Текст книги "Признание в любви"

Потом он с неинтеллигентным чередует рюмки и очередь к телефону. Один ломает больше спичек, другой сильнее ругается. Мы одной бутылкой не обошлись. Сосед на всякий случай в который уже раз пошарил в карманах и вздохнул: нету больше.

Посокрушался Сергей, посокрушался и ушёл звонить. Я налил ему полную рюмку. Возвращается злой, плюхается на стул, хватает рюмку, опрокидывает и застывает. Хочет шваркнуть об пол, но официант начеку: «Что-то не так?» Смотрит на нас. У Сергея впервые проснулась улыбка.

Увожу его домой, сосед нас обгоняет (походка человека, не сомневающегося в правильности своих действий). Он приветственно размахивает авоськой, в ней – бутылка, с которой его ждали. И ещё в авоське оказалась дырка. Бутылка выскакивает, подлетает и со звоном разбивается. Углубление на тротуаре становится лужей, в ней отражается безразличная луна. Он не верит, опускается на корточки, упирается руками в асфальт и застывает. По негладко выбритым щекам поползли слёзы. От каждой упавшей в лужу слезы луна вздрагивает и морщится. Нам стало её жаль. Брызги попадают на руки, он их слизывает и шепчет. Склоняет одно местоимение – «мою», «меня»; мат сквозь слёзы, мат отчаяния. Никогда не слышал, чтобы плакали матом. Нашли в карманах мелочь, я протягиваю. Мотает головой: «Не-а». Слёзы закапали сильнее. А ведь у Сергея такое же состояние, вот только никакие деньги ему не помогут. Засунул неинтеллигентному мелочь в карман рубашки, он выпрямился, утёр лицо рукавом: «Подождите, я быстро» – и понёсся за следующей. Мы – в другую сторону.

Домой к Сергею захожу первым. Жена тут же устраивает взбучку, опять мне.

– Кто обещал, что это не повторится? – Увидела его: – Ты не уехал? – И замолчала, когда он повернулся. Нет чтобы сказать спасибо, ведь не уехал же!

С красавицей вышло плохо, но её этот инцидент, скорее всего, уже не трогает и не тронет, а вот с Сергеем нелады. Звонил он, звонил несколько дней – не хочет она больше разговаривать. В результате обиделся сам (привычка к коротким дистанциям). Больше они не встречались. Мне он тоже ничего не говорит, не знает, правильно ли поступил. А узнать можно только тогда, когда сделаешь.

Рассказываю общему приятелю (про нос!), он сокрушается:

– Ничего себе.

– Себе ничего.

– Тут не до шуток.

Не объяснять же ему, что Сергею именно это и осталось – шутить.

Один разговор с Ирой, ещё один, потом ещё – и подумал (не наговариваю ли и я на себя?), что они интересны, по крайней мере мне, и что литературный мир нас сблизил. Стало их не хватать. Хорошо бы пригласить её в кафе, но, с одной стороны, неловко, начальник всё-таки, и при том на сколько старше. С другой, если честно, опасаюсь – вдруг откажется? Не хотел обрывать то, чего не было. Из ниточки незначащих диалогов не связалось ничего тёплого. А зима, между прочим, холодная. Хорошо, что на исходе.

Международная выставка оргтехники, я – член официальной делегации. Перед обедом возвращаюсь, в коридоре встречает Адик:

– Интересно?

– Смотреть и потыкать пальцем – не получить. Информировали, что будут содействовать. Пока вот презентовали по авторучке. – Достаю.

– Классная вещь!

Выходит с подругой Ира, нарядная, как весна, – зиму, что ли, провожали? Адик: «День рождения». Моя пауза затягивается: должен бы знать.

– Поздравляю! – Вручаю ей авторучку. – Такой напишешь хорошую диссертацию.

– Люди, рождённые двадцать девятого февраля, имеют особую энергетику. Они способны воздействовать на расстоянии, на меня например. – Это подходит с цветочком любитель тенниса.

В обеденный перерыв направляюсь поблицевать в шахматы. На партию отводится по три минуты, у основного соперника первый разряд. Это мой тёзка. Болельщики стараются подсказать ход, но не могут, а объясняют тем, что не знают, как обратиться, – отчества у нас тоже одинаковые. Ира занята другим – стоит в очереди. Видел и раньше, что она играет в настольный теннис (в названном выше фильме не умеют). За столом те, которых вежливо выставил из комнаты, – оказалось, что они наши чемпионы. Больше развлекают публику, чем играют.

