Текст книги "Часть Азии. История Российского государства. Ордынский период (адаптирована под iPad)"

Последние годы княжения Дмитрия Ивановича были печальны. Не будет преувеличением сказать, что этот монарх после всех свершений и побед оставил государство в очень тяжелом, даже критическом состоянии.

Соседние князья вышли из московского подчинения. Правители Твери, Рязани и Суздаля перестали признавать Дмитрия «старшим братом». Даже с дважды разоренной Рязанью московский князь совладать уже не мог. В 1385 году Олег Иванович накопил сил и сам, первым, напал на Донского. Захватил Коломну, разбил Дмитриеву дружину в бою и чуть не взял самое Москву.

Донской был вынужден умолять рязанского князя о мире – еще несколько лет назад такая ситуация была бы совершенно невообразима. Олег Иванович ни в какую не соглашался. Положение, как я уже рассказывал, спас престарелый Сергий Радонежский, который по просьбе Дмитрия покинул свою обитель и уговорил рязанского князя сменить гнев на милость. Донской был вынужден отдать свою дочь за Олегова сына.

Единственным успешным предприятием Донского в этот унылый период можно считать поход 1386 года на Новгород – но не для завоевания, а по необходимости: новгородцы задержали выплату ордынского «выхода», а отвечать за это перед Ордой должен был великий князь. Дмитрий Иванович собрал войско и заставил республику выплатить неустойку в размере 8000 рублей. Этим не слишком славным походом военная карьера куликовского героя и завершилась.

Умер Дмитрий в 1389 году, не дожив до тридцати девяти. В «Житии» его кончина описывается следующим образом: «Разболеся и прискорбен бысть вельми, потом же легчае бысть ему; и паки [снова] впаде в большую болезнь и стенание прииде к сердцю его, яко торгати внутрьним его, и уже приближися к смерти душа».

Памятник Дмитрию Донскому в Коломне. Скульптор А. Рукавишников

Из отечественных историков к Дмитрию Ивановичу безжалостней всех Н. Костомаров, который винит в катастрофе 1382 года, уничтожившей надежду на освобождение, единственно малодушие великого князя и заявляет: «Княжение Димитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа».

Это утверждение слишком категорично хотя бы потому, что, как уже говорилось, психологическое значение Куликовской битвы оказалось важнее ошибок и несовершенств Дмитрия Донского, а память об этой победе в конце концов позволила Руси скинуть татарское владычество без нового кровопролитного сражения. Однако, если смотреть на ситуацию не в исторической перспективе, а в рамках 1380-х годов, выходит, что Костомаров прав.

Правление Донского не просто не привело к избавлению от чужеземного господства (хотя шанс на это был), но отбросило Москву, а вместе с нею Русь как минимум на полвека назад – во времена, когда о независимости не приходилось и мечтать.

Альянс русских земель распался. Нужно было заново начинать трудную работу по сплочению других княжеств вокруг Москвы.

Нарушился и союз с церковью. Митрополит переехал сначала в Тверь, а затем, поскольку по титулу он продолжал именоваться «киевским», и еще дальше, в Киев, находившийся под властью Литвы. Это было очень чувствительным ударом по авторитету и значению Москвы.

Столица Дмитрия Донского лежала в руинах, ее нужно было отстраивать заново. Обезлюдевшие села требовалось заселить новыми жителями. Всё это стоило больших денег, а казна была пуста.

В конце 1380-х годов казалось, что централизованного государства на Руси в обозримом будущем возникнуть не может, а времена Москвы заканчиваются.

Как ни странно, от окончательного падения Москву спас тот самый человек, который нанес по ней тяжкий удар: Тохтамыш.

В 1382 году Михаил Тверской, бывший у хана в милости за свою лояльность, стал просить ярлык на владимирское великое княжение. Если бы просьба была удовлетворена, вполне возможно, что Москва уже не оправилась бы и политический центр Руси переместился бы в Тверь. Однако Тохтамыш поступил на первый взгляд странно: подтвердил права Михаила на его собственное княжество, но Владимир оставил за опальным Дмитрием Донским.

