Электронная библиотека » Борис Гриненко » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Признание в любви"


  • Текст добавлен: 29 ноября 2024, 08:22


Автор книги: Борис Гриненко


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Мушкетёры

«А годы бегут, как дожди», – вспоминаю я, и опять невольно, песню Дольского, потому что они действительно пробежали. Их было много, и «мой тысячный дождь» стучит по карнизу. «В грядущее я не заглядываю» – не удаётся даже толком разглядеть тучу, из которой он идёт. Серое небо закрыто яркими цветами на подоконнике, потому что смотрю я на него с пола на кухне и повернуться удобнее не могу. Могу только ругать себя и думать об одном – дождусь Ирочку, чтобы сказать ей спасибо, или… не дождусь. Что случилось?

Самое время вернуться к нашим баранам, кем я себя и чувствую. А началось всё с радости. Ире ночью на поезд в Москву, командировка. Но радость не от этого. Вот у моего сотрудника, когда жена уезжает, радость, на следующее утро он звонит: «Не встать, голова разваливается». В чём моя радость? Пока ещё способен рассуждать, начну по порядку.

У каждого своя история отношений с Парижем. Для кого-то она начинается с «Трёх мушкетёров», а дальше может продолжиться и перейти в любовь и привязанность, тогда это будет «Праздник, который всегда с тобой». Наши авторы сказали по-другому – «Увидеть Париж и умереть».

При чём здесь Париж? Названия романов Дюма «Двадцать лет спустя», а следом и «Десять лет спустя» знакомы с детства. Мушкетёрами, наверное, представляли себя все мальчишки, но уж точно не все могут написать потом такие цифры. Наша – намного больше.

«Один за всех, и все за одного!» – поднимаем бокалы в Питере, у нас дома. Бороться нам уже не за что, кто хотел – остепенился дальше, в буквальном смысле стал доктором технических наук, профессором. Приехали они, чтобы быть рядом, ощутить плечо друга, и не просто так, а отметить очередной юбилей нашей дружбы. Сидим по привычке на кухне (времена в России тоже имеют привычку возвращаться). Ира колдует, хочет угостить чем-то особо вкусным, ребята смотрят в окно.

– Какие высоченные берёзы, место, должно быть, хорошее.

– Потому что Ира сажала. Сосед говорил, что вообще засохнут, а теперь хочет повесить табличку: «Ирине. Самая высокая берёза в районе».

Хозяйку ребята посадили с торца, и вовсе не потому, что ей скоро убегать. Встреча – это всегда «А помнишь?», причём с самого начала. Помнишь, какая была радость услышать первые звуки из космоса, музыку нашей страны «бип-бип-бип»? Как на третьем курсе вбегает на лекцию любимый профессор: «Наш человек в космосе!» Вскочили все: «Ура-а!» Такого восторга никогда больше не будет. Лекции прекратились, мы выплеснули гордость за родину на улицу. Милиция перекрывала движение, неважно, что его особо и не было: дорогу – будущему страны, мы самые главные, учимся работать на космос.

А через год зашёл в ту же аудиторию декан: «На вашу специальность заявок нет, избыток специалистов по космосу. Вас перепрофилируют». Слово-то какое, я тогда заметил, что основатель социалистической экономики его никогда бы не выговорил. И какая же это плановая экономика? В перерыве идём к декану: «Можно перевестись в другой институт?» Получаем обидное «нет». Первое в жизни большое разочарование, и я не выдержал: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою». – «Это вы к чему?» После стычки из-за сексота декан со мной подчёркнуто на «вы», имеет на меня зуб или, наоборот, уважать стал. «Не я – Козьма Прутков. Мы изучали, до сегодняшнего дня, гироскопы, с греческого слово переводится „круг смотрю“. Вот пустую забаву для нас и устроили».

Воспоминания на кухне прерывает звонок телефона. Говорю, что это парторг института, всегда ходит в отглаженных брюках (под матрас кладёт) и имеет дурацкую манеру звонить вечером, отметить свою значимость. Добавляю громкость, чтобы его было слышно:

– …Это опасный грипп, свиной. Сказали, что ты отказался от прививки.

– Да.

– Почему ты не боишься?

– Я другой породы.

Выпили за нашу породу стоя.

– Не опасаешься, что привязываться будут?

– У меня на них иммунитет.

– Похоже, что о тебе в органах забыли.

