Текст книги "Рыцари Дикого поля"

28

– Вы неуловимы, князь. Единственное, что повсюду сопровождает меня, так это легенды о вас, о ваших подвигах на море и суше. Где бы я ни появилась в надежде встретить вас, везде, вместо встречи, вынуждена довольствоваться очередной легендой.

… Да, это опять графиня де Ляфер! Слушая ее милый бред, Гяур от волнения полузакрыл глаза. Все, что говорит эта прекрасная женщина, следовало слушать только так: полузакрыв глаза и ничему не придавая значения. Разве не так, умиленно наслаждаясь, слушают лепет ребенка?

– Так что вас влекло сюда, Диана: желание увидеть меня или стремление познать очередную легенду?

– То и другое, князь, то и другое. Но сами-то вы изменяетесь мало, поскольку вообще не способны изменяться, а все, что мне надлежало познать в вас, увы, давно мною познано.

– Какая милая словесная пощечина! – почти восторженно проговорил полковник и вновь закрыл глаза.

– Это пока еще не пощечина, это все еще поцелуй, – в ритмическом покачивании головой, которым, все ниже склоняясь над Гяуром, завораживала его графиня, нетрудно было уловить повадку змеиной пляски за мгновение перед броском.

– И какой же легендой вы обогащены на сей раз?

– Ничего нового. Очередная вариация на тему «о бесстрашном и преданном…». Но вот что странно. С каждым днем легенды о князе Гяуре становятся все более невероятными, и теперь уже настолько неправдоподобными, что поневоле начинаешь верить им.

Гяур нежно провел пальцами по щеке Дианы, мягко коснулся ресниц, на которых, как ему показалось, вот-вот должна была взблеснуть слеза; прикосновение их губ получилось шаловливо-легким и таинственным, будто первый детский поцелуй, сотворенный втайне от старших – в стыде, страхе и застенчивой нежности.

– Мой непостижимо храбрый князь, – медленно повела головой Диана. – Если бы вы знали, сколько всего я натерпелась, пока вы скитались вдоль побережья Фландрии, постоянно находясь между морской бездной и бездушной пиратской реей.

– Ваше появление в Денновере было сущим безумием, графиня, – признал Гяур. Он хотел добавить: «А для этого городка еще и бедствием», однако вовремя остановился.

Руки его коснулись предплечья женщины и воздушно поплыли по абрису талии, грубовато ощупывая, восстанавливая в своей незримой памяти воспоминание о тех ласках, которые рождались во время таких вот встреч и прикосновений. Руки узнавали ее тело, и от этого оно казалось Гяуру удивительно родным и нежным. Само присутствие Дианы порождало осознание того, что ты, наконец, вернулся туда, где тебе все еще рады, к той, единственной, которая действительно ждала тебя.

– Безумием было бы с моей стороны не появиться там, где я могла если не вырвать вас из плена, то, по крайней мере, отсрочить на сутки-вторые вашу казнь.

– Так, значит, речь шла о казни? И вам удалось убедить генерала д’Арбеля, что он.

– Почти удалось… убедить, – в одинаковой степени холодно и загадочно улыбнулась графиня.

– Мне говорили, что генерал – до сатанизма упрямый человек и что он затребовал огромную сумму выкупа за меня, не говоря уже о том, что…

– «Не говоря уже о том, что…» – подтрунивая, предупредила его графиня и, по-детски сморщив носик, смешно подергала им, пытаясь свести весь их разговор, как и встречу, к игривой легкости неожиданного свидания двух влюбленных.

– И что же. – с непростительной наивностью поинтересовался князь.

– Как видите, мне удалось убедить его.

– Я очень побаивался, что вы не сумеете вырваться из Денновера. Особенно после того, как я сумел бежать. Генерал д’Арбель наверняка рассвирепел и заподозрил, что в этом побеге помогали мне вы и Ян-Казимир.

