Текст книги "Мой мир заботится обо мне"

А ещё Аркадий Ильич летом был начальником трудового лагеря в местечке Таурупе в девяноста километрах к востоку от Риги. Каждое лето ученики нашей школы выезжали в этот лагерь, причём для закончивших, по-моему, девятый класс такая поездка была обязательной, а для всех остальных – по желанию. После шестого класса мы, шесть или восемь парней-одноклассников, поехали в этот лагерь.

Все жили в здании школы, а нас – самых младших – поселили в отдельно стоящем маленьком домике. На первом этаже были туалеты и кухня с печью, в которую был вмонтирован большой котёл для нагревания воды, а на втором этаже находились две комнаты, в которых мы и жили или по трое, или по четверо. Пару раз мы устраивали из кухни баню-парилку. Топили печь и поливали её холодной водой, получая много пара. Потом выяснилось, что от этих процедур треснула стена домика…

Именно в этом лагере мы от кого-то узнали, что одна минута смеха продлевает жизнь на десять минут. Или наоборот. Это неважно, важно, что с этого дня я ввёл в нашем домике вечернюю процедуру – десять минут смеха. Сначала я корчил рожи у зеркала, выдавливая из себя смех, потом мне начинали помогать ребята, а потом мы действительно ржали как ненормальные, глядя друг на друга. И так каждый день.

В двух километрах от Таурупе было озеро, куда нас несколько раз за сезон водили купаться.

После седьмого класса мы опять поехали в лагерь. В этот раз жили в здании школы, а маленькое здание стояло пустым с трещиной в кухонной стене. Через неделю пребывания в лагере мы втроём самовольно, никого не предупредив, отправились пешком к озеру. Искупались, вернулись, и на следующий день нас выгнали из лагеря и в сопровождении десятиклассника отправили в Ригу.

* * *

Когда я учился в седьмом классе, папе дали четырёхкомнатную квартиру. По проекту она была трёхкомнатной, но во всех квартирах, расположенных в торцах дома, была возможность прорубить дополнительное окно, что позволяло стандартную комнату разделить на две маленькие, и поэтому все торцевые квартиры были четырёхкомнатными, а площадью – как стандартная трёхкомнатная. Квартиру мы получили в Кенгарагсе – это, наверное, первый спальный район в Риге. Буквально на одну остановку дальше от центра города, чем наше первое рижское жильё – времянка с земляным полом. Теперь в этой времянке был гараж.

Наша квартира была на третьем этаже, а на первом, строго под нами, располагалась КЭЧ – коммунально-

эксплуатационная часть, так назывались военные домоуправления. С нашего балкона открывался вид на военный городок: штук десять двухэтажных домов, стоящих вокруг внутренней площадки – парка, за ними трасса Рига – Даугавпилс или конец улицы Московской и начало Московского шоссе. За дорогой располагалась военная авиационная часть и дальше река Даугава. Вдоль реки рос сосновый лес, и мы, мальчишки, занимались строительством домов на ветвях. Было очень интересно, и лес выглядел, словно из какого-то современного фэнтези, – целый городок на деревьях.

В авиационной части достаточно часто проводились учебные полёты. Когда истребитель шёл на взлёт, то в квартире, даже если выставить громкость телевизора на максимум, всё равно не было слышно ни единого звука, пока самолёт не улетал. Сначала это пугало, а потом привыкли.

Чуть ближе к центру, за шоссе на берегу реки располагались огородные участки. Это тоже было место наших приключений: мы часто забирались в огородные домики и проводили там время, сидя на чужих креслах и диванах, слушая чужой магнитофон…

* * *

В восьмой класс я перевёлся в школу № 62 рядом с нашим новым домом. После «центровой», физико-математической 13-й, казалось, что я попал в какую-то страшную глушь.