– Да нет, при случае расскажу.

Мушкетёр – это «подавай всё и сразу», во-первых – шпагу. Едем в Выборг за победой на рыцарский турнир. Один из нас не только кандидат технических наук, но и мастер спорта по фехтованию. Жаль, что ребятам не довелось побывать во Франции, а ведь мы – мушкетёры! Нахожу в записях голос, любимый в наше время, – Ив Монтан. Стараюсь в такт неторопливой мелодии «О, Париж» не особенно обгонять. Стройные сосны, чаще – берёзы, шагают послушать, успевают дойти до обочины и остаются там, чтобы дождаться нас на обратном пути. Рассказываю о наших с Ирой поездках.

– Главное в них – какие ощущения мы оттуда вывезли. Ира говорила, что путешествие – это не только открытие мира, но и познание себя: человек раскрывается в непредвиденных обстоятельствах.

– Подумаешь – Париж. Тебе с ней и в захолустье будет прекрасно. А раскрываться хорошо, когда есть на какие шиши. – Мушкетёр достаёт из сумки бутылку и делает глоток (больше там нет).

– Мы долго собирали, и хватило их, как у тебя бутылки, только на автобусную экскурсию, причём с двумя ночёвками в автобусе.

Зато потом была Сена, теплоход. Мы, конечно, с вином, – предупреждаю я его вопрос. Перед этим были Гранд-опера, где наш Шагал, «Мулен Руж», да много чего ещё. И вот радуга огней берега и Эйфелевой башни переводит вечер в ночь. Свет играет с рябью на воде, с нами играют ароматы духов и кухни. Духи просят посмотреть кто, запах с кухни заставляет попробовать – что. С плывущих навстречу судов аккордеон напоминает, где мы находимся. За столиками веселье, но не как у нас, а спокойное. Обычный для французов вечер, а для нас – праздник, на который пригласил Хемингуэй. Мы вернулись туда, где давно-давно не были, всё ведь знакомо. Когда мечтаешь и почти не надеешься, что это сбудется, а оно вдруг свершилось, тогда в лицах, сидящих рядом, узнаёшь близких. Вот сидит задумчивый, точно – он; вот засмеялась, ведь это же – она. Да, это они и есть – герои книг, фильмов. Нас окружила теплота памяти.

– В её атмосфере поднимаешься, и домашние проблемы кажутся накипью. – Ира всегда точна. – Чтобы это увидеть, нужно всего-то уметь подняться.

Остаётся её поцеловать. Замечаю, что это действие привычно для парижан. Плывём под мостом Александра Третьего, наверное, самым красивым. Кто-то, может быть, подумает, что на берегу есть и клошары. Но я сразу вспомнил нас: «По этому мосту не цокали копыта мушкетёров».

– Зато по его побратиму мы вчера топали в Питере, – хвастается знанием мостов один мушкетёр.

– Потрясающий оттуда вид на Зимний, на стрелку Васильевского, – добавляет другой.

– А мне понравились кони Клодта на Фонтанке. Когда их гладил, они на меня жалостливо смотрели, – ворчит третий.

– Раньше нужно было у тебя бутылку отнять.

В Париже Ира за день устала, поздним вечером ушла в гостиницу, я заглянул в соседний ресторанчик. Гарсон занимает меня вином и рассказом о красавицах актрисах, которые здесь бывали, развешаны их фотографии: «Они всегда с ними». Я достаю фото Ирины.

– Тоже красивая, – подошёл его коллега.

– И она тоже со мной.

– Конечно, в вашем же портмоне.

– Не так поняли, она – в сердце.

Во дворе Выборгского замка поставлен деревянный помост, на нём в единоборстве сходятся рыцари в доспехах. Желающих посмотреть много, сидят на скамьях и стоят. Глянул наш на рыцарей, увидел на балконе прекрасную даму, из-за которой сыр-бор:

– Я этих сделаю, купите цветы, подарю ей.

Возвращается злой:

– Нашли к чему привязаться: «Вы выпили». Я объясняю, что для рыцаря это святое дело, не бойтесь. «Боимся не за вас, за соперника. К тому же вы отбор не проходили». – «Какой отбор, она выберет», – показываю на балкон.

Схватка в кино выглядит не совсем так, даже совсем не так. Здесь это напоминает столкновение у ларька за кружку пива, итог оценивают судьи. С балкона за поединком наблюдает та самая дама, она во все времена прекрасна.