– Он в самом деле рассвирепел бы. Но я сумела доказать ему, что это не так. Что я не успела вам помочь.

– И генерал покорно воспринял ваши заверения?

– Что ему оставалось делать, мой ревнивый князь? Важно не то, кого ты убеждаешь, а какие аргументы находишь.

– Мне не хотелось бы вникать в сущность этих аргументов. Лейтенант д’Эстиньо утверждал, что вы очень понравились генералу.

– Ах, этот негодяй д’Эстиньо…

– Он слишком нахраписто вел переговоры с вами?

– И, как никто другой, оказался заинтересованным в том, чтобы вы были казнены. Или выкуплены. Но за очень большую, совершенно немыслимую сумму.

– Не может быть. Мне казалось, что наоборот, лейтенант… Позвольте, так не вы ли убили генерала? Пошел слух о его странной гибели…

– Неужели я похожа на женщину, способную убить доблестного генерала?

– Боюсь остаться единственным, кто усомнится в этой вашей способности.

– Мой князь!.. Вы всего лишь хотели предположить, что я способна погубить генерала, как всякого другого мужчину; всего лишь погубить. И вообще… хватит о лейтенантах и генералах, мой вечно сражающийся полковник. Только ваше бивуачно-походное воспитание не позволяет вам забыть о них и вспомнить, что вы наконец-то встретились со мной.

– Я помню об этом, графиня. Вы удивительно прекрасны.

– Пусть бы об этом услышала виконтесса Камелия.

«Значит, мои похождения в доме доктора де Жерона для нее тоже не тайна, – почесал затылок Гяур. – К счастью, графиня восприняла это спокойнее, чем я ожидал. Разве что не все знает? Пока что не все…».

– Давно хотел спросить. Граф де Ворнасьен отвел мне в своем особняке флигель. Вам приходилось бывать в нем, графиня?

– Да уж, побывала, – томно произнесла Диана, давая понять, что с воспоминаниями покончено – как с теми, что связаны с генералом д’Арбелем, так и с теми, что заставляют упоминать виконтессу Камелию Фердгайнд. – Прелестное жилище.

– Рад, что вам понравилось.

– Почти как ваша голубятня в Каменце, мой скитающийся по диким степям Славяно-Татарии князь.

– В таком случае, вы несправедливы в своей оценке, – понял полковник свою оплошность. Он забыл правило, которое в свое время выработал в отношениях с графиней Дианой: «Услышать сказанное женщиной еще не значит услышать то, что она в действительности сказала».

– А я никогда и не бываю справедливой, мое воплощение праведности.

– Какое радужное признание!

– Зато бываю нежной, а порой и желанной.

Они все еще стояли посреди приемной во дворце графа де Ворнасьена. И Гяур уже склонен был то ли подняться с графиней на второй этаж, в свои покои, то ли перейти во флигель. Однако Диана, которая в подобных ситуациях всегда проявляла ровно столько инициативы, сколько нужно было, чтобы, продиктовав свою волю, сделать вид, будто подчиняется воле пылкого князя, в этот раз вела себя крайне сдержанно.

Разговор их не клеился. Несмотря на словесные изыски, встреча все-таки получилась значительно холоднее, чем должна была быть после всего, что произошло со времени их последней встречи.

– Разве сегодня в мои покои мы так и не поднимемся?

– Мне не нравится это слово – «покои», во время наших встреч оно кажется таким неуместным.

– Тогда что происходит?

– Вы нетерпеливы, как венгерские гусары перед атакой. Ничего страшного не происходит, мы ждем появления хозяина этой обители.

Едва Диана произнесла это, как сзади послышались шаркающие шаги.

29

– О, вы наконец-то нашлись, милейший!

Гяур резко оглянулся и увидел в дверях сухопарую согбенную фигуру графа де Ворнасьена. Достаточно было взглянуть на него, чтобы еще раз убедиться, насколько сдал старик после того, как в один день потерял сына, невестку и внука. Впрочем, даже если бы князь не знал об этой потере, он все же отметил бы в облике хозяина этого прекрасного, чудом уцелевшего во всех осадах и оборонах дворца нечто кричаще сиротское.

