Текст книги "Живец. Хитрец. Ловец"

– Стоит, – шелестнул толмач.

«Вроде я вслух не спрашивал. Или сболтнул? Следить надо за собой, что-то я в последнее время рассеянный, мысли путаются, как во сне. Разбудили меня, досмотреть не дали, а казалось – сейчас всё пойму. Чёртов Наставник, обещал, что Глеба я найду на этом острове. И где же? Мрак, ни огонька. А, нет!.. Что-то там между деревьями…

– Свет какой-то, – сказал я. – На костёр не похоже.

– Темень, – жаловался Сват. – Пока до его борзейшества резиденции доберёшься, лапы обломаешь об корни да сучья. Егеря бездельные, нет бы – тракт почистить, одно знают – охотой баловаться, всех кобелей перевели в гомидюшнике, скоро их по пять сук на одного придётся рассаживать, и какого одного! Вислый пентюх или шпенёк неразумный вроде этого, который суки как огня боится. Костёр! Это каким же борзым быть надобно, чтоб в его борзейшества угодьях по тёмному времени костёр раскладывать! Дворне вообще не положено, а егерям шкуры дороги. Дознается его борзейшество Туз – а он дознается! – собственными кишками за потраву удавит, а опосля утопит, чтоб и по смерти святых угодий невзвидел. Костёр! Не костёр, а окошко светлое в покоях его борзейшества резиденции.

***

Охотничий дом Туза на меня произвел угнетающее впечатление. Потолки низкие, коридоры тёмные, стены над светильниками в копоти, а самое мерзкое – по стенам головы, головы, головы… Добро бы только фелидские: кошка – ещё туда-сюда, даже если размером с тигра; но лица человеческие – это, знаете ли… Оскаленные, вместо глаз стекляшки. И ладно бы только головы. Увидев в нише ростовое чучело, я решил смотреть только под ноги. Себя на ходу уговаривал: «Это гомиды, не люди… Ты же видел, они бессловесные… Неразумные… Трофеи его наиборзейшей стайности господина Туза, верховного охотника Тузового острова. Думай что делать, иначе быть тебе добычей. Набьют чучело и в нише выставят, вот как раз свободная». Ничего придумать я не успел. Бежать надо было раньше, в резиденции его борзейшества стены крепкие, окна узкие, решётки повсюду, а ворота…

Сват отпер третью по счёт решётку, пропустил меня вперёд, вошёл сам, закрыл дверь, лязгнул засовом и снова замок навесил. Без разницы, какие ворота в резиденции, если до них не добраться. Разве что напасть, пока не поздно, на Свата, придушить, ключи отобрать… Пока раздумывал, Сват привёл меня в двусветный зал. Я оглядеться не успел, кольцо ошейника оказалось на короткой цепи.

– Э! Куда пошё… – я дёрнулся следом за смотрителем, но не пустила цепь.

Сват скрылся за дверью. Я услышал, как он отпирает и запирает за собою решётку. «Видеть Туза смотрителю гомидюшника не положено. А я увижу» – сообразил я. Меня била крупная дрожь, но не от холода или сырости. Сухо и тепло было в зале, топился камин, на фитилях зеркальных трёхсвечников плясали пламенные мотыльки. Не двусветным было помещение, а двутёмным: непроглядный мрак за окнами. Чтобы не пасть духом окончательно, я стал прикидывать: «Окна широкие и без решёток; если что – стекло можно раскокать подсвечником. Лестниц не было, первый этаж. До земли недалеко. А если под окнами ров? Ладно – ров… Цепь!» Вмурована в стену. Я дёрнулся. Без толку, в стене анкер. Замок? Дужка в палец. Плазменного резака нет, и вообще ничего нет, кроме ногтей и зубов. «Давай, грызи зубами, тупое животное!» – подначивал я. Бессилие душило хуже ошейника. Взбесился.

– Что смотрите?! – заорал я чучелам, украшавшим собою зал. Фелиды, гомиды, пакость какая-то насекомая метра два ростом и с крыльями…

– Думаете, я болван вроде вас?! – бесновался я, гремя цепью. – Думаете, я составлю вам компанию?!

– Думаю, составишь, – услышал в ответ. Сначала решил, что это Наставник издевается.

