Текст книги "Простые повествовательные предложения"

– Беги, – сказал Федосей. – Бегите все!

– А ты?

– Беги, дурак! Бери мать и вон из города, чтобы это, – Федосей кивнул на тела полицейских, – не было напрасным. Беги, прошу тебя! А я – всё…

Он остался один в пустом складе и с пустотой в душе. Поскрипывала от сквозняка входная дверь, крошились под ногами книжные цилиндрики. Федосей подобрал один и принюхался к этикетке. Что-то незнакомое.

– И вот ради этого, да?..

Федосей загрузил книгу в подобранный тут же ридер, тоже пиратский, без проверки ключа. Захотелось узнать, из-за чего он умрёт.

Щёлкнул кнопкой поджига, поднёс устройство к лицу и втянул носом воздух:

«Меня зовут Максим Каммерер. Мне восемьдесят девять лет. Когда-то давным-давно я прочитал…».

Сомелье

– Что это значит?! – Савелий Ильич, прораб, зло пнул осколок кирпича. – Дьявол! Ботинок из-за вас поцарапал! Сидоров! Сколько мне ждать?

– Дорогой, должно быть, ботинок? – угрюмо поинтересовался бригадир Сидоров, плотный мужчина в утеплённой спецовке и пыльных кирзачах.

– Не твоё дело! – рявкнул прораб. – Баки мне не забивай, да? Халупу эту когда снесёте? Мне заказчик плешь уже проел!

Участок под элитный особняк они уже почти расчистили, снесли несколько сараев, раскатали по брёвнышку древнюю, дореволюционную ещё избу, и только двухэтажная развалюха из красного кирпича не поддавалась. Она нагло щерилась на хмурый осенний день оконными проёмами; облупленная красная дверь криво висела на одной петле. Серая крыша, поросшая по периметру мокрыми берёзовыми кустами, зияла чёрными дырами. Вокруг покосившейся трубы черепица обвалилась целым пластом и обнажила грязные стропила.

– Чертовщина какая-то, – бригадир развёл руками, – не поддаётся…

– Квасить меньше надо! – взвился Савелий Ильич. – Четверо лбов, а поручить ничего нельзя!

– Сам попробуй… – хмуро сказал один из рабочих, Виталий. На его щеке цвёл здоровенный кровоподтёк.

– Что?! – опешил прораб.

– То, – ответил Виталий, встал, решительно подошёл к Савелию Ильичу и смачно дыхнул на него: – Х-ха! Пил я?

– Нет… – сдал назад прораб. – С мордой что?

– Шлангом, – рабочий скривился, – от отбойного молотка.

Фундамент и стены дома там и сям усеивали мелкие лунки.

– С утра долбим, Ильич, – сплюнул Сидоров, – хоть бы кирпич выпал! Мистика прямо!

– Изнутри пытались?

– Извини, Савелий Ильич, – сказал бригадир, – падать-то оно не падает, а завалится – и выскочить не успеешь!

Прораб засопел, лицо и даже шея покраснели и стали похожи на стены упрямого строения.

– Ладно, сам проверю. Подержи-ка!

Он кинул Сидорову куртку и взялся за молоток. Затарахтел компрессор.

Через несколько минут, отбив руки, Савелий Ильич буркнул Сидорову:

– Я за краном… Сидеть, ждать!

Бригада расположилась на обед. Пиво доставать не стали: прораб сильно не в духе, не попасть бы под горячую руку!

Подошёл местный бомжик Витя, спросил искательно:

– Бутылочек, баночек не будет, уважаемые господа?

– Нет, – буркнул Сидоров, старательно дыша ртом. – Шёл бы ты подальше, Витя! Прораб вернётся, мало не покажется!

– Извините, – вежливо ответил Витя и поплёлся прочь. Далеко уходить, правда, не стал, устроился в прямой видимости, среди кустов бывшего сада. Четверо человек, кушают… Не может не быть посуды! Вдруг, и на дне чего останется, для поправки организма.

– Слушай, Сидоров, – начал Виталий, критически осматривая приготовленный бутерброд, – ты ничего не заметил?

– Как – ничего, Виталя? Долбаем – долбаем, всё без толку. Куда страннее…

– Ну, там, у стенки… Будто давит что-то.

– Давит? Сейчас прораб приедет, он тебя придавит, – отрезал бригадир. – О, накаркал! Заказчик тоже пожаловал!

