Текст книги "Простые повествовательные предложения"

Как локомотив, он тащил страну по накатанным рельсам типовых решений, не обращая внимания на стрелки и развилки, оставляя обескураженных конкурентов на откосах истории. Вглядываясь в новейшем визуализаторе в его нестареющее с годами лицо, я понимал, насколько нам, всем нам, стране, людям повезло, что он у нас есть. Иногда я даже не пытался вслушиваться в его слова, ощущая их как музыку, и сладкий ком вставал в горле, и хотелось плакать.

Великий передел стал потрясением. Некоторые пишут и произносят эти слова с большой буквы. Я не готов с ними спорить. Одновременно с великим переделом возник институт кураторов. В то время, потеряв жизненные ориентиры, я находился в смущенных чувствах. И когда мне сказали: «Мы нужны, чтобы охранить его спокойствие, чтобы поддержать его идеалы» – я с радостью согласился влиться в новую структуру. Ведь мой покой тоже требовал охраны, а идеалы – поддержки.

Потом я понял причину столь трогательной заботы. Идеалы не главное. Никто не забыл про маленький черный чемоданчик и экстерриториальные пусковые установки. Хорошо, когда кроме идей есть сила. Так надёжнее.

Конечно же, передел готовили и к нему готовились заранее. Изменения таких масштабов не происходят сами по себе. Иначе как объяснить возникновение на пустом месте нашей службы за то недолгое время, что гарант провёл в больнице?

У Премьер-Президента, в то время просто президента, случился сердечный приступ. Был прием в посольстве то ли у друга Сильвио, то ли у друга Николя. Внезапно, произнося спич, он пошатнулся и стал оседать. Перекошенные лица охранников. Скорая. Кремлевская больница далеко, можно не довезти. Ближайшая – городская, модернизированная совсем недавно, по случайности на благотворительные пожертвования то ли друга Николя, то ли друга Сильвио. Напряжение разрядилось быстро, тревога оказалась преувеличенной. И сразу, как президент пошёл на поправку, страна двинулась вслед за ним. С тех пор жизнь идёт как надо. А чтобы объект был убеждён, что жизнь идёт как надо, есть мы.

– Седьмой, Седьмой! Прекращай грезить! – прерывает мои мысли ехидный голос римского коллеги.

– Спасибо, Десятый! – наскоро проглядываю телеметрию, а мне приходит не только аудиовизуальный ряд беседы, но и реакция коллег-кураторов. Они не знают, и не надо. Должны быть у державы хоть какие-то секреты? Пусть и внутри службы. Отчет прошел спокойно, кураторы не волновались. Значит, всё в порядке.

– Спасибо еще раз, увидимся не раньше чем через месяц!

– Отдыхай!

Заботливые ребята.. Очень деликатные и вежливые. Щадя чувства хозяев, разговаривают только по-русски. Или еще по какой причине. Разные могут быть мотивы. Мне нет до них дела.

Как же я устал! Представить только – почти заснул на дежурстве! В отпуск, в отпуск! Целый месяц провести с сыном и женой. Стыдно признаться, внимания ей достается даже меньше, чем сыну. «Привет» да «Пока», «Спасибо» и «До завтра». Заездила меня проклятая служба. Почему я не могу, как нормальный человек, взять пару дней за свой счёт? Чертова незаменимость! Окаянная специфика! Некогда посмотреть в любимые глаза, некогда сказать ласковое слово. Валя – Валентина! Иногда ты так глядишь, будто хочешь сказать важное, но не решаешься. Я боюсь этих слов. Что я буду делать, если ты не выдержишь семейного одиночества и уйдёшь?

Чертовщина… Что за мысли в голову лезут? Но как развеять это недоумение, эту боль, что грызёт и жалит?

У объекта по расписанию – тренировка. Святое дело. Можно не любить Премьер-Президента, можно даже ненавидеть, но его спортивная форма уважения заслуживает. Даже преклонения! Сомневаюсь, что в восемьдесят с гаком я буду способен на такие фортели на татами. Нельзя сказать, чтобы спарринг-партнёр его слишком щадил. Бережёт, но без лакейства. Странно, но в зале не воспринимаю его ни объектом, ни Премьер-Президентом. Поживший человек душой отдыхает. Он да тренер. Врач с тревожным чемоданчиком. И я аппаратно-невидимо. Вся компания. Затем – душ. Там я его покидаю. Инструкция против, но мне кажется, достаточно врача. Да и тот лишний. Ведь душ – одно из немногих мест, где человек может побыть истинно и полностью наедине с собой. Зачем ему мешать?