То, что я принял за чучело гомида, ожило. «Это не чучело. Когда Сват меня сажал на цепь, его здесь не было. Тёмный угол, портьера. Просто я не заметил, как он вошёл. Туз – гомид? Чушь». Гомид взял с камина подсвечник, в ухе его сверкнула искра, лицо вынырнуло из тьмы.

«Это же…»

– Глеб! – крикнул я.

– Будешь обзываться, велю набить из тебя чучело, – спесиво молвил Глеб. – Слава Наставникам, наконец-то псы мои бестолковые притащили хоть что-то дельное.

Глава седьмая

– Собачья жизнь! – пожаловался я чучелу крылатого насекомого. Хотелось поговорить, а не с кем, Глеб ушёл. Да Глеб ли это вообще? Сомнения мучили меня хуже голода; я позвякивал цепью, точно дворовый пёс, у которого отняли миску, только что не выл с досады. Лезла в голову всякая чушь. Кто его знает, думал я, что происходит со старой тушкой, когда энтенглер-проектор впихивает душу в свежее тело за десять парсеков от станции отбытия. Сбойнёт дезинтегратор – и вот, нате вам, два Глеба. Тела одинаковые, а души… По теории они не могут быть одинаковыми, но кто знает, не помнит ли тот, второй Глеб то, что забыл этот, первый. Глеб-который-улетел вылез из-под раструба проектора, не понимая, кто он и откуда; его схватил за лацканы траппер и потащил на Киноду, а Глеб-который-остался припомнил, куда он хотел лететь, снова ввёёл конечную станцию и…

– Не годится, – сказал я. – В журнале было только одно перемещение. Это Глеб. Кое-что он помнит.

– Где-то я эту гомидскую рожу видел, – бормотал Глеб, глядя сквозь меня оловянными глазами. Подсвечник совал в лицо, поливая мне руки горячим воском.

– Иосиф, – талдычил я. – Циммерман. Ёся. Пересадочная станция. Нетяж Гелиани. Ты что, забыл?

– Как ты смел моей наиборзейшей стайности тыкать?!

Приходилось уворачиваться, чтоб его борзейшество не подпалил мне волосы. В какой-то миг захотелось отобрать у него чёртов канделябр и дать в морду, но он забормотал вдруг:

– Гелиани?.. Говорящий шарик… Потом эта собака… Туз бубновый. В глотку ему!.. Ещё один шарик… Что делать?.. Спрятать в ухо, а труп зарыть. Нет собаки, нет проблемы.

Глаза у него стали, как у побитого пса. Поставил подсвечник на пол и опять за своё: «Я тебя помню, гомид… Кто ты?» И снова: только задал вопрос – глаза опустели, налились оловом. Видно, не в себе человек. Понятно, ответа моего не услышал. Ясно даже почему: в каждом ухе по блестящей говорящей затычке, ни дать ни взять – стереонаушники. Что они Глебу насвистывали в уши, одному кинодскому богу известно. Кинодский бог немилостив, а Наставники – пророки его.

– А! – сказал я. Не то чтобы всё понял, но придумал, что делать.

– Ваша наиборзейшая стайность, – обратился я к нему с поклоном. – Вижу, вы в затруднении относительно моей персоны…

– Персоны! Не такая ты персона, чтобы возникли затруднения. Как мне стало из…

Он замолчал ненадолго, закатил глаза, потом продолжил:

– …вестно, поймали тебя, брехунов подголосок, на берегу моего острова, задержали при попытке дворню смутить брёхом. Известно также, что подлапникам моим ты оказал сопротивление, поранил многих, одного же убил до смерти. Только моим милостивейшим изволением не выпустили тебе кишки и огнём не очистили, но глазным зубом клянусь, это никогда не поздно сделать.

– Чего же вашей наиборзейшей стайности от меня нужно?

– Повиновения. Вижу в ухе твоём знак сопричастности Голосу, значит, ты-то и есть тот самый гомид, назначенный Голосом для осуществления плана.

Говоря о Голосе, Глеб повышал голос и два пальца приставлял к уху, как будто отдавал честь. Кое-какие выводы я уже сделал, но…

– Повиновение – ладно, – сказал я, поправляя сыромятный галстук. – Деваться-то мне всё равно некуда. Потому не позволено ли мне будет ознакомиться с планом, каковой ваша наиборзейшая стайность в отношении меня составили?