Впрочем, ничего странного в этом решении не было. В ходе войны Москва была приведена в ничтожество и ослаблена, Тверь же осталась нетронутой. Хан вовсе не хотел, чтобы Михаил Александрович сделался еще сильней. Кроме того, Дмитрий Иванович, с точки зрения Тохтамыша, был виноват лишь в одном проступке: что не пустил на Русь ордынского посла. В боевых действиях близ Москвы князь не участвовал, а победа над татарами в Куликовской битве скорее шла ему в плюс – ведь он разбил злейшего Тохтамышева врага Мамая.

В результате Дмитрий Донской хоть и был разорен войной, но сохранил все свои обширные владения. После его смерти раны Москвы постепенно зажили, город отстроился, потихоньку начал возрождаться, а вместе с ним поднялась и вся Русь. Без новых военных побед над татарами, без выдающихся правителей и великих свершений – словно бы по волшебству, как феникс из пепла.

И действительно, без чудес не обошлось.

Русские авторы очень любят сетовать на беды и злосчастья исторической судьбы своего отечества. Злосчастий в самом деле хватало. Но справедливости ради следует заметить, что произошло и немало счастливых случайностей, когда стране исключительно, почти сказочно везло.

В описываемый период таких подарков Фортуны (некоторые из них церковь объявит Чудом Божьим) случилось, один за другим, сразу три.

Придется на время вернуться к делам внутритатарским. После гибели Мамая здесь остались два сильных лидера – Тамерлан в Самарканде и Тохтамыш в Сарае (еще один, Едигей, пока держался тихо, оставаясь в тени Железного Хромца).

Царство Тамерлана, хоть еще не превратилось в паназиатскую империю, но уже простиралось от границ Китая до Каспия. Правда, великий завоеватель находился на значительном расстоянии от русских границ. Зато Тохтамыш, который, объединив Золотую Орду, сделался соперником своего бывшего сюзерена, был рядом и держал Русь в трепете.

При всех своих ошибках Дмитрий Донской безусловно был выдающимся государственным деятелем, чего никак не скажешь о его преемниках, правителях слабых, недаровитых и к тому же (в отличие от преемников Ивана Калиты) правивших очень подолгу. Два следующих московских монарха в общей сложности просидели на престоле семьдесят три года.

Особенно бесцветен был первый из них, Василий Дмитриевич (1389–1425), и если при нем Москва не погибла, причиной тому было внешнее обстоятельство: на грозного Тохтамыша сыскалась управа.

Тимур давно уже был недоволен своим вассалом, которому доверил управление царством побежденного Урус-хана. После восстановления власти над Русью золотоордынский хан стал вести себя вызывающе. Он подчинил себе Хорезм, стал претендовать на Азербайджан, начал вести переговоры с египетскими мамелюками, враждовавшими с Тамерланом, и даже посмел чеканить монету со своим именем, что было равносильно декларации независимости.

Войско Тамерлана в сражении. Персидская миниатюра XVI в.

В 1385–86 годах Тохтамыш предпринял большой поход в Персию, входившую в зону влияния Тамерлана. Точно таким же приемом, как в 1382 году Москву, – неожиданным рейдом – хан захватил и сравнял с землей главный персидский город Тебриз.

Здесь терпение среднеазиатского властителя лопнуло, и на следующий год он пошел на Тохтамыша войной. Армии встретились в Дагестане, но сражение закончилось вничью. Осторожный Тимур решил отступить. Началась затяжная война, поглотившая все силы Тохтамыша, которому теперь стало не до Руси.

Он нанес удар по врагу с другой стороны – через Волгу, реку Урал и великую пустыню на Мавераннахр, самое сердце Тимуровой державы. Дошел до Бухары, но взять хорошо укрепленный город не сумел и отступил.

В ответ Тамерлан разорил Хорезм и уничтожил богатый город Ургенч, центр караванной торговли.

