Текст книги "Гнев Цезаря"

– Вы не хуже меня знаете, как отнеслись к передаче линкора итальянские фашисты. В том числе и «первый гладиатор-диверсант Рима», как его называли некоторые итальянские журналисты, – князь Боргезе.

– Боргезе никогда не был фашистом в известном нам смысле, то есть в привычном понимании, – возразил представитель русско-польской аристократии. – Конечно же, он пребывал на службе в армии времен дуче, но лишь как профессиональный военный, как истинный солдат.

– Мы опять отклоняемся от сути разговора, господин Ланевский.

– Что вас настораживает? Прежде чем принять корабль, ваши люди обшарят все его закоулки.

– И нельзя допустить, чтобы итальянская команда оставила корабль, прежде чем этот ваш досмотр будет завершен, – процедила Жерми. – Пусть их моряки остаются в качестве заложников.

– Мудрый совет мудрой женщины, но… Чтобы пустить на дно такой плавучий форт или хотя бы всерьез повредить его, понадобилось бы немало взрывчатки. Да и вряд ли итальянцы решились бы на диверсию здесь, в албанском порту, где сразу же стало бы ясно, чьих это рук дело.

Гайдук сдержанно поиграл желваками. Он считал, что задал достаточно много наводящих вопросов, чтобы Ланевский получил возможность проговориться относительно цели его встречи с таинственным германцем.

– Итак, единственное, о чем вы хотели поведать мне, так это о желании некоего германца встретиться со мной? – с предельной сухостью попытался завершить их разговор Гайдук. И «белогвардеец», как прозвал его про себя начальник контрразведки, готов был с этим смириться, однако в ситуацию вновь вмешалась Жерми.

– А почему вы не сообщили о своих подозрениях, мой подпоручик?

– О каких таких подозрениях идет речь? – переспросил подполковник, заметив, что «белогвардеец» явно стушевался.

– О тех наваренных судоремонтниками носовой и килевой частях, которые довольно отчетливо просматриваются на корпусе линкора и которые просто не могут не показаться подозрительными.

– От кого вы узнали об этом? – встрепенулся Ланевский.

– Своих глаз нет, что ли? Хотя не скрою, мое внимание все же обратили. Кто именно – не имеет значения. Так вы не ответили на мой вопрос, подпоручик, – со свойственной ее голосу светской томностью молвила Жерми. – Только не пытайтесь убедить меня, что лично вам сие обстоятельство неизвестно.

– Потому и не сообщал о нем, что это всего лишь подозрения, – отвел взгляд в сторону лейтенант. – К тому же я консультировался с опытным корабельным специалистом. Ничего подозрительного он не находит. Итальянцы не знали, что придется распрощаться со своим недобитым «Цезарем», а потому провели на портовой мальтийской верфи его основательный ремонт.

– И все же советовала бы присмотреться к этим сварным швам[25]25
  Реальный факт: во время приема советскими моряками линкора «Джулио Чезаре» обнаружилось, что конфигурация его носовой линии корпуса изменена. Поэтому до сих пор бытует предположение, правда, весьма неубедительное, что взрывное устройство могло быть заложено итальянскими диверсантами именно в этой части корабля.


[Закрыть], подполковник.

– Я, конечно, выясню, сколько взрывчатки следует заложить, чтобы отправить такой «плавающий форт» на дно, – тоже усомнился Гайдук. – Не думаю, что такую массу можно расположить в пространстве между стенками корпуса. Тем более что штатных боеприпасов, которые бы сдетонировали во время взрыва, на линкоре нет…

– Не факт, что коммандос Боргезе намерены привести взрыватель в действие прямо здесь и сейчас. По радиоволне его вполне можно запустить уже в Севастополе.

27

Весна 1949 года. Италия.

Лигурийское побережье.

База штурмовых плавсредств Сан-Джорджио

Усевшись во главе Т-образного стола, контр-адмирал Солано с минуту внимательно осматривал все еще стоявших лицом к нему морских гладиаторов, затем предложил места по обе стороны от себя коменданту базы Сан-Джорджио Уго Ленарту и корвет-капитану Сантароне и только тогда позволил сесть всем остальным.