– Поглядели, и будет, нечего тут больше делать, – обиделся наш рыцарь.

– Забыли о Париже? Я много чего не помню, например, поднимались ли мушкетёры Дюма посмотреть на мир с большой высоты.

Идём мы. Винтовая лестница даёт возможность оценить не только качество кладки и узнать, что́ внутри башни Святого Олафа, но заодно и подумать о том, что прячешь у себя.

– Одинокий донжон.

– Почему?

– Единственный в России.

Замок стоит на островке. С одной стороны выпятил грудь старый город (разница с Питером пятьсот лет, но грудь красивая), с другой – парк Монрепо. Сверху понимаешь, что не просто так этот уголок природы назвали парком. Картину дополняют покачивающиеся под нами разноцветные яхты – «Все флаги в гости будут к нам». Шумят внизу зрители и волны, блестит под солнцем море, глаза закрываются… чтобы увидеть будущее. Ребята в восторге: до чего прекрасен мир, он ведь для нас.

– Спасибо Ирине, мы поднялись, а то ведь на чём зациклишься, с тем и будешь жить.

– Покончу с нерешительностью, целый год не мог разделить доцентам курс, читал сам, – обещает один.

– Возьму наконец кадастровую выписку и не дам соседу на даче трогать забор, он его передвигает и передвигает, – присоединяется второй.

Третий в нерешительности:

– У меня, вообще-то, ерунда. Машина зимой не заводится – жена ругается.

– Поменяй.

– Что?

– А что проще?

Я останавливаю поток откровений и показываю на иностранные яхты:

– Граница недалеко.

– Где?

– Отсюда не видно. На самом деле, не всегда замечаешь, где у тебя граница.

– Если, конечно, это не забор на даче.

– И тогда за этой самой заграницей ни с того ни с сего можешь остаться.

– Не сочиняй.

– Такое нарочно не придумаешь. Слушайте.

Обычная автобусная экскурсия по местам жизни Христа. Какие могут быть проблемы? На его родину, в Вифлеем, пускают всех, кто хочет к Богу. Там заборы повыше, дома похуже и бедность. Не на это Иисус рассчитывал. Обратно повезли по другой дороге, через Иерусалим, – разделительная стена, израильские пограничники с автоматами, граница на замке.

В автобус заходит местный Карацупа, только без собаки: «Ваши паспорта».

Обнаруживаем, что Ира в спешке взяла другую сумочку и паспортов нет. «Шо за вопрос? Зачем-таки дома паспорт?» – пытается она обратить всё в шутку. «Я обязан вас высадить». – «В Палестине?» – «Неизвестно, чьи вы граждане». – «Они здесь что, разберутся?»

Уходит. Возвращается со старшим – стройным, подтянутым, недовольным. Искать у нас нечего. Короткостриженая бородка и усы написали на лице: «Закон». В автобусе стало тихо. Смотрит на наши испуганные физиономии. Мою пропустил, задержался на И́риной – и суровость выражения сменилась улыбкой. Похоже, что он из наших, бывших. «Где ты видел таких арабов? – поворачивается к подчинённому. – Что они будут делать в Палестине без документов?» – «По закону обязаны высадить», – настаивает Карацупа.

Старший грозит нам указательным пальцем, ноготь коротко и ровно подстрижен. Тишину нарушает жужжание палестинской мухи. Наконец он решает: «Ладно. Проезжайте, но это в последний раз». Карацупу предупреждает: «Не распространяйся», а нам поясняет: «Повезло, что моя смена». – «До скольки она у вас?» – «Ещё долго, но даст Бог, к которому вы ездили, встретимся и обязательно отметим».

– Отметили? – хором интересуются мушкетёры.

– Нет.

– Жаль, вот где бы выпили так выпили.

– Жалость считается самой бесполезной вещью. Что ещё хотите посмотреть?

– Нас лишили битвы с людьми. Чем можешь заменить? – «Рыцаря» не успокоить.

– Сразимся с речными порогами.

Уже на мосту через Вуоксу они разочаровались:

– Какие это пороги, как и мы – на пенсии.

Идём за надувной лодкой. Инструктор застёгивает курточку – знобит, наверное, после вчерашнего.

– Вы выпившие. – Он ерепенится, потому что, в отличие от нас, не может добавить.