На следующий год в наступление опять перешел Тохтамыш, который вторгся в Среднюю Азию с сильным войском, включавшим в себя и отряды русских вассалов. Близ реки Сыр-Дарьи состоялось большое сражение – и снова, как в прошлый раз, не выявило победителя, но если на Кавказе отступил Тамерлан, то теперь отойти пришлось золотоордынскому хану.

Следующий этап войны двух татарских исполинов состоялся в 1391 году, когда Тамерлан повел на противника свои основные силы (как уже говорилось, он мог мобилизовать чуть ли не двести тысяч воинов). У Тохтамыша столько людей не было, он попятился, но Железный Хромец настиг его на Волге, близ нынешней Самары и разгромил.

Это была победа, но еще не окончательная. Тохтамыш потерял всю восточную половину своих владений, но сохранил Сарай и Поволжье, а значит, и власть над Русью. Более того, очень скоро этот упорный полководец собрал новое войско и вторгся на Кавказ. Война возобновилась.

Княжич Василий, содержавшийся в Орде заложником, еще в 1386 году воспользовался ситуацией и сбежал – не к отцу, что было бы слишком опасно, а в Валахию и оттуда в Литву, где в то время утвердился Витовт. Великий князь Литовский, соперничавший со своим кузеном, новоиспеченным польским королем Ягайло, нуждался в союзниках. Он обручил с московским наследником свою шестнадцатилетнюю дочь Софью и помог ему вернуться на родину. В 1389 году, когда умер Дмитрий Донской, Василий без осложнений получил ярлык – Тохтамыш был теперь не в том положении, чтобы ссориться с Москвой.

После поражения 1391 года хану пришлось в корне изменить всю свою русскую политику. Принцип «разделяй и властвуй», согласно которому Тохтамыш старался сохранить равновесие между четырьмя сильными княжествами (московским, тверским, нижегородским и рязанским), больше не соответствовал золотоордынским интересам. Хан сделал ставку на самую большую из русских автономий, отдав предпочтение Василию Дмитриевичу. Тот не преминул этим воспользоваться и попросил отдать ему Нижний Новгород. Приехал в ханскую ставку с щедрыми подношениями – и получил ярлык. (Как именно Москва захватила нижегородское княжество, я расскажу позже.)

Столь же легко Тохтамыш отдал Василию еще несколько менее крупных удельных владений.

Так в начале девяностых годов Москва вновь стала подниматься и расти – исключительно благодаря выгодам позиции «третьего радующегося».

А в 1395 году Русь вдруг вообще освободилась от своего угнетателя.

Тамерлан опять выступил со всей своей армией на Золотую Орду и в сражении на реке Терек нанес Тохтамышу поражение, от которого тот уже не оправился. Как мы увидим, он долго еще вел борьбу, но из Сарая ушел и больше туда не вернулся.

Один хищник, дальний, избавил Русь от другого, ближнего. Разве это было не чудо?

В первое время после разгрома Тохтамыша, правда, показалось, что вместо одной беды на Русь пришла другая, еще худшая.

Расправившись со сторонниками изгнаного хана, Тамерлан не вернулся в центральную Азию, а двинулся на север.

Он явно намеревался провести новую кампанию, на сей раз против Руси.

Решение было вполне логичным. Преемники Тохтамыша вполне могли вновь оказаться в конфликте с Тамерланом, и оставлять нетронутой главную колонию, которая снабжала бы их материальными и людскими ресурсами, было недальновидно.

Страшней всего то, что «Меч Ислама», кажется, намеревался не завоевать Русь, которая находилась слишком далеко от его державы, а уничтожить: дочиста разорить весь край и умертвить как можно больше жителей. Если бы Тимур осуществил свой план, исход был бы ужасней, чем во времена Батыева нашествия.

А силы, которая могла бы помешать Хромцу, не существовало. Его армия не имела себе равных во всем мире по численности и боевым качествам. Оставив десятичный принцип организации, введенный еще Чингисханом, Тамерлан ввел множество усовершенствований, соответствовавших новой эпохе.