– Вы что, действительно решились ввязаться в авантюру с уничтожением линкора «Джулио Чезаре» уже в территориальных водах России? – Адмирал произнес эти слова с таким угрожающим непониманием, словно в подтексте хотел спросить: «И вы, идиоты, что, в самом деле не понимаете, во что вас втягивают?!»

– Курсантом я проходил практику на линкоре, – первым пришел в себя от этого вопроса лейтенант Антонио Капраре. – И всегда гордился этим, гордился самим кораблем. Наше правительство не имело права жертвовать линкором, который дуче Муссолини назвал «самым мощным плавучим фортом Италии», или что-то в этом роде.

– С вашего позволения мы не будем прибегать к авторитету Муссолини, – глядя куда-то в сторону, предупредил командующий военно-морской базой. – Не то время, не те реалии.

– В течение почти двух часов мы обсуждали мотивации каждого из нас, господин контр-адмирал, – поднялся со своего места обер-лейтенант фон Гертен. – И пришли к согласию, что отныне «Гнев Цезаря» – наша общая операция, а все мы теперь – диверсионная группа «морских дьяволов», командование над которой, по крайней мере, до прибытия сюда князя Боргезе, принимает корвет-капитан Сантароне.

– Таково наше общее решение, – поддержал его рыжеволосый увалень Витторио Абруццо.

Командующий встретился взглядом сначала с Ленартом, затем с Умберто Сантароне и демонстративно пожал плечами, как бы говоря, «что ж, вы сами этого хотели».

– В таком случае будем считать, что одну просьбу фрегат-капитана Боргезе, с которой он обратился ко мне письменно, через гонца, я выполнил: позволил сформировать на базе Сан-Джорджио отряд боевых пловцов. Кстати, комендант, вы говорили, что четыре члена этой команды уже зачислены в состав охранной роты базы. Кто эти служащие?

– Командиры взводов лейтенант Антонио Капраре и младший лейтенант Луиджи Кирассо, а также командиры отделений унтер-офицеры Джино Корвини и Николо д’Аннуцио.

– То есть с вами все-таки пятеро.

– Получается, что так, пятеро.

– Так потрудитесь быть точным: четверо или пятеро? – сжал Солано выставленные над столом кулаки.

– Пятеро, господин контр-адмирал. Я имел в виду, что четверо – это исключая меня.

– Вот и мне так представляется, – жестко заключил Солано, словно изобличил коменданта в вопиющей лжи, – что пятеро.

В кают-компании воцарилось гнетущее молчание. Сантароне почти с ужасом ожидал, что сейчас контр-адмирал объявит о том, что всех пятерых отправляет в отставку или же переводит в какое-то другое подразделение, подальше от Сан-Джорджио. И победно улыбнулся, когда вдруг услышал:

– Пару дней назад у меня состоялись беседы с начальником штаба и с заместителем командующего флотом. Признаюсь, это было непросто, тем не менее мне удалось убедить их, что школу пилотов и базу штурмовых плавсредств следует возрождать, поскольку это послужит возрождению славы всего итальянского флота. Оба адмирала крайне озабочены тем, что методом репараций наши вчерашние противники приносят итальянскому флоту куда больший урон, нежели принесли все потери в ходе военных действий. И никому не позволительно не соглашаться с таким выводом, господа! – резко повысил голос командующий базой.

– Мы полностью согласны с мнением командования флотом, – заверил его корвет-капитан на правах старшего по чину в этой аудитории.

– Так вот, исходя из этого, я принял решение. Отныне вы, капитан-лейтенант Ленарт, назначаетесь начальником школы пилотов управляемых торпед.

– Для меня это большая честь, господин командующий, – воссиял Уго, который никогда и не скрывал, что тяготится своими обязанностями коменданта.

– Вот именно, капитан-лейтенант, немыслимо большая честь, – все еще сохранял суховатую жесть в тоне Солано. – Вами явно не заслуженная. А комендантом базы Сан-Джорджио назначается, как мы уже с ним предварительно решили, корвет-капитан Умберто Сантароне.