Вечер. День катится к финалу. Еще один в череде многих, обычный день. Премьер-Президент готовит тезисы грядущего выступления перед Думой. Окончательную вычитку текста он не доверяет никому. Перекладывая перед собой старомодные листы с отпечатанным текстом, тасует их по сложной, только ему понятной системе. Иногда зачитывает отдельные фразы вслух, перед зеркалом. Как сейчас: «Неуклонно повышается благосостояние граждан … Благодаря взвешенной политике … ВВП на душу населения достиг … По этому показателю доходы граждан не уступают … Наши люди активно отдыхают за границей … До пятнадцати поездок в год на человека … Народное здравоохранение … Образование … Социальная защита…» Это правда. Мы очень богато и хорошо живем. Те, что остались.

Он не вечен, конечно. Но я зря беспокоюсь. Лет пять – десять наш первый политик выдержит. Мне хватит времени заработать на приличную пенсию и домишко в ближайшем забугорье. Не думаю также, что с его кончиной институт кураторов внезапно исчезнет. Примет на себя новые функции – и только. Кого опекать – найдется. Ведь маленький черный чемоданчик никуда не делся. Останется только подобрать ему подходящего владельца.

– Седьмой? Здесь Четвертый! – сменщик уже на связи. Мы всегда заступаем заранее, оставляя себе полчаса – час на спокойную сдачу и приём дежурства.

– Привет, Четвертый! Всё в норме. Ярославль на завтра подготовлен, отчет в хранилище.

– Конечно, Седьмой, где ему ещё быть? Куда в отпуск поедешь, решил?

– Нет. Выбрать не могу. То ли горы и снег, то ли пальмы и море. И по лесу походить было бы неплохо. Я много куда хочу, но решать Валентине.

– Понятно. Я своих в Сочи возил. И море, и пальмы, и горы со снегом. Турки молодцы, здорово всё организовали. Поезжайте, не пожалеете!

– Подумаем.

Близится полночь. Премьер-Президент засыпает трудно, но от снотворного отказывается. Может быть, он прав, выбирая для расслабления мелодии молодости. Сейчас из колонок звучит старая – престарая песня. Похоже, она старше самого Премьер-Президента:

 
«От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей…»
 

Приглушенный свет тому виной или усталость, но мне чудится блеск слез на его щеках. Сладкая тоска бередит и мою душу, хотя я родился позже, чем исчезла страна, о которой проникновенно рассказывает женский голос. Руки старика расслабленно лежат на хрустящих простынях. Пора отдыхать. Под негромкую музыку я прощаюсь с Четвертым. Пока служебная машина везет меня пустынными улицами, залитыми огнями рекламы, мимо золотых и серебряных небоскрёбов, ровесников третьего нефтяного бума, в голове звучат старые слова:

 
«Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов…»
 

Отпуск! Целый месяц наш! Сбросить, отряхнуть как шелуху всё лишнее в отношениях … Глупые страхи, идиотские подозрения. Валя, конечно, сейчас ждёт меня. Это мнительность, это усталость и нервы. Сегодня мы с ней выберем место, захватим сына и рванём. Можно в Грузию или Египет, Украина тоже будет нам рада. Или выбрать экзотические океанские острова? Поплавать в лазурной прозрачной воде среди кораллов, показать сыну акулу и осьминога. Бороться с волной, прокатиться на доске в шуршании пены. Пусть неудачно, пусть опрокинет первый же вал, зато весело! Потом долго лежать под обжигающим солнцем на мелком белом песке, чувствуя на коже струи ласкового солёного ветра. А можно отправиться в молодое зарубежье, в тихий пансионат на берегу лесного озера. В Ярославль? Почему нет, Двадцатый посодействует. Паспорта в порядке, пересечём границу страны на любом КПП на Кольцевой, в Химках, в Реутове, в Алтуфьево – и в путь.

В рассказе использованы слова «Песни о Родине» Василия Лебедева-Кумача.

