Текст книги "Гнев Цезаря"

– Из Совдепии графиня ушла вместе с каким-то вермахтовским полковником-аристократом, австрийцем по национальности. А вскоре стала не только владелицей швейцарского имения своего отца, но и высокопоставленной сотрудницей швейцарского, а затем и Международного Красного Креста. Притом что за ней прочно укрепилась репутация аристократки – агента всех мыслимых разведок – русской, германской, английской, и даже, пардон, швейцарской, что вообще представляется анекдотическим.

– Почему же «анекдотическим»? – сухо возразил Гайдук, все еще задумчиво, почти мечтательно осматривая Анну Жерми (впредь он так и решил воспринимать ее под привычной фамилией Жерми) и ее спутника. – У швейцарцев вполне сформированная разведка, со всеми полагающимися ей структурами и достаточно подготовленными кадрами.

– Вот уж не смел бы предположить, – явно смутился командующий базой.

– Другое дело, что в этой «напрочь нейтральной» стране и разведка тоже должна оставаться в меру нейтральной.

– Как профессионалу, вам, подполковник, виднее…

– Но, поскольку ни одна контрразведка мира неоспоримых доказательств явного шпионажа Анны Жерми-Подвашецкой так и не получила, – подсказал ему ход дальнейшего изложения подполковник, – то…

– …Как видите, графиня спокойно дождалась окончания войны, умудрившись при этом получить ордена и медали нескольких стран за свой вклад в спасение пленных и беженцев.

– Считаете их незаслуженными? – все еще решал для себя Гайдук: идти на открытый контакт с Жерми или пока что следует выждать?

– Наоборот. Если эта жрица любви и разведки действительно всю войну проработала на несколько стран и сумела уцелеть, специально для нее следует учредить международный орден, нечто вроде Золотого Креста Диверсий и Шпионажа.

– Гениальная мысль. Осталось внушить ее руководителям держав. Но, как представителю соцстраны, да к тому же страны-союзницы, сразу же предлагаю: о нашем разговоре по поводу появления здесь графини фон Жерми забыть. Иначе может случиться так, что орден «Золотой Крест Диверсий и Шпионажа» под номером один вручать будет некому.

– Никогда не простил бы себе этого, господин подполковник.

19

Слегка замешкавшиеся вахтенные матросы наконец-то спустили трап, протерли тряпочками его влажные, покрывшиеся крупицами морской соли поручни и стали навытяжку у нижних ступеней, готовясь приветствовать своих командиров уже на чужом берегу.

Приближаясь к его ступеням, контр-адмирал Ставинский, только что облачившийся в парадный мундир, предупредил подполковника Гайдука: во время переговоров с итальянским командованием тот обязан присутствовать в роли консультанта.

– Благодарю за доверие, товарищ контр-адмирал, – не особо тянулся в струнку начальник службы безопасности.

– Меня благодарить нечего, – кисловато осклабился командир конвоя. – Исхожу из предписания штаба флота. Хотя итальянским вы явно не владеете, правильно понимаю?

– Так точно, не владею. Впрочем, знание немецкого и румынского языков позволяет мне свободно понимать речь итальянцев, особенно северных, германизированных.

– Что весьма предположительно.

– Переводчиком с итальянского, – объяснил контр-адмиралу Карганов, – вам будет служить этот господин в штатском, который является военным атташе советского посольства в Югославии.

– Так он атташе в Югославии или в Албании?

– В Югославии и в Албании, так будет точнее, поскольку, являясь военным атташе в Белграде, господин Волынцев одновременно исполняет обязанности атташе в Тиране. Если понадобится, то в качестве переводчика могу выступить и я, поскольку так или иначе вынужден буду представлять на церемонии передачи албанскую сторону.

– Волынцев? – непроизвольно уточнил Гайдук, вспомнив о полковнике разведуправления, который в сорок первом непосредственно занимался вербовкой Жерми и переброской ее в тыл врага. – Полковник Волынцев?