Произнося это свое «как мы уже… предварительно решили», командующий явно блефовал. С Умберто он этот вопрос не обсуждал и мнением его по поводу предстоящего назначения не интересовался. Но таковым уж был стиль решения кадровых вопросов контр-адмирала.

Едва Сантароне, как водится, поблагодарил за оказанную честь, как все боевые пловцы одобрительно загудели. Медлительный, чуждающийся каких бы то ни было хозяйственных забот, Ленарт был явно не тем комендантом, который способен по-настоящему возродить базу. Другое дело – любимчик Черного Князя Сантароне, который, собственно, и собрал их здесь.

– Как быть с остальными пятью «морскими дьяволами», – тут же стал оправдывать их надежды корвет-капитан, – Винченцо Гардини, Витторио Абруццо, – принялся он перечислять, исходя из того, как пловцы сидели за столом, – фон Гертен, фон Штаубе, Ливио Конченцо?

– Распределите их между школой, собственно базой и охранной ротой, которая во главе с обер-лейтенантом Элио Фернадо подчиняется теперь лично вам. Рапорт о назначениях подать мне сегодня же, до моего отбытия.

– Есть подать до отбытия, господин контр-адмирал, – окончательно воспрянул духом Сантароне.

– Только мне бы как механику получить назначение на «свинарник», – робко подал голос Абруццо. – Да заполучить нескольких мастеровых помощников. Там сейчас будет много работы.

– О какой такой «свиноферме» идет речь? – воинственно набычился контр-адмирал, взглянув сначала на Ленарта, затем на Сантароне. И был крайне возмущен тем, что вслед за этими офицерами все боевые пловцы дружно рассмеялись.

– Дело в том, – все еще сквозь смех объяснил Умберто, – что свои управляемые торпеды боевые пловцы традиционно называют «свиноматками».

– Как?! Боевые управляемые торпеды – «свиноматками»?!

– Такова традиция, господин контр-адмирал. Вы же знаете, весь флот мира держится на традициях. А поскольку торпеды называют «свиноматками», то причальный ангар, в котором они сохраняются и в котором их ремонтируют, как-то сам собой превратился в «свинарник».

– Позволю себе напомнить, господин контр-адмирал и господа офицеры, – сказал механик Абруццо, – что название это прижилось еще со времен испытаний первых управляемых торпед.

– Вам известны подробности? – оживился Сантароне.

– По-моему, я даже причастен к ним. Дело в том, что, выйдя из строя, один из таких аппаратов начал уходить на дно, причем как раз в то время, когда им управлял Ферраро. Тот самый Луиджи Ферраро, ставший впоследствии знаменитым. Так вот, когда парню с трудом удалось выбраться из пилотской «кабины», он разозлился и назвал торпеду «свинским механизмом». Однако при этом очень жалел, что торпеда все-таки легла на дно, а когда ее достали с мелководья, оказалась неисправной. Вот тогда, чтобы утешить пилота, я как механик и пообещал ему: «Не волнуйся, Луиджи, максимум через сутки мы твою „свиноматку“ отремонтируем». С тех пор управляемые торпеды так и называют «свиноматки». Мне и в голову не пришло, что такое определение способно понравиться пилотам.

Умберто впервые слышал версию о появлении этого названия, поэтому выслушал её с большим интересом. Что же касается Солано, то он лишь болезненно поморщился, прикрыл свою седеющую плешину форменной фуражкой и, поднимаясь из-за стола, пригрозил:

– Чтобы впредь в моем присутствии никто не смел называть грозные боевые снаряды «свиноматками», а портовый ангар – «свинарником». Кстати, где он находится этот ваш… «свинарник»?

– В двухстах метрах отсюда, на восточном берегу бухты.

– Вот и ведите меня туда. Хочу взглянуть на эти ваши «свино…», тьфу ты, – осадил самого себя, – на управляемые торпеды и прочие штурмовые средства, в каком они теперь состоянии.

28

Январь 1949 года. Албания.