Подарки для Павла

Хоронить детей ужасно. Это каждый понимает. Умозрительно. А Павлу на деле пришлось… Судьба такая. Обстоятельства сложились, множество мелких случайностей сплелись в невыносимый абсурд последних дней.

Гости не решились засиживаться. Не тот повод. Выпили по рюмке, зажевали холодной курятиной, улыбнулись хозяевам виновато и ушли. Тесть – в больнице, возле тёщи сидит, только на кладбище и вырвался. Не вынесла Антонина Семёновна гибели внучки, слегла с обширным инфарктом. Родители тоже ушли, в гостиницу. Не выдержали. Чего уж тут поделаешь.

Марина встала, пальцами тихонько придержала начавшего вставать Павла за плечо – сиди, мол, не ходи за мной – мелькнула в зеркале белым, мёртвым лицом, и скрылась в спальне.

Щёлкнул замок. Вот так, одна хочет быть, совсем одна, даже он ей не нужен. Помешает дочку вспоминать. От обиды заныла сломанная не так давно нога, только-только гипс сняли.

Дочку. Настёну. Вспоминать…

Ведь её не будет больше! От этой мысли перехватило горло, в который раз за последние дни. Всё вокруг о ней говорит.

Кровать в углу. Недавно совсем покупали, первую почти взрослую, на вырост, десять лет спать. Оказалось – только год. Шкафчик с платьицами и другими девчоночьими вещичками. Пять лет всего девочке, а нарядов, нарядов…

Было, вспомнил Павел. Зачем он отпустил их? Посидели бы дома, у ёлки, проводили уходящий год Дракона. Выпили лимонада за здоровье Деда Мороза, и всё осталось бы хорошо. А так… Визг тормозов за окном, глухой стук. И нечеловеческий крик Марины. Отмотать бы время назад! Он сделал бы всё, чтобы… Глупые мысли!

Что же делать? Как не видеть карандашных отметок на дверном косяке? Забыться, вот что надо. Чтобы не смотреть, не чувствовать, не помнить. Недолго хотя бы. Но не помнить.

Он налил стакан водки, взял, посмотрел сквозь него на полочку напротив. Книг накупили, книг… Жития святых, Евангелие от разных авторов. Иконы поставили. Святые. Охранители.

Внутри стало чёрно и студёно. Эх, попадись сейчас этот волосатый-бородатый, в хламиде, с крестом на пузе, который отпевал. Торопился куда-то, слова говорил пустые. Про то, что всё не зря, не просто так, про чистую душу у престола Его. Верьте, мол. Надейтесь… убил бы. Загрыз и разорвал. Обманщики и вымогатели – вот они кто. Главное – обманщики. Сверху и донизу, от последнего церковного служки и до самого главное пророка.

– Что же вы, сволочи, не защитили девочку? – простонал Павел. Зубы застучали о края стакана. Водка легко покатилась по пищеводу. Хорошая водка, мягкая. Но водка, и во рту всё равно противно. Павел передёрнулся, откусил от куриной ножки, начал вяло жевать. В голове зашумело, в плечах возникла ломота, побежала вниз по ослабевшим рукам.

– Сволочи! – вяло повторил Павел. – Гады.

– Зря вы так, – раздался тихий голос. – Они очень достойно жили.

Павел моргнул и повернулся. Справа сидел моложавый мужчина и строго смотрел на него. Во что он был одет? Сколько ему было лет? Всё, на что обычно смотришь, встретив нового человека, оказалось скрыто. Взгляд тянул к себе, и Павел смог заметить только седину в волосах незнакомца.

– Вы кто… такой? И зачем тут, у нас?

Язык не слушался. Всё-таки, стакан сорокоградусной, да на пустой желудок, да переживания… Не будь этих глаз, этого пронзительного взгляда, Павел, наверное, захмелел и поплыл бы. Этого и хотел. А мужик – мешал. В этом смысле Павел и выразился, стараясь не сбиться на мат.

– Я сочувствую. Что ещё могу сказать, – пожал мужчина плечами, и отвёл взгляд.

