Текст книги "Девчата. Полное собрание сочинений"

На тормозной площадке

На делянке догорали, чадя, костры. Садилось солнце, расцветив снега всеми цветами побежалости[9]9
   Побежалость – пестрая радужная окраска минерала; цвет окалины нагреваемого металла.


[Закрыть]. Тени деревьев вытянулись так далеко, что трудно было понять, какая тень от какого дерева.

Лесорубы спешили к поезду. Тося уже привыкла к тому, что каждый вечер Илья шел рядом с ней, и лишь потом, при посадке на поезд, им не всегда удавалось остаться вместе. А сегодня он бросил ее на полпути и умчался зачем-то вперед. «Ну погоди!» – затаила Тося обиду.

Завидев лесорубов, чумазый машинист «кукушки» дал долгий гудок. Лесорубы кинулись к составу занимать лучшие места. Илья первым подбежал к поезду и вспрыгнул на тормозную площадку.

– Занято! Занято! – отбивал он все атаки. – Тося, давай сюда!

Тося подошла к тормозной площадке, независимо спросила:

– Чего тебе?

– Иди сюда, плацкартное место!

Илья протянул руку. Тося заколебалась, нерешительно огляделась вокруг. Лесорубы, которым не хватило места на тормозных площадках, лезли на груженые платформы и устраивались на бревнах. Катя с Сашкой обосновались над головой Ильи, предусмотрительно повернулись спинами к паровозу и, не сговариваясь, оба враз подняли воротники. Тося давно уже заприметила, что «женатики» сплошь и рядом ведут себя как одно существо. На словах Тося высмеивала подругу за утерю самостоятельности, а в глубине души завидовала единодушию Кати с косолапым Сашкой.

– Давай, давай! – заторопил Илья. – Продует тебя на верхотуре.

Он помог Тосе взобраться на высокую площадку. Паровозик с трудом сдвинул тяжелый, будто примерзший состав. Из конторки выскочила Вера и побежала к поезду, придерживая кирзовую сумку, бьющую ее по боку.

– Веруха! – позвала Тося и подосадовала: – Эх, не слышит!

– Да зачем она нам? – запротестовал Илья. – Третий лишний!

Вера села на соседнюю тормозную площадку. Поезд набрал ход. Колеса завели дорожную бухгалтерию: считали стыки рельсов, сбивались на поворотах и снова принимались считать. Заснеженный лес по бокам дороги разворачивал перед Тосей зимнюю свою красу.

– Красиво… – тихо сказала Тося: она успела уже заметить, что тот лес, где они не работают, всегда почему-то кажется красивей.

– Что? – не расслышал Илья. – Ну да, красотища!.. Пойдем сегодня в кино?

– А какая картина?

– «Смелые люди».

– Пойдем. Четыре раза видела, а все интересно… Я про лошадей уважаю смотреть.

Илья обнадежил Тосю:

– У нас эту картину часто показывают!

Присматривая за Тосей, любопытная Катя свесилась с верхотуры. И Вера на соседней площадке не спускала глаз со своей подопечной.

– Да не съем я ее! – с досадой крикнул Илья. Голова Кати отпрянула. – Ох и много же у тебя опекунов!

Тося поддержала Илью:

– Делать им нечего… Будто я маленькая!

– А ты шугани их, – посоветовал Илья.

– Придется…

Площадку мотало из стороны в сторону, словно хотело вырвать из-под ног Тоси.

– Не холодно тебе? – с неумелой нежностью спросил Илья.

Тося покачала головой. Илья стащил с себя теплый шарф и заботливо укутал ее горло.

– Вот и еще один опекун объявился! – сказала Тося.

А Илье захотелось вдруг сейчас же все рассказать Тосе о споре, чтобы ничто грязное из прежней его жизни не стояло больше меж ними. Этот дурацкий спор на каждом шагу мешал теперь Илье, отравлял всю его радость, дня единого не давал ему спокойно прожить на свете.

Он откашлялся и совсем уж собрался покаяться перед Тосей в самом тяжком своем грехе, но увидел рядом с собой ее блестевшие первым молодым счастьем глаза – и у Ильи язык не повернулся заговорить в такую минуту о споре. Это было все равно что исподтишка ударить Тосю в спину. «Потом как-нибудь…» – благоразумно решил Илья.