Школа № 62 была новой, и школьников там было очень много. Так, например, я учился в 8 «Д» классе, это означает, что были ещё восьмые – «А», «Б», «В» и «Г». Преподавательский состав был слабый, и на этом сером небосклоне выделялась потрясающая звезда – историк по фамилии Юрьев. Он просто называл наш «Д» класс «дебилами в квадрате», причём, должен сказать, не без оснований. Например, на очередной контрольной одна наша одноклассница написала фразу: «После этих реформ, крестьяне ЕЧО ПОЛЕЕ СПАЧИЛИСЬ». Юрьев озверел: он собрал педсовет, чтобы расшифровать сообщение, а на следующем уроке вызвал эту девочку, по-моему, Аллу, к доске, заявив, что ему необходимо точнее определить уровень её знаний, чтобы решить, что ей поставить за контрольную – двойку или всё же единицу. И когда услышал, что шведский король выдал своего сына замуж за кого-то, совсем рассвирепел и поставил-таки единицу. Да, а в контрольной следовало читать: «крестьяне ещё более сплотились» – это выяснилось в процессе устного допроса Аллы у доски.

Надо сказать, что Юрьева мы «любили» приблизительно с тем же накалом, что и он нас. Например, мой приятель Сашка Шелегов на какой-то контрольной сдал ему листок следующего содержания:

Контрольная работа

ученика 8 «Д» класса

Шелегова Александра

Ха-ха-ха, хе-хе-хе, хо-хо-хо

И всё.

Так и учились.

* * *

С Сашкой Шелеговым связана масса воспоминаний. Он, я и ещё один одноклассник, Мишка Кузнецов, решили всерьёз заняться охотой. Оружие – обыкновенные «поджоги». Так назывался пистолет, изготовленный из трубки, желательно, медной, сплющенной намертво с одного конца и с небольшим отверстием недалеко от места сплющивания. Эта трубка приматывалась проволокой к деревянному ложу в виде пистолета или – реже – винтовки. Заряжалась она со ствола серой со спичек, затем пыж, потом пуля (дробина или несколько кусочков свинца) и опять пыж. Около отверстия примотано несколько спичек. Прицеливаешься, чиркаешь коробком по спичкам – раздаётся выстрел.

Мы охотились круглый год. Самая результативная охота шла на воробьёв и голубей. Из воробьёв мы жарили шашлыки, а голубей готовили уже как серьёзную добычу, как дичь. Самое жуткое, что мы это ели. Как не подцепили какую-нибудь заразу – не понимаю. Видно, кто-то нас хранил.

Случалась и серьёзная охота: мы ходили в Шкиротавский лес, где охотились на косуль. Ни разу нам не удалось попасть в косулю, но по лесу мы бегали, как ненормальные, и так проводили много времени. Ещё один вид охоты – это зимняя охота на зайцев. На противоположной от нас стороне Даугавы было громадное поле, которое заканчивалось забором дачного посёлка. Зимой мы по льду переходили Даугаву. Мы с Сашкой были загонщиками, а Мишка лежал в засаде у конца забора в снегу, готовый к стрельбе по зайцам. И вот два взрослых идиота идут-бегут по полю. Грязь утяжеляет ноги в разы, но мы идём и шумим, а в это время в снегу лежит замёрзший Кузнецов и ждёт дичь. Почему он не замерзал совсем, для меня до сих пор загадка. Так мы охотились раза четыре и однажды всё же подстрелили какого-то кролика. Вот это был трофей!

Потом мы переключились на рыбу, а точнее, на щук. Дело в том, что недалеко от наших домов, километрах в шести вверх по течению реки, уже было закончено строительство Рижской ГЭС, но в эксплуатацию её ещё не сдали. Ниже ГЭС было очень много речушек и ручьёв, так как плотина перекрыла реку и сразу за ней образовалось мелководье с островками и заводями. Мы втроём, в болотных сапогах и с «поджогами», медленно и молча, тихо и незаметно бродили по этому мелководью, а увидев стоящую щуку – стреляли в неё. Надо сказать, что у нас была хорошая результативность и щук мы добывали в приличных количествах…

* * *

Именно в этот период моей жизни, в восьмом классе, я стал заниматься боксом. Тренировался я в «Трудовых резервах», находящихся в самом центре города, так что добираться приходилось двумя транспортами. Моим тренером был Илья Беркович, а в зале вместе со мной занимались такие известные в узких и не очень кругах люди, как Коля Смирнов, Иван Харитонов, Вячеслав Бодня. Бокс меня увлёк: я много лет отдал этому спорту и думаю, что он очень сильно повлиял на меня.