Сразу проще как-то стало, перестало давить, и Павел смог рассмотреть странного собеседника. Средних лет, молодой, сказали бы сейчас, но уже седой. Такое бывает: в самой силе человек, лицом гладок, мускулист, только побелел отчего-то. Стоит же в глаза заглянуть – а там эхо бед и потерь. Природа обманывать не любит. Пожил – седой ходи. Иной полвека отметит, да ничем не озаботится; годы мимо проскочили, не тронув души. Не страдал, не задавался проклятыми вопросами? Вот и нет причин волосу белеть. Твоя зима после будет, не дорос ты ещё до снега.

Этого, несмотря на видимую молодость, жизнь била и испытывала. Муки не только телесные бывают, это Павел за минувшие дни очень хорошо понял.

– За сочувствие спасибо, – проговорил Павел. – Только вы не ответили. Кто и зачем?

– Опоздал я, – сокрушённо вздохнул мужчина, – вернее, пришёл не вовремя. И раньше не успевал, а сейчас и вовсе везде успеть невозможно. Людей с каждым годом всё больше, а нас – сколько было, столько и осталось. Вот и опоздал.

– Да кто же вы, чёрт побери?! – зашипел Павел.

Мог и закричать, но не стал беспокоить Марину. Его сумасшествие – только его дело, незачем жене знать. Ей куда хуже.

– Тише, тише, – мужчина страдальчески скривился, как от сильной головной боли, – не поминайте. Николай я, святой.

– Николай? – мысли ворочались тяжело, но Павел поймал нужный хвостик, потянул и вытащил наружу: – Чудотворец который? Дед Мороз?!

Гость снова пожал плечами.

– То есть получается, что ты… – надежда, сумасшедшая и не стоящая упоминаний, возникла в дальнем уголке сознания, и Павлу на миг стало весело, ведь всё можно поправить, потом жутко, что св. Николай и слушать не станет, а потом снова весело. Ведь зачем-то он пришёл в убитый горем дом. Не просто посмеяться над родителями, потерявшими самое дорогое в жизни. Ведь нет же? И Павел продолжил утверждающе: – можешь возвратить Настю?

– Я ошибся, я опоздал… – покачал головой святой, – никто не в силах воскресить, только Он.

– Верни время назад, – попросил Павел. – До аварии. И наша дочка останется жива.

– События уже произошли, их нельзя изменить вот так, запросто. Каждое событие – это суперпозиция сил, воль и стремлений множества людей. Куда мне…

– Только сделай, дальше моя забота, – Павел резко вскочил, в ноге противно хрустнуло, и навис над Николаем, сжав кулаки, – ну же, чудотворец! Сделай мне подарок, Дед Мороз! Зачем-то ты ведь нужен? Или просто шарлатанишь? Признавайся, какого хрена явился?!

Гость обречённо махнул рукой.

Мир мигнул и изменился.

Было утро того черного дня. Марина на кухне ворковала с Настёной, уговаривала скушать ещё ложечку каши. За папу, который скоро проснётся и будет рад, что доча так хорошо поела. За бабушек и дедушек Настя скушала, теперь обязательно нужно и за папу, иначе он обидится, верно?

Получилось! Не обманул святой. Есть, значит, на Земле справедливость, но чтобы она надёжно восторжествовала, решил Повел, нужно постараться.

Он собрался и вышел в сырое декабрьское утро.

Возле банка пришлось постоять, но уже полчаса спустя Павел закрыл счёт, на который клал деньги за всяческие халтуры. Марина об этом не знала, и не узнает теперь. Потом он засел с телефоном в ближайшем кафе и стал названивать знакомым из специфических кругов. Были у него такие, и у всех, наверное, есть. Одну планету топчем.

Вечером, когда уже стемнело, гражданин Н открыл ворота ракушки, где стояла его любимая бэха, включил свет – и застыл в горестном изумлении. Машины не было, а на пыльном полу, где вчера стоял автомобиль, кто-то вывел люминесцентной краской: «Посиди дома, дорогой! Выпей пива». Надпись празднично искрилась в свете лампочки-сороковки, а рядом с восклицательным знаком стоял жестяной бочонок. Какое издевательство! Пиво, правда, оказалось хорошее, дорогое.

Марина уже начала собираться, идти гулять с Настей, когда Павлу на телефон пришло долгожданное сообщение. Фотография с бочонком пива. Молодцы бандиты, не подвели!

