Текст книги "Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (адаптирована под iPad)"

«Иго», то есть период жесткого угнетения завоеванных русских земель, продолжалось до тех пор, пока Кипчакская Степь оставалась на положении автономного «вице-королевства», которое должно было переправлять в метрополию значительную часть собранной дани и насильно изъятых людей (рекрутов, ремесленников, просто рабов).

С превращением улуса в независимое царство поведение ханов меняется. Из надсмотрщиков они становятся хозяевами и начинают вести себя более рачительно. Именно в этом – если совсем упрощенно и коротко – состоит главная причина того, что иго сменилось более мягким режимом.

Исследователь Золотой Орды В. Похлебкин предпринял попытку разобраться в весьма запутанном вопросе о преемственности ханской власти и составил хронологическую таблицу царствований. Он перечисляет 48 государей (не считая всякого рода мятежников и сепаратистов смутных времен), но в этой длинной череде не так много имен, оставивших важный след в отечественной истории. В эпоху автономии бывали длинные периоды, когда ханы почти не вмешивались в русские дела.

Однако на начальном этапе русско-монгольских отношений, во время оккупации и перехода от оккупации к автономии, личность правителя Орды имела для Руси огромное и даже определяющее значение, поэтому с тремя первыми ханами нам придется познакомиться поближе.

И прежде всего, конечно, с основателем Кипчакского царства.

Хан Бату является одной из ключевых фигур всей русской истории. Вероятно, этот Чингизид может считаться таким же отцом-основателем российской государственности, как князь Олег, создатель Киевского княжества. (Впрочем, это вопрос дискуссионный; мы рассмотрим его в заключительной главе.)

Во время нашествия Бату был еще молод, что-то под тридцать лет, и подлинным главнокомандующим, как мы помним, являлся великий полководей Субэдей. Сам Бату-хан, по-видимому, особенной воинственностью не отличался. По окончании Западного похода он уже не пытался захватить новые территории и в основном занимался внутренними монгольскими проблемами – участвовал в борьбе за престолонаследие.

Спокойная жизнь для Бату наступила лишь после 1250 года, когда на Каракорумском троне утвердился дружественный хан Мункэ.

Политика Бату-хана в отношении Руси была примитивно хищнической. Заинтересованный в хороших отношениях с Каракорумом, хан старался послать туда побольше ценностей и людей, выжимая из колонии все соки: постоянно присылал баскаков, сборщиков дани, взымал экстраординарные выплаты.

В наших источниках, знающих Бату-хана как кровавого завоевателя и сурового притеснителя, он зовется «безбожным» (что с христианской точки зрения правда), а также «лживым и немилосердным» (что справедливо лишь отчасти). Лживым он точно не был, ибо всегда действовал по правилам Великой Ясы. С «немилосердием» тоже не всё так просто. В тюркских легендах и восточных хрониках за Бату утвердилось прозвище Саин-хан, что означает нечто прямо противоположное: милосердный, великодушный государь.

В памяти русских Бату-хан остался как кровавый завоеватель. Миниатюра XVI в.

Противоречия здесь нет. Бату был жесток с чужими и добродушен со своими. Когда русские перестали быть врагами и сделались подданными, он и к ним начал относиться, в общем, по-доброму. В те времена это, разумеется, означало доброе отношение не к народу, а к князьям.

После того как хан собрал у себя в Сарае восточнорусских Рюриковичей, привел их к присяге и выдал ярлыки на княжение, он рассматривал их как своих вассалов и никакой дискриминации не подвергал. Ярослава Всеволодовича, назначенного великим князем владимирским, держал в особой милости и – знак высокого доверия – в 1246 году даже отправил на великий курултай.

Великодушно обошелся он и с Даниилом Галицким, который пытался оставить свои обширные владения вне зоны оккупации и даже позволил себе биться с монгольскими отрядами. Бату удовольствовался тем, что принял от Даниила личные изъявления покорности, после чего оставил Волынь и Галицию в покое.