На стройплощадку заворачивала диковинная кавалькада. Первой двигалась разбитая «Нива» прораба, за ней басовито взрыкивал длинный, зализанный внедорожник бизнес-класса, потом пыхтел пустой самосвал. Последним месил просёлок гусеничный экскаватор.

– За мной, сюда!

Савелий Ильич выскочил из салона и припустил, семафоря руками, к неуступчивым стенам. Экскаватор свернул на целину, обходя грузовик и легковушки, и пополз следом за прорабом.

– Во как! – сообщил Виталий, отмахиваясь от клубов чёрного дыма. – Этот быстро раскурочит.

Трактор остановился в метре от крыльца.

– И всего-то? – из кабины высунулась русая голова. – Ну, народ! Одурели совсем.

– Давай-давай! – скомандовал прораб.

– Мне-то чего… – пожал плечами экскаваторщик.

Была такая реклама, вспомнил Виталик, экскаваторы играли в волейбол. Или в футбол, бочками. Водила, похоже, тоже её видел. Ковш врезался в щербатую стену. От грохота сорвались с окрестных тополей и тревожно заорали вороны. Трактор подпрыгнул и чуть не встал на одну гусеницу. Обиженно загудела сталь. С крыши съехал пласт черепицы и рухнул с мокрым треском, но дом устоял.

– Чё за… – высказался тракторист. – А если так?

Он схватился за рычаги.

Пятый удар ознаменовался не гулом, а дребезгом. Ковш лопнул. Прораб ещё шептал что-то на ухо разъярённому экскаваторщику, когда из джипа вылез коротко стриженый мужчина в камуфляже. В руке он нёс ребристый, оливкового цвета чемоданчик.

– Опа! – ткнул бригадир Виталия локтем. – Двинули отсюда. Это взрывник наш, с главной конторы.

С расстояния в сто метров, куда отъехали машины и перебралась вся остальная компания, было видно, как деловито бродил возле здания камуфляжный, как постоял в дверях, передёрнул плечами, но внутрь заходить не стал. Потом он что-то посчитал на телефоне, кивнул, укрепил кое-где на стенах плоские брикеты и присоединился к остальным.

– Не понял, – удивился прораб, – а шнур где? Как его… бикфордов?

– Позавчерашний день, – отмахнулся взрывник. – Там кумулятивные заряды с радиозапалами. Все пригнулись! На счёт три вылетит птичка…

Ничего не изменилось. Кирпичная коробка как стояла, так и осталась стоять. Только вороны и галки, успевшие успокоиться на ветвях, снова взвились ввысь и всей толпой рванули над полем к лесу, подальше от беспокойных соседей.

Камуфляжный побледнел.

– Я сейчас, – пробормотал он и начал рыться в чемодане.

– Брек! – остановили его из внедорожника.

Заказчик оказался очень предусмотрительным человеком. На борьбу с постройкой из недр джипа поочерёдно выдвигались: настоящий поп с требником и склянкой святой воды; длинноволосый экстрасенс в чёрных очках, с тонкими, нервными пальцами; лозоходец, больше похожий на бомжа Витю, как видом, так и повадками. Они подходили к дому и камлали, высокомерно не обращая внимания на бригадира. Сидоров, с отбойным молотком в руках, стоял наготове – проверять.

Стены не поддавались!

Последней под низкое ноябрьское небо явилась модная колдунья из жёлтой прессы. Виталий узнал её по огромным серьгам в виде шестилучевых звёзд и десяткам разномастных ожерелий на внушительной груди. Заказчик лично вышел из машины, галантно подал даме руку и повёл к хибаре.

Тут же, как из ларца, сзади пристроились два амбала-телохранителя.

– Где они там все сидели? – удивился Виталий и отправился следом. Интересно же, чем кончится?

Колдунья шла царицей, гордо держала спину, затянутую в пурпурный атлас, но шагов за десять до цели споткнулась и повисла на руках заказчика. Голова её безвольно откинулась назад, и Виталик увидел: пена! Пена пузырилась на губах колдуньи, глаза закатились, лицо побледнело, на виске засинела вена.

Один из телохранителей бросил плащ на серые доски разломанного сарая, и ворожею бережно уложили на него.

– Что там, пани Ядвига? – спросил заказчик, когда женщина открыла глаза.

– Коньяка налей… – сипло прошептала она, со всхлипом втянула воздух, скосила глаза на дом.