Поздравивший объясняет Ире:

– Смотри, как бьётся низкий мяч. – Резко подкручивает, попадает и сразу обращается ко мне: – Что это вы, всё мимо да мимо? Вроде обещали, вставайте.

Показалось, что Ира глянула на меня с некоторым сочувствием. «Старый балбес, – это я про себя, – позабыл уже, что когда девушка нравится, то всегда может показаться, что она обратила на тебя внимание». Ребята просто решили расставить всё по своим местам: на работе ты впереди, а в обычной жизни, в очереди на сердце, – последний. Вообще-то я не занимал.

– Я своё место уступлю, – уговаривает противник поздравлявшего.

Почему бы, в конце концов, не попробовать? Решил присоединиться, тоже побаловаться. Началось с раздражения: ракетку всучили плохонькую.

– Посимпатичнее не нашли?

– Бантик привязать?

Размяться не дали. Соперник с довольной физиономией думает: «Сейчас я тебя» – и сразу подаёт на счёт. Кручёный мяч летит в угол стола. Я разозлился и… промазал. Следующий мяч, по той же причине, отправил мимо. Чёрт возьми, нужно собраться! Ира смотрит. Достал платок, подышал на ракетку, протёр, как в былое время делал: ну, заяц, погоди! Он успел оценить мой уровень и сразу после своей подачи отскочил, чтобы успеть принять сильный ответный удар. Он-то отскочил, а я положил мячик у сетки – засмеялись. При следующем ударе моя рука уже привычно вскинулась и мгновенно загнулась кисть – противник дёрнулся, но не в ту сторону. Ещё мяч я быстро выиграл сильным ударом. Противник заработал пару ехидных замечаний коллег. Наказывать его дальше или не стоит? Но он решил объяснить: «Ракетку не ту взял». Посмотрим. Начинаю гонять его влево, вправо, специально даю возможность принять. Бедный отбросил мысль о нападении – лишь бы отбить. Он носится, а я стою на месте и каждым ударом круг «забега» увеличиваю. На очередном развороте его ноги заплелись, и пришлось бедняге уцепиться за стол. Народ захихикал, значит, достаточно; подкручиваю мяч, чтобы отскок был высоким, – и соперник заведомо успел. Мой подарок он не оценил и вложил всю силу в удар. Я ожидал, куда будет бить, и успел подставить ракетку. Мяч с такой скоростью отскочил, что пролетел под его вытянутой вперёд рукой.

Слушаю комплименты по поводу приёма мяча и вижу недовольное лицо Иры. Кем?

Подаю простенько, он легко забивает, я извиняюсь:

– Некогда.

– А как со счётом?

– Ничья.

– В следующий раз возьму другую ракетку, – оправдывается он, видимо, перед Ирой.

– Не забудь бантик привязать.

Ругаю себя и оправдания не нахожу. Зачем так сделал? Это не глупость – много хуже. Играл я прилично, поэтому к столу с любителями не подходил. Разве можно показывать своё превосходство, зная об этом? Какое имеет значение, что они тоже хотели? Нашёл в чём равняться. И потом, ровесники сражаются за неё. Зачем полез я? Ладно. А какую тяжесть смогу осилить и бросить на чашу спортивных весов, если понадобится? По гороскопу-то я Весы, поэтому, наверное, и качаюсь туда-сюда. Весы – идеалист и ещё романтик. Вспомнить, что удавалось, всегда приятно и интересно. А сейчас? Ничего, кроме этого самого интереса, похоже, и нет. Любовь с первого взгляда? Взгляд-то был, когда ещё только принимал на работу. А потом? Потом, как в детстве, – суп с котом.