Войско делилось на семь корпусов, каждый из которых следовал собственным маршрутом, причем два все время оставались в резерве, при главнокомандующем, и он быстро перебрасывал их туда, куда требовалось. Победить Золотую Орду великому полководцу помогло то, что он отказался от сугубо кавалерийского состава армии и завел у себя хорошо обученные пехотные части. От атак конницы пехоту защищали саперы, рывшие перед полками траншеи и ловушки.

У дружин и ополчения русских князей было мало шансов выдержать удар Тимуровой махины.

И уж нет совсем никаких сомнений, что, вторгнувшись в русские земли, Тамерлан превратил бы их в выжженную и безлюдную пустыню. Опыта в таких делах у него хватало.

Жестокость Железного Хромца

Имя «Тамерлан» недаром стало в истории нарицательным. Подобно Чингисхану, этот завоеватель использовал массовый террор как обычное средство психологической войны, деморализации противника, но заходил в зверствах еще дальше.

История походов Тимура изобилует рассказами о массовых казнях, которым он подвергал целые города, чтобы покарать их за непокорность или просто уничтожить, поскольку они чем-то ему мешали.

Во время персидской кампании 1387 года он занял Исфахан и поначалу обошелся с городом довольно милостиво, поскольку гарнизон капитулировал без сопротивления. Однако вскоре жители восстали, недовольные слишком обременительной данью, и убили сборщиков налогов. Летописец Гийасаддин Али цветисто пишет: «Они перебили отряд войска его величества, что был вне города, крепко заперли ворота, высунули руки из рукава бунта, а ноги поставили на арену сопротивления его величеству». Тогда Тимур приказал перебить всё население. «Столько пролилось крови, что воды реки Зиндаруда, на которой стоит Исфахан, вышли из берегов, – сказано далее в хронике. – Из тучи сабель столько шло дождя крови, что потоки ее запрудили улицы. Поверхность воды блистала от крови отраженным красным цветом, как заря в небе, похожая на чистое красное вино в зеркальной чаше. В городе из трупов нагромоздили целые горы, а за городом сложили из голов убитых высокие башни, которые превосходили высотою большие здания». Всего таких башен получилось двадцать восемь, в каждой по полторы тысячи голов, а общее число погибших составило не то сто, не то двести тысяч человек.

Во время индийского похода (1398) «Меч Ислама» и вовсе не церемонился, поскольку имел дело с «неверными». Около ста тысяч индийских воинов, сдавшихся Тимуру в плен, были перебиты. В Дели резня продолжалась три дня и три ночи. Здесь победители тоже воздвигли множество башен из мертвых голов. Лишь век спустя население города достигло численности, какую имело до нашествия.

Той же участи в 1401 году Хромец подверг Багдад. Каждый воин получил приказ принести по две отрубленных головы – и выполнил его.

Вот какая судьба ожидала Русь и русских.

Башня из голов. И. Сакуров

В июле 1395 года полчища Тамерлана добрались до Рязанской земли. Без труда взяли Елец, убив тамошнего удельного князя и умертвив либо угнав в плен поголовно всех обитателей.

Василий Московский собрал кого мог, выступил в поход, но остановился на Оке, перед рязанской границей. Стал ждать. Он не двинулся навстречу неприятельской армии, как это сделал пятнадцать лет назад его отец, но и без боя пускать татар на московскую территорию не собирался.

На силу оружия великий князь не надеялся и уповал лишь на божье заступничество.

Из владимирского собора с великой церемонией вынесли старинную реликвию – образ Богоматери. Когда-то эту икону, считавшуюся чудотворной, привез из Киева основатель Владимиро-Суздальского государства Андрей Боголюбский (правил в 1157–1174 гг.). С тех пор она пользовалась в северо-восточной Руси особым почтением. И вот святыню решили перенести в Москву, под защиту каменных стен тамошнего Кремля.