Смеркалось, и Тося спешила в последние светлые минуты досыта налюбоваться диким лесом. Изредка, с трудом ворочая туго спеленатой шеей, она снизу вверх доверчиво смотрела на Илью, и тот каждый раз горделиво кивал ей головой с таким видом, точно сам собственноручно сотворил для Тоси всю эту сказочную лесную красу.

А потом Илья как-то странно посмотрел на нее, и Тосе показалось, будто он знает про них обоих что-то очень интересное, а вот сказать почему-то не хочет. Тося терпеть не могла, когда люди ни с того ни с сего начинают вдруг секретничать, и спросила неодобрительно:

– Ну чего ты? Вот человек!

– Знаешь, я даже не думал, что такие девчата бывают! – признался Илья. – Какая-то ты такая…

Он неопределенно покрутил растопыренными пальцами, не в силах найти нужное слово. Тося польщенно шмыгнула носом.

– Такая-сякая?

– Сначала ты мне только нравилась, а теперь… – Голос Ильи дрогнул. – Полюбил я тебя, Тося… И не хотел, а полюбил! Ты только не смейся…

– Вот еще! – сказала Тося и прижалась вспыхнувшей щекой к ледяной стойке.

Она искоса глянула на Илью, ожидая, что он ей еще скажет, чем порадует. А у того вдруг все слова вылетели из головы.

– По-настоящему полюбил, понимаешь? – лишь повторил Илья и снова замолк.

Он показался вдруг Тосе похожим на неуклюжего Сашку. Все ребята, видать, как до любви дойдет, – косолапые…

– «Знаешь-понимаешь»… – обиженно пробормотала Тося и напомнила Илье: – Когда-то ты лучше говорил: «Увижу тебя – и праздник на душе, закрою глаза – и образ твой стоит передо мной!»

Илья смущенно крякнул и пожалел, что так много говорил Тосе раньше.

– Тогда я еще… глупый был! – покаялся он. – И слова те дешевые были, ты их забудь… Это теперь вот праздник у меня на душе! Знаешь, я ведь даже все недостатки твои люблю!

– Какие там еще недостатки? – настороженно спросила Тося.

Илья замялся, боясь обидеть самолюбивую девчонку.

– Ну?! – потребовала Тося.

– Нос у тебя немножко того… подгулял, – боязливо сказал Илья и тут же поправился: – Совсем чуть-чуть!

Тося машинально провела кулаком по лицу, безуспешно пытаясь прижать вздернутый кончик носа. Самокритичное ее молчание придало Илье храбрости.

– Ну, и рост… – Он кашлянул. – Средний… Знаешь, я даже думаю теперь, что никогда не смог бы полюбить высокую… На кой ляд мне такая каланча?

Тося наклонила голову, целиком и полностью разделяя мнение Ильи насчет каланчи. Она ожидала, что после суровой критики ее недостатков Илья перейдет к восхвалению ее достоинств – ведь должны же у нее быть хоть какие-нибудь достоинства, не за одни же недостатки Илья полюбил ее, – но он опять замолчал.

Все те привычные бесстыжие слова, которые Илья, не задумываясь, говорил прежним своим ухажеркам, Тосе сказать было никак нельзя, а других слов он просто не знал.

– Эх, не умею я про любовь! – горячо пожалел он. – Хочешь, я лучше ради тебя с поезда спрыгну?!

Илья шагнул к ступенькам. Тося испуганно схватила его за рукав:

– Еще разобьешься!

Она тут же отодвинулась от Ильи, огляделась вокруг и как бы заново увидела: затоптанную многими ногами неказистую тормозную площадку с лохмотьями древесной коры на полу, ржавое колесо тормоза, нацеленные на нее с соседней платформы торцы бревен, меченные фиолетовым Вериным мелком, и совсем близко от себя – несвежий ватник Ильи с прожженным у костра боком. Так вот, значит, как ей впервые в любви объяснились!

Не умом, а всем своим существом Тося вдруг почувствовала неуловимую быстротекучесть времени. Не ухватить его за какой-нибудь хвостик секунды, не попридержать… И это в ее жизни уже позади! Питайся она одним кислым молоком и проживи на свете еще хоть двести лет – а первому объяснению никогда уж не бывать. Если посчастливится, ей могут объясниться во второй раз, в пятый, в двадцать… девятый. Больше, пожалуй, и не надо, ведь каждый раз придется что-то отвечать. Слишком хлопотное это дело.