– Разве на трезвую голову тут почувствуешь, что качает? На Чуе мы не пили.

– Не положено.

– Если настаиваете, мы ляжем.

Вот ведь, чем ниже начальник, тем выше себя ставит.

Веду ребят не солоно хлебавши (соль у нас с собой) по берегу к Суходольскому озеру.

– Каждый сорвите по цветочку на длинной ножке.

– Зачем?

– Положим.

– Долгая память?

– Ты самый догадливый, не только про мосты знаешь.

У самой воды на крохотном возвышении стоит неприметная бетонная четырёхгранная пирамидка. На гранях надпись: «Кивиниеми». Не зная, не догадаешься, что это крыша взорванного дота. Деревья с противоположного берега Вуоксы отражаются в воде, нескончаемые волны порогов, как наша боль, заставляют отражения кланяться верхушками этому месту.

– Оттуда наступали наши. Ирин дедушка где-то здесь. – Я кладу четыре одиноких цветка. – Сколько таких мест в России, поэтому цветы везде и растут.

Соль ложится на рану, незаживающую рану войны, после второй рюмки – на закуску.

– Сегодня категорически не везёт. Может, лучше домой? Бог троицу любит.

– Не каркай. Есть место, где посещение круглосуточное. – Я хочу покончить с неудачами.

– Нас никуда не пустят.

– Там без ограничений. Даже спиртного!

Узкое шоссе петляет между пологими холмами, солнце радуется за нас и освещает красоту леса то слева, то справа. Низкие кусты подчёркивают высоту стройных деревьев. Ребята запевают шофёрскую песню: «Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть», хотя дождём не пахнет, а вот цветами – да. Нахожу в записях Олега Анофриева: «Ветер за кабиною носится с пылью, слева поворот», и начинаем с ним песню заново. Дорога подчиняется указанию Олега, перед нами – поворот налево, до него совсем немного. Говорю, что сейчас выберемся на простор. Анофриев предупреждает: «Осторожней, шофёр», и оттуда показывается большая тёмно-серая фура «Рено». Нам смешно от точности предсказания.

– Одни французы сегодня. А мы, мушкетёры, за них ещё не выпили, – напоминает Ворона.

– Исправим. – И поём громче.

Но тут из-за фуры выскакивает «немец», красный порше. На большой скорости он обгоняет. На нас понеслась железная стена, до неё остаётся несколько мгновений. Затормозить? Не успеем! Дорога узкая, не разъехаться, обочина узенькая, кювет глубокий, за ним сразу деревья. Красная ревущая морда завизжала колёсами, тормозит, но всё равно стремительно приближается. Вернуться на свою полосу ему не даёт фура. Она большая, серая, почти не отстаёт от «немца» и ревёт басом. Сразу вспомнил, что тут слева была просека и на неё съезд. Давлю педаль газа до упора – взревел двигатель (никогда с ним так не поступали). Одним движением дёргаю руль влево. Наша машина взвыла шинами и увернулась от злобного порше, но мы на встречной полосе. Рядом вырастает большущая зловещая морда фуры, она выше нас и наваливается откуда-то сверху – под солнцем вижу, как блестит ромб на капоте, нутром ощущаю жар её мотора. Кручу руль дальше – машина поворачивает и встаёт на два колеса, от падения меня удерживает натянувшийся ремень безопасности. Успеваю подумать: «Ребята сзади не пристёгнуты», и мы соскакиваем с дороги. Педаль тормоза жму до упора, иначе влетим в деревья. Машину сильно тряхнуло – то ли от того, что нас задел грузовик, то ли мы задели берёзу, не знаю, но надеюсь, что это машина бухнулась сверху двумя колёсами. В зеркале отражаются испуганные лица задних мушкетёров, один лежит на другом, оба молчат.

Как наша бедная машина не опрокинулась, не понимаю. Смотрим друг на друга и стараемся почувствовать, что мы больше никому не мешаем и нам никто не мешает. Уютное состояние, вот только перейти в него мешает рёв удирающего порше и скрежет грузовика. Он был раздражающий, сейчас – успокаивающий.

Достаю из бардачка плоскую бутылку коньяка, на этикетке выведено «Н. З.».

– Неприкосновенный запас, – очухалась Ворона. – Как вовремя… У тебя руки не трясутся.

– Если бы тряслись, мы бы тут не сидели.