– Признаться, я боялся, что… сами понимаете… Ведь мне сообщили, что вы отправились в рейд против испанцев.

– Всегда помню, что в ваших жилах течет испанская кровь, но война есть война…

– Я не об этом, – замахал пергаментными костлявыми руками граф. – Совершенно не об этом. В моем возрасте и в моем состоянии трудно прислушиваться к зову той или иной крови. Все чаще слышится иной зов, оттуда, – указал он перстом в потолок, за которым, по всей вероятности, должно было находиться небо. – И если бы с вами произошло то, что не должно произойти, эта скромная обитель опять осиротела бы.

Граф подошел к камину, поклонился де Ляфер, как бы испрашивая у нее разрешения, и уселся в глубокое низенькое кресло, у которого стояла небольшая подставка для ног. Гяур помнил, что это кресло с подставкой у камина было любимым местом графа. Уже поэтому он мог проводить здесь целые часы – молча, с закрытыми глазами, предаваясь каким-то своим воспоминаниям и горестям.

– Присядьте, друзья мои. Извините, что помешал вашей встрече. Я ведь знаю, как вы мечтали о ней. Но отныне у вас будет много времени, поскольку теперь этот дворец является и вашим домом.

Диана сразу же опустилась в избранное ею кресло, а Гяур немного задержался, явно не понимая, что граф имеет в виду.

– Я не принадлежу к людям, стремящимся взять в могилу то, что на том свете, увы, не понадобится.

– Не самая приятная тема для разговора в присутствии прекрасной дамы, – попытался прервать его исповедь князь, однако сама прекрасная дама взглянула на него с таким холодным осуждением, что мысленно он тут же извинился перед обоими.

Возможно, Гяур произнес бы эти извинения вслух, если бы Ворнасьен хоть как-то отреагировал на его бестактное предостережение.

Тем временем появился слуга с подносом, на котором стояли бутылка вина и небольшие медовые прянички – излюбленное угощение хозяина.

– Однако я не принадлежу, – продолжил граф, – к тем легкомысленным людям, которые уходят из этого бренного мира, совершенно не заботясь, кому достанется все нажитое ими. Пока я был уверен, что усадьба достанется сыну, подобные мысли не занимали меня. Но когда… Словом, мне хотелось бы, чтобы мой дом достался тому, кому хотелось бы, чтобы он ему достался.

– Как же вы мудры, мой граф, – едва слышно, подбадривающе проворковала Диана, лучезарно при этом улыбаясь.

– И я очень рад, – по-прежнему обращался Ворнасьен к полковнику, – что именно графиня подсказала мне выход, – старик потянулся через столик к руке Дианы, но не поцеловал ее, а просто подержал в своей руке, словно пытался согреть озябшие пальцы.

Гяур вопросительно взглянул на графиню, пытаясь понять, о чем идет речь. Однако лицо Дианы оставалось непроницаемым, каковым представало всегда, когда она готовила очередной сюрприз или задумывала нечто каверзное.

– Сейчас вы все поймете, полковник, – вновь едва слышно проворковала француженка, не сводя при этом глаз с Ворнасьена.

Она словно бы опасалась, что старик вырвется из плена ее гипнотического взгляда и так и не скажет всего того, что обязан был сказать во время этой встречи. Но ведь не зря же она старалась, всячески ублажая владельца этого поместья.

– Словом, я попросил бы вас, князь Гяур, отложить все спешные дела и задержаться в городе до конца завтрашнего дня. Адвокат обещает, что к тому времени подготовит нужные бумаги и принесет их на подпись.

– Простите, о каких бумагах идет речь? – наконец избрал одно из двух свободных кресел Гяур.