Первым результатом занятий боксом неожиданно стало получение четвёртого разряда по шахматам. Тогда же, в восьмом классе, я решил пойти в шахматную школу, которая располагалась в самом центре города. На тот момент за спиной у меня был «солидный» спортивный опыт – я занимался боксом уже полгода. Записался, ходил на занятия. И тут в шахматной школе проводят турнир, и я выясняю, что по его результатам можно получить разряд. Суть такая: каждый участник играет десять партий с разными противниками, выигравший пять и более партий получает разряд. А я – боксёр! И об этом знают все воспитанники нашей шахматной школы. Решил, что точно получу свой разряд. Я подошёл к каждому из своих пятерых противников отдельно и, пристально глядя в глаза, тихо и проникновенно сказал:

– Я у тебя сегодня выиграю. Понятно?

Все всё поняли, я выиграл пять партий и получил разряд.

Уверен, что родители тоже начали замечать, что их Боренька стал меняться не в лучшую сторону. Однажды папа принёс несколько книг по занимательной физике, в том числе «Эволюцию физики» Эйнштейна. Мы с папой легли на диван, и он начал читать мне эту книгу вслух… Потом он заснул, а я, заинтересованный, продолжил чтение. Надо сказать, что папин план удался: я действительно увлёкся физикой и стал читать много и с удовольствием. Первым моё увлечение ощутил на себе наш учитель физики, который вот уже несколько лет подряд учился на третьем курсе университета на заочном. Как его звали в жизни, я не помню, а в школе его звали Джоуль. Я стал решать задачки лучше и быстрее всех, доставал его вопросами. По-моему, он начал меня побаиваться.

* * *

Однажды летом папа принёс домой газету с объявлением, что физико-математическая школа № 52 начинает набор в девятый физмат-класс, и спросил, не хочу ли я попробовать свои силы. И я попробовал – пошёл на собеседование. Требовалось решить какое-то количество задач по математике, что я и сделал, а через несколько дней по почте пришло сообщение, что я принят.

Так я перешёл в 52-ю физико-математическую школу.

Школа находилась в Кенгарагсе, на пять или шесть остановок троллейбуса ближе к центру города. Около меня жили несколько моих новых одноклассников, и мы ездили в школу все вместе.

В первый же день учёбы состоялось наше знакомство друг с другом. Выглядело это так: каждый по очереди вставал и называл свои фамилию, имя и отчество. Каково же было моё удивление, когда в самом начале списка я услышал: «Бейлин Илья Абрамович» – и увидел высокого стройного парня. Впервые в жизни я услышал, что у кого-то, кроме меня самого, отчество Абрамович. Позже, когда я объявил себя, мы с Ильёй переглянулись и между нами проскочила какая-то искра. В школе наше общение в основном сводилось к шахматам – мы оба любили играть в них. Но, как потом покажет жизнь, окончив школу, мы не расстались…

Преподавательский состав школы был очень сильным, но особенно выделялись учитель математики, Раиса Самуиловна Троценко, и учитель физики, Георгий Андреевич Попляев. Это были абсолютно разные люди, полные противоположности, но именно они делали нашу школу лидирующей среди физико-математических школ города.

Раиса Самуиловна – миниатюрная женщина с тихим голосом, великолепным знанием математики и талантом или, скорее, даром эту науку интересно и даже захватывающе преподавать. В нашем классе никто не оставался равнодушным к её предмету. Математику (и алгебру, и геометрию) искренне любили, проецируя на дисциплину своё отношение к Раечке (так мы называли между собой Раису Самуиловну). Именно она посоветовала мне принять участие в школьной олимпиаде. Мне бы и в голову не пришло. Я занял второе место и с тех пор постоянно принимал участие в математических олимпиадах – школы, района, города и республики.