В дальней комнате занимались гирями – вместо шахмат пошёл туда. Слышал, что местный мастер спорта по тяжёлой атлетике поднимает одной рукой две двухпудовки. Решил проверить себя, раньше этим баловался. Размял плечи, поклонился гире, выжал двухпудовку два раза, держа ручкой вниз. Улыбнулся. Когда молодой, то улыбаешься сам по себе, независимо ни от чего, просто так, потому что – молодой. В книге Виктора Кина с подходящим для меня названием «По ту сторону» оптимистическое начало: «Он смотрел на мир со спокойной улыбкой человека, поднимающего три пуда одной рукой». Я тоже подниму три пуда. И так же смотрю на мир, только причина улыбки другая: появилась Ирина… «по ту сторону». Кто там был – ахнул. Ёлки-палки, вдруг ей расскажут? Что подумает, здесь-то я ни с кем не соревнуюсь. Разве что с собой. Со стороны это незаметно, по крайней мере сразу.

Успел сесть за шахматы. Вдохновение даёт о себе знать – разгромил тёзку.

– Ты сегодня в ударе.

– Меня хотели.

– Кто это посмел замахнуться?

После работы он тянет в рюмочную: «Отыграюсь вслепую, ребята ждут». Непривычно, но желания нет: «Сегодня без меня». Действительно, некуда откладывать дела, к тому же… у Иры вечером машинное время.

Недавно был Сергей или давно? Однообразие делает время плоским, не за что зацепиться. Юбилей Адика отметили на работе, в институте, но – после рабочего дня. На продолжение зовёт меня домой. Поблагодарил: «Спасибо». Скорее всего, она там будет, – может, не стоит идти, не выкинуть бы опять чего-нибудь?

Он открывает дверь настежь, поправляет галстук, выглядывает на лестницу и удивляется:

– Ты один?

– А с кем приглашал?

Он не знает, из-за кого я на самом деле пришёл, да вообще-то я и сам толком не знаю.

– У тебя есть с кем.

– Думаешь, Иветта?

– «Огласите весь список», – по обыкновению не преминул Адик добавить цитату, в данном случае из фильма «Операция „Ы“». Там проштрафившихся алкоголиков отправляют на работу, называя поочерёдно куда. Один из бывалых и просит «огласить весь список». Не знаю, насколько я бывалый (свои пристрастия не афиширую, скорее прячу), но сотрудники норовят вычислить мои предпочтения.

– Иветта слишком лёгкая.

– Сделаешь у себя «дом лёгкого поведения».

– Я имел в виду ту, с которой видел тебя не где-нибудь, а в гостинице «Европейская», тоже, между прочим, за кофе. Такая возвышенная.

– Углядел, она высоко летает. Когда мы с ней играем.

– Стоп, отсюда поподробнее.

– Зря навострился. В волейбол играем, двое на двое, мужиков обыгрываем. Её в сборную страны брали. Знаешь, чем она берёт?

– Кого?

– Таких, как ты, – модой. Она на полшага впереди: что-то надевает – сегодня удивляются, а завтра завидуют. В памяти «возвышенность» и остаётся. А как она ходит?

– Плавно…

– Она отводит в сторону правую руку и кокетливо в такт шагам помахивает.

– Заигрывает?

– Не с тобой, ей с собой интересно.

Квартирка не совсем уютная, тесноватая, – как он умудряется писать здесь о высоком? Или чем хуже складывается, тем больше мечтаешь вырваться на простор? Пришедшие почти все свои, немного выпивали, не все немного. Девушка не из нашего института спрашивает у меня:

– Адик стихи пишет. А вы?

– Прозу.

Она открыла рот, но Адик опередил вопрос:

– Жизни.

– Вы шутник.

Объявили белый танец, незнакомка пригласила меня.

– Танцуете вы хорошо, и я буду с вами на «ты», как все. Как у тебя с прозой?

– Не жалуюсь.

Места для танцев не хватило, и музыку выключили, слава богу. Потом пели (сказали, что у них такая традиция). Натуру Иры дополнили отличный слух и приятный голос, поэтому за песней обращались к ней. Дуэт хорош, когда хотят петь вместе. Я навязываться не посмел, следуя классику – «возбуждал улыбку дам огнём нежданных эпиграмм». Кроме улыбки, кажется, ничего и не возбудил, разве что у незнакомки. Можно ли сказать Ире: «Вот он я, тут»? Или не нужно – время моё прошло?