Памятник Бату есть только в Монголии

Очевидцы про хана Бату

В зрелые годы Бату жил мирно. Плано Карпини, посетивший его двор, пишет: «Шатры у него большие и очень красивые, из льняной ткани, раньше принадлежали они королю венгерскому… На средине, вблизи входа в ставку, ставят стол, на котором ставится питье в золотых и серебряных сосудах, и ни Бату, ни один татарский князь не пьют никогда, если пред ними не поют или не играют на гитаре. И когда он едет, то над головой его несут всегда щит от солнца или шатерчик на копье».

Побывавший в Орде семь лет спустя де Рубрук находит хана уже живущим в очень большом городе (Сарае-Бату), правда, пока еще состоящем из юрт. Однако пышность «шатерчиком на копье» уже не ограничивалась.

«Сам же он [хан] сидел на длинном троне, широком, как ложе, и целиком позолоченном; на трон этот поднимались по трем ступеням; рядом с Бату сидела одна госпожа. Мужчины же сидели там и сям направо и налево от госпожи; то, чего женщины не могли заполнить на своей стороне, так как там были только жены Бату [всего их у хана было двадцать шесть], заполняли мужчины. Скамья же с кумысом и большими золотыми и серебряными чашами, украшенными драгоценными камнями, стояла при входе в палатку. Итак Бату внимательно осмотрел нас, а мы его; и по росту, показалось мне, он похож на господина Жана де Бомона (в оригинале: «et il me parut qu’il etait de la taille de Jean de Beaumont»), да почиет в мире его душа. Лицо Бату было покрыто красноватыми пятнами».

Предпоследняя фраза была бы очень интересна как единственное сохранившееся описание внешности завоевателя – если б мы, подобно адресату Рубрука, знали, как выглядел покойный маршал французского короля Жан-Гийом де Бомон. Очевидно, его рост был необычен – или очень мал, или очень велик.

Коротышка или верзила с красными пятнами на лице – к сожалению, это всё, что мы знаем о внешности человека, сыгравшего роковую роль в судьбе Руси.

Умер Бату не дожив до пятидесяти, в 1255 или 1256 году. Ему наследовал сын Сартак, чье царствование сулило Руси много хорошего. Царевич был христианином и дружил с Александром Ярославичем (Невским). Но Сартак не поладил со своим дядей Берке, человеком бывалым и хитроумным. Скоропостижная смерть нового хана безусловно выглядит подозрительно. К этому времени Чингизиды отлично научились использовать яд для решения политических споров.

Маленький Улагчи, сын Сартака, и его бабка-регентша тоже продержались недолго. Мальчик внезапно умер, а с хатун Берке уже не церемонился – велел схватить и убить.

Погодок Бату-хана, Берке, кажется, сильно отличался от старшего брата характером – был властен, честолюбив, коварен, жесток не только с чужими, но и со своими.

Важные перемены во внешней политике Орды произошли и вследствие того, что Берке отошел от религии предков и принял ислам, не сделав его, однако, официальной религией государства (это произошло позднее, в правление хана Узбека).

Отряды Кипчакского ханства участвовали в походе Хулагу на Ближний Восток, но при этом Берке выказывал явную симпатию к последователям Пророка. Считается, что причиной ссоры с Хулагу стало убийство калифа багдадского, возмутившее Берке как правоверного мусульманина. В дальнейшем Берке поддерживал уже не Хулагу, а противостоящий ему мамелюкский Египет.

Впрочем, более вероятным объяснением межмонгольского конфликта является территориальный спор из-за Азербайджана, на который зарился Берке, Хулагу же не желал расставаться с этими богатыми землями.

Эпизод с умерщвлением ханши Боракчин, регентши при малолетнем Улагчи, тоже связан с противостоянием двух властителей. После смерти внука она бросилась за помощью к Хулагу, однако люди Берке догнали ее и предали казни.

Когда разгорелась борьба за трон между Хубилаем и Ариг-Бугой, Хулагу и Берке, естественно, оказались в разных лагерях, что довело их вражду уже до вооруженного столкновения.