Поднесённый стакан ополовинила залпом. Виталий слышал, как стучали зубы о стекло.

– Жертва… – шёпот набрал силу, щёки колдуньи порозовели. – Там, внутри, зло, оно требует… душу… Вы разбудили его, Волковски!

– В смысле, пани? – заказчик опешил.

– Оно спало, и теперь пробудилось! – сказала ворожея красивым, сильным голосом. – Ему нужна живая душа, тогда оно вернётся назад, в преисподнюю.

– Вот как? – криво ухмыльнулся Волковски. – Это интересно. Но мне нравится это место, я заплатил деньги!

Он внимательно оглядел окружающих. Телохранители забеспокоились, Виталий почувствовал липкий холодок в животе. Уж больно пристально смотрел на него Волковски.

– Э… Э! Вы чего это? – Виталий сделал шаг назад.

– Добровольную жертву, Семён, – язвительно сказала колдунья. – Кто-то должен войти туда сам, без принуждения.

Заказчик достал толстый бумажник.

Он не в себе, понял Виталий, глаза сумасшедшие, не бывает у нормальных таких глаз! Место на него влияет, что ли?

– Я дам денег, много денег, – сказал Волковски. – Не тебе, семье. У тебя есть семья, парень?

– Иди ты! – от страха Виталий дал петуха.

– Кто? – пролаял Волковски. – Кто согласен?! Клянусь, не обижу! Пётр, Арсений! Кто из вас?

Амбалы попятились.

– Так службу несёте? – лицо Волковски дёргал тик. – Уволю! Никто вас не возьмёт! Эх!

Он с досадой швырнул лопатник в сторону дома. И попал! Бумажник влетел в окно и улёгся на мокрый, изгаженный пол.

– Баночек, бутылочек не будет, уважаемые господа?

Бомж Витя стоял, покачиваясь, и без особой надежды смотрел на Волковски. Кадык топорщился седой щетиной.

– Что?

– Бутылочки, баночки, посуду сдаю, уважаемый! – радостно, что снизошёл до него прилично одетый человек, ответил Витя.

Волковски протяжно вздохнул.

– Выпить хочешь?

– Не откажусь, с вашего позволения.

– Пани Ядвига! – Волковски взял у ворожеи недопитый стакан.

– На!

– Благодарю вас, – Витя осторожно принял ёмкость, сделал глоток, посмотрел на Волковски со странной печалью. – Луи Вито'н? У вас хороший вкус.

– Ещё налью, – Волковски обнял Витю за плечи, – только помоги!

– С удвольсвием, – допив коньяк, Витя моментально захмелел. – А ка-ак?

– Кошелёк уронил. Вон в той избушке, – Волковски кивнул на хибару. – Грязно там, пачкаться не хочу… Принеси кошелёк, я тебе ещё две бутылки куплю!

– К'нечно, помгу, – Витя развернулся и медленно, сильно кренясь на левый бок, побрёл к заколдованному дому.

Виталию стало неудобно. Витя был человек опустившийся, никчемушный, но человек же! Который сейчас умрёт. Виталий дёрнулся… и чья-то ладонь зажала ему рот.

– Молчи! – прошептал в спину Пётр. Или Арсений.

Бумажник Витя нашёл не сразу. Стоял, щурясь, подслеповато всматривался в полумрак.

– Ядвига, – сказал тихо Волковски, – как это будет?

Колдунья не успела ответить. Витя увидел портмоне, широко улыбнулся и протянул руку. От коньяка его повело. Витя пошатнулся и опёрся о стену.

Тишина довольно вздохнула. Дом зашатался, задрожал…

– Ну, же! – Волковски, вытиравший руки о пальто, замер.

…и устоял!

Только грязные доски пола вспучились, провалились внутрь, и оттуда забил весёлый прозрачный фонтан!

– Что это значит, пани? – скрипучим голосом осведомился Волковски. – Вы обещали…

– Спасибо, Господи! – выдохнул, падая на колени, священник. – Не попустил наваждению, сберёг от греха! Блаженны жа-аждущие!..

– Трубу, что ли, прорвало? – сказал Сидоров. – Так нет там никакой трубы.

Он принюхался. Пахло спиртным. Будь бригадир знатоком, он опознал бы элитный «Бифитер».

– Чёрт! – Волковски рванул внутрь, но сразу ретировался, зажимая нос: так ударила по нервам внезапная вонь прокисшего пива.