Стали закругляться, показалось, что она неравнодушно смотрит, и я не удержался. Если претендентов много, значит, нужного нет. В голове вертятся слова, будто специально написанные для меня, позволю себе надеяться, что не только. Приятное несоответствие с текстом песни – я ещё не седой. Не сморозить бы что-нибудь такое, как с теннисом. Попросил гитару: «Хочу проверить, забыл или нет» – и начал романс Кошевского, слегка изменив слова, чтобы точнее подходили к Ире:

 
Капризная, упрямая, вы сотканы из грёз.
Я старше вас, дитя моё, стыжусь своих я слёз.
Капризная, упрямая, о, как я вас люблю!
Последняя весна моя, я об одном молю…
 

Сколько мужчин его пели? Теперь выпало мне. Опять, наверное, удивились. Подпевали, и вряд ли кто обратил внимание, что это я ей. А она? Вопросительные размышления прервал звонок в дверь: явились соседи, порошок стиральный у них, видите ли, закончился. Кто на ночь глядя стирает? Моё признание Ире так и не прозвучало, им романс заканчивается. Не просить же: «Дайте допою, там самое главное».

 
Отброшу все сомнения, прощу каприз я вам
И жизнь мою осеннюю, как ладанку, отдам:
Возьмите, возьмите, возьмите!
 

Дурацкими соседями всё и закончилось. Ира с подругой что-то обсуждали и ушли вместе. «Можно тебя проводить?» – я никогда не спрашивал, выходило само собой. Незнакомке пришлось объяснить, что мне нужно домой, жена ждёт.

А Ира, такая красивая, разве может быть одна? Неужели правда, как в другой песне, – «скоро осень, за окнами август»? Ведь и в романсе так: «Зачем я вам, капризная, к вам юноша спешит». На что рассчитывать?

 
Пойду встречать подругу осень
Висков, пока что не седых,
И глаз поддавшуюся просинь
Когда-то вроде голубых.
Дождусь упавших листьев клёна
Под ноги к скошенной траве…
Она вчера была зелёной,
Как молодость ещё во мне.
Дождусь дождей неторопливых,
Как дней, подаренных судьбой,
Вот только зайчиков пугливых,
Игравших радостно с тобой,
В глазах, казалось, что любимых,
Я не дождусь, возьми с собой.
 

Данте увидел Беатриче в девять лет. Он и потом только смотрел на неё и оставил нам то, чем восхищаемся. Я постарше, скоро очередной юбилей, можно будет хорошо выпить, что совсем не предосудительно; в браке второй раз, и снова удачно. Рассчитывать на что-то новое уже поздно – да и что может быть нового?

Утром в кабинете звонок:

– Не забыл, что игру перенесли на семь часов?

Вечером в спортзале, на площадке, «возвышенная» ругается:

– Что ты копаешься, опять заблокируют.

Очередной проигрыш. Настраиваюсь. Подача на меня. Выбросил из головы свои заботы, принял удачно, мяч направил к сетке, почти ей в руки. В молодости, бывало, срывался с низкого старта, фиг догонишь. Наконец успел прыгнуть раньше блока и уверенно забить. Получил благодарственный шлепок, по одному месту. Отыграли подряд несколько мячей. Странно, но мои мысли вернулись ко вчерашнему вечеру: зря пил, с гитарой полез, опять выпендрился, да ещё эта незнакомка, – Ира меня и «не заметила».

Планировали отметить победу в «Европейской». План при социализме не может быть не выполнен, мы и выполняем – отмечаем, несмотря на дурацкий проигрыш в финале. Так я и не собрался. Чем была забита башка? Фантазией неюного возраста.

Коньяк запиваем кофе (он тоже не для победы, горький).

– Кофе сегодня прогорклый, – подтверждает бармен моей спутнице, нагнувшись, чтобы вокруг не слышали (она постоянная посетительница).

– Дома лучше сварим, мне привезли из Финляндии.

– Сегодня не стоит, – сказал не я, а мой внутренний голос. И самому показалось странным, что я с ним согласился.

Даже не задумался, но особого внимания не потребовалось, чтобы заметить, как погрустнели её глаза, и я надеваю дежурную улыбку. Почти сразу, вначале через силу, а потом искренне, они засмеялись. Сообразил, что она всего лишь переставила в сказанном глаголе ударение и загладила обиду юмором (в её кругу такой лексикон). С чего это резанул обидным «нет»? Зачем девушке указывать на невнимание? Она принцесса, а я делаю из неё прачку моих слов. Пусть остаётся тем, кем хочет быть. В конце концов, я Весы и неизвестно, где успокоюсь.

