Текст книги "Странник поневоле"

Богдан задумчиво посмотрел в сторону берега: там можно было подстрелить птицу или, по крайней мере, набрать яиц. Он хотел уже направиться туда, но что-то показалось ему знакомым за переплетениями ветвей чащи, сквозь которые продралось стадо. Богдан отогнул упругие щупальца деревьев и метрах в двадцати увидел несколько дедае, увешанные плодами. Теперь, во всяком случае, он знал, что эти деревья на острове есть, а, значит, вполне комфортное питание ему обеспечено.

Позавтракав нарванными с запасом плодами дедае и ополоснувшись в ручье, Богдан в хорошем расположении духа возобновил свой путь по берегу. Ещё три раза он видел встающие из моря острова, до самого ближайшего из которых было километров пять по его приблизительной и – Богдан и сам это понимал – весьма неточной оценке.

Примерно к двум часам дня местность снова начала повышаться, берег становился всё более крутым и каменистым, и, в конце концов, двигаться вдоль воды стало невозможно. Богдану пришлось продолжать движение над крутым обрывом, в который здесь превратился берег.

Что-то в окружающем пейзаже стало казаться уже ему немного знакомым, и вскоре он подошёл к той самой каменной тумбе, откуда и началась его робинзонада: круг побережья замкнулся.

Богдан чертыхнулся и сел на траву, росшую на тонком слое почвы, прикрывавшей скалу. Его догадки подтвердились: он, как Робинзон Крузо находится на острове.

По всем прикидкам выходило, что топал он чистого времени не менее двенадцати часов. Даже если считать, что средняя скорость составляла не более трёх километров в час, то прошёл путник, ни много, ни мало, тридцать шесть километров. Остров не имел сильно выдающихся мысов или заливов и мог приблизительно считаться грубой окружностью.

Разделив на листе блокнота 36 на 3,14, Богдан получил примерный диаметр острова – около пяти с половиной километров, и, соответственно, площадь примерно сто три квадратных километра. Тут было, где поискать возможную точку перехода, с учётом того, что всю центральную часть занимал лес.

Посматривая на океан, Богдан задумчиво сжевал пару плодов дедае, сидя в том же месте, где ранее дремал у точки перехода. Солнце во второй раз начало спускаться к горизонту, а слева надвигались облака, которые вполне могли предвещать серьёзный ливень.

Ориентироваться по солнцу на торцах было не так просто, поскольку каждый день над этой местностью хотя и внешне одинаковые, но разные солнца из набора светил, что вращались вокруг планеты. При этом солнце вставало каждый раз в месте, отстоящем от предыдущей точки восхода ровно на 60 градусов, поскольку торец имел форму шестигранника.

На каждой грани планеты существовало постоянное магнитное поле – собственной конфигурации, но обеспечивавшее возможность условной ориентации по сторонам света с помощью компаса. Однако для солнца имелось целых шесть точек восхода и, соответственно, столько же точек заката.

Но у Богдана не было с собой компаса, да и не способы ориентирования сейчас имели для него серьёзное значение. В общем, ситуация стала более или менее ясной: на побережье он не заметил ничего, похожего на точку перехода, а посему требовалось обследовать весь остров, чтобы понять, есть ли тут таковые вообще, кроме той, через которую он опал сюда. Если же окажется, что точек перехода на острове нет, останется одно: как-то добираться до других островов и искать их там.

Пока, правда, необходимо было снова позаботиться о ночлеге, а самое главное – об укрытии от возможно надвигающегося дождя. Неизвестно, сколько придётся проторчать на этом острове, но на первое время следовало хотя бы соорудить примитивный шалаш, благо лес рядом и материала для строительства имелось в избытке.

В общем, всё, действительно, обстояло пока не слишком приятно, но и не так страшно: еды вдоволь, хищников не видно, время ничем не ограничено.

Богдан ещё раз взглянул на далёкий пока облачный фронт, отбросил кожуру доеденного плода в сторону и, опираясь на своё копьё, которым он даже немного гордился, встал на нерабочую точку перехода, намереваясь ещё раз посмотреть в море с чуть более высокой позиции.