– Для всех!.. – танцевал Витя вокруг фонтана. – Даром!.. И пусть никто!..

Виталик подойти не рискнул.

Об этом сообщали в газетах. Сейчас про источник не пишут, хотя Витя исправно поит «Агдамом» окрестных алкашей. Модное паломничество иссякло почти сразу, ведь каждый получал лишь то, что заслужил. Значительные депутаты с умными лицами не дождались изысканных вин и обошлись «Солнцедаром», популярные журналисты вёдрами черпали приторную водичку, а один пламенный трибун чуть не отравился – так много сивухи оказалось в его пойле! Благородные напитки Витя наливает нечасто: у приличных людей много дел и обычно нет колёс.

Приходи и ты.

Сомелье рад гостям, но трижды подумай, прежде чем припасть.

Орденоносец

«Уже дома я понял, что Курлов прав. Если через несколько лет детям будут вводить сыворотку, после которой их руки будут делать точно то, чего хочет от них мозг, это будет уже другой человек. Как легко будет учить художников и чертежников! Техника будет постигаться ими в несколько дней, и все силы будут уходить на творчество. Стрелки не будут промахиваться, футболисты будут всегда попадать в ворота, и уже с первого класса ребятишки не будут тратить время на рисование каракулей – их руки будут рисовать буквы именно такими, как их изобразил учитель. Всего не сообразишь. Сразу не сообразишь.»

Кир Булычев. «Умение кидать мяч»

– Костя, – сказал Самуил Аркадьевич, – Мы должны опередить эти жёлтые листки – «Наша земля» и «Смерть земноводным!». Отправляйся, сделай интервью с Громовым. Я надеюсь на тебя.

Костя Костиков был молод, веснушчат и лопоух, и его мало кто принимал всерьёз. Он работал репортёром в газете «Бей жаб!».

Внешность помогла Костикову обаять военных медиков и проникнуть в санаторий министерства обороны. Здесь, в глубоком тылу, лечился после контузии лучший истребитель жабьих танков Иван Громов.

В тылу – значит в лесу. В небе захватчики распоряжались, как хотели, поэтому хозяйничали над водами, полями, степями и пустынями. А вот лесов двуносые не любили и туда не совались.

Но и не трогали. Нашлась, похоже, на зеленокожих агрессоров управа – какая-нибудь галактическая комиссия по экологии. Сидели на каком-нибудь Альдебаране скучные клерки и подсчитывали урон, нанесённый автохтонным болотам и козявкам. То есть самих козявок можно извести, а вот среду обитания – ни-ни!

Санаторий прятался в глухом осиннике неподалёку от бывшей Москвы. Иван Громов, герой и орденоносец, занимал крайнюю слева избу, ближнюю к болоту. Сразу за домом начинались заросли ольхи, и в нём спасу не было от комаров.

Иван Громов и Костя Костиков сидели за столом у окна и чаёвничали. Нет лучше занятия, чем выпить чаю с малиной! Особенно, когда спешить некуда.

От горячей печи бросало в пот, в крохотной кухоньке за занавеской гремела сковородками баба Лена, кастелянша и повариха. Она стряпала для Громова и его гостя блины, тонкие, почти прозрачные, с ломкой коричневой кромкой.

– Нас высадили на окраине Москвы, – рассказывал Громов, – закинули туда вертушкой.

– Вертушкой? – не понял Костик.

– Вертолётом, – объяснил Иван, – тогда ещё были.

– А-а-а…

– Ага! – Громов с размаху шлёпнул себя по потному плечу. – Умаяли, паразиты! Так вот, Костя… Не успели мы высадиться, как двуносые по нам вдарили! Никто не заметил их сверху, хорошо маскируются, гады! Накрыли одним залпом, как на полигоне. Вертушка вдребезги, весь взвод – в клочья, только я один остался. Эх, хорошие были парни…

При высадке Иван шёл первым, и это его спасло. Он успел отбежать на несколько шагов, когда из-за развалин выдвинулся покатый серебристый бок, и оттуда плеснуло огнём. Рванули баки с горючим, и обрушилась темнота.

Иван выплыл из беспамятства и сразу услышал тихий бумажный шелест. Рефлексы заставили замереть: так шуршали аппараты захватчиков, идущие на малых оборотах. Машины двуносых вообще звучали чрезвычайно мирно. Ни грохота форсируемых двигателей, ни стука и дребезга трансмиссий. Только шелест, шуршание и шорох, иногда – мелодичный свист.