– Мне не рекомендовано его пить, делаю исключение для тебя. Продолжение отложим до лучших времён.

Бросила: «Подожди минутку» – и удалилась по своим делам. Я вышел на улицу. Швейцар много старше меня, ливрея уже не застёгивается, открыл дверь. Утром в его напыщенном лице проглядывал мальчишка, мечтающий, что перед ним будут распахивать двери. Сейчас он как минимум представляет себя швейцаром в отеле «Ритц» в старушке Европе, ведь наша гостиница тоже не молоденькая, ей лет двести. Впрочем, может быть, он и не знает, что такое «Ритц», – интересно, кем будет к ночи? На Михайловской улице из деревьев нареза́ли зелёные шары: в праздники их привязывают гирляндами, чтобы не укатили; киоск разносит лёгкий дурман цветов, тут ему место. Яркие фонари перекрыли звёзды: нечего в небо пялиться – всё, что нужно, здесь. На площади Искусств «вознёсся» Пушкин, протянул руку в сторону, а смотрит на меня, отложив свой список поклонниц (интересно, всем ли он посвятил стихи?): «Что день грядущий мне готовит?»

– Очередную глупость, – отвечаю за него сам.

Рядом с киоском группа девушек – как цветов: на любой вкус. Работа у них такая, но каждая наверняка надеется, что устроит свою жизнь. Клиенты тут небедные, много иностранцев, вот один вышел с дипломатом – это я. Откуда им знать, что в дипломате спортивная форма? Есть, правда, и бумажки, но не зелёненькие, а наши, и не так много, как им хотелось бы. Адик говорил, что у Иры приятельница тоже поставила цель – уехать. Я её не знаю, но приглядываюсь к лицам, нет ли знакомого. Девушки заинтересовались: не зря вышел мужчина на ночь глядя, да ещё классно выглядит, – подошли ближе.

– Ни на минуту нельзя одного оставить, – появилась моя спортсменка.

– Место такое.

– В институте у тебя тоже такое.

Спускаемся в метро, подсаживаю её за локоть в вагон. Стоим рядом, но уже разделённые дверью. Показываю на себе, что глажу ладошкой её недовольное лицо. По глазам вижу, как возвращается теплота, и теперь уже она машет мне. Внутренний голос не забывает сказать: «Спасибо».

На следующий день обсуждаем с Адиком его дела. «Всё понятно?» – «Всё». Он уходит и возвращается:

– Ты ведь играл в баскетбол?

Не понимаю, куда клонит.

– И не только, в юношах за область.

– На «Спартак» с нами пойдёшь?

Он не договорил, с кем «с нами», но я понимаю и продолжаю об игре:

– Я смотрю НБА.

– Там Гомельскому как комментатору можно аплодировать.

– А кому зрители больше хлопают?

– Кто эффектно забивает.

– Да, но это обычная ситуация. У меня, например, рост ниже среднего для баскетбола, и если у нас перехватывают мяч, то наши большие остаются не у дел. Несутся два соперника в отрыв, перебрасывают мяч друг другу. Я быстрый, успеваю вернуться, мечусь между ними – бесполезно. Очевидно, что один непременно положит его в корзину. Он и прыгает, вытягивается к кольцу – всё, сейчас забьёт. Наши болельщики топают ногами от бессилия. И тут я: подскакиваю, прыгаю непредвиденно высоко и – снимаю мяч с кольца. Вот где восторг – нежданная радость, она сильнее. Вспоминают потом не игру, а этот эпизод, особенно девушки. А соперники обобщают: «Из-за тебя, гад, проиграли».

Зал заполнен, несколько тысяч. Наши места в первом ряду второго яруса, его отделяет от первого широкий проход. Игра так себе, можно было не ходить. В перерыве лотерея для зрителей, призы – две майки с эмблемой клуба. Народ криками убедил комментатора: «Бросай, кто поймает». Первая летит на противоположную от нас сторону. Короткая схватка, крики недовольных: «Моя». – «Нет, моя». Вторая – на нашу трибуну, и падает Ирине на колени. Зрители одобрили хлопками. Подталкиваю: «Покажись». Она встаёт – аплодисменты. Комментатор соглашается: «Приз нашёл своего зрителя». Овация.