Раньше Тося была почему-то уверена, что, как только ей объяснятся в любви, вся жизнь ее сразу переменится. А сейчас она увидела, что все, в общем-то, осталось по-прежнему: с равнодушным железным грохотом катились колеса под полом платформы, по сторонам дороги в густеющих сумерках мелькали темные ели и серые расплывчатые березы. И даже собственный Тосин палец, порезанный сегодня на кухне и завязанный тряпочкой, все так же, как и до признания Ильи, мерз в рукавице.

Тосе казалось, что Илья все напутал и объявил о своей любви совсем не так, как надо было. Слишком уж все произошло буднично и как-то между делом. А затрапезным своим видом Илья, сам того не подозревая, вконец испортил долгожданный Тосин праздник. Тося не была бюрократкой и не требовала, чтобы Илья ради такого торжественного случая вырядился в парчу и бархат, но и в ватнике с прожженным боком ему тоже, пожалуй, объясняться в любви не следовало…

Илья пристально смотрел на Тосю, ожидая ответа. Ему теперь что: оттараторил свое – и отдыхай. А ей надо было все взвесить, даже вперед заглянуть до самой старости, чтобы не допустить промашки. А тут еще прожженный бок ватника, дразня Тосю, все время маячил перед ее глазами. Она плохо понимала себя сейчас и, чтобы выгадать время, спросила, уточняя обстановку:

– Значит, признаешься?

Тося вдруг припомнила, как когда-то спорила с Катей из-за этого слова, и усомнилась теперь: а стоило ли спорить? Слово как слово, не хуже других, – и чего она тогда придиралась? Пусть даже и немного нескладное слово, зато смысл… А смысл, это же всем на свете известно, – самое главное!

– Признаешься? – переспросила Тося.

– В чем? – опешил Илья.

– Как в чем? Здравствуй, Марья, где твой Яков!.. Признаешься, что… это самое, любишь меня?

Тося придирчиво глянула на Илью, заподозрив, уж не морочит ли он ей голову.

– Ну, признаюсь… – неохотно буркнул Илья, решительно не понимая, что же это происходит.

– Ты без «ну» давай! – потребовала Тося и покосилась на прожженный ватник, чтобы укрепить себя в твердости и изгнать всякую жалость к Илье, которая непрошено шевельнулась в дальнем, самом женском закоулке ее сердца, плохо поддающемся контролю. – Ну, так как?

– Сказал же… Тебе, может, справку написать?

Тося пропустила мимо ушей колкость Ильи и важно наклонила голову, принимая к сведению его признанье.

– А как ты меня… любишь? Так себе или прямо жить без меня не можешь?

Она говорила чуть посмеиваясь, и Илья никак не мог понять, всерьез она спрашивает или издевается над ним по девчоночьему своему обыкновению.

– Не могу, – угрюмо признался Илья. – Такого со мной еще никогда не было…

Илье вдруг показалось, что они говорят с Тосей на разных языках и она никогда не поймет, как нужна ему. С этой малолеткой все у него шло как-то не по правилам. Тося поминутно загоняла Илью в тупик, и никогда нельзя было заранее предугадать, что она выкинет в следующую минуту. А вопросы она задавала такие необычные, не принятые между другими людьми, что только много позже, на досуге, Илье приходили в голову ловкие, достойные его самолюбия ответы.

– А во сне ты меня видишь? – выпытывала Тося.

Мужская гордость возмутилась в Илье. Он вдруг представил, как смешно выглядит сейчас со стороны: стоит здоровенный парень перед кнопкой Тосей и отчитывается в своих снах. И хотя Илья уже не раз видел Тосю во сне, но сейчас назло ей замотал головой, чтобы хоть немного сбить с нее непомерную спесь.

– Значит, у тебя еще не настоящая любовь, – авторитетно разъясняла Тося. – Запомни, – может, когда пригодится: надо проснуться ровно в полночь, перевернуть подушку – и тогда обязательно увидишь во сне, кого хочешь!

Заслышав такое, Илья даже злиться на Тосю перестал.

– Эх, Тосенька! – со вздохом сказал он, жалея, что прирос сердцем к такой зеленой девчонке, которая еще двумя ногами стоит в детстве и ничегошеньки не понимает в чувствах взрослых людей.