Хан Хулагу преследует хана Берке. Европейская миниатюра XV в.

Боевые действия развернулись в Закавказье и шли с переменным успехом. Смерть Хулагу в 1265 году не привела к миру, Берке продолжал воевать и со следующим ильханом. Но в 1266 году в Тифлисе старый хан заболел и умер, после чего ордынское войско вернулось домой.

Помимо войн (Берке еще ссорился с Византией и с сельджуками) этот хан много строил. В Новом Сарае, затмившем своим великолепием столицу Бату, он возвел множество дворцов и в особенности мечетей, при этом, однако, не нарушая принципов веротерпимости. За всё это хану Берке симпатизирует Карамзин, которого всегда приятно процитировать: «Сей Батыев преемник любил Искусства и Науки; ласкал ученых, художников; украсил новыми зданиями свою Кипчакскую столицу и позволил Россиянам, в ней обитавшим, свободно отправлять Христианское богослужение».

Для нас же существенней всего то, что, активно занятый войнами и дипломатией, Берке почти не занимался Русью, где в годы его правления мало что изменилось.

Иго продолжалось.

Ослабело оно при следующем правителе Менгу-Тимуре (1266–1282?). Этот хан был внуком Бату (Берке сыновей не оставил).

Новый правитель придерживался традиционных монгольских верований, союз с мусульманским Египтом он разорвал и заключил мир с ильханом.

Менгу-Тимур больше интересовался торговлей, чем войной. При нем важным рыночным центром стал Крым, где хан покровительствовал генуэзским купцам, которые создали в Каффе (Феодосии) главный пункт всей черноморской коммерции, соперничавший с Константинополем.

Особое внимание Менгу-Тимур проявлял к Новгороду, северному пункту волжско-балтийского транзитного пути. Хан, с одной стороны, следил за тем, чтобы новгородцы не выходили из-под контроля владимирского великого князя, ближнего вассала Орды, с другой стороны, не давал Владимиру слишком притеснять купеческую республику.

Русская летопись говорит, что в 6774 году (1266) умер царь татарский «Беркаи» и «бысть ослаба Руси от насилия бесермен» – очень важное сообщение, означающее, что с этого времени Иго заканчивается.

В царствование Менгу-Тимура отношение Орды к русским землям действительно изменилось. Они перестают восприниматься как зона грабежа.

В положении самостоятельных монархов, фактически независимых от великого хана, ордынские правители становятся бережливее ко всем областям своей державы, не только к русским. Ханской казне требовался регулярный и стабильный доход; для этого было нужно, чтобы подвластные территории не истощались, а богатели. Если прежде взимание податей на Руси поручалось откупщикам (например, купцам-мусульманам, являвшимся в сопровождении монгольских отрядов), то теперь казенными сборами стали ведать чиновники. В середине семидесятых годов Менгу-Тимур провел в русских провинциях новую перепись, чтобы упорядочить налогообложение и рекрутский набор.

Может быть, самым главным симптомом изменения ордынской политики на Руси явился ханский ярлык, предоставивший православной церкви ряд льгот.

Духовное сословие освобождалось от воинской повинности; переставало платить дань; оскорбление священника или святыни каралось смертной казнью. Привилегированное положение духовенства побудило его лояльнее относиться к ханам (тем более что, согласно христианскому догмату, всякая власть от Бога), а кроме того постепенно превратило русскую церковь в чрезвычайно богатую и политически влиятельную организацию, каковой в домонгольские времена она не являлась.

Военные предприятия Менгу-Тимура носили сугубо прагматический характер.

Он заставил Византию, где после полувека западноевропейской оккупации восстановилась власть греческих императоров, обеспечить хорошие условия для крымской торговли; приструнил активизировавшуюся Литву; вернул к покорности аланов, которые, пользуясь ссорой хана Берке с ханом Хулагу, отложились от Орды и препятствовали движению караванов через Кавказ.