– Только позавчера, буквально перед отлетом из Белграда, он получил сообщение из Москвы о присвоении чина генерал-майора. Что и было основательно отмечено уже во Влёре, в отеле «Иллирия». Теперь мы так и называем Волынцева «атташе-генерал». Кстати, не забудьте поздравить его, подполковник.

– Запоздало как-то его…

– Что значит «запоздало»? – скабрезно ухмыльнулся Карганов, давая понять, что тоже являлся участником этого празднества. – Поздравлять никогда не…

– Я не о поздравлениях, – прервал его Гайдук. – В сорок первом он уже пребывал в чине полковника. Еще в сорок первом… Некоторые умудрялись из капитанов до конца войны в генералы выйти.

– Так ведь не воевал же, а следовательно, грудь не в крестах. Лучше задайтесь вопросом, как он вообще уцелел, – вполголоса проговорил Карганов.

– Что значит «как он вообще уцелел»?

– Из «бывших-то» царских офицеров будучи, при той чистке, которая проходила у вас в тридцатых.

– Ну, у нас половина генералитета – из «бывших», – передернул плечами Гайдук и тоже едва слышно уточнил: – Включая маршала Жукова.

– Бывшего унтер-офицера царской армии, – утвердительно кивнул Карганов, вновь, уже в который раз, продемонстрировав свою осведомленность. – Сначала присягнул царю, затем Временному правительству и, наконец, коммунистам… Это я по поводу постулата о «верности присяге». И ничего, дослужился до Маршала Советского Союза.

Они встретились взглядами, и подполковник уловил в глазах командующего военно-морской базой Влёры классический блеск заговорщика.

– Я так понимаю, что вы до сих пор поддерживаете кое-какие отношения с белым офицерским зарубежьем?

– Хотя при нынешнем, коммунистическом, руководстве Албании подобные связи расстрельно не приветствуются, – вполголоса и сквозь зубы процедил Карганов. – Не вам, офицеру, прибывшему оттуда, объяснять, на каком риске замешаны подобные связи.

– Не мне, – сдержанно подтвердил Гайдук.

И лишь после этого признания Карганов уже вполне нормальным, громким голосом, исключительно для командира конвоя, добавил:

– Ну а прибыл сюда генерал-майор Волынцев из Белграда вместе с госпожой Жерми. Российской дворянкой, графиней, которая будет присутствовать при передаче линкора «Джулио Чезаре» как представительница Международного Красного Креста.

– Какого еще Международного Красного Креста?! – напыщенно изумился контр-адмирал. – При чем тут сие благородное учреждение, когда речь идет о приеме боевого корабля по репарациям?! Нам его в виде благотворительности подают, что ли?!

– Вместе с правительством Албании оно будет гарантировать неприкосновенность как итальянских, так и советских моряков. То есть вся эта процедура спуска итальянского флага, передачи линкора и мирной смены его экипажа проходит как бы под гарантией и опекой Красного Креста.

– О своих моряках я сам как-нибудь позабочусь, – в свойственной ему нахрапистой манере отрубил Ставинский. – Что же касается итальянцев… Хотя, что, собственно, их теперь может касаться? Все свое они получили еще на полях войны. Пусть молят Бога, что наши войска не дошли до Рима.

«Может, и хорошо, что не дошли, – мысленно усомнился флотский чекист. – Во всех западноевропейских учебниках по истории писали бы потом, что в мае сорок пятого под стены Рима подступили полчища варваров. И пойди потом доказывай, как и почему они там оказались!»

– Такова традиция, – терпеливо и предельно вежливо просвещал тем временем контр-адмирала русский албанец. – Все послевоенные международные акции проходят под эгидой Красного Креста как европейского гаранта. И таковы же условия международного договора.

– Тоже мне хрень придумали: «под опекой Красного Креста»! – все еще пытался бузить контр-адмирал, но, встретив полное непонимание со стороны флотского чекиста и командующего базой, махнул рукой с таким отчаянием, словно решался на какой-то невероятный поступок. – Впрочем, черт с ними, если уж так положено…

– Без участия госпожи Жерми, – все же не упустил возможности объяснить ему смысл участия графини в этой действе, – миссия может быть сорвана.