– А ты попробуй, а потом эхай. Верное дело! Я всегда подушку переворачиваю, и один человек снится мне как миленький!

– Это кто же тебе снится? – ревниво спросил Илья. – Я ему все ноги переломаю!

– Не переломаешь! – Тося лукаво посмотрела на недогадливого Илью. – Как бы самому потом не пришлось на костылях шкандыбать…

В глуховатом, чуть хриплом от простуды голосе Тоси прорезалась вдруг зажатая до времени девичья струна и ликующе зазвенела, лаская Илью. Выдавая тайну своей хозяйки, струна эта поведала Илье, чтобы он не очень-то верил показной Тосиной холодности и уж совсем бы не обращал внимания на то, что Тося говорит. Пусть он больше верит вот этой тайной струне, да еще, пожалуй, пусть хорошенько призадумается над последними словами о костылях, на которых придется ему ходить, если он переломает ноги тому, кто часто снится Тосе…

Илья вдруг понял все.

– Тось! – Он задохнулся от нежности. – Значит?..

– Значит! – пропела струна.

Рука Ильи привычно взлетела, запнулась в воздухе, наткнувшись на невидимую преграду, и робко дотронулась до Тосиного плеча. Но стоило лишь Тосе покоситься на его самовольную руку, как Илья тут же поспешно отдернул ее, будто ожегся. И Тосе понравилось, что он стал таким послушным, хоть на выставку его посылай. Ей вдруг захотелось добром отплатить за добро, да и лестно было, что она может так запросто сделать другого человека счастливым. Обеими руками она подняла тяжелую руку Ильи, водрузила себе на плечо и сказала покладисто:

– Пускай уж…

На верхотуре запоздало закашляла Катя.

Тосе открывают глаза

Вера отложила книгу и оглядела комнату. Надя, как всегда по вечерам, возилась у плиты. В ожидании ужина работящий Ксан Ксаныч с масленкой в руке колдовал над скрипучей дверцей шкафа, полный решимости навсегда избавить девчат от противного скрипа. Катя с Анфисой собирались в кино на «Смелых людей». Анфиса уже перепробовала штук пять самых разнообразных причесок, и все они сегодня ей что-то не нравились: то казались слишком уж вызывающими, то чуть ли не старушечьими.

За окном, поджидая Катю, тихонько наигрывал на гармони верный Сашка. Начальный веселый мотив заметно помрачнел: видно, Сашкино терпенье в единоборстве с морозом подходило к концу.

– Делаем вид, что ничего не случилось? – сердито спросила Вера.

– Ты о чем это? – не поняла Катя.

– Да вы что, ослепли? Надо нам Тоську выручать. Прямо на огонь летит, дуреха доверчивая!

– Да-а… – шумно вздохнул Ксан Ксаныч. – Такой возраст! Можно сказать, весна жизни…

Девчата ожидали, что после философского вступления Ксан Ксаныч все растолкует им, но он тут же и замолк и сунул голову внутрь шкафа.

– Как бы эта весна осенью не обернулась! – сердито сказала Вера. – Пусть Тося ничего не видит, но мы-то не слепые? Спохватимся потом, да уж поздно будет.

– Она думает, Илья женится на ней. – Катя прыснула. – Вот комик!

– Тебе бы только посмеяться… – Вера снова обежала взглядом комнату. – Ну, так как же? И молчать дальше нельзя, и как такому детенышу все растолковать – ума не приложу…

– Чуткое отношение к подруге? – насмешливо спросила Анфиса. – Ох и много еще, Веруха, в тебе показного!

Вера рывком повернулась к ней:

– Всего я от вас с Ильей ожидала, но уж такого… Связался черт с младенцем!

– А я тут при чем? – удивилась Анфиса. – Илья спорил, с него и спрос…

Она испуганно прикусила губу.

– Спорил? Этого еще не хватало! Чуяло мое сердце, что тут нечисто… – Вера решительно подступила к Анфисе. – А ну, выкладывай!

– Точно не знаю… С Филей он… кажется.

– Ты уж не прячься теперь! Одна у вас шайка-лейка. Хочешь пристроить Илью, чтоб не мешал Вадима Петровича околпачивать?