В этих олимпиадах была своя прелесть. Во-первых, там действительно было интересно: умные ребята, нестандартные задачи… а во-вторых, в день олимпиады, независимо от того, когда она заканчивалась, не надо было ходить на уроки.

В походе в Сигулде. Одноклассники: Илья Бейлин, я, Олег Иванов, Татьяна Орловская, Ольга Дорофеева, Лена Макаренко

Абсолютно другим был Георгий Андреевич Попляев. Очень интересный человек, участник войны: Севастополь, плен, побег, партизанский отряд, Экспедиция подводных работ особого назначения (ЭПРОН), потом Рига и преподавательская деятельность. Георгий Андреевич был стройным сухощавым мужчиной с седыми волосами и в очках, который, войдя в класс, становился этаким шумным гигантом, заполнявшим собой всё помещение. Он очень виртуозно ругался на нас, и только потом, в конце десятого класса, мы поняли, что эти ругательства были беззлобными, по-своему даже добрыми, этакий специальный соус для улучшения восприятия физики. Например, «вывих мысли до боли в скулах» или «к доске, ракообразное!» Мы даже вели записи его крылатых выражений, но, конечно же, ничего не сохранилось.

При этом он умел и признавать свою неправоту. Как-то на контрольной Георгий Андреевич раздал задания и вышел из кабинета. Когда он вернулся, я ему сказал, что в условиях задачи ошибка, так не может быть. Помню, это была задача по оптике и что-то там было напутано в размерностях. Как он сначала на меня орал – и что я «простейшее», и что надо иногда и головной мозг подключать, и много ещё чего… Потом подошёл, посмотрел, понял и громко на весь класс извинился.

Георгий Андреевич виртуозно преподавал физику. И по физике, и по математике мы в школе успели пройти программу первого курса технического вуза.

Моим приятелем в классе, соседом, а позже и свидетелем на свадьбе был Юрка Карабажак. Он жил в военном городке рядом со мной. У Юрки были особые отношения с преподавателем русской литературы – если не ошибаюсь, её звали Лидия Николаевна. Однажды она прицепилась к нему из-за того, что на обложке его тетради по литературе было крупными буквами написано: «Моему дорогому другу Юре! С уважением, Саша Пушкин».

– Так нельзя, – кричала она, – немедленно убери!

На следующий урок Юрка притащил тетрадь, на обложке которой была огромная цитата из выступления Брежнева на последнем съезде КПСС. Почему-то на этот раз Лидия Николаевна ничего не возразила…

А как-то раз она вызвала Юрку к доске: надо было прочитать одно из стихотворений Блока. Юрка даже не слышал о таком, но отвечал с помощью подсказок, что делали одноклассники жестами и шёпотом.

Или надо было писать изложение по книге, прочитанной за время каникул. Юра тогда не очень любил книги, но накануне он был у меня дома и увидел на столе книгу с необычным названием «Островок на тонкой ножке». Откуда она у меня появилась – понятия не имею, но название нам с ним понравилось и мы даже посмеялись над ним. Так вот, на уроке Юрка написал изложение по книге «Островок на тонкой ножке», которую он даже никогда не открывал. Получилась захватывающая история про пионера Колю, который жил на Дальнем Востоке и начал бороться с браконьерами, а те его поймали, связали и бросили в лесной муравейник. И только счастливая случайность в лице Колиной одноклассницы Любы, проходившей мимо и заметившей Колю в муравейнике, спасла его от неминуемой смерти… Наверное, Лидию Николаевну это всё раздражало, а если добавить, что её кабинет был излюбленным местом игры в «резиночку», отчего вся дверь и низ стен в коридоре около входа в кабинет были постоянно запачканы нашей обувью, то остаётся только поражаться её выдержке и терпению.

