Текст книги "Супермаркет"

Я уже потерял единственную любовь в своей жизни. Если я не смогу этого сделать, если я не подарю себе это слово «Конец» на последней странице своей книги, тогда моя жизнь так никогда и не станет моей собственной.

Я схватил газету, встал и направился в ванную. Положил газету рядом с раковиной, попрыскал на лицо водой. И в ту же секунду лампочка под потолком словно мигнула, разгорелась ярче. Я потер глаза и посмотрел в зеркало. Нас там было двое – я и еще один я. В голове затуманилось. Мне показалось, будто кто-то со мной разговаривает. Потом этот другой «я» растворился, и я уставился на себя в зеркало.

– Во что бы то ни стало закончи книгу! Во что бы то ни стало закончи книгу! Не теряй вдохновения, делай все, что угодно, чтобы закончить книгу! Просто закончи книгу! От этого зависит твоя жизнь.

Я повторял себе это снова и снова, а свет все по-прежнему мигал.

– Просто закончи книгу! Во что бы то ни стало закончи книгу!

Повторяя эту мантру, я начал ощущать, будто раздваиваюсь, как только что в зеркале. Словно старый «я» вышел из моего тела, и его место занял некий новый «я» – реальный и при этом как бы и нет. Я не мог управлять ни своими мыслями, ни телом. В голове было такое чувство, будто ее окунули под воду. Пальцы резко, пульсирующе немели. Свет мигнул опять, и всего на миг показалось, будто я буквально вижу этого другого «меня» рядом со мной, могу до него дотронуться.

Я ощутил ужас – но при этом и полнейшее спокойствие. Еще раз плеснул на лицо водой и опустил взгляд на газету рядом с умывальником. Объявление супермаркета «Малдунз Гросери» было обведено красным.

Можно было прямо завтра с утра отправиться туда, написать заявление и получить работу, которая вдохновила бы меня закончить эту книгу раз и навсегда.

Но сейчас-то вы знаете, что я получил эту работу.

А вот теперь, когда вы в курсе всего, мы можем перейти к тому моменту озарения, когда я шел с Фрэнком по аллее номер девять.

Глава 5
Аллея номер девять

– Ты ваще меня слушаешь? – возмущался Фрэнк. – Я тут перед тобой распинаюсь, делюсь полезной информацией, а ты, блин, словно в облаках витаешь!

Знаете, что самое странное? Все, что он говорил, вся эта информация, которая безостановочно изливалась у него изо рта… У меня вдруг возникло чувство, будто я все это подсознательно знаю. Понимаете, создавалось впечатление, что Фрэнк в курсе понемногу обо всем на свете. Будто, слушая его, перебираешь рекламные крышечки от банок с соком со всякими забавными фактами, напечатанными внутри. Представьте себе все, что вы узнали на протяжении своей жизни, те вещи, которые ваш мозг прочно удерживает: правила правописания, лица родственников, распознавание образов, визуальную и пространственную ориентацию – в общем, все, что необходимо для выживания. А потом попытайтесь припомнить всякую фигню, которую вы некогда «узнали», но не сохранили в памяти – способы решения линейных уравнений, что вы ели на завтрак три дня назад, сведения о пищевой ценности бананов…

В общем, у Фрэнка мозг был типа как совершенно подсознательный. Хранил и постоянно выдавал наружу только то, что нормальный мозг вроде бы должен выбрасывать, подменял основные, необходимые в жизни факты всякой такой вот второстепенной белибердой. И в этом была еще одна уникальная причина, почему он был идеален для моего романа.

– Флинн! – рявкнул Фрэнк.

– Ой, прости, братан. Я просто задумался про…

«О нет, только не это», – подумал я, останавливаясь на полуслове. Нельзя говорить ему, чем я занят. Почему я на самом деле здесь.

– Задумался про что? – спросил Фрэнк.

Если я продолжу, то раскрою свою легенду «писателя под прикрытием», потенциально поставив под угрозу свои шансы закончить эту книгу. Так что ответил первое, что пришло в голову – только чтобы его отвлечь.

– А вон с той ты трахался? – спросил я, показывая на девчонку, которая явно работала здесь не больше месяца.

– С кем, с Карой-то? А как же, братан! Два дня уже как, пройденный этап.