– План тебе! Не много ли чести? Впрочем, с тобою Голос, потому слушай, запоминай, повинуйся. Гомиды глупы, указов не понимают, а мне надобно, чтоб работали. Услышал? Слушай дальше. Ты будешь натаскивать их, школить, учить делать то, что угодно мне. Запомнил? Служить будешь – жить будешь, и неплохо, а выйдешь из повиновения…

– Понятно. Ты, стало быть, хочешь, чтоб я занялся дрессировкой.

– Не выражайся, иначе набью из тебя чучело. Ещё раз «тыкнешь» мне…

«Вот в чём дело. Наушники не могут перевести слово „дрессировка“, или в кинодском переводе оно звучит ругательно. Тыкнешь! Совсем оборзел… Ладно, что с него возьмёшь, с пустоглазого».

– Простите, ваше наиборзейшество, я несколько растерялся. Такое неожиданное предложение… Но я согласен.

– Вот и ладно. Служи верно – буду к тебе милостив. Посиди пока, за тобой придут.

Он взял с пола подсвечник, поставил на место и к портьере направился.

– Глеб! – позвал я. Непроизвольно, поддался импульсу.

Он не расслышал. Вернее, господа Наушники не сочли нужным довести до ведома его наиборзейшей стайности Туза очередную фамильярность личного его наиборзейшей стайности дрессировщика. Обошлись стандартным сообщением о невозможности перевода. С переводом имён вообще сложно: как втолковать киноду, что такое Глеб?

«И Глеб ли это вообще»? – подумал я, пожаловался вслух на собачью жизнь, потом, поразмыслив, пришёл к выводу, что всё-таки это Глеб, доведенный собачьей жизнью до сумасшествия. Я нашёл его, но что толку? Ни на кого, кроме себя самого, надежды не было. «Да и от меня тоже никакой прибыли. Дрессировщик! Не слишком почтенная должность, о заработке, судя по всему, вообще речи не будет. За харч придётся вкалывать…» Есть хотелось ужасно, голова работала плохо. Дрессировщик… Наставник… Голос… Чей голос?.. Я дрессирую гомидов, Туз дрессирует меня, а Туза…

Я закрыл глаза и сказал:

– Хорошо ты устроился, наставничек. Думал, не догадаюсь?

– Надеялся, что догадаешься.

– Врёшь. Почему тогда не рассказал сам?

– Ты не задавал вопросов.

Великолепно, подумал я. Значит, без вопросов ты не умеешь. Это надо запомнить. Вопросы тебе? Получай.

– Что ты сделал с Глебом?

– Не понимаю вопроса. Что такое глеб?

– Не притворяйся идиотом. Это имя гомида, с которым я только что разговаривал.

– Я не умею притворяться. Не бывает имён, которые нельзя перевести, я не могу перевести «глеб», значит это не имя.

– Не переводи, просто запомни: гомида, с которым я разговаривал, зовут Глеб. Иначе мы с тобой не договоримся.

– Я запомнил. Ты спросил, что с Глебом. С Глебом у меня связь.

– Что?! Э-э… То есть, я хотел спросить…

– Я понял, что ты хочешь спросить. Глеб нужен мне, ты тоже.

«Этого ещё не хватало. Мерзавец читает мысли? Но не все. Кое-что ему не по зубам. Я ему нужен? Прекрасно. Лучше быть нужным, чем свободным», – подумал я, загнав одну назойливую мыслишку обратно в подсознание.

– Читаю все, – болтал между тем толмач, – не все понимаю. Я вижу, ты рад, что нужен мне, это хорошо. Скажи, что тебе нужно от меня? Есть ли ещё вопросы?

– Вопросов нет. Есть просьба. У тебя с Глебом связь, внуши ему, чтоб принёс пожрать чего-нибудь, а пока то да сё, расскажи про эту петрушку с дресси… с обучением гомидов.