Звук затих, но не пропал совсем: двуносые остались неподалёку. Патруль. Вот невезуха – так нарваться! И не разберёшь, кому не повезло больше. Поговаривали, что зелёнокожие иногда берут пленных и ставят на них какие-то изуверские эксперименты. Откуда появился такой слух, непонятно, никто ещё не вернулся из плена и ничего не рассказал, но… Иван предпочёл бы погибнуть в бою, чем стать подопытным зверьком.

В любом случае, шевелиться не стоило. Ждёт его контрольный выстрел или клетка – и так, и так хорошего мало.

Майская духота не давала дышать. С утра небо парило и хмурилось, но так и не пролило ни капли. Ваня Громов, рядовой боец сопротивления, скрючился среди острых, закопчённых бетонных обломков. Неподалёку, на мягком асфальте, горючая смесь пришельцев медленно доедала останки вертолёта. Чад тлеющей резины смешивался с колючим запахом окалины и сладким духом жареного мяса.

Ивана мутило. От дыма першило в горле, и Иван с трудом давил кашель. От неудобной позы ныла спина, сильно болел правый бок. Наверняка, при взрыве его хорошенько приложило обо что-то.

Пекло сгущалось. Солнце мутным рыжим пятном ползло сквозь облачное марево. Во рту скопилась горькая слюна. Хотелось пить.

Вдобавок ко всему затекла шея, и Иван не выдержал. Очень осторожно он повернул голову налево. Рядом с багрово-чёрной кучей, в которую превратился вертолёт, посреди улицы зияла круглая дыра. Взрывная волна, задевшая его лишь краем, пошла большей частью вдоль дороги и сорвала крышку колодца. Краснел свежий кирпичный излом. Канализация, или ещё что-то подобное. Иван едва не вскрикнул от радости: это была надежда, это могла быть жизнь! Он постарался расслабиться, насколько возможно, и приготовился терпеть. Сколько там осталось до ночи?

Неожиданно потемнело, подул сильный ветер. В глаза сыпануло пылью, загромыхало, упали первые капли. Минута – и дождь стал стеной! От близкого пожарища взметнулись густые клубы пара, и Громов решил: пора! Иван сорвался с места, подхватил автомат и прыгнул.

Ему опять повезло. Колодец оказался пуст, не забит арматурой и осколками кирпичей. Иван стукнулся об стенку, больно ударился коленями – наплевать, до свадьбы заживёт! – и упал на дно. Сверху засвистело – двуносые! Глаза ещё не приспособились к темноте колодца, но с одной стороны кругло чернело, и Иван ринулся туда в надежде, что это тоннель, а не просто пятно на стене.

Это оказался тоннель. Достаточно высокий, чтобы идти, а не ползти на четвереньках. Иван торопливо шёл, даже бежал в густой черноте, ощупывая руками стены по сторонам. Справа появилась развилка, он свернул, и тут сзади полыхнуло! В спину ударило горячим воздухом, но уже слабо, неопасно. Иван сделал ещё несколько шагов, под ногами оказалась пустота, и он полетел вниз, откуда тянуло холодной сыростью.

– Везунчик ты, Иван, – сказал Костя и обмакнул блин в варенье. От фронтовых ста грамм, а особенно от безопасности и уюта, он захмелел и пребывал в блаженной расслабленности. Хорошо, когда не надо никуда бежать, не смотреть поминутно в небо, и вообще просто сидеть в тепле и покое.

– Есть такое дело, – ответил Иван. – Зато потом…

– Что?

– Заплутал в этих катакомбах! Холодно, не видно ни черта, бредёшь, как слепой.

– А фонарик? – удивился Костя.

– А батарейки? – спросил Ваня.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Всё равно везунчик, – сказал Костя. И, вспомнив про задание, добавил: – Выбрался же!

– Да, – сказал Иван и потёр тонкий шрам над левой бровью, – выбрался.

Когда впереди, на грязном полу, появилось яркое пятно, Иван уже был согласен на всё. Да хоть к двуносым в гости, только бы вылезти из чёртовых подвалов! Очередной проход, в который он попал в своих блужданиях, закончился занозистой деревянной перегородкой. В ней светилась тонкая, чуть ломаная полоска.

Сначала Иван не увидел ничего, кроме ослепительного солнечного дня, потом понял, что по ту сторону царит полумрак. Он заметил кусок потрескавшейся бетонной стены и угол деревянного ящика. Иван скосил, сколько возможно, глаза: подвал освещался откуда-то сверху, значит, имел выход наружу.