Рядом с ней, с другой стороны, сидит Адик:

– Ире вообще сопутствует удача.

Смотрит на неё, но получается, что и на меня. Я – удача? Интересно. В фойе проходили мимо большого зеркала, в котором видел всех, в том числе и себя, но удачи не заметил. Да и не мог, я же не знаю, какие мужчины ей нравятся. А если бы знал, что из этого? А ничего. Не подходишь – оставайся какой есть, себя, наверное, уже не переделать. В зеркало я вообще не смотрюсь, да и глядеть некогда, но главное – не за чем. Когда утром бреюсь, себя толком не вижу, не то что «удачу». Был повод рассмотреть лицо: отец подарил опасную бритву «Золинген» и я с непривычки оттяпал кусок кожи. Уставился: радости особой увиденное (в смысле физиономия) не доставило, но и причины плакать – тоже.

Можно уповать на «со стороны виднее». Повод ли это собой гордиться? Если «шутки в сторону», то каков человек, считающий себя удачей? Ему безразличны окружающие, он считает себя выше всех и способен любить только себя, он нарцисс.

Адик будто специально опускает меня на землю (обычно я его):

– В отделе тотализатор по футболу («Зенит» – чемпион!). Ира, на удивление, знает про тренеров, про игроков, и ей везёт. Но иногда говорит: «А-а, рискну, хочу красивой игры», – тогда не угадывает.

Если человек считает себя удачливым, он пробует разное, и рано или поздно ему повезёт, потому что отважился на то, на что другие не решались. Такие люди понимают жизнь глубже и летают выше. Удача сама попадает им в руки.

Не зря я частенько стал вспоминать про возраст. Может быть, напрасно и всё, что с Ирой, мне только кажется, потому что так хочу? Живи как жил, радуйся, тебе, вон, завидуют. Не поздно ли замахиваться на недостижимое, а принять то, что есть, и смириться? Стоит ли добиваться её внимания? Если действительно любишь, то думаешь, во-первых, о счастье того, кого любишь. Сейчас-то я заметен, даже на фоне её сверстников. А как буду выглядеть лет через двадцать рядом с молодой и красивой женщиной? Дина Рубина справедливо напишет: «Жизнь – потрясающая штука, если затевать её вовремя».

К месту (или, наоборот, не к месту) память достала рассказ Шарля Азнавура, который пользовался исключительным женским вниманием. С возрастом оно убывало, убывало и ушло. Девушки перестали бегать за ним стайками. И уже он смотрит на них, но без ответа. Остановился грустный у перекрёстка, весь в воспоминаниях: как недавно это было – времени не хватало, в том числе и на этих девушек. А теперь вот спешить некуда. Стоит ли вообще переходить на ту сторону, да и зачем? Топчется он в нерешительности с ноги на ногу, и вдруг подбегает красавица, светится радостью. Неужели от встречи с ним? Ну наконец-то! Шарль повеселел, подтянулся, вдохнул глубже. Берёт она его под руку, как в старые добрые времена, смотрит преданно в глаза… и: «Разрешите помочь вам перейти улицу».

О чём напомнил мне Сергей и о чём до сих пор жалеет. Я его тогда успокоил: «Чем больше случаев, тем больше жалости к себе, не переживай». И я так буду? Тоже выпью, лягу вечером и начну ругать себя: почему не объяснился? С другой стороны, кто я такой, чтобы навязываться? Не был бы начальником, ещё полбеды, а так это просто наглость. Она даже не намекнула на интерес, а с моей стороны что было? Одно бахвальство. Сергей недоволен: он поддался случаю. У меня даже поддаться не выходит.