Кара работала в кофейне в дальнем конце магазина – возле аллеи номер двенадцать. Года двадцать три, блондинка, невысокая, на вид очень славная. Пронзительные глаза, полные губы, волосы стянуты в тугой конский хвост, коричневые сапожки высотой по колено. На первый взгляд – типичная блондинка из анекдотов про блондинок, из тех, что выезжают чисто на своей внешности, – но с мозгами у нее был полный порядок. Просто видок малость наивный.

– С этой дольше всех повозиться пришлось – за все время, пока я тут ошиваюсь, – продолжал Фрэнк.

Честно говоря, я никак такого не ожидал. Думал, что он примется разглагольствовать, как собирается к ней подкатывать – где, как и когда; но чтобы уже? Просто в голове не укладывалось.

В любом случае, мой вопрос отвлек его от того, что было у меня в голове, – написания этого романа. Пока мы шли к кассам, Фрэнк вываливал на меня все больше подробностей, как все проистекало – как, типа, как-то вечером они отправились на склад на задах магазина после закрытия, когда в магазине никого уже не было. Упомянул про маленькую татуировку в виде кексика – у девчонок это вообще популярный сюжет – прямо под левой грудью, чуть выше крайнего ребра. Я попросил его описать эту татуировку, выхватив ручку. Розовая татуировка в виде кексика с синими брызгами, объяснил он, с двумя мультяшными глазками, улыбающимся ротиком, с маленькими ручками и ножками.

Едва я успел все это записать, как мы подошли к знакомой мне информационной стойке возле касс.

– Ну и как проходит первый рабочий день, малыш? – спросила у меня Ронда.

– Да вроде все пока ничего, – отозвался я. – Пока что разбираюсь, что тут где…

В этот момент дверь у нее за спиной открылась.

Информационная кабинка была небольшой, где-то десять на десять футов. Встроенная в стену восьмифутовая стойка отделяла Ронду от покупателей, пришедших к ней с каким-нибудь вопросом. Часть этой стойки, снабженная шпингалетом, откидывалась – как подъемный мост надо рвом, ведущим в королевский замок.

За спиной у Ронды внутрь кабинки вошел мужчина, что-то бормоча по-испански, – Гектор. Охранник супермаркета, мексиканец тридцати четырех лет, американец в первом поколении. Грузный, в белой рубашке с короткими рукавами, черном галстуке, с металлической бляхой на левой стороне груди. В темно-синих слаксах с черными лампасами по бокам и спецремнем, на котором висели фонарик, дубинка и пустой подсумок для наручников – формально он не имел права кого-либо задерживать. У него вообще не было никаких юридических прав: он представлял собой всего лишь пугало, нанятое Тедом Дэниелсом за десять долларов семьдесят пять центов в час патрулировать проходы между полками и отпугивать подростков до того, как они наберутся храбрости что-нибудь стырить.

– Hola[16]16
  Привет! (исп.)


[Закрыть], Вернон, – бросил Гектор вооруженному инкассатору, который проскользнул мимо меня так незаметно, что я даже этого не осознал.

– О, отлично! Как раз вовремя! – крикнул Тед, который как раз подходил к ним из зала.

В конце каждого месяца, двадцать восьмого числа ровно в шестнадцать ноль ноль, Вернон являлся сюда, чтобы облегчить магазин примерно на сто тысяч долларов наличными, полученных за месяц. До той поры они надежно лежали под замком в сейфе марки «Саммерфолд» в дежурке Гектора, прямо рядом с мониторами, на которые выводилась картинка с камер наблюдения. За исключением нескольких слепых зон, они охватывали весь магазин – не только аллеи, но и часть улицы, включая автостоянку перед магазином и погрузочный дебаркадер на задах, где Фрэнк устраивал перекуры.

– Ну, как денек прошел, Тед? – спросил Вернон, низенький и довольно хилый дядька лет шестидесяти, со скрытыми под форменной шляпой седыми волосами, слегка прихрамывающий на левую ногу. Второй инкассатор, Гэри, в магазин никогда не заходил – оставался сидеть за рулем бронированного фургона, как приклеенный.

– Да вроде все ничего, – отозвался Тед с такой улыбкой, что зубы вылезли до самых десен.