По краю перегородки шли плоские и более гладкие на ощупь доски. В двух местах слева в доске оказались чуть заметные выемки и следы отверстий. Дверь! Когда-то она стояла здесь, между подвалом и подземных ходом. Потом надобность в двери пропала, её сняли вместе с петлями и заколотили проход неошкуренным горбылём.

Пользуясь ножом, как рычагом, Громов начал отдирать доски одну за другой. Последние он оторвал одним движением, шагнул… и в голове взорвалась небольшая бомба!

– Ох ты, чёрт, – раздался тихий голос. – Парень, я тебя не убил?

– А?.. – протянул Иван. Перед ним, заглядывая снизу вверх, стоял худой грязный старичок в ветхом шерстяном костюме, с толстым шарфом, обмотанным вокруг шеи, и домашних тапочках на босу ногу. В руках он держал толстое полено. То самое, которое так некстати столкнулось с громовским лбом.

– Ну, ты даёшь, дед, – сказал Громов, чувствуя, как горячая струйка стекает по переносице. Он сделал ещё шаг и сел на пол.

– Сейчас, сейчас! – зашептал старик, просеменил в угол, и тут же вернулся с мокрой тряпкой в руках. – Подожди, парень, промою… Я думал, эти полезли, зелёные…

– Ты кто? – спросил Иван.

– Жил я в этом доме, – ответил боевой дед, перевязывая Ивану голову рукавом рубашки. – И сейчас живу. В подвале. А ты? Не отвечай, вижу, что солдат…

Дедок тараторил шёпотом, то и дело останавливаясь, чтобы откашляться. Что соскучился по людям, что жил здесь, что пенсия была хорошая, и что соседи неплохие попались, вежливые, и с бывшей работы не забывали, присылали поздравления к праздникам, но потом контора развалилась… ну и чёрт с ней, занимались там ерундой всякой, бумажки перекладывали, не все, конечно, но многие, но всё равно… звать меня дядя Гера… а тебя?

– Иван, – сказал Громов. – И давно ты так?

– Четыре дня, – ответил дядя Гера и замолчал.

Иван огляделся. Справа была изрисованная граффити стена, а слева, метрах в десяти, перекрытия обвалились, сверху насыпало кучи битых кирпичей и всяческой трухи. Среди мусора вилась узкая тропинка, и оттуда пованивало.

– Там у меня, в дальнем углу… – сказал дед, пожимая плечами, – ну, сам понимаешь.

Напротив, у наружной стены валялось разное тряпьё, старые пальто и одеяла, в ближнем углу была навалена горка книг, стояло несколько стеклянных банок и какие-то жестянки, похожие на цинки из-под патронов. Там же находилась покосившаяся тумбочка без ножек. Именно её Иван, увидев сквозь щель, принял за ящик. Сверху к потолку примыкал ряд узких окон, заложенных силикатным кирпичом. Кое-где раствор выкрошился, и в подвал сочился тусклый дневной свет.

– Что здесь было, дядя Гера? – спросил Иван, кивнув назад.

– Бомбоубежище, – ответил старик. – Запасной вход в бомбоубежище. Давно, потом что-то перестраивали, склад сделали, а лет десять назад вообще заколотили, крысы полезли, вот и закрыли. Я и забыл про эту дверь, пока ты её ломать не начал. Даже замазали, видишь?

– Ага.

Иван подошёл к одному из окошек и выглянул в дыру между кирпичами. Надежда растаяла: напротив, через дорогу, невысоко над развалинами парила патрульная машина.

Иван впервые видел её вблизи, исправную, готовую к бою. Приплюснутый серебристо-серый, в странных, плывущих разводах купол, похожий на исполинский мухомор без ножки, покрытый отвратительными бородавками. Иногда он как бы мерцал, становился стеклянистым, и тогда сквозь него просвечивали кусты сирени и покосившиеся фонарные столбы. Снизу, по краю, трепетала короткая бахрома, а под шляпкой дрожало жаркое марево. Машина медленно крутилась на месте, и вдруг чуть снизилась и замерла, и одна из бородавок стала набухать…

Вдоль улицы кралась чёрная кошка с белым пятном на кончике хвоста. Замирала при каждом шаге, сторожко прижав уши, топорщила шерсть на загривке. Высматривала только ей заметную добычу. Потом присела, нервно подёргивая хвостом, напружинилась, и прыгнула!