Лето, со своей стороны, поддалось – неважнецкое. Народ за город не рвётся, поэтому кафешки вечером забиты. Какое удовольствие, когда стоят над душой, её ведь нужно будет показывать. Это в том случае, если приглашу её в кафе, если найдётся повод пригласить и если она согласится. Вероятность такого набора событий известна. Жизнь и состоит из всяких «если», их преодоление от тебя часто не зависит, разве что совсем чуть-чуть. Напрасно или нет – не знаю, но думаю. Чёрт, только и делаешь, что думаешь. Думать-то не о чем, ничего вообще не было! То, что сейчас происходит, идёт помимо моей воли. Да и раньше по большому счёту палец о палец не ударил, всё выходило как-то само собой, не прикладывал я особых усилий, разве что – глаза закрывал. И вот теперь, непривычно для себя, вознамерился попробовать – делаю шаг навстречу… сидя. Расположился в кабинете, освобождаю время для завтрашнего вечера, потому что наконец-то решился и достал (кстати, с превеликим трудом) билеты на хороший спектакль – проявил волю (почему-то раньше проявить её было неудобно). Ире, правда, сказал, что случайно достались, – согласилась (не с тем, что случайно достались, а согласилась пойти).

Надеюсь, но суеверно прячу эту надежду от себя, что освобождаю время не только для завтрашнего вечера, именно поэтому и готовлюсь. Как это делаю? Очень просто: листаю «амбарную» книгу – задел добрых отношений. В неё, по названию понятно, складываются просьбы сотрудников и коллег о мелочах, не требующих оперативного решения. Таких всегда набирается не один десяток – мелочи для меня, а для кого-то значимые вещи. Бывает, и нередко, что наваливается проблема, тогда всем не до мелочей, и память от них очищается, в том числе и у тех, кто просил. Тут книга и выручает, я – «помню». С каким удивлением поднимаются брови у просившего или как меняется его голос по телефону, когда я вдруг сообщаю, что его вопрос решён.

Так и сейчас, разбираюсь, чтобы не упустить важное. Настроение отличное, насвистываю Морриконе, «Мелодию надежды», её можно слушать и слушать без конца (не в моём исполнении, конечно). Она красивая, без слов, я их подбирал сам и ещё не знаю, какими они будут на этот раз. Эту надежду я променял на рюмочную с приятелями. В коридоре тишина, после рабочего дня почти все разбежались. Повторно заглядывает тёзка: «Не передумал? Может, всё-таки тяпнем и сыграем?» Недоумевает он моей перестройке. До возраста Христа он не пил, не потому, что верующий, а занимался спортом – лыжи, велосипед. При его хилой фигуре имел первый разряд. Всё лето на работу ездил на велосипеде от Пискарёвского кладбища, где у него дом, а это километров двадцать. Потом бросил. «Вечером, – объясняет, – задержишься, и если примешь, что делаем часто, то на велике куда попадёшь? А там у меня дедушка с бабушкой, боюсь, что не узна́ю их, я ведь тогда совсем маленький был». Это он, кстати, сумел организовать Чупу, сам тоже ездил.

Второй раз Морриконе прерывает частый стук каблучков в коридоре. Забегает бывшая, можно назвать, подруга – видно, что сильно расстроена. Я непроизвольно вздыхаю. Как-то на вечеринке, давно это было (по моим понятиям – очень давно), мы прилично выпили и остались там ночевать. Она иногда намекала на повторение, но я отшучивался. И вот снова.

– Что случилось?

– Хорошо, что застала. Проводи меня, пожалуйста.

Моя недовольная гримаса её не останавливает.

– Я не говорю, что у мужа ночью корабль отходит, – наших никого нет.

Видит же: некогда, точно не поеду, – и лишает меня права выбора.

– У нас хулиганы во дворе появились… Правда.

Меня всё раздражает: не захотела ехать на такси (чтобы я не тратился или хочет потянуть время?), в метро объявили, что состав идёт в парк, потом автобуса нет и нет, да ещё на каждой остановке он ждёт и ждёт, хочет всех подобрать. Ругаюсь (про себя, естественно), бес меня попутал. От центра дом не очень далеко, но тут, мягко говоря, темновато. Редкие фонари пытаются найти прохожих – и не могут, мы одни. Стандартная пятиэтажка отличается от соседних тем, что состоит из двух половинок, между которыми есть арка для проезда машин. В ней, у стенки, осколки бутылки (недавно выпили и разбили), оглядываюсь. Заходим во двор – никого, к счастью, нет. Хотя в чём счастье? Что довёл до дома? На тротуаре валяются грязные бумаги и окурки, ветерок играет пакетами, на проводах болтаются тряпки. Продолжаю ругаться про себя: «Не зря тусклые фонари: мусор не так глаза режет… Угомонись уже, не на экскурсию явился. Благополучно добрались, и радуйся. Доведёшь до квартиры, скажешь: „Всего хорошего“».