В лицо ему дунуло порывом ветра, вполне ощутимым, чтобы невольно прикрыть глаза.

Глава 6

Казавшаяся бесполезной, точка перехода сработала – вполне возможно, что её действие было построено на методе случайных чисел.

Богдан оказался в месте, чем-то похожем на предыдущее: тут тоже имелся берег моря, только плоский камень, являвшийся точкой перехода, располагался не над обрывом, а на полосе песчаного пляжа метрах в десяти от воды.

Это был тот же самый плоский океан, и даже облачный фронт, который Богдан наблюдал с предыдущего острова, тут присутствовал – только теперь он нависал почти над головой, и в сочетании с жёлтым небом свинцово-синие, почти чёрные тучи выглядели очень зловеще. Совсем недалеко уже поблёскивало и гремел гром, поднимался сильный ветер – предвестник грозовой бури.

Прикинув направление движения облаков, Богдан оценил, что этот остров, располагался дальше в направлении, откуда тащило облака, чем тот, где он пребывал ранее. Поскольку облака здесь, как и солнце, двигались от рёбер торца планеты, можно было сориентироваться относительно расположения этих самых рёбер и прикинуть, хотя бы примерно, где он находится. Для этого, правда, следовало всего лишь образом соотнести форму и размеры островов на карте с тем, что имелось в реальности, но вот реальности Богдан как раз практически и не представлял.

За спиной поднимался крутой скалистый берег, поросший поверху лесом, а почти прямо напротив точки перехода красовалась пещера, в которой, скорее всего, можно было укрыться от надвигающегося дождя и грозы.

Но самым главным было не это, а то, что широкий проход в пещеру закрывала стена, сложенная из брёвен. У одного края стены у самой скалы имелась дверь, сделанная из ровно подогнанных друг к другу толстых жердей. Всё это, без сомнения, являлось творением рук человека.

Переложив в левую руку копьё, которое осталось с ним, Богдан вытащил лучемёт. Осторожно ступая с оружием наготове, он приблизился к деревянной стене, не решаясь пока позвать возможных хозяев данного дома.

У самой двери Богдан понял, что жилище, судя по наметённому песку, давно покинуто. На всякий случай он постучал торцом копья по бревнам стены и крикнул по-русски:

– Эй, есть здесь кто-нибудь?

Ответом была тишина, да Богдан и не рассчитывал на то, что в импровизированном доме кто-то есть: дверь сейчас нелегко было бы отворить из-за барханчика песка, высоко прикрывавшего её нижнюю кромку. На двери хорошо различались глубокие царапины, но тоже очень старые.

Богдан постарался рассмотреть что-нибудь сквозь щели, но в пещере было слишком темно, да и снаружи солнце уже закрыли тучи, и дневной свет померк. Упали первые, пока ещё редкие, но крупные капли дождя.

Подёргав дверь, Богдан понял, что она заложена изнутри двумя жердями. Просунув сквозь узкие отверстия полевой нож, молодой человек перерезал запоры.

Пещера оказалась глубокая, а поскольку снаружи от плотных туч сильно потемнело, света, падавшего через узкий дверной проём хватало только чтобы видеть самое близлежащее пространство.

У одной из стен недалеко от входа темнел сложенный из камней очаг, рядом лежала куча хвороста и поленьев и находилась деревянная колода с воткнутым в ней топориком. У противоположной стены стоял стол, сооружённый из брёвен и плоского камня, возле которого валялся на боку табурет.

Импровизированный стол покрывал толстый слой нанесённого ветром песка, на нём стоял подсвечник из черепа какого-то зверя с огарком свечи, и перевёрнутый котелок военного образца. Тут же у стены имелось несколько полок с какой-то утварью, а ещё дальше стоял топчан, рядом с которым на полу пещеры валялся карабин, тоже припорошенный песком.

Богдан направил луч фонаря на топчан и невольно вздрогнул: на ложе из-под старых шкур выглядывали кости скелета. Впрочем, юноша ту же одёрнул себя: «Спокойнее, скелеты, в отличие от живых людей и зверей, ни на кого не бросаются».