В тот самый день, когда москвичи вышли встречать икону, вдруг пришла весть, что ужасный «Темирь-Аксак-царь» (так летописи именуют Тамерлана) по непонятной причине повернул вспять и ушел прочь, оставил русскую землю в покое.

Впечатление, которое это совпадение произвело на русских людей, не поддается описанию. «Оле преславное чюдо! О превеликое удивление! О многое милосердие к роду крестьяньскому [христианскому]!» – восклицает летописец.

Распространился слух, что татарскому царю во сне явилась Богоматерь в пурпурном одеянии с неисчислимой небесной ратью, и «вниде страх в сердце его и ужас в душю его, вниде трепет в кости его, и скоро отвержеся и охаби [передумал] воевати Руские земли».

Вне зависимости от того, приснилась Богоматерь «царю Темирь-Аксаку» или нет, Руси несказанно повезло. Если оставить в стороне сверхъестественную версию случившегося, остается предположить, что Тамерлан узнал какую-то тревожную весть, заставившую его отказаться от дальнейшего похода. Скорее всего, причиной был всё тот же непотопляемый Тохтамыш, который умел с невероятной быстротой оправляться от поражений. Уйдя из волжских степей, бывший золотоордынский хан переместился на восток и принялся там сколачивать себе новое царство. Должно быть, гонец принес Тимуру известие об очередном наступлении Тохтамыша – это единственное правдоподобное предположение.

Тогда получается, что сначала Тамерлан спас Русь от Тохтамыша, а потом Тохтамыш спас Русь от Тамерлана.

На месте встречи («сретения») чудотворной иконы москвичами был основан Сретенский монастырь, а сама реликвия во времена монархии хранилась в главном храме страны, Успенском соборе Кремля. Сейчас она находится в Третьяковской галерее

Одно великое чудо наложилось на другое. Как и надлежит всяким истинным чудесам, оба, можно сказать, достались даром. И блага для Руси от них вышло больше, чем от кровавой Куликовской битвы.

По дороге домой Тимур совершил еще одно благодеяние – стер с лица земли великий город Сарай-Берке, долгое время высасывавший из Руси соки. Заново отстроить свою столицу ордынские ханы уже не смогут.

Но чудеса на этом не закончились. Вскоре произошло еще одно. И снова надвинувшуюся грозу отогнала внешняя сила, без каких-либо усилий с русской стороны.

На сей раз опасность шла не с востока, а с запада. В Орде-то для Руси обстоятельства складывались неплохо. Там утвердился новый хан Тимур-Кутлуг, из людей Тамерлана. Этот правитель русским пока не докучал, поскольку его положение было шатким.

Он испортил отношения со своим сюзереном. Тимур-Кутлуг и уже знакомый нам Едигей (они были в союзе), больше не желая служить Хромцу, ушли от него со своими воинами. Едигей, хоть формально звался беклербеком при Тимур-Кутлуге, фактически основал в восточных золотоордынских землях собственную державу; сам же Тимур-Кутлуг взял себе западную половину бывших земель Тохтамыша, к которым примыкала Русь.

Стоило Тамерлану уйти из Поволжья, как там немедленно объявился Тохтамыш и вступил с Тимур-Кутлугом в борьбу за власть. Потерпел поражение, но, как обычно, не угомонился, а отправился в Литву к Витовту, который к этому времени вошел в большую силу и был непрочь расширить свои владения за счет ослабевших татар.

Великий князь литовский охотно взял Тохтамыша под свое покровительство и пообещал помощь. Если б свергнутый хан вернул себе престол, Золотая Орда стала бы литовским протекторатом и вся Восточная Европа попала бы под контроль Витовта. Русь оказалась бы зажата между его владениями с запада, юга и востока. Ослабевшая Москва была бы вынуждена уступить Литве роль собирательницы русских земель, и вся история нашей страны пошла бы совсем по другому вектору. При этом завоевание скорее всего совершилось бы бескровно и выглядело бы родственным воссоединением. Литовцы не воспринимались русскими как чужаки. Они были той же веры, большинство из них говорили на том же языке, а Витовт приходился Василию Дмитриевичу тестем.