Анофриев пытается вернуть нас на спокойный лад, но слушать песню не даёт мат снаружи. Через какие-то секунды из-за берёзы появляется здоровенный мужик, шофёр. В могучих руках у него, правда, ничего нет, даже полагающейся в таких случаях монтировки. На широкие плечи насажена круглая голова. Что там внутри, не поймёшь – сверху закрыто копной рыжих волос. Широкое лицо злое.

– Ну ты даёшь!

Олег продолжает убеждать:

– «Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть, резкий поворот и косогор. Чтобы не пришлось…»

– …в штаны накакать!.. – перекрикивает его Ворона.

– «…крепче за баранку держись, шофёр».

Наставление держаться крепче Олег заканчивает уже один, мы смеёмся все. Смех не нервный, штаны можно не проверять. Напряжение ушло в землю. Здоровяк, привыкший с трейлером обращаться кувалдой, похлопал пятернёй капот. Выключаю мотор, вместо него зажужжал шмель, кукушка принялась заново отсчитывать, кому сколько отпущено лет. У водителя лицо стало шире, чтобы дать место улыбке. Загорелись светофором большие глаза, они зелёного света.

– Можно трогать? – интересуюсь я.

– В автопарке Олечка у меня так и спрашивает. А козла с порше убил бы. – И он переходит к делу: – Налей глоток.

Тост один – «За удачу». Здоровяк удивляется:

– Как ты просёлок углядел?

– Грибы там пару раз собирали.

– А что в кювет не повернул? Надёжнее было бы.

Идём разбираться, правильно ли я делал. Рено протащило дальше нашего съезда. Следы торможения порше заворачивали в этот самый кювет… Тогда бы мы – лоб в лоб.

Водитель поиграл желваками:

– Повезёт, если умеешь оценить ситуацию.

– И из неё выйти, – дополняет Ворона.

– Спортивные игры натренировали видеть всё одним взглядом, – поясняю я свою реакцию.

Поют птицы, светит солнце, а мы сидим. Ворона – молодец, уже интересуется, что было в плане, который чуть не сломали вместе с нами.

– Куда мы могли не доехать?

– Доты на линии Маннергейма.

– Если бы обсуждали сейчас «там», – показывает он на небо, – то не особенно бы и расстроились. Знаешь, что самое неприятное?

– Каркать, – напоминаю я.

– Ладно. Скажи лучше, что самое непредсказуемое?

– Жизнь. Как ни старайся, не узнаешь, что будет через мгновение, не то что через год.

Нужно переключиться с дорожных ужасов, посидеть спокойно, и Ворона разливает.

– Тебе не даю, а вот выпьем мы за…

Я перебиваю:

– За нас, за дружбу.

– Хорошо. Ты действовал как по указке гипнотизёра – мгновенно и точно.

– Настоящий гипноз видел?

– А сам-то?

– Мессинга знаете?

– Кто о нём не читал.