Рубленое серебро, «рубли» – основная денежная единица для уплаты податей

Изменение статуса Руси обозначилось и в этих походах. Если прежде монголы просто забирали мужчин в рекруты, превращая их в ордынских воинов, то теперь русские князья со своими дружинами присоединялись к татарскому войску в качестве вассалов.

Однако переход от режима оккупации к режиму автономного существования свершился не только благодаря переменам в монгольском мире. Большую роль сыграло поведение великих князей: Ярослава Всеволодовича и в особенности Александра Ярославича, которому, вероятно, принадлежит главная заслуга избавления Руси от Ига.

На Руси

В сохранившемся фрагменте сочинения, которое было написано сразу после завоевания, «Слове о погибели Русской земли», уничтоженная страна описывается поэтически: «О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными [монастырскими садами], домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававорьная вера хрестияньская!»

Конечно, жанр панегирика предполагает идеализацию и украшательство – домонгольская Русь была не землей «светло светлой», а государством, мучительно переживавшим раздробленность со всеми присущими такому периоду проблемами. И всё же это был регион довольно высокой культуры, со множеством населенных городов, с развитыми ремеслами, удивительным для Средневековья уровнем грамотности и к тому же безусловно принадлежавший к европейскому миру.

В результате Батыева нашествия, прошедшего двумя волнами, древнерусская цивилизация была разрушена – «всё изъобнажено и поругано», как говорится в Новгородской первой летописи.

Правда, могло быть и хуже.

Напомню, что к этому времени монголы уже не уничтожали и не угоняли в рабство поголовно всё население, и Русь избежала горестной судьбы цветущего Хорезма.

Количество людских потерь во время войны 1237–1240 годов тем не менее было огромно. Достоверно оно неизвестно, но историки предполагают, что монголы убили около полумиллиона русославян. Население домонгольской Руси, опять-таки по реконструкциям, оценивается от 8 до 10 миллионов человек (первую цифру называет историк демографии Джосайя Рассел, вторую убедительно обосновывает Георгий Вернадский – я приведу его расчеты чуть ниже). Если прибавить к погибшим десятки тысяч угнанных в неволю, получается, что Русь лишилась 5–6 процентов обитателей. Это очень болезненный урон, но, например, Венгрии вторжение обошлось намного тяжелее: предположительно всего за год она потеряла около четверти населения.

Татарский набег. А. Васнецов

Зато Венгрия осталась независимой и потому быстро возродилась. На Руси же произошло много необратимых перемен – на первых порах исключительно к худшему.

Убитые были убиты, вместо них рождались новые люди, но во времена Ига существовала обязательная рекрутская повинность, согласно которой каждый десятый мужчина забирался в монгольское войско и навсегда исчезал, отправленный воевать куда-нибудь в Китай или на Ближний Восток. Таким образом, пятипроцентная убыль населения становилась константой. При этом нация теряла сильных, молодых, здоровых мужчин. Это приводило хозяйство в упадок, а заодно ослабляло ресурс сопротивления.

Почти все главные города были сожжены и опустели; церкви и монастыри, очаги культуры, разрушены; большинство доблестных князей пали; воинские дружины, поддерживавшие в стране порядок, полегли.

Деревни пострадали меньше, да и восстанавливать их было легче, а вот для городской культуры нашествие стало сокрушительным ударом. Отныне Русь перестает быть «Страной городов», как ее именовали в прежние времена, и становится страной деревень.

Исчезнувшее искусство: произведения русских мастеров домонгольской эпохи

Бывший стольный Киев, один из первых городов Европы, после резни 1240 года превратился в село. Плано Карпини, проезжавший мимо шесть лет спустя, пишет: «Мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие на поле; ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они [монголы] в самом тяжелом рабстве».

Ужасающе понизился уровень грамотности. Большинство книг сгорели, школ больше не было. Читающие и пишущие люди скоро станут редкостью и будут почти исключительно из духовного сословия.