Основное жилище явно было оборудовано здесь, недалеко от входа, но пещера уходила в глубину, и чтобы удостовериться, что из темноты ему не угрожает опасность, Богдан прошёл дальше. За выступом скалы пещера продолжалась всего на несколько метров и оканчивалась глухим тупиком. У дальней стены из щели между скалами бил ключ, образовавший обширную чашу чистой воды. Избытки влаги ручейком стекали куда-то в угол и пропадали, просачиваясь в трещины скалы.

– В этом отеле одиноких сердец есть собственное водоснабжение, – мрачно пошутил вслух Богдан, возвращаясь в первый зал пещеры.

Осмотрев перерезанные запоры, он обнаружил, что оставшейся длины вполне хватает, чтобы снова надёжно зафиксировать притвор.

Тем временем снаружи уже разразилась мощная гроза – слабый дождик перешёл в ливень, в небе практически в зените сверкали молнии и оглушительно выстреливали удары грома.

Порадовавшись тому, что он встречает разгул стихии не под открытым небом, Богдан подошёл к очагу и, освобождая место для нового костра, сдвинул в сторону старые угли, покрытые слоем песка. После того, как запылал огонь, он занялся инвентаризацией доставшегося имущества.

Прежде всего, конечно, обрадовало наличие котелка, в котором можно было сварить похлёбку и поесть чего-то горячего и жидкого – при всём богатстве местной природы без горячей пищи он по старой привычке не мог чувствовать себя комфортно.

Кроме того, тут имелось огнестрельное оружие. Богдан поднял и осмотрел карабин, сдув с него песок. Это был «маузер» – из цифрам, выбитых на металлических частях, следовало, что выпущено оружие в 1921 году. Затвор с заеданием, но открылся, в магазине осталось три патрона. Рядом со скелетом обнаружился револьвер системы «наган», в барабане которого имелось всего два заряда. Кобура валялась тут же.

Оружие Богдану в любом случае было полезно никак не меньше котелка, но оно пребывало в таком состоянии, что вряд ли им можно было пользоваться. Особенно неважно выглядел карабин: он сильно заржавел, всюду набился песок, а патроны позеленели.

Помимо котелка и оружия на полках обнаружилось ещё много полезных вещей. Тут нашлись два ножа, правда, с сильно сточенными лезвиями, ложка и вилка с одним сломанным зубцом, большая металлическая фляжка, несколько коробочек, карманные часы с разбитым стеклом, но с крышкой, большая лупа, сапёрная лопатка, пара пинцетов, какие-то планшеты и баночки, пустой патронташ, пять патронов к карабину и шесть к револьверу, завёрнутые в промасленную тряпку. Масло на ткани, правда, практически высохло, но эти патроны выглядели почти идеально. Но самыми ценными были хороший цейсовский бинокль, сильно потёртый, но совершенно целый, и набор для чистки огнестрельного оружия с маслёнкой, в которой ещё оставалось масло и – несказанная удача – действующий компас с медным ободком циферблата.

Кроме всего прочего на полках лежали несколько грубых тарелок, горшков, чаш и бутылей, сделанных из обожжённой глины, диких тыкв и скорлупы кокосовых орехов, обрывки верёвок, много прилично изготовленных кремниевых наконечников для стрел и копий, ещё крепкие кожаные шнурки кустарного производства, много свечей, отлитых, судя по всему, из сала животных и глиняная формочка для такой отливки. В одной из чашек к великой радости Богдана обнаружилась грубая соль, которая потом в ещё большем количестве нашлась и в нескольких мешках, сделанных из шкур.

Тут же лежали две толстые тетради в клеёнчатом переплёте, и в обложке одной из них – два огрызка карандаша.

Рядом с полками стояло две удочки, три копья с кремниевыми наконечниками, колчан со стрелами и большой лук с порвавшейся, очевидно от времени и натяжения, тетивой. Тут же были прислонены несколько прямых жердей – все покрытые зарубками: очевидно, так этот человек считал дни пребывания на острове.

Чтобы не тратить энергию фонарика, Богдан зажег свечу. Он поднял табурет и, сев на него, стал листать тетради, записи в которых оказались на немецком языке. К счастью, это был один из тех языков, которые он для «самосовершенства» впихнул себе в голову с помощью обучающих систем Дворца, хотя приходилось порой напрягаться, чтобы разобрать почерк.