– Так вы, милейшая Диана, все еще не сообщили князю о своем решении? – поползли вверх редкие, белесо-седые брови де Ворнасьена. – Графиня Диана! Вы что, не согласовали наше решение?

– У нас не было для этого времени, граф, – потянулась губками к старику. – После долгой разлуки всякая встреча кажется такой скоротечной… – томно покачала она головой. – Но вы излагайте, мсье, излагайте. Мы все уладим.

– Князь, умоляю вас, не отказывайтесь от этого родового гнезда Ворнасьенов, иначе доставите мне много неприятных минут. У меня нет наследников, и я не желаю, чтобы мою усадьбу продавали с молотка, как нечто бесхозное.

– Так вы хотите, чтобы я приобрел этот дворец?! – перевел Гяур взгляд на Диану.

– Почему хотеть этого должна я, мой непозволительно догадливый князь? – взялась за свой бокал графиня. – Насколько я понимаю, владельцем его должны стать вы. Я же, в лучшем случае, буду чувствовать себя гостьей. Время от времени.

– Даже предположить не мог, что…

– Так предполагайте, полковник, предполагайте, – напористо подбодрила его француженка. – Вам что-то не нравится в этом дворце? Он не соответствует вашему статусу и вашим амбициям? Не спорю, здание нуждается в небольшом ремонте, но ведь граф Ворнасьен и не пытается отрицать этого.

– Естественно, естественно. Война, знаете ли… – поспешил заверить его граф. – Но ведь это учтено при определении суммы.

– Может, вам не нравится город? Вас удручает северный морской ветер? Неприятны воспоминания, которые будет навевать сам вид дюнкеркского порта, в котором пришлось высаживаться, чтобы штурмовать крепость?

– Остановитесь, графиня, – взмолился Гяур. – Это великолепный город. Мне решительно все нравится в нем. Однако должен же я выяснить, каким образом становлюсь владельцем этой архитектурной роскоши; какую сумму мне придется изыскивать.

– Господи, князь, мой выросший в татарских седлах князь… Зачем вам снисходить до таких подробностей: «Каким образом? За какую сумму?!»

– Извините, графиня, это все-таки важно: каким образом и за какую сумму.

– Пока что графиня внесла только залог, – вмешался в их сумбурный разговор де Ворнасьен. – Но и его хватит, чтобы я мог безбедно продержаться как минимум год. А сумму я действительно назначил сравнительно небольшую, не правда ли, графиня? – с надеждой взглянул он на Диану.

– «Символическую», сказал бы любой король, если бы после стоимости Лувра ему назвали стоимость этой хижины, – оставалась в своем амплуа графиня. – Остальную часть мы внесем в течение года. Из тех средств, которые когда-то достались мне там, в степи под Каменцем, в виде трофеев, после гибели обласканного шайтаном Бохадур-бея.

– Неужели из тех запасов еще что-либо осталось?! – полковник поинтересовался бы этим, даже если бы речь о покупке не шла.

– Вы недооцениваете меня, князь. Это обижает. Кроме того, кое-какой доход дало ваше французское имение. Виноделие в тех краях весьма прибыльно. Да и вы, насколько я понимаю, не бедны. Принц де Конде пообещал наградить вас за корабль, который захватили. Как наемнику, вам причитается определенная сумма. Вы даже имеете право потребовать от испанцев выкуп.

Гяур рассмеялся. У него голова шла кругом от всех этих коммерческих предприятий графини. Оказывается, он действительно недооценивал ее.

– Но зачем, – обвел руками вокруг себя, показывая на стены зала, – вы делаете это? Моя жизнь проходит в походах. Тем более что вы уже…

Напомнить француженке о ее замужестве Гяур так и не решился, однако она прекрасно поняла намек и задумчиво помолчала, вглядываясь в содержимое своего бокала.