Монголы, которым вечно не хватало металла, отбирали у населения железные инструменты, вплоть до топоров – это отразилось на низовом, домашнем производстве.

Страшный урон русскому хозяйству нанесла монгольская тактика изъятия всех искусных мастеров, которых переправляли в далекую Монголию. В результате этой потери на Руси вовсе исчезли или очень нескоро возродились целые ремесла и направления прикладного искусства. Б. Рыбаков и Г. Вернадский включают в этот перечень изготовление скани и перегородчатой эмали, чернения, глазированной цветной керамики, ювелирных изделий – всего, чем славились древнерусские мастерские. Остановилось даже собственное производство тканей – не стало ткачей. Ичезает каменная резьба, благодаря которой так нарядно выглядели храмы. Каменное строительство вообще прекратилось почти повсеместно (за исключением не тронутого Северо-Запада). Те же ремесла, которые уцелели, сильно деградировали. Без опытных мастеров утратились тонкие технологии, изделия стали примитивнее.

Зато обогатилась культура монгольской столицы Каракорум, куда попадали русские мастера, выжившие после длинной, полной лишений дороги.

Плано Карпини рассказывает про «некоего русского именем Косма», златокузнеца и гравера, любимого ханом Гуюком. Этот человек очень помог монахам. «Мы, как полагаем, умерли бы, если бы Господь не оказал нам помощи через кого-нибудь другого», – с благодарностью пишет итальянец. Косма показал гостям сделанную им императорскую печать, а также изготовленный им трон. «Трон же был из слоновой кости, изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если мы хорошо помним, и перлы». Такие вещи отечественные художники вновь научатся делать лишь лет через триста.

Наконец – и это непосредственно касается заглавной темы моего сочинения – рухнула старая система управления. Единого государства давно уже не существовало, но в каждом княжестве, даже маленьком, соблюдался какой-никакой порядок, действовали законы, базирующиеся на установлениях «Русской правды». Власть могла быть непрочной и часто бывала несправедливой, но в глазах населения она была легитимной, «испокон веку». Выше удельного князя – великий князь, выше великого князя – только Бог.

В первое время после нашествия на завоеванных территориях образовался вакуум власти и самое страшное, что только может случиться в стране: хаос.

Никто не соблюдал законов, никто не защищал от разбойников, повсюду бродили и творили что пожелают монгольские отряды. Столицы княжеств превратились в пепелища.

Из этих обломков с огромным трудом, с неимоверными затратами, с тяжелыми ошибками пришлось складывать некое иное государственное сооружение – по иным принципам, навязанным извне.

Эти слова, взятые из Лаврентьевской летописи («И бе видети страх и трепет, яко на христьяньске роде страх, и колебанье, и беда упространися»), красноречивее всего описывают состояние, в котором пребывала Русь во время Ига.

Кстати говоря, термин «иго» у нас вошел в употребление не сразу и является переводным. Впервые он встречается в латинском сочинении польского историка и церковного деятеля Яна Длугоша, который пишет, что государь Иоанн Васильевич сбросил iugum barbarum (варварское иго) – причем пишет в 1479 году, когда формально разрыв с Ордой еще не произошел.

После этого слово «иго» долгое время попадается почти исключительно в иностранных текстах, а в России становится общепринятым только в XIX веке. Его можно встретить уже у Карамзина, который утверждает, что «россияне вышли из-под ига более с европейским, нежели азиатским характером» (в заключительной главе я попытаюсь этот тезис оспорить), однако словосочетание «татаро-монгольское иго» утвердилось несколько позднее, заимствованное из немецкого исторического атласа, который составил некий лейпцигский профессор Христофор Крузе, кажется, ничем более не знаменитый.

Карамзин дает и другую формулировку, не менее образную. «Отечество наше рабствовало от Днестра до Ильменя», – пишет он.

Однако идеи отечества в XIII веке еще не существовало, да и «рабствовали» русские области по-разному.