Он стал рассказывать, а я, втихомолку радуясь удачной форме вопроса, слушал. Много узнал нового. Дворня покойного Туза, оказывается, в светлое время года чуть не поголовно занималась сбором табун-травы для продажи торговцам Закатного архипелага, а те толмачами рассчитывались. Вот этими самыми шариками. Только сунув шарик в ухо, кинод Рассветного архипелага борзел и получал право претендовать на должность, прочие оставались дворнею, потому что не слышали Голоса, всеобщей кинодской речи не понимали, общались по-собачьи – грязным лаем. Дела у покойного Туза шли плохо – торговцы задирали цены на шарики, прислуги требовалось всё больше, да и собственных отпрысков надо было выводить в общество. Суки у его наиборзейшей стайности были плодовитые, особенно госпожа Жу Чке; нехватка шариков всё острее и острее чувствовалась, дошло даже до грызни в ближайшем окружении. С прибытием Глеба многое поменялось. Естественным путём сократился прирост поголовья борзых кинодов, охотничий питомник превратился в племенной гомидюшник, но, к великому сожалению, гомиды плохо поддавались обучению и не хотели работать табунщиками. Я не стал выяснять, каким образом Глеб прорвался в тузы и куда девал предшественника, тема показалась мне скользкой. Придворные дрязги сначала позабавили меня. Жёны покойного Туза знать не знали, что тот отправился к праотцам, и роптали – новый «Туз» пренебрегал их обществом, не звал в резиденцию, всего себя отдал заботам о процветании острова – круглыми сутками возился с гомидами. По размышлении здравом я понял, что ничего смешного нет. Глеб в резиденции нелегально, положение его шаткое, держится он исключительно милостью Наставника и даже не подозревает об этом. Уши заткнуты, глаза оловянные.

– Про светлое время года я понял, – перебил я толмача. – Другое мне непонятно: как киноды табунили траву во время фелид? Темнотища же.

– Время фелид – время большой охоты, – провозгласил толмач и давай трепать про эту самую охоту. О, весёлое времечко! Над архипелагами не восходит Арбор, над материком он не заходит. Святые угодья! Борзые и дворня, щенки и ветераны, все поголовно – в набег. При свете Арбора фелиды ленивы и сонны, киноды же зорки, полны сил. Добычи хватит на всех!

Я рассеянно слушал гимн большому кинодскому грабежу, прикидывая шансы.

Можно остаться, табунщиков школить, в свободное время работать над приростом поголовья в гомидюшнике. Наблюдать, как теряет человеческий облик Глеб, а когда Наушники низведут его до скотского состояния… Нет, не успеют. Обман вскроется раньше. Наступит время фелид, выйдет его наиборзейшество к стае, чтобы лично возглавить набег, тут-то и порвут его в клочья. И меня, если не успею унести ноги. Прибыль от такого исхода невелика. Можно остаться и попробовать прочистить Глебу уши. Ну да, подступишься к нему, сидя на цепи, как же. Знать бы ещё, как из живого тела шарики изгоняют… Можно пробовать на себе. Если выйдет – стану бессловесным. С бессловесными гомидами известно, как поступают. Завидная коммерческая перспектива – табунить траву за харчи и крыть в его наиборзейшей стайности племенном гомидюшнике самок. Можно сбежать, пробраться как-то на «Летучую рыбу», к Мастини вернуться… Нет. Если вести катер собственноручно, это же надо Трепачу задавать вопросы! Глеб задавал и дозадавался. Даже если выгорит это дело – дыма будет больше, чем пользы. Не привезу господину Мастини чего-нибудь материального – припомнит угон «Летучей рыбы», деньги отберёт, меня отдаст шакалам своим или как собаку пристрелит. Это лучше, конечно, чем быть сожжённым стайнами, но очень уж хлопотно, а выгоды никакой. «И дымом станут начинанья наши в жаровне умственного тупика, – подумал я. – Откуда это?.. И жертвенников дым струился к небесам. Сегодня немощны в бессилье праздном руки… Чего-то там ещё про бледного коня… Дэволюция. Слово-то какое! Эволюция наоборот. Что-то очень знакомое, даже, я бы сказал, родное. Нам кажется, что нет на солнце пятен, и дым отечества нам сладок и при…»

Я закашлялся – из камина тянуло дымом. Мыслишка, которой не давал вылезти из подсознания, оформилась, стала похожа на план. Коммерческий план – хорошая штука.

– У меня созрело предложение, – сказал я громко.