– А я видел. Когда учился в пятом классе. Нам, мальчишкам, рассказы о нём внушили трепет. Украина, войсковая часть, где служил отец и работала мама. Клуб, зал забит, человек четыреста. Начали с того, что зритель спрятал у себя часы. Мессинг вошёл в зал, взял другого зрителя за руку и потребовал: «Думайте о том, что загадали». Подошёл с ним к нужному человеку и достал у того часы из кармана – знал из какого. Так он оказался через ряд от меня – невысокий, худой, от сидящих в зале офицеров отличался густой копной волос. Затем проделал то же самое ещё раз, но за руку уже не держал. Потом были другие «фокусы». Закончил сеансом гипноза. Попросил всех закрыть глаза и сцепить пальцы рук. Сам внушал усыпляющим голосом: «Вы спокойны, вы расслаблены, вы засыпаете… вы спите. Спите…» Я побоялся и подсматривал. Через пару минут он предупредил: «Кто не может разжать пальцы, не пытайтесь делать это силой. Встаньте». Встали пять человек, среди них одна женщина и мой друг, Женька. Мессинг подходил к каждому, провожал на сцену и сажал на стул. Потом внушал: «Вы на берегу, приближается вода, она поднимается выше, выше…» Участники залезли на стулья. «Вода выше, выше…» Кто-то пытается встать на спинку, женщина задирает юбку. В зале хохот. Мессинг сразу же: «Вода опускается, опускается… Ушла». Все сели. Второе задание: «Вы приходите вечером домой, у вас привычные обязанности. Вы их делаете, делаете…» Женщина начинает стирать бельё на стиральной доске, один чистит картошку, другой гладит бельё утюгом. Утюги были с углями, нужно было раздувать, он махал им и приседал, над чем особенно смеялись. Самый толстый ел и оглядывался. Женька читал книгу (перелистывал страницы). В руках у них, конечно, ничего не было. Следующее задание: «Сад, собираете яблоки… собираете». Кто срывал, кто поднимал с земли. Один прячет за пазуху, другой носит в руках. Они вываливаются – он наклоняется и поднимает. Женщина собирает в подол, а Женька ест. Опять смех. Последний номер. Мессинг поставил Женьку по стойке смирно: «Ты стоишь прямо. Тело немеет, немеет… Онемело». Ассистенты поставили два стула на расстоянии длины его тела, взяли Женьку за ноги и за плечи, положили на спинки шеей и пятками, как бревно. Сами уселись на сиденья, чтобы стулья не опрокинулись. Я подумал: могу ли удержаться в таком положении? Нет. Мессинг пододвинул к «бревну» свой стул, встал на него и поставил ногу Женьке на живот, готовясь встать сверху. Тишину взорвал крик Женькиной матери, она побежала на сцену: «Отойдите от моего сына!» Мессинг этим закончил: «Вы просыпаетесь, просыпаетесь… Вы не спите». Все «очнулись», зачем-то отряхнули руками одежду и пошли на свои места в зале. У Женьки потом допытывались: «Расскажи, что чувствовал». – «Не врите, ничего не было». Даже матери не верил.


На следующий день едем в Петергоф за главным – собственным удовольствием. Дорога не полчаса, и мушкетёры спрашивают:

– Сильно он отличается от Версаля?

– В Одессе вам скажут, что это две большие разницы.

Петергоф – фонтаны и ещё раз фонтаны, и их великолепие. В Версале между дворцами ходят автобусы. В маленькой Франции нашли место, а в большой России не получилось. Но я о другом.

– Для чего ходят в музей?

– Посмотреть.

– А я лишился зрения.

– Как это?

– По глупости! Большинство пакостей возникает по этой универсальной причине. – И рассказываю: – Ходим мы по гигантскому дворцу. Ира для нашей маленькой группы экскурсовод, я оператор с кинокамерой. Поражаюсь её памяти: она говорит, на что обратить внимание в следующем зале. Смотрю в очках, потом их убираю и подношу камеру. Наши ушли перекусить, рядом шумливые, как обычно, итальянцы. Снимая очки, я зацепил ремень камеры, и стекло вылетело вместе с винтиком, он миллиметра два. На паркетном полу фиг найдёшь, у них цвет одинаковый. Стекло поднял, отошли к окну, ищем, чем приладить – нечем. Зову Иру дальше: «Ты досмотришь, а я дома – на экране телевизора». – «Без тебя не хочу, Версаль останется, обед уйдёт. Приедем ещё когда-нибудь». За спиной стало тихо, мы повернулись и обомлели: давно немолодые товарищи из Италии…

– С какой стати «товарищи»? – цепляется Ворона.

– Потому что трое из них ползают на четвереньках, ищут мой винтик, остальные ходят нагнувшись. Ира по-итальянски: «Спасибо, не нужно». Не слушаются. Опускаемся в ту же позу. Кто быстрее? Удача досталась итальянской даме: помогла юбка.

– Сняла, что ли?

– Для тебя бы – наверное, – поясняю привлекательной Вороне, увлекающейся этим делом. – Длинный подол мешал ползать. Она его подбирала, подбирала, винтик и зацепила. Found, found! – аплодисменты. В ответ на её английский я лепечу: Grazie, grazie. Хорошо, что хоть слово знаю по-итальянски.

Ворона стучит себя по лбу:

– Чёрт, я не по поводу девушек, всё забываю спросить: чем закончилась вторая стычка с органами?

– Забавно. После майской демонстрации в Академгородке меня вызвали. Сижу в кабинете, на столе открыто моё личное дело. Что там – не вижу, но должно быть про самиздат. И этот тоже начинает хвалить родителей, потом называет мои статьи.

– Уже пришили? – удивляется Ворона.