– Это ж кем и каким макаром?

– Не секрет, что в этом заинтересована сейчас не только итальянская сторона, которой проще открыть кингстоны и затопить этот свой «плавучий форт», нежели отдавать его в руки коммунистической России. Но и ее западные союзники, прежде всего Британия.

– Разве англичане тоже претендовали на наш линкор «Джулио Чезаре»? – удивленно уставился Ставинский на начальника контрразведки конвоя.

– Никакими сведениями по этому поводу не обладаю, – сухо отчеканил подполковник.

– Они не на линкор ваш претендуют, – назидательно объяснил командующий военно-морской базой. – Они претендуют на господство в Средиземном море и в Мировом океане. Следовательно, усиление мощи русского флота на Черном море им ни к чему.

20

Не успел контр-адмирал приблизиться к трапу, как к нему подбежал вахтенный офицер и попросил разрешения обратиться к начальнику контрразведки.

– Произошло что-то из ряда вон?.. – насторожился командир конвоя.

– Шифрограмма для подполковника Гайдука. Срочная. Из разведуправления флота.

– Кажется, началось, – проворчал Ставинский. – Пошли зарубежные эксцессы. Ну, вручай, лейтенант, вручай…

Расшифровка, которую дал ему вахтенный, состояла всего из двух предложений, смысл которых способен был понять только тот, кому они адресованы: «Операция „Поцелуй Изиды“ продолжается. Подробности – у самой Изиды и Корнета».

«Иными словами, – разъяснил себе подполковник, – тебе дали добро на встречу с Анной Жерми, по-прежнему проходящей в Главном разведуправлении под агентурным псевдонимом Изида. Вспомнить бы еще, кто зашифрован под агентурным псевдонимом Корнет. Судя по всему, Волынцев».

– Сугубо между нами, – подался к нему контр-адмирал, – что-то касающееся конвоя?

– По конвою, товарищ контр-адмирал, у меня, а значит, и в Центре, замечаний нет и, надеюсь, не будет, – проговорил в ответ Гайдук, пряча радиограмму во внутренний карман армейской шинели. – Но, кроме задач, связанных с передачей линкора, у меня появятся дела на берегу.

– Неужто местная контрразведка помощи попросила?

– Вскоре попросит. А пока что известно, что резко активизировалась итальянская диверсионная служба.

– Получается, что этот русский албанец Карганов был прав? Князь Боргезе в самом деле попытается поднять по тревоге своих боевых пловцов.

– Нашу задачу облегчает только то, что он все еще сидит в тюрьме. Но агентура его уже в Албании. Как, впрочем, и наша. Предполагается несколько встреч. Однако мои люди в командах конвоя дело свое знают, так что корабли под охраной.

– Так даже лучше, подполковник, что тебя привяжут к берегу, – расплылся в иронической ухмылке командир конвоя. – Меньше будешь мельтешить перед глазами.

Улыбка, которой одарил контр-адмирала флотский чекист, таила в себе столько же иронической вежливости, что и снисходительная ухмылка Ставинского.

Само появление здесь, на далеких албанских берегах, Анны Жерми, «женщины его молодости», казалось подполковнику неким подарком судьбы, причем подарком, которого он, по бесшабашности своей, не заслуживал.

Дмитрий, конечно же, помнил, что именно заброской в немецкий тыл Анны начиналась «фундаментальная», как называл ее генерал Шербетов, то есть рассчитанная на много лет, операция «Поцелуй Изиды». Но помнил и то, что сам он, лично, и втравил в эту разведывательную игру дочь царского генерала Подвашецкого, которая могла спокойно дождаться конца войны, пребывая где-нибудь в тылу. Так что невыясненным оставался вопрос: насколько глубинно не забывает об этой истории сама графиня? Каковой видится в ней роль мужчины, которого в свое время она по-настоящему обожала.