Жена с дочкой ушли. За окнами царила тишина, все, кто не пьян, лихорадочно режут салаты, а кто уже выпил… Им и шуметь ни к чему. Только на соседней улице звенели бубенцы, частная инициатива катала веселых прохожих на тройке. Павел раскупорил банку пива, по иронии судьбы такого же, сел перед телевизором и подмигнул чудотворцу в красном углу: Во-от, а ты говорил!

Бубенчики за окном зазвучали громче, приблизились, вот они уже под окнами…

– Настя-я-я! – резанул нервы крик жены сквозь тройной стеклопакет.

– Я предупреждал, – святой явился в то же время, что и в прошлый раз.

– Но почему?! Ему даже не на чем было ехать! Смотри, – Павел сунул под нос святому давешнюю фотографию. – Откуда взялись лошади, откуда?!

– Дорога оказалась свободна. Машина не свернула на эту улицу, и кучер решил срезать угол. Понимаешь? Ты мог сломать колесо на повозке, тогда послали бы другую тройку, у них много лошадей и экипажей. Мог упасть оголённый провод, и твою дочку убило бы током. Разве ты не помнишь летнюю аварию, когда в районе не было света? От внезапного града выбило изолятор на столбе, и монтёр Сергеев менял его. Что ты сделаешь с женой китайца Лю, которая накричала на мужа год назад, и он плохо вывел кромку на инструменте, которым работал Сергеев? Провод повреждён и может рухнуть в любую минуту. Или ты отвадишь от выпивки вашего дворника? Он забыл убрать снег на дороге, поэтому гражданин Н не смог затормозить? А ведь он старался, он очень старался… Есть множество причин, и ты не уберёшь их все.

– Тогда зачем ты опять пришёл? – посмотрел на святого Павел. – Приятно быть свидетелем беды?

– Чем ты слушал, человек? – Николай вздохнул. – Такова суперпозиция сил. Я вынужден!

– Вынужден… – повторил Павел. – Тогда мотай время назад. Клянусь, я обману и тебя, и эти сволочные силы!

Несколько раз, пока готовили салат, Павел порывался начать разговор, но не мог найти правильных слов. Доделали оливье, майонез оставили на потом, чтобы не скисло, и Марина стала одеваться. Ужасная минута приближалась, следовало что-то делать, и он решился:

– Может быть, не пойдёте сегодня гулять? Сыро, Настенька ноги промочит, заболеет…

Случилось именно то, чего он ждал и боялся. Жена, уставшая за целый день уборки и готовки, вспыхнула подобно спичке:

– Хочешь сказать, я простужу ребёнка?!

– Нет же, ты не поняла!

– Всё я правильно поняла! Сам сидишь целый день, киснешь, хочешь, чтобы и дочка нюхала эту вонь?

– Какую вонь, что ты несёшь? – от несправедливой обиды заболела голова, Павел не смог сдержать голоса, и скандал покатился обычным путём.

– Такую! Твоих грязных носков! Неделями не меняешь, а ребёнку нужен воздух!

– Вдруг что случится, – пытался объяснить Павел, но как это сделать, если знаешь будущее, а Марина – нет? – Машины, скользко, опасно же…

– Не каркай!

Настя смотрела на них круглыми от ужаса глазами. Почему родители ссорятся? Ведь так было хорошо, и тут!..

– Это не то, что ты думаешь! – Павел попытался обнять жену. – Марина…

– Не трогай меня!

От злости у Марины изменился голос, стал хриплым и скрипучим, и Павел против воли опустил руки. Жена в такие моменты становилась чужая, и он оцепенел, застопорился, и, как обычно, не нашёл слов.

Хлопнула дверь. Очнувшись, Павел заметался по квартире. «Идиот! Нашёл, когда переживать, – внезапно понял он. – Надо бежать на улицу, к ним. Скорее, пока не поздно!»

Он не успел. Визг тормозов застал Павла между четвёртым и третьим этажами. Когда он выбрался из подъезда, Настя сидела в сугробе, на обочине и ревела. Марина лежала на дороге с жутко вывернутой головой, бледная и безнадёжно мёртвая. Гражданин Н, привалившись к капоту автомобиля, пытался набрать номер, то ли ДПС, то ли «Скорой». Трубка прыгала в его руках.