Коротко щёлкнуло, кошка вспыхнула в полёте и рассыпалась яркими искрами. Летучий гриб вернулся на прежнюю высоту и продолжил монотонное вращение.

– Вот подлюка подлая! – тихо выругался Иван.

– Висит?

Громов с досадой махнул рукой и сказал:

– Выбираться отсюда надо, а как, если дрянь эта болтается?

– Ваня! – удивился дядя Гера. – Ты разве не из метро пришёл?

– Как это?

– Мы вентиляционные шахты обслуживали, тут рядом есть одна, я и подумал… В бомбоубежище проход должен быть! Говорю же, забыл про дверь, да и старый я в одиночку по тоннелям шастать. А вдвоём выберемся!

– Старый? – Иван потрогал повязку. – Силён ты, старый, поленом махать. Я, конечно, сам виноват, полез не глядя. Двинулись тогда. Жалко, гадину эту не завалить, отомстить за ребят!

– А можно? – спросил дядя Гера.

– Да. У неё дырка на верхушке есть, прямо по центру. Воздухозаборник или ещё что. Туда бы гранату… Так не подобраться ведь! Пошли, дядя Гера!

– Подожди, Иван, – серьёзно сказал дядя Гера. – Есть у тебя граната?

– Конечно, – сказал Громов. – Зачем?

– Идём, – показал дядя Гера на тропку, – покажу.

Левее первой груды обломков потолочная плита разломилась. Внешняя часть рухнула на пол и раскололась. Внутренняя, более длинная, треснула вдоль, но удержалась на месте, только сильно накренилась и сложилась раздвоенным козырьком. Сквозь широкую щель Иван увидел кирпичную стену, а в ней – неровную дыру с лоскутом неба.

– Когда хожу сюда, – сказал старик, – держусь левой стороны. Тогда они не видят.

– Зачем тебе граната, дядя Гера? – повторил Иван.

– Кину в зелёных, – сказал дядя Гера, – завалю гадину.

Головой дед сдвинулся под развалинами, понял Громов. И заговорил медленно и вкрадчиво, как положено с детьми и умалишёнными:

– Дядя Гера! Она свалится тебе под ноги, ты взорвёшься!

– Подумаешь, одним стариком меньше, – отмахнулся дед. – Что ты теряешь, Ваня?

Проводника домой, подумал Громов, но не сказал. Нельзя было такое говорить. Неправильно.

– Невозможно отсюда просто так уйти, – снова сказал дядя Гера. – Знаешь, сколько тут людей жило? И за твоих друзей отомстить… Просто поверь мне, Иван.

Маленький, высохший старичок, куда ему? Но в глазах дяди Геры застыла такая непреклонность, такое спокойствие! Громов засопел и полез в разгрузку за гранатой и запалом.

– На, дед, – он сунул старику снаряженную гранату. – РГЗУ, ручная граната зажигательная, усиленная. Спецом против этих гадов. Вот чека, на всё – четыре секунды. При контакте с преградой взрывается мгновенно. Ты, главное, попади, дядя Гера!

Дядя Гера покачал гранату в руке, зажмурился и снова покачал.

– Хорошо, – сказал он, – пошли назад.

Отлично, он передумал, решил Иван, но ошибся. Старик приник к одному из окон и долго смотрел наружу.

– Жди здесь, – сказал он Ивану.

И вдруг залихватски подмигнул!

Когда прилетела граната и куда она попала, Иван не заметил. Катер двуносых висел, где и раньше, равнодушный и смертоносный, только внезапно над ним вырос дымный султанчик, бородавки разом вспухли и плеснули наружу огнём. Боевая машина зеленокожих превратилась в мёртвый металл и рухнула в развалины.

– Вот так новости! – развеселился Костя. – Слушай, Иван Сергеич… Так это он вместо тебя гранаты кидал? Ему твой орден дать нужно?

– Болтаешь, – не поддержал тона Иван. – Золотой дед оказался. Я только благодаря ему и вышел. Тоннели, опять же… В голову почему-то не приходило!

– А знаешь, – сказал Костик, – познакомь меня с этим дедом? Я и про него напишу. Люди, – он запихал в рот ещё один блин и стал сосредоточенно жевать, – э… д… жны… знать своих …ероев.

– Не познакомлю, – мрачно ответил Иван.