В голосе Веры зазвучала давняя, с трудом сдерживаемая ненависть. Любопытная Катя придвинулась к Вере и испытующе заглянула ей в глаза. Она давно уже заприметила, что Вера терпеть не может Анфису, но никак не могла понять, чего они меж собой не поделили. Иногда Кате казалось, что они встречались когда-то, еще до приезда в поселок, и в той, прежней, неведомой ей жизни Анфиса перебежала Вере дорогу.

Катя была уверена, что Анфиса накричит сейчас на Веру, а та лишь сказала тихо:

– Хоть и много ты читаешь, Верка, а дура.

И расческу она опустила, будто не в силах была удержать ее на весу. У Анфисы мелко-мелко дрожала рука, и вся она была сейчас какая-то новая, точно окошко потайное приоткрылось в ней. Никогда еще Катя не видела Анфису такой, ей даже жалко ее стало.

А Вера ничуть не жалела Анфису и потребовала:

– Вот придет Тося, ты ей все расскажи.

– Еще чего! Спешу и падаю! – привычно выпалила Анфиса и тяжело подняла расческу.

Окошко захлопнулось, рука Анфисы больше уже не дрожала. Она снова стала прежней, самоуверенной красавицей, и такую Анфису жалеть уже было нельзя.

– Тогда мы сами скажем, – пригрозила Вера.

– Только попробуйте! – обозлилась Анфиса. – Я вам, как подругам, по секрету… Илья дознается, голову свернет!

– Ох и дрянь ты, о себе одной думаешь… – Вера брезгливо отодвинулась от Анфисы, оглядела девчат. – Теперь мы просто обязаны спасти Тосю! Вот только как?

– А что, если… – начала было Катя и сама же первая забраковала свою придумку: – Нет, не может этого быть! Мне померещилось: мы тут спасаем Тоську, а вдруг у Ильи к ней чувство? Самое настоящее, понимаете?

– Было б чувство, так не спорил, – сказала Вера.

Надя осуждающе загремела сковородкой на плите.

– «Чувство»! – передразнила она Катю. – От такого чувства матери-одиночки получаются!

– Вот я же и говорю, – поспешила оправдаться Катя, – померещилось…

– Так как же нам быть? – снова спросила Вера. – Решайте.

– Открыть надо Тоське глаза. Правду всегда лучше знать, какая бы она ни была! – убежденно сказала Надя.

– А чем Тоська лучше нас? – удивилась Анфиса. – Нам почему-то глаза не открывали.

– Вот и выросла цаца – смотреть противно!

– А ты не смотри, – посоветовала Анфиса.

Ксан Ксаныч высунулся из-за шкафа этаким добрым домовым, прописанным в этой комнате общежития, и заявил рассудительно:

– Пожалеть человека надо. Веселая сейчас наша Тося, смотришь на нее – и сердце радуется, а как проведает, что Илья обманщик… Прикиньте, каково ей будет?.. Молодые вы еще, вот и думаете: краше правды ничего на свете нету. Правда – вещь хорошая, а только иногда лучше ее и не знать: спокойней так-то жить…

Ксан Ксаныч покосился на Надю. Та загремела сковородкой на плите, и не понять было, слышала она своего жениха или нет. Вера сказала с досадой:

– Да не в спокойствии дело, Ксан Ксаныч! Хрупкая еще Тося, узнает, что Илья сволочь, – и всем людям перестанет верить. Так и душу сломать ей недолго. Бывали такие случаи…

– Вот чудеса! – удивилась вдруг Катя. – А ведь раньше мы ни о ком так не заботились! Как в общем бараке жили, а теперь… С чего бы это, а?

– Несамостоятельная Тоська, вот и хочется ей помочь, – предположила Надя.

Катя покачала головой:

– Нет, здесь что-то другое… Сдается мне, Кислица не только в тумбочки к нам забралась, а и в души… Вот проныра! От горшка три вершка, а поди ж ты, что вытворяет!

– Так что же нам все-таки делать? – напомнила Вера. – Неужели, девчата, мы все вчетвером… – Она покосилась на Анфису и поправилась: – Ну хотя бы втроем не убережем Тосю от одного сукина сына? Грош нам тогда цена!