Вернон подхватил три денежных мешка и засунул их в запирающийся кофр.

– До встречи через месяц, – сказал он. Тед с Гектором помахали ему и вернулись к своим повседневным бумагам.

– Он всегда тут, как по часам? – обратился я к Фрэнку.

– С кем это ты там разговариваешь? – спросил Тед.

– С Фрэнком, – ответил я, поворачивая голову. Но того уже как корова языком слизала.

– Ну, наверное, он ушел, пока ты тут ворон считал. Чтобы больше такого не было, договорились?

– Понял, Тед, виноват.

– Не зайдешь ли ко мне в кабинет? – спросил он, все так же лыбясь во всю ширь.

Сидеть в кабинете у Теда – та еще развлекуха. В его присутствии я всегда ощущал какую-то неловкость. Да, он был из тех боссов, которые предпочитают вести себя якобы по-приятельски – мол, если что нужно, то всегда заходи без стеснений. Но как только он пододвинул свое кресло ко мне, единственно, чего мне хотелось – это пространства, если честно.

– Флинн, – произнес он с озабоченным видом. – Как мы себя сегодня чувствуем? Ты в последнее время какой-то малость отстраненный. Все нормально? Все идет гладко? Если тебе что-то нужно, если есть вопросы – всегда обращайся.

– Да нет, все нормально, спасибо, – отозвался я.

Он был прав. Я действительно несколько витал в облаках. Но только лишь потому, что голова была занята попытками делать мысленные заметки для моей книги. Когда не приходилось выполнять всякого рода поручения или отвлекаться на Фрэнка, я тут же начинал выстраивать сюжет у себя в голове, подгонять персонажей друг к другу, как детали головоломки. Пытался придумать развитие событий и развязку.

– Ладно тогда… Я просто хочу, чтобы ты знал: все мы здесь – это одна большая семья, и если тебе вдруг понадобится помощь, то дай мне знать, – сказал Тед с улыбкой. – Ах да, – продолжал он, – код замка комнаты отдыха – «три-четыре-шесть-пять-два», запомнил? И на остальных дверях такой же. Я специально выбрал попроще, чтобы самому не забыть. Вообще-то тут все и так практически нараспашку, но просто имей в виду, на всякий случай.

При этом он вопросительно поднял бровь – типа, полезная информация?

Не сказал бы, чтоб я это особо оценил.

Короче, я вылетел из кабинета так же быстро, как и вошел, с единственной лишь мыслью в голове: «Надеюсь, это не станет доброй традицией».

Уголком глаза заметил часы на стене. На них было шесть вечера. Моя смена закончилась. День пролетел. Под конец я чувствовал себя в магазине более уверенно, хотя и не везде сориентировался до конца. Отметил уход с работы, попрощался с Рондой. Собрался было направиться к выходу, но тут меня остановил Фрэнк.

– Флинн, ты куда? – спросил он.

– Я домой, уже шесть, – сказал я.

– Ну кто же так просто уходит, чувак? – укоризненно произнес он, выуживая из кармана пачку двадцаток и десяток.

– Фрэнк, откуда у тебя эти деньги? – ахнул я.

– Гм… А сам-то как думаешь, Эйнштейн? Из кассы, естественно, – ухмыльнулся он.

– Фрэнк, какого хера, нельзя же так, это ведь воровство! – вскричал я.

– Братан, я каждый вечер сам себе даю чаевые, уже несколько месяцев, и хоть бы слово кто сказал… Это как два пальца обоссать, – сказал он, доставая из кармана фартука банан.

– Это неправильно, чувак. Когда-нибудь удача от тебя отвернется, – сказал я.

Повернулся и направился домой.

Добравшись до дома, я выплеснул весь прожитый день в свой «Молескин». На первый взгляд рабочая смена была не слишком полна событий, но это было как раз то прозаичное банальное бездействие, которое позволяло мне подготовить почву для нескольких начальных глав. Я все писал, писал и писал, пока не заболела рука. Перевернул страницу, на миг остановился, вдруг сбившись со стройного потока мыслей.

Повернул блокнот боком и во всю длину страницы заглавными буквами нацарапал:

«МАЛДУНЗ»

Вот оно. Это будет название книги. Редкий момент просветления и полной уверенности в себе. Закрыв блокнот, я отправился в постель.