– Почему? Славы жалко?

– Хороший ты парень, Костя, – Иван встал и разлил остатки водки, – а всё журналюга! Всюду грязь ищешь… Не познакомлю, и всё!

К нужному месту добрались быстро, Иван даже не понял, как он мог тут плутать столько времени? Свернули раз, другой, спустились коротким лестничным маршем, задержались немного – пришлось вскрывать замок – протопали под уклон длинным коридором, потом повернули ещё раз, и дядя Гера выключил и вернул Ивану фонарик.

Вокруг была серость очень раннего утра, когда ещё не свет, но уже совсем не тьма! Ранние предрассветные сумерки, как вода сквозь песок, сочащиеся сквозь решётчатую заслонку в изгибе стены.

– Вот она, шахта, – прошептал дядя Гера, – помоги-ка!

Из открытой дыры дышало прохладой. Иван просунул голову: свет проникал сверху, с поверхности, с другой стороны шевелилась чернота. Рука нащупала влажные шершавые скобы лестницы. Снизу шёл ток воздуха.

Иван настоял, что пойдёт первым.

Было, наверное, не очень глубоко, но от напряжения и темноты под ногами Иван сильно устал, а дед вообще измучился. Они долго сидели в устье шахты, дядя Гера пёрхал и кашлял, повторяя:

– Ты погоди, Ваня, погоди, немножко ещё…

– Конечно, – Иван никуда не торопился.

В луче фонаря влево и вправо уходили и терялись в черноте рельсы. Пахло пылью, ржавчиной и машинным маслом.

Шли на ощупь, фонарь Громов выключил. Сознание, не привыкшее к такой темноте, шутило и выкидывало фортели: впереди ворочались тени, крутилась жабья поганка, прыгала и сгорала чёрная кошка с белым пятном на кончике хвоста. Иван закрыл глаза, но картины не исчезли, а стали ярче и будто бы даже выпуклее. Горел чёрным пламенем вертолёт, чёрный дым поднимался в чёрное небо, метались в дыму чёрные силуэты и падали на землю, замирали. Реальность плавилась и текла, вокруг вихрились галактики, возникали из ниоткуда и пропадали в никуда звёзды – родина двуносых, и только горячая ладонь на плече напоминала, что он не один, и что есть мир, в который нужно обязательно вернуться.

Под ногами захлюпало. Вода, откуда она может здесь быть?

– Дядя Гера, – Иван подхватил спутника на плечо, – отдохни маленько!

Дед ничего не говорил. Он горел, Иван чувствовал жар, исходящий от легкого стариковского тела. Дядя Гера тяжело, со свистом дышал, иногда коротко кашлял. Кашель подхватывало эхо, бросало от стены к стене, дробило в шпалах, уносило в глубину тоннеля.

Тапочки, вспомнил Иван.

– Сейчас, дед, держись, – сказал Громов, ускоряя шаг, – на сухое выйдем…

Платформа встретилась километра через полтора. Изменилось эхо шагов, и Громов понял, что вышел в большой зал. Луч фонаря выхватил недлинный перрон с выжженными на полу пятнами, разбросанными бумагами, мусором и тряпьём. Возле одного из кострищ, в котором осталось несколько недогоревших досок, Иван остановился. Осторожно сгрузил старика к стене – дядя Гера был без сознания, голова его безвольно моталась из стороны в сторону – натаскал тряпок помягче, а сверху постелил свой китель. Устроив дядю Геру на этом самодельном ложе, Иван разжёг огонь.

Совсем недавно тут были люди, но ушли. Куда? На одну из соседних станций, больше некуда. Причём собирались без спешки, уходили организованно. Значит, где-то неподалёку есть власть, есть ответственные. Значит, им туда. Немного отдохнут, дядя Гера придёт в себя, и в путь.

Дед застонал, со всхлипом втянул воздух, и снова закашлял, плохо закашлял, сухо и трескуче. Лицо посерело, щёки ввалились. Старика начала бить дрожь.

Чёрт! И ничего с собой! В аптечке только бинт и жгут, и обеззараживающие таблетки для воды, и шприц-тюбик. Противошоковое!

После укола дяде Гере стало чуть лучше, он задышал медленнее и открыл глаза.

– Попей, дядя Гера, – Иван поднёс к его губам открытую флягу.

– Плохо мне, Ваня, – прошептал старик, сделав пару глотков. – Себя не вини только, идти надо было.