После 1240 года Русь оказалась поделенной – не административно, а фактически – на четыре «зоны», и в каждой завоеватели вели себя особым образом. Задача при этом преследовалась одна и та же: собирать побольше дани и обеспечивать выполнение «людской повинности», но достигалась эта цель неодинаковыми средствами.

Атлас Христофора Крузе, где впервые использован термин «татаро-монгольское иго»

В самое тяжелое положение попал юго-восточный регион, где оккупанты фактически упразднили прежние властные институты и осуществляли прямое военное управление. Эти земли находились ближе всего к Степи и контролировать их оттуда было легче.

Основная часть Руси – центр и восточная половина – сохранила своих князей, которые превратились в бесправных «холопов» хана и полностью зависели от прихоти его представителей на местах. При этом и здесь некоторые районы остались в прямом подчинении оккупантов, выведенные из-под княжеской власти.

Особый статус был у Новгородчины, избавленной от разорения. Подход к этой богатой, стратегически важной в торговом отношении области у победителей был сугубо прагматический: купеческой республике позволялось жить более или менее по-своему, но под жестким присмотром и, разумеется, на условии выплаты очень больших налогов.

Наконец, имелась юго-западная «зона» – обширные владения Даниила Галицкого, тоже мало затронутые войной. О том, как сложилась историческая судьба этих земель, было рассказано в предыдущем томе, поэтому здесь лишь коротко напомню о развитии событий.

Понимая невозможность прямого сопротивления, гордый Даниил, который вскоре провозгласит себя «королем Русов», смиренно поехал в ставку к Бату и «холопом назвался» – то есть признал себя вассалом Орды. Хан принял его милостиво. Судя по летописи, самое страшное унижение, которому подвергся Даниил, заключалось в том, что ему пришлось «опоганиться» чашей кумыса. Ловкий князь сумел понравиться старшей хатун, улестив ее дарами, и сохранил все свои владения, которые превратились в нечто вроде протектората: платили дань, но обладали самоуправлением. Как уже говорилось, после поездки в Орду князь переустроил свою дружину по монгольскому примеру, что повысило ее боеготовность и даже позволило дать вооруженный отпор наместнику соседней, оккупированной монголами области, когда тот стал своевольничать.

Разделение на «зоны» разной «строгости» имело огромное значение для дальнейшей истории русославянской прото-нации, которая через некоторое время, приблизительно по тем же границам, распадется на новые нации: восточную великорусскую, включившую и новгородцев; северо-западную белорусскую; юго-западную малороссийскую. (О том, как и почему произошло разделение западных русославян на два отдельных этноса, речь пойдет в томах, описывающих события XVI–XVII веков.)

Сохранив православную веру (но не церковное единство), эти народы обретут каждый свои уникальные черты. В XVIII–XX веках они вновь окажутся жителями одной страны, но сейчас существуют как три самостоятельных государства.

Три Руси

«Великой Русью» (Великороссией) нашу страну впервые назвали еще в середине XIV столетия: в константинопольском указе, предписывавшем церкви всей Руси, как «Великой», так и «Малой», повиноваться одному митрополиту. Понятие «Малая Русь» возникло несколько раньше – вероятно, еще в XIII веке, потому что в 1303 году уже появляется отдельная митрополия «Микроросии» (по-гречески Μικρα Ρωσια), включавшая Волынскую, Галицкую и Туровскую области. Галицкий князь Юрий Болеслав (1323? – 1340) польско-литовского происхождения, но православного вероисповедания именовал себя «герцогом Малой Руси» (dux Russiae Minoris).

Этимология названия Беларусь менее ясна. Предполагается, что вначале часть западной Руси стала именоваться «Белой» в противопоставление Черной Руси – землям бывшего Полоцкого княжества, отошедшим к литовцам еще во времена Миндовга. Со временем «Белой Русью» стали звать весь регион, включая и прежнюю Черную Русь.

«Растроение» Руси официально закрепилось с XVII века, когда московские цари стали титуловаться Всея Великой, Малой и Белой Руси государями.