Настю на время похорон забрали бабушка с дедом. «Пусть пока поживёт у нас, – сказали непреклонно, – у тебя и так забот хватает». Павел был им благодарен, он не мог представить, как объяснит девочке мамину гибель. Врать, что мама лежит в больнице, и к ней пока нельзя, не хотелось. Обманывать грешно, но как сказать такую правду!

Павел налил стакан и стал ждать, когда появится Николай. Он не может не появиться! Что-то тянет святого сюда, та самая пресловутая суперпозиция.

Разумеется, прихода чудотворца Павел не заметил. Мигнул не вовремя, отвлекли горькие мысли. Мало ли причин! Только что стул стоял пустой, и вот Николай уже сидит рядом, смотрит внимательно и скорбно.

– Ты обманул меня, святой. Прошлое можно изменить.

– Ты изменил, – горько ответил чудотворец. – Стало лучше? Это предопределено. Что бы ты ни делал, кто-то обязательно умрёт.

– Вот как… – криво улыбнулся Павел и осушил стакан. – Кто-то обязательно умрёт, и кто это – зависит от меня. Иначе, зачем ты здесь… Верно?

Святой молчал.

– Это будет последний раз, – прошептал Павел, – последний. Как у вас принято? Три желания, да? Исполняй, чудотворец, и больше не приходи.

Заначки хватило в обрез, как раз на пистолет и полную обойму. После неизменного салата Павел стал собираться.

– Прогуляюсь вместе с вами, – объяснил Марине, вышел первым и захромал прочь от подъезда, ближе к перекрёстку. Вдалеке звенели бубенцы. Слева приближались огни фар. Кто-то должен умереть, и пусть это будет гражданин Н. Он не виноват ещё, просто не успел, но именно поэтому его надо остановить. Какого дьявола он завёл сегодня свою жестянку?

Что потом – неважно.

Автомобиль начал заворачивать на их улицу, и Павел достал пистолет. Вот сейчас, на половине поворота, тогда машина уткнётся в сугроб на той стороне и закроет дорогу приближающейся тройке.

Павел прицелился и потянул спусковой крючок. Ничего не произошло! Ещё и ещё раз – оружие молчало. Дурак, он забыл снять пистолет с предохранителя!

Гражданин Н завершил манёвр и начал набирать скорость.

– Папа! Папочка! – Павел обернулся.

Настя радостно бежала к нему, размахивая игрушечной лопаткой. В свете фар сияла оранжевая курточка.

Истошно завопил клаксон.

Время стремительно утекало, и тогда Павел прыгнул с места. Хлестнул по нервам треск в ноге. Ладони коснулись яркого пятна перед глазами, и одновременно на него обрушился страшный удар. Мир перед глазами перевернулся и застыл безголосый. Боли не было. Висели над головой подсвеченные красным облака, искрил провод на столбе возле их подъезда. Звуки так и не вернулись.

Пока не наступила темнота, Павел верил, что успел первым.

Пудель у забора

На совещание Федосей мог бы и не ходить. Реактивы он загрузил еще с вечера, на десять часов работы хватит. Приказ по министерству, однако, не поспоришь. Положен оператор при самописце – вот и сиди! Басил значительно шеф, докладывали что-то оперативники. Федосей не прислушивался. В памяти крутился вчерашний разговор с сыном. Не разговор даже – ссора, скандал, базарная свара.

«Знаешь, кто ты? – кричал Сева, набычась и покраснев. – Цепной пёс! Бегаешь вокруг амбара с хлебом, а люди голодают! Сами не едите, другим не даёте!» – «Опомнись, Севостьян! Какой голод? Это просто книги. Читай на здоровье, все ларьки забиты» – «Одноразовые, папа! А если я перечитать хочу?!» – «Купи!» – «И так каждый раз?» – «Такой закон…» – «Идиотский закон, папа» – «Какой есть. Я только умоляю, не вляпайся! Загремишь ведь на полную, лет на двадцать! Это тебе не с кредитом напортачить» – «Не учи!».

Выбежал, хлопнув дверью. Как его убеждать? Тоже, нашёл пса… Пудель на верёвочке, служба поддержки, подай – принеси. Призы по стрельбе, правда, брал в молодости. Это потом уже, после ранения, в технари пошёл. Когда это было…

– Так, – хлопнул шеф ладонью по столу, – на этом всё. Сегодня мы их прихватим! Оперативному составу сбор через четыре часа, здесь. Федосей, подготовь, – шеф начал загибать пальцы, – семь, да каждому по два, да мне пару, да в отчет… двадцать штук копий!