– Сама не знаю, князь, – с грустью проговорила она. – Что-то заставляет меня прибегать к этому. Какое-то странное, неуемное желание найти вам пристанище здесь, во Франции, на моей земле. Очевидно, хочется, чтобы вы укоренились в земле Франции. Чтобы на этой земле остался хоть какой-то ваш след. Чтобы, приезжая в Дюнкерк, я всякий раз могла войти в этот дворец, помня, что он ваш. Что, даже если вы будете в очередном походе, все здесь напоминает о вас. Вы уж простите меня, граф де Ворнасьен, – тронула пальцами руку старика, наклонившись через низенький венецианский столик, – что говорю об этом в вашем присутствии, в присутствии истинного владельца.

– Не обращайте на меня внимания, милейшая. Вернее, я даже польщен, что этот разговор происходит в моем присутствии, и я могу чувствовать себя хоть в какой-то степени причастным к чему-то важному, что происходит в вашей жизни, мадам.

– Благодарю, граф, благодарю, – она вновь отпила из бокала, несколько мгновений сидела, отвернувшись, словно смотрела на угасший камин. – Мне не хочется терять вас, мой случайно встретившийся в дикой степи князь, – едва слышно проговорила она, все еще не поворачивая к нему лица. И Гяур не сдержался, чтобы не провести рукой по ее волосам.

Поняв, что теперь он здесь действительно лишний, де Ворнасьен довольно решительно поднялся и, тяжело, неуклюже ступая распухшими ногами, направился к выходу.

– Я лишь хотел оговорить с вами, князь, самый важный и, я бы сказал, щепетильный вопрос, – подал он голос уже от двери.

– Слушаю вас, граф.

– По условиям договора о продаже, я продолжаю жить здесь до того момента, пока Господь не соизволит обратиться ко мне со словами: «Приди ко мне! На земле ты свое отмучился».

– Не сомневайтесь, граф, что это условие будет выдержано. Как вы понимаете, мои визиты во дворец будут очень короткими и необременительными, – заверил его полковник, все еще не осознавая себя владельцем этого дворца.

– Если бы я могла, – проводила Диана взглядом графа де Ворнасьена, – я бы покупала для тебя по дому в каждом городке, каждой деревушке Франции. С одной-единственной надеждой – что когда-нибудь где-нибудь да объявишься. Хоть на один день.

– А ты не опасаешься, что однажды застанешь в этом дворце женщину, которая назовет себя моей супругой.

– Что-то я не припоминаю, чтобы сообщение о моем замужестве повергло вас в самоубийственное уныние, – вежливо, но с нескрываемой местью, напомнила ему Диана.

– Мне пришлось уважать ваши чувства и ваше решение.

– Чувства оставим в покое, остановимся на решении. Тем более что вы прекрасно знаете: супруга из меня никакая. Только не вздумайте сказать, что и любовница я тоже «никакая».

– Так грешить против истины я не осмелюсь, – искренне заверил ее степной князь. – Тем более что для меня вы не только любовница, но и любимая.

– А посему признайте, что мое решение стать женой будущего первого министра оказалось благоразумным.

– Скрепя сердце признаю.

– Однако речь сейчас не обо мне. Вы, князь, спросили, не опасаюсь ли я однажды встретить в этом дворце вашу супругу. Поверьте, я опасаюсь, что так никогда и не наткнусь на нее. Поэтому мой вам совет, полковник: вспомните о Власте. Как можно скорее вспомните о той, которая способна родить вам наследников и всегда оставаться хранительницей вашего очага.

30

Бой длился бесконечно долго, и много раз полковнику казалось, что вот-вот он станет для него последним. Враги появлялись ниоткуда, пули пролетали на волосинку от виска, а всяк обнажавший клинок представал перед ним в образе прекрасного фехтовальщика.

– Вы и есть тот самый князь Гяур?

– Был бы признателен, если бы вы сумели убедить меня в этом.