* * *

На следующее утро, придя на работу, я опять увидел того чернокожего старикана, который играл сам с собой в шахматы. Натуральное дежавю. Пройдя через автоматические двери и направляясь к комнате отдыха, чтобы отметиться, засек и того странного чудака с чашкой кофе у носа. Тот интенсивно втягивал ноздрями пар, повторяя: «Кофе-кофе-кофе-кофе!»

– Эй, как тебя зовут-то? – спросил я.

– Кофе? Кофе-кофе-кофе! – ответил он.

– Ну ла-а-адно тогда… – протянул я и просто продолжил идти, пока возле аптечного киоска не пересекся с Энн. И опять, как по часам, она всучила мне несколько витаминок. Я сделал вид, что принимаю их, но на самом деле незаметно сунул в карман куртки.

Дошел до комнаты отдыха, пощелкал по кнопкам замка: три-четыре-шесть-пять-два. Зашел, чтобы отметиться. Внутри опять сидели Рейчел с Беккой, обсуждая очередной эпизод «Холостяка», который шел вчера вечером.

– Приветики, Флинн! – поздоровалась Рейчел.

– Привет, Рейчел, как жизнь? – откликнулся я, открывая свой шкафчик и надевая фартук с бейджиком.

– Ничего особенного, очередной рабочий день в занюханном продмаге, – буркнула она, отхлебывая кофе.

Ответить я не успел, поскольку опять услышал объявление по громкой связи:

– Подсобник в хлебобулочный, подсобник в хлебобулочный! – с потрескиванием вырвался из стареньких динамиков женский голос с русским акцентом.

По пути к пекарне в половине магазина потух свет.

– Что еще за черт? – удивился я, останавливаясь с поднятой ногой.

– О, да просто гнилая проводка опять крякнула, – послышался голос откуда-то сзади. Обернувшись, я увидел чернокожего парня лет тридцати. – Ты ведь Флинн, точно?

– Ну да, это я.

– А меня тут все зовут Светляк.

Он протянул мне руку, и я пожал ее.

– Приятно познакомиться, братан.

– Угу. Тед, жадная задница, так и не дает бабла, чтобы привести в порядок проводку!

Светляк, как я вскоре выяснил, был в супермаркете кем-то вроде завхоза, мастером на все руки. Реально клевый чувак – один из немногих здешних работников, про которых могу сказать такое.

– Ну да, братан, – продолжал он. – Проводка тут просто на соплях держится. Никогда не знаешь, где в следующий раз дрыснет. Этот белый нигга – такая, бля, дешевка!

«Белый нигга?» – подивился я про себя. Как прикажете это понимать?

Понимаете, ну не мог же я так вот попросту спросить у него, что такое «белый ниггер», – сам будучи белым, я сильно подозревал, что за такие вопросики можно и в глаз схлопотать. И за дело – у белых нет причин использовать это слово. Но может… они есть у «белых ниггеров»?

Пожалуй, это то, что я так никогда и не просеку в жаргоне и черной культуре, будучи белым парнем. Черт, хотел бы я думать, что я довольно хороший писатель, но вот танцор, к примеру, из меня совершенно никакой. И давайте будем реалистами: у черных людей есть душа! Просто есть кое-что, чего люди никогда не поймут. Что касается меня, то оксюморон[17]17
  Оксюморон – термин античной стилистики, обозначающий нарочитое сочетание противоречивых понятий («горячий лед», «громкое молчание» и пр.).


[Закрыть] «белый ниггер» я никогда не разгадаю.

– Ну ладно, спасибо, Светляк. Приятно было познакомиться, – сказал я, двигаясь дальше.

– Лана, нигга, пойду починять эти чертовы лампы.

Я не знал уже, что и думать. Теперь он и меня «ниггером» назвал? Что, блин, вообще творится? Это… хорошо или плохо? Я размышлял над этим всю дорогу до пекарни, которая располагалась на задах магазина, возле аллеи номер тринадцать. Пахло там просто чудесно: кругом всякая выпечка, буханки свежего хлеба, печенье, кексы, торты и бублики. От одного аромата я позабыл обо всем на свете.

– Эй, это ведь ты Флинн?

Вот так-то я и познакомился с Миа Торрес.