А еще предстояло понять, почему никаких инструкций ни относительно Изиды, ни относительно Корнета, под которым в самом деле имелся в виду Волынцев, он не получил еще там, в разведуправлении штаба. Почему даже упоминание о них ни разу не проскользнуло? Не были уверены, что фон Жерми действительно окажется в составе репарационной комиссии? Что албанцы с пониманием отнесутся к появлению на их земле международной авантюристки, за которой тянется шлейф всевозможных «резидентурных» легенд?

В конце концов, напомнил себе подполковник, конвой идет уже несколько суток; за это время можно было не только оживить старую, образца сорок первого года, разведоперацию «Поцелуй Изиды», но и запустить несколько новых. Ну, хотя бы операцию «Корнет», используя кодовый псевдоним Волынцева, укоренившийся за ним – как окончательно вспомнил Дмитрий – еще во времена Гражданской войны.

– Будет любезно с вашей стороны, капитан, – обратился он к командующему базой после того, как сошел на пристань, – если представите меня графине фон Жерми.

– Но ведь только что вы убеждали, что давно знакомы с этой госпожой.

– Вот именно, слишком давно и слишком поверхностно. Вряд ли ей запомнилась моя унылая физиономия. Да не тушуйтесь, капитан, – подбодрил он командующего базой, уловив, что тому не очень-то хочется сближения пришлого русского с этой красавицей вне национальности и возраста. – Я не собираюсь становиться на вашем пути к сердцу этой мадам.

– Кажется, мы уподобляемся двум высоким договаривающимся сторонам.

– С моей стороны компромисс будет заключаться в том, что я готов отказаться от претензий на графиню в обмен на какую-нибудь захмелевшую от восторга местную красавицу – не очень-то запятнанную, медицински чистую и в местной службе безопасности не засвеченную.

– Никакой проблемы это не составит, – мгновенно заверил его Карганов.

– Тогда в чем дело, капитан флота?!

– Вынужден признаться: за те двое суток, которые Анна фон Жерми томится в двадцатом номере отеля «Иллирия», она явно приглянулась мне. – Произнеся это, капитан первого ранга вопросительно взглянул на начальника контрразведки.

– Все мыслимые гарантии вам уже даны, капитан, – развел руками Гайдук, как можно искренне улыбаясь при этом. Однако заметил, что, всячески отстаивая свое право на эту женщину, русский албанец тем не менее «неосторожно» назвал номер, в котором томится в ожидании очередного романа неувядающая Анна Альбертовна.

21

Едва ступив два десятка шагов по албанской земле, подполковник Гайдук тут же, за пределами пирса, оказался в компании атташе-генерала и фон Жерми.

Хотя одет был Волынцев в штатское, тем не менее подполковник отдал ему честь, поздравил с присвоением генеральского звания, и лишь после этого они вежливо, но слишком уж официально пожали друг другу руки. В какую-то минуту флотскому чекисту показалось, что атташе-генерал порывается обнять его, но в последнее мгновение тот сумел дипломатично воздержаться от «непозволительного панибратства».

– О генеральском звании узнал уже в походе, из шифрограммы? – хитровато прищурившись, поинтересовался Волынцев.

Худощавый, с грубоватым, изрезанным глубокими морщинами лицом, на котором резко выделялся тонкий, слегка изогнутый нос; одетый в дешевенькое, далеко не дипломатического кроя и качества, пальто, он вполне мог бы сойти за местного крестьянина. И только стройная – все еще хранящая в себе остатки «царско-юнкерской», как принято было называть в контрразведывательных кругах, выправки – фигура выдавала в нем офицера старой закваски.

– Из шифрограммы, да и то в завуалированной форме, стало известно лишь о вашем с Анной Жерми появлении здесь да о продолжении операции «Поцелуй Изиды». Собственно, по названию операции я сумел определить, с кем имею дело. Тем более что в шифрограмме был указан и ваш псевдоним – Корнет.