– Что же нам теперь, часовыми при ней стоять? – усомнилась Катя. – Попробуй уследи за такой! Предупреждала ее, что бабник Илья, кашляла… Другая бы за семь верст обходила его, а наша разлюбезная Кислица…

Договорить Кате не пришлось: дверь со стуком распахнулась, и в комнату ступила тихая Тося. Двигалась она непривычно медленно, словно боялась расплескать молодое свое счастье. Стоящий на ее пути стул Тося обошла стороной, а не отпихнула, как непременно сделала бы раньше. Было сейчас в ней что-то горделиво-важное, даже чуть-чуть высокомерное. Она как бы подорожала вдруг в собственных глазах, узнав, что и ее, недоростка, можно полюбить.

– Катерина, ты чего Сашку морозишь? Совсем закоченел парень! Слышишь, как жалобно выводит?.. А я на собрании поваров была, вот где смех!.. – Тося оглядела примолкших девчат, непрочная солидность мигом слетела с нее. – Вы что, косточки мне перемывали? Ну, чего говорили, чего? Стыдно сказать, да? А еще подруги!

Она скинула валенки, крикнула азартно:

– Футбол! – и загнала их под койку.

Вера за ее спиной развела руками, как бы говоря девчатам: «Вот потолкуй с такой!»

– Никто ко мне не приходил? – спросила Тося, вываливая учебники из портфелика на стол.

Вера сразу насторожилась, почуяв недоброе.

– А кого ты ждешь?

– Одного человека…

Прикрывшись книгой, Вера лежала на своей койке-гамаке и поглядывала на Тосю, полная решимости спасти глупую девчонку – если потребуется, даже против ее воли. Потом сама спасибо скажет…

Надя молча поставила на угол стола сковородку с жареной рыбой. Ксан Ксаныч дал скрипучему шкафу передышку, вымыл руки и не спеша, с явным удовольствием почти семейного человека вытер их Надиным полотенцем. Он повесил полотенце на спинку кровати, одарил выцветшего петуха щелчком по гребню и поделился с Надей заветной новостью:

– Стропила уже начали ставить, Надюш! Если и дальше так пойдет – к Первому мая поженимся.

– Скорей бы уж… – тихо сказала Надя.

В дверь три раза постучали – с большими торжественными паузами между ударами. Надя осторожно приоткрыла дверь, и в комнату вошел празднично одетый Илья – в кожаном пальто и при галстуке.

– Мир дому сему! – провозгласил он и стал посреди комнаты так, чтобы не видеть Анфисы.

Тося мышонком притаилась за столом и из-за вороха учебников восторженно глазела на Илью, будто перед ней стоял сказочный Иван-царевич, прискакавший на сером волке. Илья не спеша вытащил целехонькую коробку дорогих папирос, распечатал, пошуршал серебряной бумагой, вежливо, как и подобает человеку в галстуке, спросил:

– Разрешите? – и закурил.

Потом он вынул из нагрудного кармана пиджака два спаренных синеньких билета, разъединил их, один билет спрятал, а другой с торжественным поклоном преподнес Тосе:

– Звуковой художественный фильм «Смелые люди», перед началом танцы!

– Приглашаешь на свиданье, да? – обрадовалась Тося.

– Приглашаю… – нетвердо сказал Илья, подозревая, что малолетка Тося какой-то свой, неведомый ему смысл вкладывает в это приглашение, но не в силах догадаться, в чем тут дело.

– Никуда она не пойдет, – решительно заявила Вера, вставая с койки. – Видела уже эту картину, хватит!

– Нет, пойду! – заупрямилась Тося. – Уважаю про лошадей… Четыре раза смотрела и еще пойду, не остановишь!

– Правильно! – одобрил Илья. – Не слушай ты этих монашек: им дай волю – они тебя в монастырь замуруют.

– А ты, шикарный кавалер, помолчал бы. Знаем мы тебя как облупленного! Улепетывай отсюда, нечего тебе здесь делать.

– Эх, Вера Ивановна! – с укоризной сказал Илья и взялся за ручку двери. – Тось, я тебя на улице подожду.

– Я мигом! – пообещала Тося.

Илья вышел, пустив на прощанье кольцо пахучего дыма вглубь комнаты. Тося приподнялась на цыпочки, продела голову в расходящееся дымное кольцо и счастливо засмеялась. Вера с Надей тревожно переглянулись. А Тося как на крыльях носилась по комнате: она запихнула учебники с тетрадками в портфель, ногой поддела из-под койки запыленный баул, нырнула в него, достала брошку – единственное свое украшенье – и приколола себе на грудь, на бегу спросила у Анфисы:

– Можно? – и, не дожидаясь ответа, подушилась самым пахучим ее одеколоном. Сгоряча она нахлобучила было шапку-ушанку, которую надевала на работу, но тут же скинула ее и повязалась платком: в платке Тося чувствовала себя больше женщиной.