Вот уж красавица так красавица! Двадцать пять лет, свободно говорит по-испански, смуглая, пять футов шесть дюймов – «мисс Супермаркет» с иссиня-черными волосами; великолепное тело; теплая, зовущая энергия; лучистая улыбка. Только она во всем магазине и воспринималась настоящей. Эдакое сочетание Джессики Альба и Рашиды Джонс[18]18
  Джессика Мари Альба (род. 1981) и Рашида Лиа Джонс (род. 1976) – американские актрисы.


[Закрыть]. Смесь та еще, но, черт, она действительно была великолепна! Миа, типа, из тех девушек, на которых только посмотришь – и сразу чувствуешь притяжение, какая-то химия между вами возникает. Я ощутил легкость в ногах. Поглупел от любви. Был сражен в самое сердце. Идеал! Я понял, что просто стою, словно язык проглотив.

– Э-э… гм… Я тут всего второй день работаю… – промямлил я в конце концов, нервно нашаривая свой «Молескин».

– Ну, для начала, это…

Ее перебила крошечная рыхлая белая тетка с лицом, охваченным гневом, похожая на Роберта де Ниро. Рост пять футов четыре дюйма, вся в белом, в усыпанном мукой фартуке, со скалкой и отвратительной волосатой бородавкой над верхней губой. Она открыла рот, чтобы заговорить, но прежде чем из него вылетел первый слог, я уже понял, что голос у нее будет, как у злодея из фильмов про Джеймса Бонда. Того самого джеймс-бондовского злодея, который и вызвал меня сюда по громкой связи.

– Этот, что ли, подсобник? – вопросила она, не обращаясь ни к кому из нас в отдельности.

– Да, я Флинн… Я…

– А ну-ка давай за мной, – перебила она, хватая меня за локоть.

И вот этот шестидесятипятилетний Роберт де Ниро в женском обличье уже тащит меня в тесную пекарню. Мы оказались в окружении холодильников, духовок, огромных противней футов трех в длину и двух в ширину. Помещение обрамляли прилавки, заваленные выпечкой.

– В холодильниках мы держим заготовки, – сказала тетка с сильным русским акцентом. Я посмотрел на ее бейджик. На нем было написано «Бианка». – А вот тут – готовая продукция.

Она вытащила коробку, и я сразу понял, что она имела в виду, – никакие пончики, крендели или бублики тут на самом деле не делались. Их поставляла какая-то сторонняя компания, и их хранили замороженными в белых картонных коробках. Так что все, что от вас требовалось, – это закинуть их в промышленную духовку, дать им пропечься и переложить в красивую упаковку, чтобы придать им такой вид, будто они сделаны тут с нуля.

В пекарне я провел несколько следующих дней, и за это время многое узнал. Довольно скоро мой блокнот был почти полностью исписан. К примеру, вы знали, что когда что-нибудь новое выносят в торговый зал – например, пироги или какую-то другую выпечку, – то самый свежак кладут под самый низ, чтобы сначала разобрали старые продукты? Так что когда в следующий раз пойдете в магазин, поройтесь лучше в самом низу или у стенки.

Помимо джеймс-бондовского злодея, который пытался убить во мне остатки оптимизма, здесь всегда была Миа. Наши рабочие места располагались как раз по соседству. Я раскладывал готовые бублики и буханки хлеба на прилавке типа буфетной стойки, только без прозрачной перегородки. Справа от меня был проход, через который мы могли выйти в зал, а с другой стороны от этого прохода было рабочее место Миа – она загружала духовки. Мы достаточно времени проводили вблизи друг от друга и установили полное взаимопонимание. Могли поболтать, поприкалываться, похихикать. Она показывала мне, как печь и замораживать торты. Это было прямо как из какого-нибудь эпизода «Холостяка», где соперницы что-то пекут вместе, игриво обсыпая друг друга мукой. У меня реально возникло чувство, что она на меня запала.

Миа рассказывала мне о своих жизненных амбициях, об учебе в колледже, где она изучала юриспруденцию. О том, как росла в очень бедной семье, как отец бросил их и слегка повернулся умом. Она приняла участие в конкурсе на полную стипендию, написала трогательное письмо одному типу, который баллотировался на пост губернатора. В итоге тот решил пожертвовать свои личные деньги на доброе дело, хотя еще вопрос, кто кому доброе дело сделал – он этой смуглой девчонке из бедной семьи, или она ему. Это был ловкий ход – сыграть роль благодетеля для молоденькой женщины из низшего класса, да еще и латиноамериканки, чтобы заполучить голоса. Такая уж штука политика.