– Неужто до сих пор числюсь у них под этим агентурным псевдо?! – искренне удивился атташе-генерал, не меняя при этом ни тона, ни выражения лица. – Вот уж не ожидал…

– Расчет был на то, что лично мне вы известны именно под этим псевдонимом. Потому и употребили… Впрочем, все это – канцелярская канитель, о которой сейчас не место и не время… С Жерми своей пообщайся; не дождется, когда подойдешь.

Сама Анна в это время отступила на несколько шагов и даже отвернулась, демонстрируя полное отсутствие интереса к разговору мужчин.

– Нет, это из какой-то другой жизни, – решительно покачала она головой, как только Гайдук приблизился к ней, и, пытаясь улыбнуться, зажала губками кончик языка.

«Годы и в самом деле обходят эту женщину, как нетленную святую. Или, наоборот, как проклятую грешницу», – понял Дмитрий, убедившись, что возраст по-прежнему никак не накладывается ни на прекрасный лик графини фон Жерми, ни на её утонченную фигуру.

Даже из девичьих лет доставшаяся ей ужимка – кончик язычка, зажатый зубками, – по-прежнему выражала почти весь спектр ее чувств; в том виде, конечно, в каком она их воспринимала.

– Вы правы, Анна, в принципе наша встреча способна была состояться только в прошлой жизни или же в ином мире, в ином, совершенно недоступном всем прочим обитателям планеты нашей измерении.

– Причем самое фантастическое, что она все же состоялась, – продолжила их диалог Жерми, воспользовавшись тем, что Волынцев специально отвел подошедшего контр-адмирала Ставинского чуть в сторонку. Генерал знал о привязанностях этих двоих людей и позволил им провести хотя бы первые минуты этого неожиданного свидания наедине. – Даже если мы не станем уточнять при этом, где именно это свидание происходит.

– К черту какие-либо уточнения! – с азартом влюбленного первокурсника подыграл ей подполковник. – Главное, что судьба все-таки свела нас. Пусть и самым дичайшим образом.

Они мельком взглянули на Волынцева и контр-адмирала, которые что-то неспешно, с дипломатической степенностью, обсуждали, глядя при этом не друг на друга, а на итальянский линкор. Сейчас эти военные вели себя как коммерсанты, которым предстояло покупать эту груду старого, но все еще удерживавшегося на плаву железа.

– Но коль скоро мы все-таки встретились… – вновь заставила обратить на себя внимание Жерми. – Можно, я поцелую вас? Исключительно от избытка чувств.

– Ни в коем случае! – выбросил вперед ладони с растопыренными пальцами Гайдук. – Мне известны «ваши поцелуи Изиды».

– Значит, все еще помните… – ничуть не смутилась Жерми. – Даже о давно забытых мною «поцелуях Изиды».

– Забытых?! Вами?

– Помилуйте, подполковник. Мы же сейчас не в России.

– Это ничего не меняет.

Они прохаживались вдоль кованой металлической ограды, сотворенной кузнецами из орнаментов, очевидно, позаимствованных из османских или персидских ковров. Фоном им служила голубовато-бирюзовая рябь Влёрского залива, фрагменты которого ажурно очерчивались замысловатыми изгибами узоров и надстройками судов.

– Мир, в котором я стараюсь проводить оставшиеся годы, представления не имеет, что такое красные и белые. Исключая страны так называемой «народной демократии», конечно, попадать в которые стараюсь как можно реже.

– И все же никогда не поверю. Причем не только я, – сдержанно проворковал подполковник. – Буквально только что о «причудах Изиды» мне напомнили даже из Москвы, радиограммой.

– Не ври, Гайдук, – неожиданно обратилась к нему в том духе, в каком обращалась во времена их довоенного общения. – Ни о каких причудах моих из Центра не напоминали; речь наверняка шла о кодовом названии операции.

– Только это, графиня, ваш покорный слуга и имел в виду.

– А вы, подполковник, что, – сразу же изменила тему и тональность разговора Анна, – всерьез уверовали, что вам когда-нибудь позволят забыть о бедной графинюшке фон Жерми? Какая неискоренимая наивность!