Князь сидел, прислонившись спиной к стене, напротив высаженного окна и тянулся взглядом к освещенному ярким солнцем небу. Весь зал и все прилегающие к нему комнаты были устланы окровавленными телами его солдат и врагов, ближайший из которых почти прикасался шлемом к подошвам сапог полковника. И гонцу, с трудом разыскавшему Гяура, показалось, что полковник остался единственным живым человеком посреди огромного поля брани, после вселенского побоища.

– Прошу прощения, господин, – с подчеркнутым уважением проговорил капитан, удивленно осматривая окровавленный, растерзанный зал, который помнил не только звон клинков, но и хранил следы ядер. – Но мне хотелось бы знать точно. Дело в том, что я прибыл из ставки главнокомандующего. Капитан де Пловермель, с вашего позволения.

– В таком случае можете не сомневаться, – прошелся пальцами по лицу князь, не замечая, что пальцы его окровавлены и оставляют багровый след на щеках. Нет, рука была цела, просто с последним из испанцев, который с покорностью побежденного припадал сейчас к его ногам, полковник схватился врукопашную, когда тот уже был ранен, а сам Гяур оказался без сабли. – Присаживайтесь, капитан, если присмотрите себе местечко. Я – полковник Гяур, командир отряда иностранных наемников.

– Славно же вы здесь потрудились, господин полковник. Мне уже не раз приходилось слышать о том, как сражается ваш полк, но то, что я вижу…

– Эту загородную виллу мы взяли штурмом как раз к вашему прибытию. Старались, как видите, – добродушно улыбнулся Гяур.

– Князь! – остановил у окна своего разгоряченного, раненного в шею коня ротмистр Хозар. – Что с тобой, князь?! Ты жив?!

– Капитан утверждает, что жив! – только теперь приподнялся Гяур. – Собери оставшихся воинов. Посмотри, сколько их. Займись ранеными.

– Хвала Перуну! Сейчас пришлю к тебе Улича.

– В этом нет необходимости. Это чужая кровь. Так слушаю вас, капитан, – опираясь рукой о стену, с трудом выпрямлялся Гяур. Когда у самой виллы под ним упал сраженный пулей конь, то, вылетая из седла, полковник поранил себе обе коленки. В горячке боя он этого не замечал. Но теперь резкая боль в суставах буквально парализовала его ноги.

– Я прибыл, чтобы сообщить, что главнокомандующий вызывает вас к себе в ставку.

– В связи с чем, вы, конечно, не знаете.

– Нет, конечно, адъютант главнокомандующего обычно избегает каких-либо объяснений.

– И где же она теперь находится, эта ставка?

– Недалеко отсюда. В замке Шарлевиль, в двух милях отсюда в сторону Арраса.

Переступая через последнего убитого им испанца, Гяур заметил, как тот конвульсивно вскинулся всем телом, словно хотел задержать его, считая, что поединок все еще не закончен. Этот кабальеро пытался проткнуть его, уже обезоруженного, шпагой, однако полковник сумел пропустить клинок мимо себя, разоружить испанца и, прижав к стене, задушить.

– Ты проиграл, рыцарь, – сказал он ему. – Тебе не хватило одного удара.

– Так кто кого осаждал здесь? – спросил капитан, выходя вслед за Гяуром на разрушенный снарядами портик.

– Две недели назад – испанцы французов. Сегодня мы – испанцев. Укрывшись в этом лесном имении с небольшим хуторком, они почти месяц делали набеги на наши гарнизоны, и мы не могли понять, где их база. – Полковник внимательно осмотрел двор и прилегающие к соседним строениям лужайки. Везде трупы. Кое-где еще ползали раненые, но их никто не перевязывал и не добивал.

– Куда же девались ваши солдаты?

– Несколько испанских наемников прорвались в сторону селения Рубе. Очевидно, преследуют их. Хотя, как я погляжу, солдат у меня осталось не так уж и много.