– Пока из журналов и сборников – якобы научные. Зачитывает пару фраз из моей характеристики…

– Специально запросили?

– Какой ты сегодня сообразительный. – И продолжаю: – Любят в учреждении паузы. Я жду. «Знаете, для чего вас пригласили?» – продолжает он нагнетать, думает, что сознаваться начну. «Нет». Обратил наконец внимание на моё раздражённое лицо, понял, что переборщил, и заторопился: «В нашем институте открылось новое направление, близкое к вашему, научных кадров не хватает. Я и хотел вас заинтересовать, сказать, что мы вас знаем как хорошего специалиста. Кстати, здесь перспективы для роста лучше, и проблем с жильём нет».

– Какой достал козырь? – не терпится Вороне.

– «Чтобы решить нашу задачу, – объясняю настойчивому сотруднику, – нужен или большой коллектив, которого нет и не будет, или оперативный обмен результатами с другими организациями, в том числе с зарубежными. Что мы и делаем…» Это неинтересно. – Продолжаю я уже про Париж: – Туда специально приехали наши шведы. Хорошо иметь друзей, которые живут далеко, но всегда готовы о тебе позаботиться, в данном случае – насытить путешествие. Они водили нас по местам Хемингуэя, посидели в его кафе «Клозери де Лила».

– При чём здесь Хемингуэй?

– Ира говорила шведам, что обязательно напишет книгу про наш праздник и начнёт тоже в кафе.

– «Праздник, который всегда с тобой»?

– Хем носил его в себе тридцать лет, и я у Иры спрашивал: «Ты столько же будешь ждать?»


Ребят посадил на поезд, в купе очередной… нет, внеочередной раз выпили, и я чуть было с ними не уехал. Ира вернулась поздно.

– От давления принимал?

– Не один раз.

Достаёт тонометр и удивляется. Измеряет себе.

– Решила, что врёт. У тебя всегда было повышенное.

Утром она опять за тонометр.

– Собирайся в космос.

– Один не смогу, только вместе. – Хочу удержать.

– В девять мой доклад. – Убегает.

Продолжаю нарушать: наслаждаюсь запрещённым кофе. И вдруг чувствую, что тело не слушается: расслабляется, становится мягким, как тесто. Оно бродит, бродит беспомощностью. Подошло и сползло со стула на пол. Снизу не вижу, что делается на улице, даже если бы захотел: амариллисы не позволят – они закрыли ту жизнь своими распущенными головами. Не зря Юра спрашивал: «Как твоя аморальная жизнь?» Сейчас бы я ответил: «На исходе». Когда сползал, кисть сама по себе уцепилась за телефон. Он и зазвонил.

– Лежишь ещё?

– На полу.

– Шутишь? – удивляется тот самый Юра.

– Самая сильная шутка – это над собой.

– Еду!

– Дверь не могу открыть.

– Не дёргайся, найду Иру.

– Юр, если что… она на тебе.

– Нашёл время. Не психуй.

На удивление, я спокоен. Единственное, что делаю, – ругаю себя. Старый козёл, рассуждал ещё: не испорчу ли ей жизнь, что будет через двадцать лет… Да ничего не будет. Для меня. Случилось то, о чём Ира не могла думать. Что ж я так подкачал? А хвастался, хвастался: я лучше всех, я быстрее всех! Вот именно, быстрее… Всех и обогнал, но не туда. Тоже мне, защитник, довыпендривался: смотри, мол, какой я! Она к тебе и прижималась, пряталась. А ты? Чёрт бы тебя побрал… сейчас подберёт. Ирочка отдала мне жизнь, а я – я её бросаю. Обещал, обещал. И мучает меня одно: дождусь или нет, чтобы сказать ей спасибо? Давно ведь хотел составить завещание: развеять мой прах над морем. Ругаю себя, что не написал. Не вынесет моя душа, когда Ирочка будет сидеть у меня на кладбище. Нечего ей там делать. За что бедной такое? А так – уехала бы она в Хайфу, плавала бы там и чувствовала бы в воде мою поддержку.