– Мысли не допускал, что напоминать станут самим вашим появлением на набережной Влёры.

– Ну, напоминать о себе, допустим, пришлось самой, – вновь зажала она зубками кончик язычка. – Мне стоило немало усилий сначала добиться, чтобы в состав «репарационной миссии», как мы ее называем, был включен представитель Красного Креста. А затем уже – отстаивать свое право на то, чтобы представителем этим была назначена именно я, а не волонтеры из Италии, Англии или Швеции, которые, видите ли, вдруг воспылали желанием «внести свою лепту в обустройство послевоенного мира». К тому же отстаивала я это право с самыми серьезными намерениями, потому как знала: платой за мои старания станет рандеву с любимейшим из моих мужчин.

– Просто не ожидал, что напоминание настигнет меня именно в этой части света.

– Я уже не единожды ловила себя на мысли: мир слишком изменился для того, чтобы мы с вами все еще имели право на существование в нем.

Глядя на сие «исчадие греха и соблазна», в принципе невозможно было поверить, что у этой хорошо вышколенной диверсантки изначально не существовало ни «своих», ни «чужих»; что она давно уже воюет только за себя, а значит, против всех. И что при первой же возможности Жерми готова пристрелить каждого, кто встанет на ее пути. Притом что в действиях ее замечена некая странность: стрелять, к тому же с непостижимой меткостью, она старается только в солнечное сплетение.

Если же приходится добивать – тоже не важно, своего ли, чужака, – предпочитает сопровождать этот акт убиения ритуальным поцелуем в лоб, «поцелуем прощания и прощения», который сама же нарекла «поцелуй Изиды». В сорок первом, во время их исхода из Степногорска, Гайдук сам был свидетелем воплощения этого самого «поцелуя» в жизнь, точнее, в смерть.

– Мне почему-то вспомнился наш дивный «отступленческо-беженский» драп от Степногорска до Днепра[21]21
  Эти события описаны в моем романе «Флотская богиня».


[Закрыть].

– Было бы странно, если бы не вспомнили о нем. Как раз во время этого драпа вы и познали, что такое «поцелуй Изиды» в реалиях войны.

– Ничто из моих собственных военных реалий не врезалось в память с такой поразительной четкостью, как события этого рейда.

– Еще бы, – многозначительно как-то отреагировала Анна. И, лишь выдержав небольшую паузу, заметила: – А ведь в те дни мы оба были если не на краю беженской гибели, то, уж точно, на пороге следственного отдела НКВД. Однако сумели выстоять. Прежде всего благодаря вам, подполковник.

– Просто обстоятельства складывались удачно.

– Э, нет! Не смейте преуменьшать свои заслуги, подполковник. Все эти обстоятельства хитроумно создавали и всячески подминали под себя вы.

22

Подполковник и фон Жерми помолчали, давая понять друг другу, что философская прелюдия встречи завершена и самое время переходить к сугубо практическим вопросам.

– Если я верно воспринимаю ситуацию: у вас имеются какие-то сообщения для Центра, графиня?

– Имелись. Большинство из них уже переданы военному атташе Волынцеву и переправлены в Центр по дипломатическим и прочим каналам.

– Все-таки Главное разведуправление при штабе Вооруженных сил не просчиталось, полагаясь на ваш профессионализм и ваши возможности, Изида. Прошло столько лет, а вы все еще в строю, к тому же по-прежнему на передовой. А ведь многих профессионалов едва хватало на два-три месяца. В каком чине пребываем?

– Всего лишь старшего лейтенанта.

– Уже старшего лейтенант, если учесть, что отправляли вас за линию фронта младшим лейтенантом. И награды наверняка имеются?

– Орден и две медали. Для маршальского иконостаса, как видите, маловато. Кстати, в последнее время особая необходимость в моих услугах у разведки отпала. В свою очередь, я тоже не очень-то усердствую.