«Резиночка» – это такой силовой футбол. Две команды здоровых лбов играют в футбол маленькой резинкой – ластиком. Ворота – это дверь в кабинет литературы и напротив неё дверь на чёрную лестницу. То есть на очень ограниченном пространстве восемь переполненных силой и дурью парней, кряхтя, толкаясь и потея, пытаются протиснуть эту резиночку в ворота соперника. Конечно, на урок литературы мы входили красномордыми, весёлыми и пахучими.

Ещё одним заметным персонажем у нас в классе был Серёжа – высокий и крупный парень, немного заторможенный. Он тоже жил рядом со мной и по идее должен был ездить в школу вместе с нами, но он всегда опаздывал. Я очень любил картину его появления в классе после начала урока. Выглядело это так: тишина, урок начался, учитель что-то говорит. В этот момент дверь со стуком распахивается и в класс вплывает сначала только голова Серёжи (при этом он не смотрит на присутствующих – ни на учителя, ни на нас, а только пристально вглядывается в окно напротив входной двери), затем плавно появляется остальная его часть. Ровным, бесцветным голосом он произносит: «Извините, можно войти?» – и, не дожидаясь ответа, медленно проходит к своей парте. Захочешь – не повторишь.

Особенно Серёжу «любил» наш военрук. Как его звали, я уже не помню. На чердаке у него был тир, где мы стреляли из мелкокалиберных винтовок. Ему очень нравилось наблюдать, как наши девочки стреляли из положения лёжа: все в коротких юбках, а по правилам надо лежать, слегка раздвинув ноги…

Рядом с тиром была небольшая комнатка – кабинет военрука. Посередине потолка проходила бетонная балка, за которой были оборудованы антресоли, где военрук хранил какие-то бумаги – контрольные и ещё что-то. Как-то вечером я в этой комнатке готовлюсь к сдаче норматива по разборке-сборке автомата Калашникова, а военрук, стоя на стуле, что-то ищет на антресолях. Тут отлетает входная дверь, и в свойственной ему манере в кабинет вплывает Серёжа. Военрук от резкого звука и от неожиданности лихо дёргает головой и со всей дури бьёт бетонную балку собственной лысиной. Это было действительно жутко, даже у меня вдруг сильно заболело это место, которым он саданул об бетонный угол. Военрук упал со стула, сел за стол, стал судорожно двумя руками растирать лысину и изнутри, словно чревовещатель, еле сдерживаясь, прохрипел:

– Не вовремя, Серёжа, ты пришёл…

Не убил, не ударил, даже не выругался. Кремень! Гвозди бы делать… Потом он говорит:

– Посмотри, Серёжа, крови нет?

На что тот испуганно блеет:

– Нет, только ШКУРА содрана.

С тех пор между этими двумя установились особые отношения.

Ещё один штрих к портрету, вот только не знаю, к чьему – то ли Сергея, то ли моему. Как-то летом я пошёл гулять с ним и кем-то ещё из наших, а когда вернулся, выяснилось, что ключ я забыл дома и замок захлопнул. Квартира наша была на третьем этаже, и я вижу, что окно в спальню родителей открыто, т. е., в принципе, можно влезть в него. Тогда я быстро разрабатываю план операции, иду к Юрке Карабажаку (благо недалеко), но его нет дома, с его мамой спускаемся к ним в подвал, и я снимаю длинную и толстую верёвку, привязанную к санкам. Возвращаюсь к своему дому, где меня ждёт Серёжа. Объясняю ему суть операции.

– Сергей, я сейчас поднимусь к соседям на четвёртый этаж, привяжу верёвку к батарее и буду спускаться к себе в окно, а ты стой внизу подо мной.

– Зачем? – хрипло спросил Серёжа.

– Ну, если я сорвусь, то ты меня должен поймать. По-

нятно?

– Понятно, – кивнул Сергей.