По форзацу все тетради были аккуратно подписаны именем Петера Хельмута Витта, доктора зоологии из университета в Йене. Первая запись датировалась 12 февраля 1935 года. Тетрадь начиналась какими-то научными заметками, из которых следовало, что писавший работал в Африке в горах в верховьях реки Элила. Богдан присвистнул: он никогда не слышал о такой африканской реке, но получалось, что профессор Витт попал сюда намного раньше него!

Записи научных наблюдений занимали около половины тетради, а потом обрывались. Здесь карандашом, которым писал профессор, посреди страницы была проведена жирная черта, словно подводившая итог всей предыдущей жизни. Да, в общем-то, так оно и было.

С 23 марта того же года начиналось повествование о приключениях профессора Витта в этом мире, и именно отсюда Богдан начал читать внимательно, не пропуская ни одного слова. Описания немца отличались достаточной художественностью, так что юноша очень живо мог представить всё происходившее.

Профессору Витту в момент, когда он случайно попал на точку перехода, затерянную в горах Митумба в районе Великих Африканских Разломов, было сорок два года. В составе научной экспедиции он занимался сбором материала о фауне этой части континента и отловом возможных экспонатах для пополнения коллекции немецких зоопарков.

Как-то раз, отойдя в одиночку от лагеря, он перебрался через каменистый увал, поднялся по ещё одному крутому склону, и вышел на террасу, поросшую редким лесом. Участники экспедиции, разбившей лагерь внизу, сюда пока не поднимались. Терраса тянулась примерно пару километров до подножия более высокой гряды, и, поскольку до заката солнца оставалось ещё много времени, герр Витт решил обследовать местность.

Добравшись до гор, профессор повернул направо и двинулся вдоль скал через кусты. В одном месте на участке мягкой почвы он заметил чёткие следы бородавочника и, считая, что, возможно, где-то рядом находится логово животного, в котором могут быть детёныши – наилучший материал для зоопарка, – пошёл по следам.

Через пару сотен метров земля сделалась более каменистой, и отпечатки копытцев свиньи перестали просматриваться. Тем не менее, Витт продолжал двигаться дальше, поскольку тут имелось только две возможности – идти вдоль скал или вернуться. Профессор отошёл достаточно далеко от места, где выбрался на плато, когда его настойчивость была, в конце концов, вознаграждена, и впереди он увидел бородавочника, выскочившего из зарослей. Животное, заметив чужака, тотчас же скрылось за камнями.

За поворотом скал открылся пустой ровный участок местности, и профессор остановился в недоумении: куда же делся бородавочник? Свинья никак не могла успеть добежать до кустов, топорщившихся слишком далеко.

Витт отошёл подальше от скал и тут заметил неширокую расщелину, где и мог скрыться зверь. Расщелина оказалась не глубокой, вход в неё был достаточно узок для человека, а далее она расширялась. Всё пространство там полностью просматривалась, но бородавочник исчез! Возможно, Витт махнул бы рукой на дикую африканскую свинью, повернулся и пошёл бы дальше, но его внимание привлёк необычный камень с совершенно плоской круглой верхушкой, лежавший метрах в двух от входа. Сам камень был поразительно чист, хотя дождевые воды намыли высокий глинистый валик у его края, и на этой глине отчётливо виднелись свежие следы копыт.

Витт с трудом протиснулся в расщелину, обошёл камень, не столько рассчитывая, что бородавочник скрылся за ним, сколько просто для очистки совести. Совершенно непроизвольно, чтобы не обходить камень снова, Витт постарался перешагнуть его, наступив на круглый участок в центре – и оказался в зале музея Дворца в одной из ниш в стене.

То есть профессор, конечно, не мог знать, что это был музей именно во Дворце, но по описанию и, самое главное, по дальнейшему развитию событий, Богдан понял, что немец, возможно, почти повторил путь, которым и сам он попал на этот остров.

Гадая, где же он очутился, Витт двинулся по залам, экспонаты которых у него, как у зоолога, естественно, вызывали дикий восторг. Но это всё это так и осталось загадкой, мучившей профессора остаток жизни – обследовать Дворец в той степени, в какой с этим уникальным сооружением познакомился Богдан, он не успел.