– Конечно, Акакий Палыч, – Федосей запаковал готовую таблетку с записью в плёнку – нечего ей фонить, ДСП всё-таки – и достал формуляр. – Распоряжение с вас.

– Ах, бюрократ, – восхитился полковник.

Он медленно вывел в нужной графе число двадцать, двойка получилась кривая, зато нолик вышел на загляденье, круглый, ровный. Неудивительно, фамилия шефа – Обухов, а в ведомости писать нужно внятно. В бухгалтерии те ещё крючкотворы, куда до них Федосею! Потом Обухов нарисовал фамилию, приложил рядом большой палец, дождался писка сканера и вернул формуляр:

– Давай, работай!

Федосей спустился к себе, в множительный отдел. Голова пухла от какофонии фраз: то ли старший уполномоченный Евстигней Борисович окотился в подвале, то ли любимицу поварих, кошку Маруську поздравляли с именинами. Стенгазету в фойе сляпали кое-как, наспех, поэтому новости путались и смешивались в ядовитый коктейль. Ничего, пару дней, и она выветрится, тогда можно будет проходить спокойно, до следующего выпуска.

Мультипликатор мерно урчал, мерцал светодиодами дежурного режима. Федосей вставил формуляр в приёмную щель и коснулся пальцем сенсора. Зелёный сигнал, готово.

– То-то же, – пробормотал Федосей и активировал одиннадцать приёмных лотков. Запись – в приёмный контейнер. Включился нагреватель, от таблетки пошёл тонкий дымок.

Пока копировалась первая партия, Федосей нацепил газету на читальную спицу, чиркнул зажигалкой и запалил шершавую чешуйку «Ведомостей». Открытый ридер, самая простая модель – для беглого чтения. Та-ак… что у нас? Температура семь – девять, ветер умеренный, осадков не ожидается. Прогноз погоды. Неудачно, не с той стороны читать начал. Реклама, автосервис, выступление мэра на юбилее местной филармонии. Ерунда всякая. А, вот оно: статистика правонарушений, сейчас…

Звякнул таймер. Одиннадцать запаянных в плёнку кругляшей вывалились в пенал для копий. Федосей сразу распаковал одну и запустил процедуру по новой.

Пока занимался, газета догорела, вильнула хвостиком последней статьи: «…ость повысилась на тридцать процентов». Очень интересно. Урожайность? Пожароопасность? Преступность?

Снова тренькнул мультипликатор. Готово! Одна, два, три… двадцать, двадцать один. Стоп, почему? Вот чудак, забыл погасить один приёмник, сделал лишнюю копию. Надо уничтожить, есть у машины такая опция – ускоренное авточтение. Заодно вспомним совещание, надо только заглушку снять, чтобы дым сочился наружу. Нарушение, конечно, но кто о нём узнает?

Ого! Склад коммерческого контрафакта, есть шанс выйти на производителей, да, слышал что-то такое краем уха, популярные авторы… так, дальше бла-бла про международные конвенции и план по раскрываемости, ага, может, и в газете про раскрываемость было… на особом контроле… ничего себе объёмы!

Федосей поставил заглушку на место.

Умеем, всё-таки, работать, умеем! Но откуда столько нелегального товара? Хотя… не проблема. На офисных мультипликаторах, да в каскаде, можно книги мешками гнать. Вопрос в другом. Где пираты берут матрицы без ключа защиты? Книгу с ключом копировать бесполезно, вместо текста пойдут, в лучшем случае, обрывки. Чушь получится, бессмысленный набор слов. Спецтехнику надо, которая защиту снимает. Где такая есть? В издательствах, у военных и у нас, в полиции.

А ведь Севка заходил сюда, и не раз. Курсовые множил, ещё что-то, Федосей не присматривался. Мог ведь, паршивец, мог! Сердце ухнуло куда-то вниз, в животе противно захолодело. Нет же! Умный парень, зачем ему? Болтун, правда, что да – то да. А кто из нас по молодости не болтает? Но чтобы на преступление пойти? Нет, не он это!