– Главное, что Центр это все еще не раздражает.

– Для Москвы достаточно того, что у меня есть доступ ко всей информации, связанной с оставшимися за рубежом красными военнопленными, беглыми коллаборационистами и прочими бывшими гражданами Союза.

– Которой вы время от времени делитесь с резидентурой советской разведки.

– Поверьте, в моих глазах сведения эти уже ровным счетом ничего не стоят. Для западных разведок тоже особого интереса теперь уже не представляют. Дело в том, что в руки английской секретной разведывательной службы перешло столько еще той, абверовской, агентуры, а также агентуры СД, пребывающей на территории социалистического лагеря, что особой потребности в вербовке новых членов не возникает. Добытчиков слегка засекреченных сведений в общем-то всегда хватало.

– В армейской разведке того же мнения, – признал Гайдук. – Однако и там удивляются, каким это образом вам, Изидушка вы наша, удалось столько лет продержаться на плаву. Неужели не было попыток раскрыть вас, изобличить?

– Попытки, естественно, были. Причем какие! Объявился тут, в Югославии, один особо борзый, который собранный на меня компромат пытался сплавлять и своим хозяевам, и нашим с атташе-генералом. К счастью, зная нравы энкавэдэшников, Волынцев быстро сообразил, что вслед за мной обязательно уберут его. В свое время он и так лишь чудом спасся от казематов Берии; кто-то из друзей, то ли в правительстве, то ли в ЦК сидевших, вовремя отправил его в сорок пятом в роли атташе в Грецию, где о нем на какое-то время попросту забыли…

– И Волынцев, естественно, помог убрать этого энкавэдэшника? – уточнил подполковник, почувствовав, что Жерми теряет нить своего повествования.

– Зачем же Волынцев? – удивилась и даже слегка оскорбилась Анна. – Я бы ему этого не позволила. Он всего лишь слегка намекнул, что появился некий серб Гражич, потомок некогда осевших на Украине сербов.

– Целый регион, расположенный неподалеку от земель Запорожского казачества, именовался когда-то Новой Сербией, – согласно кивнул подполковник.

– Словом, одного намека нашего Корнета оказалось вполне достаточно. Полковник – в то время Волынцев все еще пребывал в полковниках – уже знал, что я успела создать свою собственную, небольшую, но в высшей степени профессиональную «придворную гвардию». Поэтому после первого же намека мои «чистильщики» с этим сербом разобрались, как любили выражаться у нас до войны, «по всей строгости революционной дисциплины».

– Из кого сформировали гвардию, если не секрет? Из бывших белых, из нынешних власовцев? И что она представляет собой, эта ваша гвардия?

– Ну, люди там разные, и сформировать ее оказалось непросто. Кроме двух телохранителей, – демонстративно указала Жерми взглядом на одного из своих гвардейцев, рослого, плечистого детину, маявшегося у небольшого, на стапель водруженного катера, в нескольких шагах от них, – в эту «старую гвардию» входят люди, ведающие моими, частными, заметьте, разведкой и контрразведкой, а также отделом диверсий и дезинформации.

– Что, в самом деле «частными»? Ну, этими – «разведкой, контрразведкой и отделом… дезинформации»?! – очумело уставился подполковник на фон Жерми.

– По численности они небольшие, зато с исключительно разветвленными связями. Кстати, формировать ее помогали люди из службы безопасности Ватикана; естественно, лепили ее тоже «по образу и подобию», формируя соответствующий круг осведомителей.

– Как же вам удается содержать это своё НКВД?

– Благодаря состоянию, частью доставшемуся мне от трех уже здешних, зарубежных, мужей…

– Неужели… от трех?! – еще больше изумился Гайдук.

– Своим наивно-восторженным любопытством, подполковник, вы сбиваете меня с мысли. Так вот я и говорю: состояние, сформировавшееся частью из наследства от трех покойных мужей, а частью – переданное мне в управление отцом, генерал-адъютантом российского императора графом фон Подвашецким, все еще, слава богу, ныне здравствующим…

Уже после сообщения о трех покойных мужьях подполковник не удержался и принялся некстати и до неприличия громко смеяться. Однако это не помешало Жерми стойко довести свою мысль до логического завершения.