Вскоре Витт вышел к пустому постаменту и совершил ту же ошибку, какую много позже допустил молодой русский: взошёл на «пьедестал». Результатом явилось попадание на тот самый остров, где уже побывал и Богдан.

Богдан отметил очень подробные рассуждения немца относительно режима срабатывания точки перехода. Витт в своём повествовании употреблял словосочетание «die Eingangsraumtűr», «дверь через пространство».

Он примерно так же, как и Богдан, сразу по прибытию на остров пытался вновь вставать на точку перехода, но «túr» не открывалась. Убедившись, что находится именно на острове, профессор решил обследовать его центральную часть, но снова вступил на точку перехода, которая в тот раз сработала.

Богдан грустно покачал головой: люди редко бывают оригинальны и даже ошибки очень часто совершают одинаковые. Вполне очевидно, тот, кто устроил эту систему последовательного переноса, хорошо просчитал среднестатистические действия попадающих в подобную ситуацию. Человек тут же снова встанет на точку перехода, и она не включится – ни сейчас, ни несколькими минутами позже. Тогда новый Робинзон отправится обследовать местность, поймёт, что попал на остров и, скорее всего, вернётся к началу пути. Тут сто против одного, что он ещё раз произвольно или непроизвольно встанет на постамент – а точка уже готова к переносу.

Богдан задумался. Довольно извращённые шуточки получаются. Вполне возможно, что было рассчитано, именно на то, что незадачливый путешественник встанет повторно на точку перехода, оставив в стороне какие-то из своих вещей. Ведь оставил же Богдан дубину, на вырезание которой потратил некоторую долю драгоценной энергии аккумулятора полевого ножа. То, что он не потерял чего-то большего, а профессор Витт встал на камень вместе со своим рюкзаком, было просто счастливыми случайностями.

Хотя, поразмыслив, Богдан пришёл к выводу, что, вполне возможно, это своего рода «тест на дурака»: а ты не проверяй работу точки перехода, оставив снаряжение, без которого не выживешь! И вот если посмотреть на произошедшее именно под таким углом, то можно считать, что и он, и профессор с испытанием первого этапа справились успешно. Богдан не слишком весело усмехнулся и продолжил чтение.

И то, что он узнал далее, его крайне огорчило. Профессор Витт, потратив более трёх лет, облазил вдоль и поперёк данный остров, имевший вытянутую форму и размеры примерно двадцать два на одиннадцать километров, но не обнаружил ничего, похожего на другую точку перехода.

Более того, профессор провёл массу времени на проверку возможного ритма работы точки, располагавшейся напротив пещеры, но и тут его (и Богдана, читавшего эти строки!) ждало разочарование. Судя по всему, данная «дверь» вела только в одну сторону на этот остров, но с него уже никуда далее не открывалась.

Много места профессор уделял описанию странного вида горизонта. Витт не получил той информации о форме планеты, которой располагал Богдан, а посему мог лишь гадать, что же случилось с перспективой. Он приводил множество рассуждений относительно того, как подобное происходит, и пришёл к выводу, что планета, на которой он оказался, либо имеет колоссальные по сравнению с Землёй размеры, из-за чего кривизны поверхности невооружённым глазом не видно, либо она – плоская. В настолько огромный размер планеты профессор поверить не мог: как образованный человек своего времени он понимал, что в подобном случае сила тяжести была бы совсем иной, чем на Земле. Не мог Витт поверить и в плоскую планету – и мучился сомнениями, которые унёс с собой в могилу.

Ценным предупреждением явилось упоминание, что на острове обитают хищники – пантеры и львы. В море профессор наблюдал крупных животных, напоминавших морских змеев и больших акул. В любом случае Витт решил строить нечто вроде плота, чтобы перебраться на другие острова, которые располагались в пределах видимости, и искать возможные «двери» там. Помешало этому трагическое событие – нападение льва. Несмотря на это умирающий немец сумел сделать запись для того, кто, возможно, последует за ним: на последней заполненной странице, на дате «6/xii-1939» среди бурых пятен прыгали неровные строчки.