Миа особо не волновала основная причина, по которой она получила стипендию – главное, что поступила, учится и закладывает фундамент своей будущей карьеры. Она хотела работать юристом в сфере развлечений. Особой склонности к музыке у нее не было, на сцене она могла вообразить себя, разве что распевая под душем. Интересовало ее другое – она мечтала прикрывать спину талантам, представлять их интересы, следить, чтобы их не эксплуатировали и чтобы они получали столько денег, сколько заслуживают.

Часы, которые мы проводили вместе, – это нечто изумительное. И, общаясь возле прилавка, всё больше узнавали друг друга. Ее семейная ситуация немного напоминала мою. Меня привлекали в ней ум, амбиции и упорство. И по какой-то причине она вроде как хотела узнать как можно больше обо мне. Я поведал ей все. Ну, или почти все.

Рассказал ей про папу, которого никогда не знал. Рассказал про свою бесцельно прожитую юность. Рассказал про разрыв с Лолой и свои месяцы депрессии. Рассказал, на какие ухищрения шла моя мать, чтобы вырастить меня в одиночку. Что я ей не стал рассказывать? Что сейчас пишу книгу. Книгу, в которой она теперь один из персонажей.

Миа всегда улыбалась, разговаривая со мной, ее интересовало все, о чем я говорю. И порой я испытывал неловкость за то, что не до конца с ней честен. За то, что использую полученные от нее сведения как исследовательский материал для своего романа. Но довольно скоро я перестал испытывать подобное чувство. Решил, что на данный момент вполне этично держать это при себе. После всего лишь часа общения с Миа в тот самый первый день мне больше не требовался блокнот – в голове прочно откладывалось каждое сказанное ею слово. Все это было у меня в памяти! А через какое-то время я вдруг сообразил, что последний раз делал записи в свой «Молескин», общаясь с Фрэнком.

«Блин, Фрэнк!» – опомнился я, пока Миа продолжала что-то говорить. К тому времени я не видел его уже несколько дней и гадал, куда же он мог подеваться. И знаете что? Это была типа как благословенная передышка, скажу я вам.

И прямо в ту же секунду у входа в магазин, возле аллеи номер один, показалась тощая рука, которая интенсивно размахивала банановой кожурой, пытаясь привлечь мое внимание. За рукой последовала голова Фрэнка, высунувшаяся из-за стеллажа словно в каком-то долбаном мультике. Он манил меня к себе, но я отмахнулся – типа, не до того, работаю, мол, – и показал на Бианку, русскую злодейку и разрушительницу счастья.

– Кому это ты? – спросила Миа тоном, в котором ясно читалось: «Почему это ты не обращаешь на меня внимания, когда я с тобой разговариваю?»

– Что? А! Прости. Тут один знакомый пытается завладеть моим вниманием.

– О!..

– Ну да, прости.

Пока я подыскивал дальнейшие извинения, нас перебили.

– Привет-привет, работники «Малдунз»! – воскликнул Тед Дэниелс, с преувеличенным энтузиазмом делая нам ручкой. Он направлялся в сторону кофейни с Карой, пухлогубой блондинкой, которая там работала.

– Ой, бедная девочка! – сказала Миа. – От этого Теда просто мурашки по коже. Ненавижу иметь с ним дело. А она такая славная…

– И у нее своеобразные вкусы, – добавил я.

– Что?

– Ну, я просто слышал, что вкусы у нее малость того… своеобразные, ха-ха.

– Кто тебе такое сказал, Флинн?

– У Фрэнка был с ней секс.

– Ну, значит, все он врет, этот твой Фрэнк, – сказала Миа. – Потому что Кара, типа, супер какая строгая, до свадьбы ни-ни. Сама могу подтвердить. Если у нее с ним был секс, тогда… тогда у меня член.

Мои глаза метнулись вниз к молнии ее брючек.

– Флинн! – Миа хихикнула, а потом шлепнула меня по руке.