– …Это состояние вполне позволяет без особых проблем содержать этих коммандос, каждый из которых признателен мне уже хотя бы за то, что проявляю к нему хоть какой-то профессиональный интерес. Ведь после завершения войны многие из них оказались или вообще за бортом, или же в погибельном резерве. К слову, значительную часть средств я получаю за услуги моей службы безопасности приватного, так сказать, характера и в виде пожертвований.

– Источники мне ясны. И все же… Частная разведка! Представить себе нечто подобное не могу.

– А вам и не нужно представлять все это, – сухо, не скрывая своего превосходства, напомнила ему графиня. – Просто примите к сведению. Не исключено, что в недалеком будущем в числе этих коммандос окажетесь и вы, любезнейший.

Жерми выжидающе взглянула на подполковника.

– Вот это уже исключено, – решительно покачал головой начальник контрразведки.

– Кстати, в мой отряд коммандос входят представители разных национальностей, но в обязательном порядке обладающие опытом подобной работы. В его рядах – бывшие служащие и абвера, и СИС, советской и власовской разведок, и даже один из ближайших «соратников от контрразведки», как он себя величает, известного вам белого генерала от инфантерии Кутепова.

– И все же при любых моих и ваших раскладах – исключено, – настоял на своем начальник контрразведки конвоя, прекрасно понимая, при каких житейских передрягах он, пусть даже предположительно, мог бы оказаться в числе коммандос мадам фон Жерми.

– Не зарекайтесь, подполковник, не зарекайтесь, – снисходительно улыбнулась Анна. – Особенно сейчас, когда волна событий выплеснула вас за пределы Совдепии.

И начальник контрразведки понял: графиня явно чего-то не договаривает. Причем касается это вовсе не личных отношений и уж тем более – не женских предрассудков.

23

Весна 1949 года. Италия.

Лигурийское побережье.

База штурмовых плавсредств Сан-Джорджио

Первый сбор своей группы коммандос-мстителей, которых сам Боргезе предложил называть «морскими дьяволами», Умберто Сантароне решил провести на базе штурмовых плавсредств Сан-Джорджио, на территории которой размещалась и школа пилотов управляемых торпед.

Вот уже в течение нескольких лет и школа, и сама база бездействовали. Однако рота морских пехотинцев, почти вся сформированная из мотористов, механиков и бывших боевых пловцов, делала все возможное, чтобы любая международная комиссия могла подтвердить: да, условия капитуляции выполняются, база боевых пловцов-диверсантов и школа морских пилотов-смертников бездействуют. Но чтобы, в свою очередь, командующий военно-морской базой в Специи контр-адмирал Солано, в чьем ведении пребывала теперь и база пловцов-смертников, в любое время мог доложить командующему флотом или военному министру: база законсервирована, имеющиеся в наличии сооружения и плавсредства охраняются и поддерживаются в надлежащем виде.

Сообщение об этом тайном сборе адмирал Солано – приземистый, некстати располневший сицилиец, с неизменно добродушным выражением лица и точно так же – с неизменно скверным расположением духа – получил даже не от Сантароне, а от самого Валерио Боргезе. Это слегка умиротворило его. Для «берегового адмирала», которого злые языки называли «флотоводцем, никогда не командовавшим даже рыбацким баркасом», лестно было осознавать, что в его помощи нуждается сам командир легендарных морских коммандос.

И ничего, что Черный Князь пока еще находится в тюрьме. Теперь уже всем было ясно, что освобождения ждать недолго и что с возвращением на флот Боргезе многие моряки-ветераны связывают надежды и на возрождение подводного флота страны, и на формирование новой когорты боевых пловцов-диверсантов, когда-то прекрасно зарекомендовавших себя в операциях против кораблей вражеского флота и английских баз на Средиземном море.