«Скорее всего, я не выживу, – писал Петер Хельмут Витт. – У меня порваны крупные сосуды и сухожилья на левой руке, повреждена правая, имеются обширные раны на груди и спине. Я застрелил льва из револьвера, но сам еле добрался до своего убежища. Хочу сразу предупредить тех, кто может попасть в ту же ловушку, что и я: выбраться с этого острова возможно только по воде. Ни на что иное времени не тратьте!

Постараюсь немного отдохнуть. Увы, не могу сделать повязку на спине».

Ещё ниже стояла последняя, уже без даты запись сделанная совсем слабой рукой: «Воля Господа – не повезло…»

Богдан закрыл тетрадь и долго сидел, водя пальцами по шелушащейся клеёнке обложки, слушая постепенно затихающий дождь, потрескивание сучьев в очаге и иногда посматривая на останки профессора Витта.

Он узнал, что этот остров тоже достаточно большой, на нём нет других точек перехода, но есть опасные хищники. Кроме того, профессор нашёл дедае, которые, естественно, описывал с совершеннейшим восторгом.

«Значит, как бы то ни было, довольно разнообразной пищей я обеспечен, – подумал Богдан, – если, конечно, не позволю сделать пищей себя».

В тетрадях пунктуального немца нашлась точная рисованная карта острова, где профессор обрёл своё последнее пристанище. Остров оказался довольно большой, и Богдан стал пытаться идентифицировать его по своей карте. Соотнося «географию» торца с формой двух островов, о которых у него уже имелась информация, Богдан прикинул, что рядом, похоже, должен располагаться остров, где была точка перехода на грань Европы. Если он сумеет туда добраться, то попадёт в местность, отстоящую всего километров на двести от точки перехода, ведущей с грани Европы во Дворец. Так что если остров Витта – это именно тот остров, на который он думает, всего-то следует доплыть до одного из соседних островов.

Конечно, масштаб карты, выданной Компьютером, таков, что судить о расположении точки перехода можно было лишь приблизительно – саму точку ещё нужно поискать. Но знать бы, что искать, и примерно где – уже половина дела.

Только бы это оказался именно тот остров! На карте подобного масштаба, в принципе, можно и сильно ошибиться – там имелась пара других похожих островов, отстоящих далеко от возможного острова Витта. Сориентироваться точнее можно попытаться, внимательно понаблюдав восходы солнца.

– Что же, – пробормотал Богдан, – если доберёмся до рыцарей, то там уже будет легче…

О том, что до нужной точки перехода на грани Европы дорога может оказаться очень трудной, а общение с людьми, являвшимися потомками крестоносцев, может стать, мягко говоря, непростым, он пока старался не думать.

Свет, проникавший через щели в убежище профессора, сделался ярче – тучи уходили, и небо светлело.

Прежде всего, Богдан решил похоронить останки немца – не только из дани традициям и из уважения к покойнику, но, прежде всего, из-за того, что делить пещеру со скелетом было не слишком приятно.

Осмотрев карманы френча и не найдя там ничего, что могло бы пригодиться, парень осторожно завернув кости Петера Витта в шкуру, на которой тот отошёл в мир, переход куда всегда только односторонний. Отойдя метров пятьдесят от пещеры, Богдан лопаткой профессора выкопал глубокую яму в песке, и опустил туда свёрток. Сверху могилы он сложил грубую пирамидку из камней, собранных у скал, и установил импровизированный крест из двух жердей, скреплённых полосой отрезанной от шкуры, покрывавшей ложе немца.

Поскольку пляж простирался и вправо, и влево, с одной стороны было море, а с другой – крутой берег, с высоты которого вряд ли сиганул бы даже лев, опасность могла появиться только с хорошо просматриваемых направлений. Тем не менее, всё время пока он работал, Богдан опасливо оглядывался: ему тоже не улыбалось стать объектом нападения хищников. Но берег оставался пустынен, и только редкие чайки и ещё какие-то птицы кружились в воздухе после грозы.

Посмотрев на солнце, которое сильно склонилось к горизонту, Богдан решил позаботиться о пропитании. У него ещё остались несколько плодов дедае с первого острова, но всё же он решил сходить на охоту, чтобы обеспечить себе не слишком скудный запас пищи на завтра, пока найдёт дедае и здесь.