Мысли не бегают, а медленно ходят. На осень намечено путешествие в Барселону… было намечено. В позапрошлом году в Уффици, у картины Боттичелли «Рождение Венеры», Ира сказала: «Богиня родилась из морской пены – миф, но это реальность: любовь рождается из ничего, из пены дней, и не умирает. Красота в правде!» Наши руки касались, между ними пробегал ток, мы видели глубже – чувства объединялись. «Если любишь, то смотреть на прекрасное одному уже невозможно, если у кого-то не так – значит он смотрит не с тем человеком». Ира сочувствовала другой нашей паре, они ходили врозь. Куда ей теперь идти одной, в церковь? В Сикстинской капелле устали не ноги, а шея, взгляд не оторвать от потолка. Я тогда ляпнул: «Меня сотворила ты, рождён любовью из пены, но не морской, а пивной, с водкой». Своё и получил. Внутри какой-то виночерпий разливает холод, немеют ноги. Пальцами шевелю как на сильном ветру. Ирочка, прости, не смогу тебя обнять…

В моей немощи улавливаю звонкий щелчок, к нему присоединяется топот. Подсознание заработало: это же Ирочкины каблуки затопали так часто, что слились в один звук.

И она уже рядом, падает на колени, я чувствую на лбу жар губ. По руке побежало тепло, это Ира сжала мне кисть. В её глазах вижу страх, а свои прячу, стыдно и блаженно. Куда-то девался холод; могу, наверное, вставать, но отчаяние за что-то зацепилось. За моё бахвальство, тянет над собой посмеяться – силы возвращаются. Готов наконец сказать спасибо, но тут заходит Ринат, её заместитель:

– Я вытащил Иру с совещания. На моей машине быстрее, по дороге связались со скорой, велели проверить пульс – если есть, то не трогать.

– У меня всё есть, – отвечаю я Ире, – но главное – это ты.

И тотчас услышали врачей, они тоже не идут, а бегут. С их помощью встал. С одной стороны – Ира, с другой – врач; дошли до спальни, лёг. Сделали ЭКГ. Особых проблем не увидели, но настаивают:

– Собирайтесь в больницу.

Я хочу остаться, но Ира непреклонна:

– Врач сказал – значит поедем.

Самому идти мне запретили, да и шатает, а кресла у них нет.

– Отнесём, – говорит врач, женщина, и ушла на улицу искать мужчин.

Вернулась с тремя, один довольно пьяный:

– Запросто.

Лёг я на одеяло, за четыре угла взялись четверо мужчин, один из них – Ринат, и без труда понесли восемьдесят килограммов. В лифт легко зашёл первый, второй; выпивший стал протискиваться и выпустил свой конец одеяла. Я грохнулся на пол. Впервые услышал, как Ира кричит. Она бросилась поднимать меня, но я встал сам, потом налетела на выпившего, Ринат её еле удержал. Дал бы я по шее врачу, если бы это был мужчина.

В машине смотреть на Иру было невозможно. На лице мука, не передать: «Где была я?» Боль за меня, покусывает губы, вытирает глаза, платок мокрый. Что-то потеряла в сумочке, стала искать, сразу же забыла что. Я её успокаивал:

– Через неделю буду дома, ничего опасного – врачи сказали.

Приёмный покой. Сидит несколько человек. Ждём. Ира поймала за рукав проходящего врача. Не тот. Куда-то дважды ходила, извелась ещё больше. Наконец появился – худая женщина, в очках.

– Почему так долго?

– Вы не одни. Кто больной?

Как в школе, поднимаю руку.

– По виду – не вы, а жена.

Возят в коляске на анализы. Противное чувство; хочется встать – не дают. В шестиместной палате две свободные койки. Ира садится на краешек и украдкой молится. Я помогаю врачу выпроваживать её на такси:

– Поедешь ночью, буду переживать, а мне вредно.

Утром приходит другой врач:

– Что у вас?

– Вчера допрашивали.

– Ничего, повторите ещё. Вы первый раз в больнице? Не волнуйтесь, у нас, в Покровской, быстро поставят на ноги.

Я молчу. Из машины не видел, куда доставили, да и какая была разница. Но именно сюда привезли отца на первую в жизни операцию, ему было восемьдесят восемь лет. Дома он у меня спрашивал: «Делать или нет?» Выручила мама: «Что ты перекладываешь ответственность. Ему с ней жить». Лежал он тоже на втором этаже, но в другом отделении. После операции начались осложнения, одно за другим. Я бегал за разными врачами: «Вы уговорили на операцию, сказали, что простая, лучше сделать». Те беспомощно разводили руками, потом собрали консилиум, на нём тоже развели руки… и он умер.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации