Все это сложно лишь на первый взгляд. Прежде чем миссис Гаррод выйдет из клиники, вы несколько раз проделаете эту процедуру под нашим наблюдением. Со временем она покажется вам пустяковой.

Гаррод наклонил голову.

– Так к моей жене вернется настоящее зрение?

– Настоящее. С той, разумеется, оговоркой, что она увидит все на день, два или три позже – смотря по тому, какими дисками пользуется.

– Хотел бы я знать, как сравнить это с обычным зрением.

– Важнее сравнить это с полной слепотой, мистер Гаррод, – твердо сказал Хьюберт.

– Извините меня, не думайте, что я не ценю сделанное вами. Это не так. Как восприняла новость Эстер?

– Прекрасно. Она говорит, что любила смотреть телевизор; сейчас у нее снова появилась такая возможность.

Гаррод нахмурился.

– А звук?

– Звук можно записать и проигрывать синхронно с изображением, которое она видит. – Хьюберт заговорил с подъемом. – Подобная операция поможет многим, и, вполне вероятно, когда-нибудь появятся телестудии, передающие звук по специальному каналу ровно через сутки после изображения. Тогда самый обычный стереовизор при пустяковой переделке звукового тракта…

Гаррод отвлекся – он свыкался с мыслью, что его жена снова будет видеть. Эстер ослепла почти год назад, и с тех пор они проводили вместе каждый вечер и выходили из дома раз шесть, не больше. Гарроду казалось, что он столетия просидел в тусклых сумерках библиотеки, пересказывая Эстер события бесконечных телепередач.

– Какой интересный голос! – говорила Эстер. – Он подходит актеру?

А бывало иначе. Она опережала ответ Гаррода и длинно рассказывала, каким предствляется ей владелец того или иного голоса, а потом требовала, чтобы Гаррод подтвердил ее правоту. И почти всегда ошибалась

– даже в тех случаях, когда, как подозревал Гаррод, могла бы описать говорящего по памяти. Она принимала его поправки с благосклонной, слегка печальной улыбкой, дарующей прощение за то, что он ослепил ее, и прощение это еще крепче связывало его по рукам и ногам. Иногда же Эстер говорила слова, нота прощения в которых звенела с устрашающей силой, вызывая у Гаррода приступ удушья. Вот что произносила она, сияя лицом:

– Уверена, декорации, которые я придумала для этой пьесы, гораздо лучше тех, что вынуждены видеть зрители.

Теперь, впрочем, Эстер сможет сама дать пищу своим глазам, и он вздохнет свободней.

– Если угодно, мы можем пойти к миссис Гаррод, – сказал Хьюберт.

Гаррод кивнул и последовал за хирургом. Эстер сидела в постели в просторной комнате, наполненной косыми колоннами солнечного света. Ее глаза были прикрыты массивными, со щитками по краям, очками. Лицо, выражавшее глубокую сосредоточенность, оставалось неподвижным – по-видимому, она не слышала их шагов. Гаррод подошел к постели и, решив, что ему следует привыкать к последствиям этой необыкновенной операции, заглянул в лицо жены. За стеклами очков мигали красивые голубые глаза. Глаза незнакомого человека. Он невольно сделал шаг назад и заметил, что они не отреагировали на его присутствие.

– Мне следовало предупредить вас, – прошептал Хьюберт. – Миссис Гаррод не пожелала носить темные очки. На ней ретардитовые стекла, запечатлевшие глаза другого человека.

– Где вы их взяли?

– Они есть в продаже. За определенную плату женщины с красивыми глазами соглашаются целый день не снимать ретардитовых очков. Другие, не жалуясь на зрение, носят их в чисто косметических целях. Сетка из ретардита с мелкими ячейками позволяет прекрасно видеть через такие стекла, а глядя на них извне, вы увидите глаза выбранной формы и цвета. Неужели вы таких не замечали?

– Боюсь, что нет. Я, знаете ли, в последнее время не часто бывал на людях. – Гаррод говорил громко, чтобы привлечь внимание Эстер.

– Элбан, – отозвалась она сразу и протянула руки. Гаррод сжал теплые сухие пальцы и легко поцеловал ее в губы. Чужие голубые глаза неотрывно и снисходительно смотрели через очки Эстер.

Он опустил взгляд.

– Как ты себя чувствуешь?

– Великолепно! Я снова вижу, Элбан.

– Так же, как… прежде?

– Лучше, чем прежде. Оказывается, я была немного близорука. Сейчас я смотрю на океан – это где-то у Пьедрас-Бланкас-Пойнт – и вижу на целые мили. Я уже забыла, сколько оттенков голубого и зеленого в морской воде… – Голос Эстер затих, рот приоткрылся от удовольствия.

В Гарроде проснулась надежда.

– Я так рад за тебя, Эстер. Мы пошлем твои диски в любую страну, куда захочешь. Ты побываешь на Бродвее, посмотришь лучшие спектакли, ты сможешь путешествовать…

Эстер засмеялась.

– Но это означало бы разлуку с тобой.

– Мы не будем в разлуке. Ведь на самом деле я всегда буду рядом.

– Нет, милый. Я не хочу потратить этот дар на то, чтобы всю оставшуюся жизнь смотреть фильмы о путешествиях. – Пальцы Эстер сомкнулись на его руке. – Мне нужно совсем другое, то, что близко нам обоим. Мы сможем вместе гулять в нашем саду.

– Это хорошая мысль, дорогая, но ты не увидишь этот сад.

– Увижу, если мы будем выходить каждый день в одно и то же время и выбирать всегда одни и те же тропинки.

Гарроду показалось, что холодный ветер коснулся его лба.

– Но это значит жить во вчерашнем дне. Ты гуляешь в саду, но видишь его таким, каким он был накануне…

– Разве это не замечательно? – Эстер поднесла его руку к губам. Он ощутил тепло ее дыхания. – Ты будешь носить мои диски, Элбан? Я хочу, чтобы ты никогда с ними не расставался. И тогда мы всегда будем вместе.

Гаррод попытался отнять руку, но Эстер держала крепко.

– Обещай мне, Элбан, – ее голос звенел и ломался. – Обещай, что разделишь со мной свою жизнь.

– Успокойся, – сказал Гаррод. – Все будет, как ты хочешь.

Он оторвал глаза от пальцев, яростно впившихся в его руку, и заглянул в лицо Эстер. Голубые глаза незнакомки смотрели на него с безмятежным и равнодушным довольством.