Запросто, трезво сказал себе Федосей. Горячий, правдоруб, а тут такой случай – папаша-лопух и мультипликатор. Проверить надо, для очистки совести.

– С группой хочу съездить, Акакий Палыч, – сказал Федосей, отдавая полковнику пакет с копиями, – закис я что-то, живого дела хочу.

– Да? – удивился Обухов. – Справишься? Захват – дело такое, специфическое.

– Вы же помните мой послужной…

– Помню, – оборвал его полковник. – Евлампий!

Подошёл командир выездной бригады, капитан Фёдоров.

– Здесь, господин полковник!

– Федосей с вами поедет. Экипируй, боекомплект по норме. Да присмотри за ним, нам спец ещё живой нужен!

– Сделаем, Акакий Палыч, – Фёдоров хлопнул Федосея по плечу: – Пошли, наука, на инструктаж! Гордись, для тебя отдельно проведу.

После недавнего снегопада дороги ещё не убрали, и автобус сильно качало. В приоткрытые окна врывались рекламы: терпкие – ночных клубов, изысканные – модных бутиков, респектабельные – банков и торговых представительств. Витрины мелькали, оставляя в сознании слоёную, путаную смесь слов, образов, картин. Только вывески аптек, кроме привычного лекарственного амбре, освещались стилизованным изображением назального ингалятора. Решением международного суда эту пиктограмму вывели из сферы действия законов авторского права. Неизбежная уступка здравому смыслу. При насморке не почитаешь.

Федосей мрачно глядел в окно. На душе скребли кошки. Что делать? Вдруг Сева там, среди пиратов? Сын, единственный и любимый. Что сказать жене? Позабыл, не уберёг… Как ни крути, всё плохо, и так, и эдак! И не отмазать, не та Федосей персона. От бессилия, от тяжести выбора заболела голова. «Прекрати, – одёрнул себя Федосей, – что ты, как пудель у забора? Тот тоже мечется, не может выбрать, какую поднять лапу».

Автобус остановился возле приземистого строения. Тускло горели фонари, ничем не пахло. Похоже, здание давно забросили. Бойцы посыпались наружу, как горошины из перезрелого стручка.

– Быстро, быстро! – вполголоса командовал капитан. – Федосей, держись за мной, вперёд не лезь. Действуем по плану. Двинули!

Профи работают быстро. Федосей невольно восхитился. Даже мелькнула тень гордости за причастность. Горькой гордости, лишней. Хотя, противник – всего-то четверо мальчишек. Они лежали лицами в пол, между перевёрнутых столов, рядом с туго набитыми мешочками. Книги!

Севостьян тоже был тут. Он поднял голову, узнал, но радость мгновенно сменилась досадой, а потом презрением.

Ну же, пудель! Решай…

– Не понял, – обиженно протянул Евлампий. – Федосей, это же…

Капитан не договорил. Пуля вошла ему в левый глаз, а Федосей уже разворачивался, отправлял одну за другой свинцовые посылки, стараясь не смотреть на лица сослуживцев. На лица тех, с кем не один год служил вместе.

Они не ожидали предательства и ничего не успели сделать. Нет, заныла и бессильно повисла левая рука, на плече расплывалось бурое пятно. Значит, кто-то смог.

– Неважно, – прошептал Федосей, – правая-то цела?

Он вышел наружу. Водитель стоял возле автобуса, курил какую-то лёгкую книжку.

– Нормально? – спросил он.

– Да, – ответил Федосей и выстрелил ему в грудь, справа, под ключицу. Парень без звука опрокинулся на грязный снег.

– Бешеный пудель страшнее волкодава, – сказал Федосей серому вечернему небу. Адреналин, он отравлен адреналином, сейчас начнётся отходняк… Пришла дрожь, накатила слабость. Федосей развернулся, и, опираясь о стену, поплёлся внутрь.

– Папа? – Сева смотрел на него с изумлением и ужасом.

– Молчи, сын, – помещение плыло и качалось перед глазами. Как же больно! Дрожащими пальцами Федосей достал шприц-тюбик с анальгетиком, зубами сорвал колпачок и вколол дозу чуть выше раны. Боль медленно отступила, сознание прояснилось.

– Ты ранен, – Сева достал откуда-то бинт и стал ловко перевязывать Федосея. Умеет, чёрт. Когда научился? Неважно.