Тосино нетерпенье словно передалось на улицу Сашке – он вдруг громко заиграл походный марш. Катя испуганно ойкнула и выбежала из комнаты.

А Тося протянула руку за пальтецом, но Вера оттолкнула ее от вешалки:

– Сказано же: никуда ты не пойдешь!

– Как это?! – опешила Тося.

– А так: не пойдешь – и все!

Вера загородила дорогу к двери. Тося затравленно огляделась, ища поддержки. Добрый Ксан Ксаныч виновато отвел глаза; он уже покончил с ужином и снова колдовал с масленкой возле шкафа. Анфиса скучающе смотрела на ходики, а Надя подошла к Вере и стала рядом с ней.

– Не имеете права! – выпалила Тося. – Совершеннолетняя… Паспорт имею!..

– Дура ты с паспортом, – сказала Надя. – Свиданья ей захотелось… Задрать юбчонку да отшлепать – вот тебе и все свиданье!

– Мы же добра тебе хотим, – попыталась Вера образумить Тосю. – Илья поиграет с тобой, как с котенком, и бросит!

– Пусть только попробует… – воинственно пробормотала Тося и тут же спохватилась: – А вам-то какое дело? И чего вы в мою личную жизнь носы суете? Взяли моду: то – нельзя, это – тоже, одни задачки решай. Да пропади они пропадом!

Тося запустила портфелик под койку.

– «Личная жизнь»! – передразнила Надя. – Нахваталась! Вот принесешь ребенка в подоле – узнаешь тогда личную жизнь.

– Мы еще и не целовались ни разу, что ты мне ребенка подкидываешь?! – не на шутку разобиделась Тося. – Отцепитесь вы все от меня, и чего пристали?

– Да полюбили мы тебя, непутевую, будь ты неладна! – призналась Вера.

– Уж лучше бы вы меня ненавидели, чем так-то любить… Меня Анфиса так не обижала, как вы сегодня. А еще подруги!.. И чего вы взбеленились? Или завидки вас берут? Боитесь, что раньше вас замуж выйду? Да я про это еще и не думаю, не суди по себе, Надежда. Больно нужно мне!

– Не бегай за Ильей, – посоветовала Вера. – И никто тебя обижать не будет.

– Кто бегает? – возмутилась Тося. – Слепые вы, что ли? Видели же: сам билеты принес!

И против воли Тоси высокомерная торжествующая нотка прозвучала в ее голосе.

– Вы вот что! – в сердцах сказала она. – Вы из себя… это самое, коллектив не корчите! Не прикидывайтесь чуткими, мне это без надобности. Живете как кошки с собаками, а туда же!

Вера припомнила недавние Катины слова.

– Это раньше было так, а теперь ты же нас и сколотила.

– Вот делай после этого добро людям! – искренне пожалела Тося.

Она улучила минутку и схватила с вешалки свое пальтецо.

Ксан Ксаныч неодобрительно покачал головой. Он уже утихомирил скрипучий шкаф и с масленкой наготове двинулся в обход тумбочек. Ни одна из них еще и не думала скрипеть, но дотошный Ксан Ксаныч в профилактических целях смазывал подряд все петли дверец.

– Послушай, Тось, – вкрадчиво сказала Вера, как говорят с тяжелобольными. – Взгляни на себя и на него: ты девчонка, а он…

– Не по себе дерево рубишь, Анастасия! – подхватила Надя так сердито, будто Тося, отстаивая право свое на любовь, нанесла ей смертельную обиду и чуть ли не на всю жизнь ее замахнулась.

– Сама ты дерево стоеросовое! – выпалила Тося. – Интересно вы с Веркой рассуждаете: с каким-нибудь завалящим парнем мне можно, а как с Ильей – так рылом не вышла? Каждый сверчок знай свой шесток, так, что ли?

– А хотя бы и так! Боишься правде в глаза посмотреть? – сердито спросила Надя.

– Не правда это, а самая настоящая кривда! Вот когда я тебя, Надька, насквозь раскусила. Жалко мне тебя: вбила себе в голову, что некрасивая, вот и маешься. И не стыдно тебе? Мы с тобой не хуже других, не второй сорт, не подсобные какие-нибудь. Да я бы сразу утопилась, если б так на самом деле было! Выше нос держи, понятно?

Надя презрительно махнула рукой.

– Это все красиво звучит, а на деле… Думаешь, ты самая умная, жизнь только с тебя началась? А она уже давно идет, и до тебя люди не глупей жили… Вот изломаешь свою судьбу, тогда наплачешься!

– Ну вот что, подруги мои дорогие, – устало сказала Тося, – почесали языки, и хватит. Нечего, это самое, диспут устраивать. С кем хочу, с тем гуляю. Моя жизнь: что хочу, то и делаю… А если будете мне палки в колеса вставлять, я в другую комнату переберусь, а то и в газету напишу: травят молодого рабочего. По головке вас за это не погладят!

Надя пристыдила Тосю:

– Мы с тобой по-хорошему, а ты за газету прячешься.

– Да как ты не поймешь, – удивилась Вера, – совсем он тебе не пара. Потаскун твой Илья!

– Это у него видимость такая, а сам он хороший! – стала Тося на защиту Ильи, топнула ногой и пропела с вызовом:

 
Она была ему не пара,
Но он любил ее… та-та!
 

– Да хватит с ней болтать! – рассердилась Надя, выхватила у Тоси билет и порвала его в мелкие клочья.

– Так вот ты какая?! – с презрением выпалила Тося. – Что ж валенки с меня не снимешь? На, тащи! – Тося протянула Наде ногу. – Тащи, чего ж ты стесняешься? Здоровая выросла, а ничего не понимаешь! Я и босиком по снегу побегу, не остановишь… Эксплуататорша!

Ударом ноги Тося распахнула дверь.

– Стой, глупая! – приказала Вера. – Ты думаешь, Илья всерьез к тебе, а он… спорил!

– Как спорил? – опешила Тося, замирая на по-роге.

Ксан Ксаныч сокрушенно покачал головой, не одобряя забракованной им правды, без которой по молодости лет не смогли все-таки обойтись девчата.

– Об заклад с Филей бился, что влюбишься ты в него… – неохотно и брезгливо ответила Вера. – Вот хоть у Анфисы спроси.

– Об заклад? Да разве можно так, мама-Вера… На живого человека?! – жалобным голосом спросила Тося, прижимая кулачки к груди. – Анфиска, правда?

Анфиса отвернулась и зябко повела плечами. Поникшая и жалкая, разом растеряв всю свою боевитость, отошла Тося от двери. Она расстегнула пальто, но снять его силы у нее уже не хватило. Как березка, спиленная под корень, Тося рухнула на свою койку.

– Ты поплачь, легче будет, – сердобольно посоветовал Ксан Ксаныч.

Вера подсела к Тосе, обняла ее и пообещала:

– Мы тебя в обиду не дадим.

Тося рывком вскинула голову. Глаза у нее были сухие-сухие и как-то враз провалились.

– А на что он спорил?

Вера молча посмотрела на Анфису. И Тося перевела глаза вслед за ней. Анфиса привычно пожала плечами:

– Кажется, на шапку…

– Мало ему одной? – тихо спросила Тося.

Анфиса снова пожала плечами, глянула на Тосю и вдруг испугалась за нее:

– Ой, Тоська, да не принимай ты все это так близко к сердцу! Из мужчин одному Ксан Ксанычу только и можно верить.

Ксан Ксаныч церемонно поклонился Анфисе. Он закончил уже свою профилактику и прятал масленку в специальный кожаный мешочек.

Поторапливая замешкавшуюся Тосю, Илья с улицы забарабанил в окно.

Тося медленно поднялась с койки. Застегивая пуговицы пальто, она наткнулась пальцами на праздничную свою брошку. Рука ее замерла: кажется, Тося никак не могла припомнить, чего ради надела она сегодня лучшее украшенье. Навеки прощаясь с недавней своей незрячей радостью, Тося отцепила ненужную больше брошку, кинула ее под койку и шагнула к двери.

– Тось? – с болью в голосе окликнула ее Вера.

Неузнавающими глазами Тося посмотрела на Веру и вышла из комнаты.

– Вот вам и правда, – сказал Ксан Ксаныч, вытирая руки тряпочкой.