Пожалуй, эта угроза была еще более серьезной, чем нашествие Тамерлана, – если не для Руси, то для Москвы. Азиатский завоеватель разорил бы страну и в конце концов ушел бы; Витовту уходить было незачем. Государство, ведущее свою генеалогию от Владимиро-Суздальского княжества и затем переориентировавшееся на Москву, могло закончить свое существование в 1399 году. Это казалось неизбежным.

Витовт был намного сильнее Тимур-Кутлуга. Он собрал большую армию, в которую кроме русских и литовских полков вошли польские и немецкие рыцарские отряды. Одних лишь князей было около полусотни. Часть прежнего войска сохранил и Тохтамыш. Общая численность союзной армии – не по преувеличенным летописным сведениям, а по реконструкции современных историков – составляла 25–30 тысяч человек. У ордынского хана таких сил не было.

Поэтому Тимур-Кутлуг попробовал договориться миром. С. Соловьев излагает историю этих переговоров следующим образом: «Тимур-Кутлуг послал сказать Витовту: «Зачем ты на меня пошел? Я твоей земли не брал, ни городов, ни сел твоих». Витовт велел отвечать: «Бог покорил мне все земли, покорись и ты мне, будь мне сыном, а я тебе буду отцом, и давай мне всякий год дани и оброки; если же не хочешь быть сыном, так будешь рабом, и вся орда твоя будет предана мечу». Испуганный хан согласился на все требования Витовта, который, видя такую уступчивость, начал требовать, чтоб на деньгах ордынских чеканилось клеймо литовского князя; хан просил три дня срока подумать».

Очень возможно, что Тимур-Кутлуг хотел просто выиграть время. Ему на подмогу спешил Едигей.

Витовт тоже не торопился начинать сражение – возможно, уверенный в своем превосходстве, он хотел разгромить всех противников разом. В результате ему пришлось иметь дело с объединенным татарским войском.

Сражение на Ворскле

Битва, произошедшая 12 августа 1399 года, своими масштабами и историческими последствиями не уступала Куликовской.

Началось всё точно так же – с поединка двух витязей. Литовский православный рыцарь по имени Сырокомля сразил в схватке татарского мурзу. Воодушевленное этой победой, войско Витовта начало форсировать реку Ворсклу. Оно было хорошо оснащено, даже имело на вооружении пушки, а для обороны от татарской конницы главный лагерь отгородился кольцом из повозок.

Особенности такой диспозиции и привели к катастрофе.

Когда конница Витовта и Тохтамыша пошла в атаку, Едигей и Тимур-Кутлуг сымитировали отступление, дали вражеской кавалерии отдалиться от укрепленного лагеря, а потом ударили по ней со всех сторон, отрезав от пехоты. Витовт, находившийся в первых рядах, был ранен и покинул поле боя; бежал и разбитый Тохтамыш.

Главная часть союзной армии, запертая внутри лагеря, осталась без командования. Оборону возглавил было некий князь Дмитрий (по одной из версий, тот самый Боброк-Волынский, герой Куликовской битвы), но скоро пал в бою. Сражение превратилось в побоище, в котором погибло не меньше двадцати литовско-русских князей.

Этим избиением не окончилось. Татары преследовали бегущих целых пятьсот километров, до самого Киева, а затем рассыпались по литовским землям, грабя беззащитные селения.

Витовт был вынужден отказаться от плана покорения Орды и прогнать от себя Тохтамыша (который, впрочем, и после этого не отказался от борьбы).

Битва на Ворскле (1399). Лицевой летописный свод

Хоть в сражении на Ворскле погибло много русских воинов, само это событие для московской Руси безусловно было спасением, и спасением чудесным. В условиях, когда оба опасных соседа – и Орда, и Литва – истощили друг друга войной, московское государство получило передышку, которая позволила ему постепенно выйти из кризиса.