Вот это да! Она определенно на меня запала. Типа, всё почти как в школьные годы чудесные, классе в девятом… Шлепнула, хихи-хаха…Супер!

К обеденному перерыву я порядком подустал – не от разговоров с Миа, естественно, а от тяжких трудов под надзором Высасывательницы Душ Бианки. Только собрался прерваться, как подошел зеленоволосый Кёртис, неуклюже попытался заговорить с Миа, пока я укладывал бублики в пакеты. «А не пошел бы ты в жопу!» – подумал я. Когда он уходил, то бросил на меня злобный взгляд – типа, чтоб ты сдох. И без того настроение испортилось, но Бианка еще и приказала нам не разговаривать друг с другом во время работы. Типа, я мог бы это понять, если б из-за этого мы не поспевали, или шумели, или в чем-то косячили, но наши рабочие зоны располагались в считаных футах друг от друга, – и все же у этой суки хватило духу приказать нам не разговаривать!

Во время перерыва я стянул несколько ломтей мексиканского «хлеба мертвых»[19]19
  Хлеб, изначально предназначенный для поминального угощения, но завоевавший популярность и в повседневной жизни.


[Закрыть] из пекарни, а затем направился в гастрономический отдел и стырил немного медовой ветчины и швейцарского сыра, когда Кёртис отвернулся. Соорудил себе на скорую руку сэндвич. Потом пошел в комнату отдыха, где Фрэнк наполнял бумажный стаканчик водой из синего пластикового кувшина.

– Чувак, где ты был? – спросил он.

– Могу спросить у тебя то же самое, друган. Я уже несколько дней тебя не видел.

– Бро, разве ты не видел, как я сегодня тебе махал? – поинтересовался Фрэнк, приосанившись. – Я пытаюсь привлечь твое внимание уже несколько дней, пока эта злобная сука, которая там работает, не смотрит.

– Угу, но я…

– Ты был слишком увлечен беседой с этой телкой Миа? Горячая, блин, штучка, точно? – перебил он меня.

– Чувак, она даже понятия не имеет, кто ты такой, – огрызнулся я, несколько оскорбившись за Миа.

– Мужик, да все здешние бляди знают, кто я такой, – сказал Фрэнк, открывая шкафчик и доставая пачку сигарет и зажигалку. – Знаешь, в моем шкафчике есть небольшой тайничок, в самом низу. Если подпихнешь дно с правой стороны, он и откроется. Вот там-то я и храню весь краденый шмурдяк… а еще ствол.

Фрэнк захлопнул шкафчик.

– Да нету у тебя там никакого ствола! – ошалело вымолвил я. – Что-о?!

– Это для того, чтобы быть наготове в нужный момент.

– Это ты, блядь, о чем?

– Наступит еще тот день, братан! – сказал он с кривой ухмылочкой.

– Какой еще день?

– День, когда тут объявится какой-нибудь шизофреник, совсем охреневший от работы вроде нашей, и станет шляться между стеллажей с полуавтоматической винтовкой «АР-15». Начнет вгонять пули в покупателей и персонал. Или даже в себя самого. – Фрэнк вставил в рот сигарету. – Я хочу встретить этого говнюка во всеоружии. Он так и не поймет, что его пристукнуло. Я буду на тыщу ходов впереди него. Типа как в шахматах.

– Но ведь на самом-то деле нету у тебя здесь никакого ствола, так ведь? – спросил я, хотя, если честно, это была как раз та фигня, которая мне больше всего нравилась во Фрэнке. Типа, никогда не знаешь, что взаправду, а что нет.

– Не бывал еще на крыше? – спросил он, оставив мой вопрос без ответа.

– Нет, еще не…

– Круто. Тогда пошли.

Пока мы шли через торговый зал, он продолжал вещать:

– Ты меня не видел, потому что сам этого не хотел! Просто признайся хотя бы самому себе, чувак. События развиваются не самым здоровым образом, пора бы тебе это осознать.

– Погоди-ка, ты о чем?

– О Миа, братан. Ты через нее совсем голову потерял, и как раз это-то в некотором роде и делает меня невидимым, чел.

– В каком это смысле? – Я в полном недоумении уставился на Фрэнка.