Военно-морская база во Влёре

Когда контр-адмирал Ставинский, генерал Волынцев и Гайдук прибыли на линкор, там уже вовсю хозяйничал капитан Канин со своими людьми. Осматривая ту или иную часть корабля, они тут же брали ее под контроль, вытесняя оттуда итальянцев, и, таким образом, из трюмных отделений постепенно поднимались к верхней палубе и к надстройкам. В некоторые отсеки советские моряки попросту врывались и уже не уходили, самым наглым образом вытесняя оттуда итальянцев[26]26
  По воспоминаниям участников этой операции, именно таким образом моряки-черноморцы захватили значительную часть корабля, подстраховываясь на случай возможного срыва передачи линкора.


[Закрыть].

С помощью переводчика адмирал и начальник службы безопасности поговорили с несколькими итальянскими офицерами и матросами, однако на вопрос по поводу «наваренной» носовой части все они отвечали с полным безразличием и, судя по всему, искренне. Смысл их ответов сводился к тому, что это судоремонтники решили укрепить носовую часть линкора, обещая: в таком виде он прослужит еще столько же, сколько уже прослужил. Причем задавал эти вопросы только Гайдук, и, как бы между прочим, маскируя его в потоке других, для него куда менее важных.

Что же касается начальника конвоя, то с самого начала он воспринял подозрения корабельного чекиста в подобном способе минирования «Джулио Чезаре» как «контрдиверсионный бред». В выражениях своих умозаключений контр-адмирал, как обычно, не стеснялся, чем уже не раз ставил в неловкое положение подчиненных.

– И все же я просил бы проверить эту контрдиверсионную версию, – попытался упорствовать подполковник, как только старшие офицеры, во главе со Ставинским и Волынцевым, причастные к приему корабля, собрались в кают-компании линкора.

– Каким образом?

– Не знаю, каким именно: методом простукивания, измерения и вычислений, благодаря нюху бригады наших ремонтников… Там может обнаружиться пустота, которой вполне хватит, чтобы заложить в нее часовую или радиоуправляемую мину, хорошенько припудрив её тротилом.

– Так что прикажете прямо сейчас и здесь «отварить» нос и часть днища линкора?! – взъярился контр-адмирал.

– Моя бы воля…

– К счастью, она не ваша.

– И все же подозрения подполковника имеют основание, – вступился за коллегу генерал Волынцев.

– Если имеют, тогда ищите, доказывайте.

– В том-то и дело, – вмешался в их обсуждение инженер-корпусник Колесов, решивший, что вопрос напрямую касается его парафии, – что, извините за бред, в правдивости наших подозрений трудно убедиться прямо здесь, в чужом порту. Особенно при наличии на борту корабля вражеского экипажа.

– Вы еще в присутствии итальянцев брякните что-нибудь эдакое по поводу «вражеского экипажа»! – возмутился контр-адмирал. – Забыли, что война давно кончилась? А что касается поисков мины, тротила или атомной бомбы под частью наваренного корпуса…

– Поэтому-то прошу определиться: мы что, извините за бред, выдвигаем перед итальянцами версию о заложенной под наваренный участок корпуса мины? Или же напрочь отказываемся от нее?

Специально мобилизованный в состав бригады ремонтников из Николаевского судостроительного завода, Колесов не только предпочитал оставаться в гражданском одеянии, но и продолжал чувствовать себя человеком сугубо гражданским. Притом что в начале похода контр-адмирал лично приказал инженеру появляться на палубе в офицерской форме, которая хранилась в каюте, в рундуке Колесова.

Но когда однажды этот предельно близорукий пятидесятилетний человек, с запавшей грудью и узкой, костлявой «спиной-подковой», появился в кают-компании в неподогнанной, обвисающей форме старшего лейтенанта, тот же адмирал недовольно покряхтел, тяжело вздохнул и, по обыкновению своему, кирпично побагровев, произнес: «Согласен, весьма предположительно. Впредь, товарищ инженер, разрешаю появляться в кают-компании в штатском. В виде, так сказать, исключительного исключения, а также из уважения к морской форме».