Трепач прервал панегирик большой охоте, спросил:

– Какое?

«Теперь вопросы будешь задавать ты», – подумал я и ответил:

– Рационализаторское. Как увеличить оборот вашей кинодско-гомидской фермы. Вас, насколько я понял, больше всего занимает рост поголовья слушателей.

«Вам, паразитам, нужны свободные уши. Я покажу вам путь»

– Это интересно, – оживился мой трепач. – Пока эксперименты не увенчались успехом. При полном охвате поголовья, как на Закатном архипелаге, падает рождаемость, при частичном охвате, как на Рассветном архипелаге, общество расслаивается и самоизолируется. Эксперимент с гомидами провалился, а фелиды…

– Кошки меня не интересуют. Предпочитаю ограничиться кинодами.

– В чём суть предложения?

«Так я и сказал», – подумал я. Вслух ответил:

– Вам не понять. Позови Глеба, говорить буду с ним, он растолкует.

«Вы же ему доверяете, у вас связь», – втайне злорадствовал я. Тайное тут же стало явным.

– Да, Глеб целиком наш.

«Наш. Во множественном числе», – отметил я и буркнул, изображая недовольство:

– Рад за вас. Трогательное взаимопонимание. Раз он целиком ваш, прикажите, чтоб принёс жратву.

– Сначала предложение.

– Нет.

Я ухмыльнулся. Борзеть – так уж борзеть основательно.

– На голодный желудок разговаривать не стану. Жратву сюда и Туза вашего, иначе не скажу больше ни слова.

Ничего господа наставники не смыслили в блефе, а может, решили, что знают все мои карты. Не все. Кое-что смешное я придерживал до времени в рукаве. Гадал: сработает трюк или нет? Сработал. Я обдумывал первый этап операции, когда в зал вернулся Глеб. В руках поднос, на нём тарелки, большая кружка…

– Несите сюда, ваше борзейшество, – приказал я. – Или нет. Лучше на столик возле окна, там мне будет удобнее кушать.

– Но…

– Ваше борзейшество, вы же не хотите, чтоб я проявил к вашей милости неуважение, лакая по-скотски из миски на полу? Снимите с меня ошейник, не убегу. Иосиф Циммерман в жизни своей ещё ни разу не бегал от прибылей.

Глеб потащил поднос, куда было указано, затем вышел и вернулся со связкой ключей. Господа Наушники заглотали наживку, осталось подсечь.

– Мы ждём, – прошелестел на ухо мой Трепач.

– Подов-вдёте, – жуя, выговорил я. Мясо. Лучше не думать о том, чьё. На баранину похоже, но кости крупные. Отхлебнув из кружки кислого какого-то варева, я сказал:

– Вот теперь поговорим. Но чтобы Туз мог переводить, освободите ему одно ухо. Поняли меня?

– Как ты сме… – начал Глеб, осёкся, глаза выпучил.

«Вижу, поняли», – подумал я, потихоньку выливая остатки пойла из кружки в тарелку с объедками.

Глеб сидел против меня, как истукан.

– Позвольте, ваше борзейшество, шепну вам на ухо, – негромко проговорил я.

«Подставь ухо! Ну же!»

Он вытянул шею. Серебристая капля упала на стол. Я был готов, кинулся как на мышь кошка, накрыл перевёрнутой кружкой. Шарик заметался, об стекло застучал.

– Ты шутить вздумал, щенок?! – возвысил голос его борзейшество.

– Вам не выбраться из резиденции, – пискнул в ухе горе-Наставник.

– Я и не собираюсь. Сядь Глеб, разговор только начинается. Ты, Глеб, и вы, господа Наставники, – или как вас там? – хотели выслушать моё предложение, я сделал всё, чтоб вы меня правильно поняли. Шарик побудет пока у меня. Надо же чем-то заткнуть второе ухо, когда разговор будет закончен.

«Вы поняли меня, паразиты?» – подумал я. Они решили, что поняли. Думали, я мечу на тузовое место, а Глеба хочу спровадить. По большому счёту, им всё равно было, кто правит островом. Недолго из Тузового в Ёсин перекрестить, главное, чтоб дела пошли лучше, так ведь?

– Мы поняли, – шепнул Голос.