– А в таком, что для нормального пацана другие пацаны на первом месте, а не какие-то телки… Все зло в мире от баб. Но если тебе нужны технические подробности… человеческий мозг – очень сложный орган, чувак. Если ты им не управляешь, он сам начинает управлять тобой. Ты видишь только то, что хочешь видеть. И, как гласит пословица… не видишь за деревьями леса. Всякий раз, когда я пытаюсь с тобой законтачить, у меня ничего не выходит, потому что ты сосредоточился на этой цыпочке, чувак. Просто глаз оторвать не можешь от этой своей заманухи, бро, только и мечтаешь, как бы ее заполучить.

Каким-то чудны́м образом все выходило так, будто Фрэнк обращался напрямую к творцу, что сидел внутри меня, – и, в некотором роде, он был прав. Я настолько втрескался в эту девчонку, что совершенно забыл, зачем я вообще здесь оказался; для начала – чтобы закончить свой роман! Я совсем потерял голову, и это был основной фактор, который отвлекал меня от книги. Но Фрэнку-то откуда об этом знать?

– Чего-чего я мечтаю заполучить? – спросил я.

– Да эту ебаную пизду, которая ну просто у тебя под ногами расстелилась! Остынь, братан, нельзя так зацикливаться на какой-то несчастной телке!

Я на миг застыл возле выхода.

– Послушай-ка, чел, – сказал я. – Я здесь не для того, чтобы заполучить какую-то «ебаную пизду», и мне действительно очень нравится Миа. Сам остынь, а еще проследи, как ты отзываешься про своих коллег по работе. Все эти «телки» просто пытаются заработать на лето лишний доллар-другой. Только потому, что ты пыжишься выебать все, что шевелится, не ставь меня на одну доску с собой. Ну нравится мне Миа, и что дальше?

– Она – это отработанный пар, братан.

– Отработанный пар? Да как, блядь, прикажешь это понимать?

– Бро, – сказал Фрэнк, который теперь был справа от меня. Он остановился и положил мне левую руку на плечо, словно слепец, бредущий в сопровождении поводыря. – Я просто хочу сказать, что все это место – типа крутящихся дверей. Одни входят, другие выходят. Новые девчонки шмыгают через них туда-сюда чуть ли не каждую секунду. Запал на крошку Миа? Лана, угощайся, брат, на здоровье… но ты многое теряешь.

Мы вышли через заднюю дверь на погрузочную площадку возле помойки. Фрэнк запрыгнул на здоровенный коричневый мусорный бак, протянул руку к защелке на лестнице, которая тянулась до самой крыши. Освободил защелку, и нижняя половина лестницы с лязгом откинулась вниз – нижняя ступенька зависла в каком-то футе от земли.

– Айда наверх, Ромео, – сказал он и, зажав в зубах сигарету, полез вдоль стены.

Я ухватился за тонкую ржавую перекладину лестницы. Начав подъем, быстро выдохся и понял, что для довольно костлявого парня нахожусь не в лучшей физической форме.

На крыше магазина царили мир и покой. Фрэнк вытащил косячок и попытался прикурить его. Но сильный ветер постоянно гасил искру зажигалки.

– Никогда не пробовал запалить косяк при помощи «Зиппо»? Хуже, блядь, не придумаешь, – пробормотал он, хотя в конце концов прикурил и жестом предложил мне побаловаться вместе с ним. Я вежливо отмахнулся.

– Кто ты – Тед Дэниелс? На, пыхни! – настаивал он.

– Не, братан, у меня от этой дряни мозги набекрень, – втолковывал я ему.

– Ну, как знаешь, – сказал Фрэнк, подняв брови и словно бы говоря: «Мне больше достанется».

– По мне так уж лучше бухать, – сказал я ему. – А если честно, я изо всех сил стараюсь держаться от всего этого подальше – у меня папаша был алкаш, насмотрелся. Или, по крайней мере, так мне мать рассказывала. Она говорила, что как раз из-за этого вся его шиза и вылезла.

– Да ну?

– Угу. Так что это у меня в крови, понимаешь?

Фрэнк, которому на мои слова, было, похоже, совершенно насрать, просто стоял, глядя перед собой. С крыши супермаркета открывался вид на зады магазина. Там, сколько хватало глаз, были только деревья. Солнце начинало клониться к закату.