Даже командир крейсера Канин, который появление на палубе гражданского воспринимал как личное оскорбление, впредь старался Колесова не замечать. И только однажды, обратив внимание на этого не по-армейски худосочного человека, проворчал: «А ведь адмирал прав: само появление на этом мужеподобном существе офицерского мундира следует воспринимать как некое издевательство над смыслом и сутью военного обмундирования».

Вот и сейчас Ставинский вновь побагровел и, постукивая кулаком по столу, почти по слогам произнес:

– Лично у меня создается впечатление, что вы хотите, чтобы вся Европа воспринимала нас как идиотов. Итальянцы вон не зря привезли с собой четверых журналистов из разных европейских газет. Я не прав, а, флотский чекист?

– Еще троих газетчиков они приняли на борт уже здесь, – уточнил Гайдук, помня о пофамильном списке представителей зарубежной прессы, составленном для него графиней фон Жерми. – Плюс два английских журналиста и несколько местных борзописцев.

– Вот-вот, а теперь вся эта крысиная свора, которая, кстати, неплохо владеет русским, шастает по кораблю, шагу ступить морякам нашим безнадзорно не позволяет. Еще и на крейсер «Краснодон» пытались прорваться. Только там их и не хватало.

На какое-то время в кают-компании воцарилось неловкое молчание. Все понимали, что и флотский чекист, и командир конвоя по-своему правы, однако никто не знал, как из этой обоюдной правоты извлечь если не истину, то хотя бы приемлемое решение.

– Понятно, что «потрошить» корабль прямо здесь нам никто не позволит: ни свои, ни албанцы, – наконец взял слово инженер-капитан второго ранга Реутов, возглавлявший военно-ремонтную бригаду, которой надлежало не только провести проверку готовности линкора к длительному плаванию, но и во время всего похода заниматься «доводкой» отдельных узлов. – Да и технически это невозможно.

– Разве что, извините за бред, завести его на стапеля одного из итальянских судоремонтных заводов, – поддержал инженер-корпусник. – Ибо завода, способного принимать на ремонт корабли подобной тоннажности, в Албании пока что не существует.

– Здесь и стапелей, «извините за бред», пока еще не существует, – неожиданно вмешалась в сугубо мужской разговор графиня фон Жерми, слегка спародировав при этом Колесова. – Не удивляйтесь, господа офицеры, мои люди специально интересовались этим вопросом.

«Опять она ссылается на „своих людей“, – не укрылось от внимания флотского чекиста. – Хотелось бы знать, сколько их вообще и сколько на самом деле сопровождают тебя во время вояжа во Влёру». Гайдук уже пытался выяснить это, однако в ответ фон Жерми лишь загадочно ухмылялась: «Достаточно, чтобы в любой стране и в любой ситуации я чувствовала себя хозяйкой положения».

– Даже если бы и существовал, – проворчал тем временем контр-адмирал, – кто бы нам позволил оставаться ради ремонта итальянского линкора в этой миниатюрной «странушке», под носом у итальянских диверсантов?

– Кстати, на нашем заводе уже появилась своеобразная рентгеновская установка, – спокойно продолжил излагать свою позицию Колесов, – способная просвечивать недоступные части корпусов и механизмов. Вынужден признать: она все еще несовершенна, рассчитана в основном на выявление серьезных трещин, тем не менее попытаемся понять, что скрывается за этими швами.

– Если итальяшки в самом деле заложили там взрывчатку, они приведут её в действие задолго до нашего подхода не только к Севастополю, но и к Дарданеллам, – парировал только что назначенный командиром линкора Канин, вместо которого крейсер «Краснодон» принял под командование его заместитель капитан второго ранга Богодухов. – То есть в тех водах, где тактическое приближение корабля диверсантов к линкору особых трудностей не представляет, и в то время, когда еще не существует угрозы разминирования.