– Да, побоище не хуже Грюнвальда. Единственное, что утешает, что французов здесь почти не было. Швейцарские и баварские наемники-пехотинцы да хорватская конница. – Вспомнив, что Гяур тоже наемник, капитан виновато поднял на него глаза. – Пардон, ваша светлость, не учел.

– Ничего страшного. Испанцев тоже было немного. Наемники против наемников. Один из кровавых рыцарских турниров.

– Без которых рыцарство давно выродилось бы.

– Вам придется немного подождать, капитан. Хочу собрать свое воинство, чтобы понять, сколько же у меня осталось клинков.

– Принца де Конде это может заинтересовать, – признал гонец, – поскольку наем новых воинов всегда обходится дорого.

Спустя минут десять к вилле вернулись лейтенант Гордт со своими двадцатью оставшимися в живых швейцарцами. Столько же баварцев и с полтора десятка швейцарцев удалось собрать по хуторским усадьбам – одни из них зажимали руками окровавленные повязки, другие уже развлекались с немолодыми хозяйками дворов.

Женщины воспринимали эти коллективные страсти с абсолютным безразличием. Месяц назад наемники испанцев перебили их мужей и такое вытворяли с ними, что теперь оставшиеся в живых, кажется, потеряли всякий интерес к тому, что проделывают с их телами эти озверевшие мужчины-чужестранцы. И коль ни одна из них на насилие со стороны его воинов не пожаловалась, у Гяура не было основания укорять своих храбрецов ни в легкомыслии, ни в своеволии. Хотя обычно грабежи и насилие он пресекал самым жестким образом.

* * *

Выстроив остатки отряда – большая часть его полка наемников помогала сейчас отряду Сирко, действовавшему неподалеку от Дюнкерка, Гяур молча осмотрел их. Многие солдаты едва держались на ногах. Изорванные мундиры, кроваво-грязные повязки, запыленные, состарившиеся лица.

– Еще один бой мы с вами выиграли, – переводил сказанное им на немецкий лейтенант Гордт. – Все вы сражались как истинные храбрецы. Я не король, чтобы осыпать вас чинами и милостями, зато, в отличие от короля, могу, стоя на коленях, поклясться на Библии, что Европа не знает более храбрых воинов, чем вы.

Солдаты выхватили кинжалы и ударили ими об измятые кирасы – обычное проявление чувств наемников, заимствованное ими от римских легионеров.

Передав командование отрядом лейтенанту Гордту и осчастливив свое воинство двумя сутками отдыха в обществе местных красавиц, Гяур отправился в ставку.

Предусмотрев, что в седле преодолеть такое расстояние полковнику будет сейчас трудновато, капитан приказал заложить трофейную карету, в эскорте которой оказались Хозар и двое сопровождавших его, де Пловермеля, драгунов.

Оставляя усадьбу, князь приоткрыл дверцу и, высунувшись из кареты, еще раз мрачно осмотрел поле боя. Живые прохаживались между убитыми с усталостью людей, которым предстоит нудная и тяжелая работа, превращавшая их из воинов в могильщиков.

«Представь себе, что с таким же омерзением, проклиная и мародерствуя, они тащили бы тебя сейчас к наспех вырытой яме, – подумалось полковнику. – Странно, что тебе удалось уцелеть. Врываясь в виллу, ты, по существу, обрекал себя на гибель. Какая же сила спасла тебя, оставив в живых одного-единственного из всех, кто там сражался?!»

– Я много слышал о вашей храбрости, – проговорил капитан. – Теперь получил возможность убедиться. Говорят…

– Что там еще говорят? – резко поинтересовался Гяур, не отводя взгляда от полусгоревшей виллы.

– Что вы совершенно лишены чувства обычного человеческого страха. И хотя являетесь полковником, командиром полка наемников, сражаетесь всегда в первых рядах.

– А что еще остается делать, чтобы развеивать тоску человеку, напрочь лишенному «обычного человеческого страха»? – горьковато ухмыльнулся князь.