– Великолепно. Слушайте тогда предложение, ваше борзейшество. Корень ваших бед в том, что вывозите табун-траву. Никогда ещё торговля сырьём не приносила больших прибылей. Власть ваша над островком смехотворна, масштаб её мизерный. Торговцы Закатного архипелага, пользуясь дремучей вашей серостью, жиреют.

– Они борзые, – попробовал возразить Туз.

– И вы во время набегов борзые, не хуже их. Чем грабить по мелочи фелидское побережье, обратились бы на Закат.

– Как же добраться до островов Закатных? – с тоскою проговорил Глеб. Чуть-чуть оттаял, стал на человека похож.

– Грызня между кинодами?! – удивился Трепач.

– Не грызня, а укрупнение производства и централизация власти. Масштабнее надо мыслить, господа. Что же до транспорта… Ну, как-то ведь вы до материка добираетесь, чтоб гра… чтоб всей сворой поохотиться?

– Так то на материк, туда тоннели проложены, – скроив кислую мину, ответил Глеб.

«Вот новости!.. Через полмира тоннели?.. Маловато я знаю об этой планетке… Погодите-ка, ребята, но ведь Закатные киноды тоже набегами балуются! Это значит, с каждого острова…»

– Да, с каждого обитаемого острова, – сообщил Трепач, как мне показалось, не без гордости. – В гомидскую эру проложены.

«Вот как? Гомиды, значит, проложили. А вы пользуетесь», – подумал я мельком, и, чтоб не проиграть в темпе, обратился к приунывшему Глебу:

– Но можно ведь тогда по тоннелю перебраться на материк, а оттуда на любой остров…

– Если бы, – Глеб рукою подпёр подбородок. Что-то с ним происходило странное. Слова цедил, будто с усилием: «Не справимся… С фелидами, знаешь ли, один на один… Своры моей не хватит… Ох, тяжко…»

– Да ты не охай, – сказал я. – Не тоннелями, так морем доберёмся.

– Судов на Тузовом острове нет, – дал справку Трепач.

– Одно есть, – возразил я, – если только его не сожгли вместе с книгами.

– Одного… маловато… – укладываясь щекой на протянутую руку, пробормотал Глеб.

Я забеспокоился. Что это его в сон клонит? Позеленел… Или мне кажется? Свечное освещение.

– Мало одного судна, – подтвердил Трепач.

– Одного мало – будет десять. Двадцать. Тридцать. Сколько потребуется, столько и приведу. Сплаваю на Закат, вернусь с флотилией.

– Набег на Закатный архипелаг на судах Закатного архипелага? – спросил Трепач.

«Говорил же, заставлю тебя задавать вопросы».

– Именно. Просто, господа Наставники, вы меня плохо знаете. Если я берусь организовать бизнес, так уж это будет бизнес, а не меновая торговля с аборигенами.

– Что ты хочешь получить за работу? – вкрадчиво поинтересовался Трепач.

«Торговаться собираетесь, паразиты?»

– Не переживайте, выплатив мою долю, вы не обеднеете. Сами посудите, нужны ли мне свободные уши? Нужны ли вам кинодские реалы? Оставьте реалы мне, и я сделаю вам на этой планете столько свободных ушей, что вы не будете знать, куда от них деться. Мы с Глебом… Глеб!

Он спал. Выглядел отвратительно. Я испугался, мне захотелось… Нет. Надо было обойтись без вопросов. Плохо ему без второго шарика. Ломка.

– Вы можете помочь ему, – сказал Трепач. – Дайте манипулятору занять место…

– Нет! – отрезал я. За первую же подвернувшуюся отговорку ухватился, чтоб не выдать намерений, сказал:

– Манипулятор ваш мне самому сгодится. Нужно же чтоб кто-то помог управлять «Летучей рыбой». Дадите мне из дворни помощника.

– Возьмите причастного к Голосу.

– Нет уж, спасибо. Эти ваши причастные слишком борзые. Мне помощник нужен, а не надсмотрщик. Или вы делаете, что я сказал, или…

– Договорились, – поспешно согласиться Трепач.

«Договорились!» – возликовал я. Не сдержался. Это нисколько не повредило моим замыслам, Наставники решили, что предвкушаю прибыли. Так оно и было в каком-то смысле.