Взяв лучемёт и копьё, Богдан подпёр дверь снаружи жердями и отправился в сторону, где берег понижался. Здесь под обрывом увидел то, что начал строить профессор Витт.

Это был длинный, но узкий плот, лежавший на катках. Петер Витт, видимо, собирался поставить и мачту, о чём говорили приготовления в виде подпорок и растяжек. Кроме того, плот имел ещё два длинных весла с плетёными лопастями, которыми мог грести один человек, стоящий посредине судна. Кожаные верёвки, которыми лопасть была привязана к жерди, истлели от времени под открытым небом, и легко рвались, когда Богдан подёргал за них.

Богдан с сомнением посмотрел на кораблестроительные потуги покойного профессора, но отдал должное упорству немецкого учёного. Насколько он понимал, конструкция слабо выдерживала критику, но мужество человека, собиравшегося отправиться в море на столь ненадёжной конструкции, заслуживало уважения.

«Я попробую усовершенствовать это плавсредство», – подумал Богдан и отправился дальше по более насущному в данный момент для него вопросу.

Вскоре ему попалось стадо диких свиней, и он швырнул копьё в ближайшую из них. Однако применение копья с кремниевым наконечником требовало куда больших навыков, да и бросал Богдан издалека, опасаясь слишком рано вспугнуть дичь. Остриё лишь царапнуло по шкуре, и свинья, завизжав, бросилась в кусты, увлекая за собой остальных. Не желая расставаться с хорошим мясом, Богдан, уже не мудрствуя, свалил животное импульсом из лучемёта.

В свинье оказалось килограммов тридцать, и Богдан с некоторым трудом доволок тушу до пещеры. В стороне от входа у самой воды, чтобы смывать кровь и не так привлекать хищников, он наскоро разделал добычу, внутренности и кости закопал ещё дальше по берегу, а куски мяса приготовил к жарке, разложив на листьях, как на тарелках.

Пока он возился на берегу, то обнаружил несколько странных полу засыпанных ям в песке. Внутренняя поверхность ям была отделана обожжённой глиной. После легкого недоумения Богдан сообразил, что, вероятно, его предшественник использовал такие своеобразные чаны в песке для дубления шкур.

Собрав в достатке веток и сучьев, которые следовало просушить после дождя, он приготовился разжечь в очаге погасший огонь. К счастью, в пещере имелся изрядный запас сухого горючего материала, равно как и прямых крепких веток, которые ещё прежний хозяин мог использовать как вертела и шампуры для нанизывания кусков мяса и тушек птиц.

Когда уже совсем смеркалось, Богдан заперся в пещере и до отвала наелся нежного свиного шашлыка, щедро посыпая его солью. Кроме того, он зажарил часть оставшегося мяса впрок, а большой кусок тушки подвесил в прохладном углу пещеры у родника.

Снаружи было тихо, сытый Богдан вскипятил в котелке воду, сыпанув туда какой-то травы из чашки с полки в качестве заварки. За многие годы трава совершенно высохла и потеряла, казалось всякий вкус и аромат, однако, будучи настоянной в кипятке, обеспечила некое подобие чая. В качестве десерта Богдан съел плод дедае фруктово-сладкой спелости.

Пещера освещалась дрожащим светом свечи и огня в очаге, по углам плясали неверные отблески, а тень Богдана казалась странным существом, раскачивающимся из стороны в сторону. В щелях бревенчатой стены, за которой притаилась ночь, тихонько посвистывал ветер, и, казалось, кто-то ходит по песку, присматриваясь, как бы добраться до затаившегося странника.

На душе было тревожно, но, насытившись, Богдан почувствовал себя вполне уверенно. Он сейчас по-настоящему жалел только об одном – о том, что рядом нет надёжного товарища, с которым можно было бы обсудить планы спасения, подбодрить друг друга, да и просто поболтать.

– Ничего, – сказал Богдан, посмотрев на жерди, на которых профессор Витт вырезал зарубки, отмечая проведённые на острове дни, – ничего! Назло этому Хозяину Дворца я сделаю всё, чтобы выбраться.