В центре нашего внимания будет жизнь второй и третьей из перечисленных выше «зон», которые со временем превратятся в «Великороссию» и станут колыбелью российской государственности.

Итак, эта часть Руси после завоевания сохранила самоуправление, но оно сильно ограничивалось постоянным вмешательством ордынских эмиссаров, чья власть была выше княжеской.

Поскольку монголов в этот период занимала только максимально возможная эксплуатация материальных и людских ресурсов, великий хан приказал провести перепись населения.

Переписных кампаний, собственно, было несколько, и проходили они негладко. Эта трудная работа, начавшаяся еще в 1250-е годы, продолжалась с перерывами лет двадцать. Впоследствии – до самого конца своего владычества – при расчете дани и иных поборов Золотая Орда опиралась на статистические данные, полученные в эпоху Ига.

Баскаки. С. Иванов

Принцип фискального деления был тот же, по которому жила вся империя. Для сборщиков налогов Русь состояла из туменов, которые, в свою очередь, дробились на тысячи, сотни и десятки. Большие города в эту систему не входили и облагались данью индивидуально.

В каждом тумене (по-русски «тьме») был свой сборщик. Он назывался тюркским словом «баскак» или монгольским «даруга» и имел в своем распоряжении отряд воинов. Главный фискал Владимирского великого княжества именовался «великим баскаком». По сути дела, он являлся наместником всей области. По его требованию князь был обязан при необходимости выделять в помощь монголам дополнительные войска, так что мятежи и восстания русских людей в основном подавлялись русским же оружием.

Помимо баскаков, представлявших власть хана на местах, в самой Орде были чиновники, ведавшие разными русскими княжествами. Являясь в ставку, князь должен был обращаться к своему «куратору».

Мало того что все области и большие города должны были вносить установленный «выход» (общее название дани) деньгами и рекрутами, но хан мог еще по собственному усмотрению объявить «запрос» – единовременный экстраординарный побор, и это требование нужно было исполнять. Плано Карпини рассказывает о баскаке, который брал дань по одному «меху» с каждого мужчины и мальчика, а кто не мог заплатить – угонял в рабство; кроме того он уводил всех неженатых и незамужних, всех нищих и бездомных, а также «каждого третьего сына». Хотя эти нормы явно нарушали правило о взимании десятины, никакой защиты от произвола не было.

В таких невыносимо тяжелых условиях восточнорусские земли существовали весь первый период монгольского владычества.

Монгольская перепись

С какими бы грабительскими целями завоеватели ни проводили свои фискальные переписи, историки должны сказать оккупантам спасибо. Расчеты налогообложения дают нечастую для Средневековья возможность довольно точно оценить численность населения страны в описываемую эпоху. Эту реконструкцию подробно и убедительно осуществил Г. Вернадский в своей замечательной работе «Монголы и Русь» (1953 г.).

Восточную Русь ордынские чиновники разделили на 27 туменов: пятнадцать относились к Владимирскому великому княжеству, по пять – к Тверскому и Нижегородскому; два – к Рязанскому. Еще 16 туменов насчитывалось в западной Руси. По предположению Вернадского, в одном тумене должно было проживать 200 тысяч человек, поскольку для монголов обычным было соотношение военнообязанных к общей численности населения 1:20. Если так, то на территории 43 «туменов» обитали 8,6 миллиона человек. Нужно прибавить сюда жителей Новгородчины и Псковской области, больших городов, а также районов, находившихся в прямом подчинении оккупантов. Получается, что население Древней Руси в это время было не меньше десяти миллионов – очень большая цифра.

Сохранились сведения и о том, сколько дани собирали монголы с русских – правда, данные относятся к концу XIV века.

Одна «соха» (большая крестьянская семья) должна была платить полтину серебра в год. «Выход» с Владимирского княжества составлял 85 тысяч рублей, а со всей восточной Руси за исключением Новгорода – 145 тысяч, то есть примерно 30 тонн серебра!