Все дальнейшее обсуждение этого вопроса ни к чему не привело. «Военсовет», как назвал его командир конвоя, остановился на том единственно возможном решении, с которым, собственно, каждый из его участников переступал порог кают-компании: линкор следует принимать, никаких откровенных подозрений по поводу «наращенной» части его не высказывать; прибудем в Севастополь, тогда и станем разбираться…

Уже закрыв совет, командир конвоя и атташе-генерал Волынцев попросили Гайдука остаться, чтобы «подвести итоги заседания в командном кругу». Пока подполковник тешил свое самолюбие осознанием того, что его причислили к командному кругу конвоя, контр-адмирал и атташе-генерал настоятельно требовали от него усилить бдительность, дабы не только не допустить диверсии, но и вообще каких-либо провокаций.

– Но в таком случае мне и еще как минимум одному офицеру лучше находиться на берегу. Естественно, остальные чекисты, под командованием капитана Конягина, будут оставаться на крейсере и линкоре.

– Что значит «на берегу»? – поморщился контр-адмирал.

– С базированием в отеле «Иллирия».

– Но у меня приказ: во время пребывания в чужих портах весь личный состав обязан оставаться на борту. Это вам не туристический лайнер, подполковник, и вы не в круизе.

– Очевидно, имелось в виду: все, кроме флотских чекистов.

– Никаких исключений приказ не предполагает.

– Тогда поинтересуйтесь у тех, кто его издавал, какой толк от начальника службы безопасности, вынужденного в чужом порту, при угрозе диверсии, дефилировать по палубе или просиживать в своей каюте?

Контр-адмирал несколько раз возмущенно взмахнул руками, однако с сутью своего возражения так и не определился.

– В принципе подполковник прав. Очень важно, чтобы какое-то время он действительно побыл на берегу, – здраво оценил ситуацию атташе-генерал. – Так нужно для дела. Правда, никакого второго офицера на берег отправлять смысла нет, пусть этот человек занимается линкором. Достаточно моего адъютанта. С командованием вопрос о пребывании подполковника на берегу я улажу.

– Но тогда вся ответственность ложится на вас, генерал-майор.

– Когда генерала от контрразведки начинают пугать ответственностью за его решения, – поморщился Волынцев, покачивая при этом головой, – тем более – за рубежом… Сие, господин контр-адмирал, выглядит нелепо. Другое дело, что пребывание в таком отеле, как «Иллирия», – удовольствие не для залетных командированных.

– Уверен: моя давнишняя знакомая графиня фон Жерми в состоянии оплатить эту мою блажь.

– Именно этот фактор я как раз и имел в виду, когда давал согласие на вашу увольнительную, подполковник, – вежливо склонил голову атташе-генерал. Дипломатический этикет явно разрушал в нем образ вышколенного белогвардейского офицера, каковым Волынцев представал перед Дмитрием во времена их фронтового знакомства.

– Если уж речь зашла о вашей давнишней знакомой, которая поселилась в том же отеле, тогда понятно, какой толк будет от ваших контрразведывательных стараний, господа флотские чекисты, – пробубнил начальник конвоя, решительно оставляя кают-компанию. Однако уже в проеме двери все-таки предупредил: – Черт с вами, делайте что хотите, только меня в эти ваши бредовые мечтания не вмешивайте.

29

Весна 1949 года. Италия.

Лигурийское побережье.

База штурмовых плавсредств Сан-Джорджио

Каждого, кто впервые видел с близкого расстояния управляемые торпеды, поражало буквально все: и солидные размеры этих аппаратов, способных двигаться и в надводном положении, и, подобно субмарине, на определенной глубине; и то, что, оказывается, экипажи некоторых из девяти ржавеющих здесь снарядов, состояли из двух бойцов. Однако больше всего поражал тот факт, что плавательные средства не имели никаких рубок для пилотов, вообще никаких укрытий, кроме лобовых щитков, благодаря которым диверсанты кое-как укрывались от встречных потоков.

И хотя адмирал Солано уже не раз бывал в этом секретном ангаре, тем не менее, подойдя к одной из торпед – на борту которой еще видна была наведенная белой краской, но основательно пожелтевшая аббревиатура SLC[27]27
  Эту аббревиатуру составляли первые буквы слов Siluro a lente corsa, то есть «управляемые торпеды». Такая аббревиатура красовалась на всех торпедах подобного класса.


[Закрыть], – он какое-то время с интересом осматривал ее. Когда же к невысокому стапелю подтянули передвижную стремянку, взобрался сначала на место первого пилота, который отвечал за наведение на цель, выполняя обязанности минера и штурмана; затем – второго, чтобы иметь возможность посидеть за штурвалом…

– Но все же у них оставался шанс на спасение, – то ли спросил, то ли попытался убедить самого себя командующий, возвращаясь на землю. При этом он напомнил корвет-капитану, что даже после недавнего формального подчинения школы боевых пловцов его военно-морской базе, правом свободного доступа в этот ангар пользовались только ее комендант и старший механик.

– Да, пилоты наводили торпеду, с зарядом в триста килограмм взрывчатки, на цель, а сами покидали ее, – объяснил Сантароне. – Ну а дальше кому как повезет. Если торпедирование происходило в порту или неподалеку от берега, у них, поскольку они были в легком водолазном снаряжении, оставались кое-какие, пусть и очень призрачные, надежды на спасение. Какие? То ли сумеют затаиться где-то на берегу, то ли своя субмарина, которая доставляла эти заряды к месту атаки, подберет или спасательный катер с ближайшего судна. Половина из тех, кого вы видите сейчас рядом с собой, – это бойцы, которым посчастливилось выполнить задание и вернуться на субмарину, а затем и на базу. А Ливио Конченцо, – указал он на держащегося чуть в сторонке худощавого унтер-офицера с изуродованной верхней губой, – умудрился вернуться трижды.

– Если помните, одно из таких «чудесных возвращений» состоялось из атаки на турецкий порт Александретта, – молвил Ливио. – Где вместе с Ферраро и другими коммандос мы два вражеских корабля пустили на дно, один – серьезно повредили.

– Это важно: оставлять бойцу хоть какой-то шанс, – едва слышно проговорил береговой адмирал. – Но, даже помня о таком шансе, мне не хотелось бы оказаться на месте кого-либо из этих пилотов.

– Именно поэтому, господин контр-адмирал, – сурово заметил Конченцо, – во флотилию «Децима МАС» зачисляли только добровольцев. Причем слабонервные имели возможность в любое время отказаться от своего права на атаку и вообще на пребывание в отряде. Только что-то я не припоминаю слабонервных пилотов, которые бы в последнюю минуту струсили.

– Наоборот, мы рвались в бой, – угрюмо дополнил его рассказ Джино Корвини, парень, на левой скуле которого багровели небольшие ожоговые шрамы. – Если случалось, что субмарина не обнаруживала цели и нам приходилось возвращаться на базу, мы огорчались.

– Чувствовали себя так, словно потому и не потопили вражеский корабль, что струсили, – поддержал его Луиджи Кирассо, рослый золотоволосый красавец, в котором что-то было от Аполлона, а что-то от рафинированного арийца. – Казалось бы, радуйся: судьба дарит тебе еще несколько дней, а может, и недель жизни, но…

– Кстати, о собственном спасении заботились в самом начале создания флотилии, – вновь вернулся к своему рассказу Сантароне. – Со временем же, когда поняли, что вопросы выживания занимают слишком много ресурсов и времени, пилоты сами обращались к командованию с просьбой не заботиться об их спасении. И тогда их начали готовить как смертников, как морских камикадзе. Уходя на задание, пилоты должны были понимать, что билет у них только в один конец, а значит, думали только о том, как бы отправить на дно вражеский корабль.

Словесно командующий никак не отреагировал на это уточнение, однако Сантароне заметил, что всю войну отсидевшийся на одной из тыловых баз на Адриатике «береговой адмирал» чувствует себя в кругу этих вчерашних смертников довольно неуютно. Даже внешне он заметно изменился, и вместо грозного контр-адмирала к отдельно стоящим на стапелях трем «катерам-торпедам» подходил уже основательно подрастерявшийся дилетант.

– Через одного своего знакомого я поддерживаю связь с князем Боргезе, – попытался хоть как-то развеять его угнетенность Сантароне. – Мы обмениваемся короткими письмами, которые фрегат-капитан умудряется передавать и получать. Обещаю, что в ближайшем же письме отмечу вашу благосклонность к его идее операции «Гнев Цезаря», как и то, что вы помогли части «морских дьяволов» определиться со службой на базе, да и впредь тоже намерены всячески помогать нашей команде. Уверен, что это взбодрит «королевского узника», как именует его кое-кто из газетчиков.

Корвет-капитан произнес это, улучив момент, когда остальные коммандос немного отстали. И ничуть не удивился, услышав, как контр-адмирал взволнованно произнес:

– Только обязательно доведите это до сведения Черного Князя, комендант; да-да, теперь уже сообщите ему как новоназначенный комендант. Боргезе должен знать, что в моем лице нашел такого же единомышленника, как и в вашем. Пока князь сидел в тюрьме, наша милитаристская пресса превратила его в настоящего национального героя.

– В общем-то он и во время войны… – попытался утвердить истину Сантароне, однако адмирал не позволил ему этого.

– Во время войны у нас было много храбрых парней, но для вознесения в национальные герои им не хватает послевоенного мученичества, а Боргезе с сорок пятого года томится за решеткой. Так что очень скоро, поговаривают, уже через месяц, он выйдет на свободу – по-прежнему богатый, именитый, при чинах и наградах, да к тому же в ореоле славы.

И корвет-капитан понял: Солано панически боится, что, оказавшись на свободе, фрегат-капитан Боргезе сделает все возможное, чтобы отстранить его, бесславного «берегового адмирала», от командования Лигурийской базой и самому занять эту должность. Осознав это, Сантароне тут же сказал себе: «В таком случае нужно максимально прессовать и шантажировать адмирала; с пользой для операции „Гнев Цезаря“, естественно». Однако тут же поспешил перевести разговор в другое русло:

– Начальником причального ангара разумнее всего будет назначить механика Витторио Абруццо.

– Возражений не последует.

– В помощники ему определю кого-то из пилотов. Однако понадобится еще несколько специалистов, которые помогли бы отремонтировать двигатели и восстановить боеспособность хотя бы пяти управляемых торпед. Разумеется, лучших специалистов, нежели те, что занимаются торпедным вооружением и моторами боевых катеров в ангарах вашей базы, нам не найти.

– Сколько их потребуется и на какой срок?

Сантароне подозвал механика, и тот, понимая, что наглеть особо не стоит, попросил четверых мотористов и одного оружейника, специалиста по торпедам, который бы мог оценить их состояние и помочь разобраться, что к чему.

– Они прибудут завтра же, – уведомил командующий базой. – Но командировать их могу не более чем на неделю. Через неделю мы ставим на ремонт подводную лодку, так что люди понадобятся.

– Думаю, этого хватит, чтобы они как специалисты оценили состояние всех наших управляемых торпед, – заверил его Умберто, вопросительно посматривая при этом на Абруццо.

– Если только у нас появятся настоящие специалисты, – выставил свое условие механик, – а не какие-то ученики-новобранцы, представления не имеющих о том, что такое наши «свиноматки».

Абруццо уже было под пятьдесят, и, как всякий вольнонаемный, да к тому же ценный специалист, он держался особняком, независимо, а порой и достаточно вызывающе. Вот и на сей раз корвет-капитан так и не понял: то ли этот воистину тщедушный мужичишка, с запавшей грудью и буквально истощенным – так что по нему можно было изучать все анатомическое строение – лицом, эта «керосиновая душа», попросту забыл о выдвинутом командующим условии – никогда не называть управляемые торпеды «свиноматками»; то ли нарочно хотел подразнить его?

– Извините, ветеринаров у себя не держим, – сухо парировал контр-адмирал, явно недовольный тем, что его запрет проигнорировали. – Кстати, – остановился он уже у мостика, по ту сторону которого располагались корпуса школы, – фрегат-капитан Боргезе интересовался подводной лодкой.