Делаем ещё несколько шагов. Она держится за левую руку и вдруг вцепляется (откуда столько силы взялось?):

– Бежим! – и тянет меня назад.

Я тоже увидел, но – поздно (один бы, конечно, убежал – подруга неспортивная).

Густая берёза прятала четвёрку здоровых лоботрясов. Они словно ждали нас: радостно захихикали (оценили, видимо, обстановку) и вразвалку двинулись навстречу. Их тени начертились на тротуаре и угрожающе потянулись к нам. С каждым шагом они вытягиваются и вытягиваются, подбираются ближе и ближе. Хотят дотянуться. Всё чётче и чётче проявляются наглые рожи. Глянул по сторонам – никого больше нет, в ближайших окнах света тоже нет, до подъезда не добежать. Лихорадочно соображаю: что же делать? Стоим на месте. Выбора нет. Посжимал кулаки, напряг и расслабил мышцы. Вожак оскалился и вышел на шаг вперёд, это хорошо. Пьяные, но несильно, жаль. Голова его наклонена в сторону, удобно врезать. Идут вразвалку, не ждут, что я ударю первым. Два упорных года в секции бокса пригодились мне раньше один раз, но тут их четверо. На тренера, он рассказывал, напали шестеро, причём шли веером, а за ним была стена – не отскочить. Но он мастер спорта и троих уложил сразу, остальных добивать не стал.

Я правую ногу отставляю назад, чтобы без замаха, руки опускаю вниз, как у Мухаммеда Али. Вам это даром не достанется. Рукава у курточки длинные, она застёгнута, будет мешать двигаться, а нужно будет, да ещё как. Начинаю аккуратно расстёгивать молнию (не дай бог, заест). В середине молнии рука за что-то зацепилась – меня будто током ударило. И я застыл.

Подруга прячется за спину, слышу шёпот: «Мамочка». До нас метров тридцать. Они не торопятся получить то, что само пришло в руки. Против них один, чуть выше среднего роста. Двадцать метров. Ну, твари… держитесь! Выхватываю из внутреннего кармана пистолет и начинаю медленно поднимать руку. Спрашиваю у подруги, чтобы те слышали:

– Который? – и снимаю с предохранителя.

Выродки задёргались, пытаются спрятаться один за другого, тут же застыли, скукожились и стали жалкими. Выпучились от ужаса глазки: не подозревали, что в своей паскудной жизни будут дрожать от страха и что она вот-вот закончится. Один выронил барсетку.

Но тут со скрипом открывается дверь нашего подъезда, показывается женская задница, детская коляска, за ней мужчина и кто-то ещё.

– Чёрт! – ругаюсь я и убираю пистолет.

Как эти подонки драпанули!.. Осталась барсетка, вонючая лужа и тянущийся за беглецами след.

Дома подруга хочет угостить меня чем-нибудь покрепче чая, но вначале – себя. И я успокаиваюсь: «Посмотри – грязные пакеты на самом деле цветные. Завтра, на худой конец послезавтра, их уберут, как и всё остальное». Не раздеваюсь, нужно бы уходить, но Олечку трясёт. Я её раньше не представил, потому что имя не имело значения, а сейчас оно стало важным (не для меня, разумеется, – для неё самой). Говорят, что она пользуется вниманием, милая, обходительная, в общем, симпатичная, ну не хватает ей чего-то ещё. Не одна она такая. А сам что, не такой же?

Бутылку принесла в прихожую. Достать пробку не может, руки у неё дрожат, в рюмку не попасть. Забрал, наполнил: «За удачу». Стоим мы спиной к дверям, слышу – щёлкает замок. Одно к одному – удивлённый мужской голос:

– Здравствуйте.

Я поворачиваюсь. Плотный мужчина с чемоданчиком, роста невысокого, одет прилично, увидел рюмки, и челюсть у него дёрнулась.

– Что происходит?

Оля представляет меня:

– Борис. – И дрожащим голосом спрашивает: – Видел на улице лужу? – Рассказывает мужу и, немного поостыв, добавляет: – Хорошо, что ты не уехал.

У него от напряжения остановился взгляд.

– Откуда пистолет?