Я поднялся к соседям на четвёртый этаж (там тоже жил доктор из папиного госпиталя). Мама хозяйки квартиры, как всегда, была дома, выслушала меня, удивилась и впустила. Я привязал верёвку к батарее центрального отопления, выбросил верёвку наружу, сказал Сергею, чтобы он подошёл и встал под окном, чтобы было удобно меня ловить, а сам, взявшись обеими руками за верёвку, повис прямо над Сергеем. Как только я оказался на верёвке, на стене, Сергей сразу отошёл на несколько шагов в сторону и стал с интересом следить за развитием событий. Я начал спускаться, перехватывая верёвку руками. И вот я вижу, что подоконник моего окна уже рядом, осталось чуть-чуть. Я вытянулся всем телом, пытаясь достать до него носком ноги, но мне не хватило буквально нескольких сантиметров. Тут мою левую руку свело судорогой – или перенапрягся, или слишком сильно вытягивался – непонятно, но положение стало аховым: чтобы дотянуться до спасительного подоконника, надо перехватить руки, но это невозможно, так как одна рука сведена судорогой. Внизу на всё происходящее заинтересованно смотрит спасатель-

Серёжа. Тогда я закусываю верёвку зубами и перехватываю её «здоровой», не сведённой судорогой рукой. Выходит, что какую-то долю секунды я держал всего себя зубами на высоте между четвёртым и третьим этажами. Этого перехвата хватило, чтобы закончить путешествие, и я оказался в спальне родителей. Взял ключ, поднялся к соседям, отвязал верёвку и поблагодарил соседку, а потом спустился к Сергею.

– Ну что же ты отошёл? Ты должен был меня страховать, мы же договорились! – стал я наезжать на него, практически обвиняя в недоговороспособности и чуть ли не в предательстве.

– Я отошёл туда, где лучше видно, – ответил он.

Ну и как тут злиться, а если и злиться, то на кого?..

* * *

Летом после девятого класса у нас была практика в институте физики Академии наук Латвийской республики. Каждый день мы ездили в Саласпилс и от станции пешком шли в институт, мимо академического ботанического сада и стоявшего неподалеку ядерного реактора. Помню, я занимался изучением напряжённости магнитного поля: в поле электромагнита помещалась какая-то сфера и висела в воздухе, как в невесомости, а мы при этом что-то замеряли. В других лабораториях ребята работали с жидким азотом. Мы с ними развлекались тем, что поливали жидким азотом цветок или листик, а потом бросали его на пол, и тот разлетался на мелкие осколки-брызги.

Это всё, что я вынес из той научной практики в академическом институте физики.

Весь десятый класс был посвящён подготовке к поступлению в вуз. Раечка узнала у каждого, куда он хочет поступать, и давала на контрольных задачи со вступительных экзаменов предыдущих лет в выбранный им вуз. Так я готовился к поступлению в Московский энергетический институт (МЭИ). Но, как выяснилось потом, мне это не пригодилось.

Мы с Ильёй Бейлиным по инициативе моей мамы ходили на дополнительные занятия по физике. Это мы-то – ученики Георгия Андреевича Попляева! Не знаю с чего вдруг, но мы с Ильёй исправно ездили в Старую Ригу, где в древнем доме на первом этаже, вход со двора, жил наш физик, профессор, по-моему, кандидат наук. Звали его Василий Иванович, он преподавал в Рижском высшем военно-политическом Краснознамённом училище имени Маршала Советского Союза С. С. Бирюзова.

* * *

Был выпускной бал: торжественные слова, прощание с учителями, танцы, а уже потом, в ночь, мы все отправились пешком в центр города и встречали рассвет на набережной Даугавы. Я как-то не проникся серьёзностью момента, пониманием его «рубежности» и качественного изменения собственного статуса. Я осознаю это позже, но тогда, в те дни, и особенно в выпускную ночь, хотелось быстрее выпорхнуть из школы и уже начать самостоятельный полёт.

Через неделю после выпускного мы всем классом поехали на пляж, и наш одноклассник Андрей утонул. Это было ужасно – первое сознательное соприкосновение со смертью одного из нас. На похоронах страшно было смотреть на родителей Андрея…

Летом 1975 года мы все – выпускники нашего физмат-класса – поступили в вузы. Начался новый, совсем другой, яркий, интересный и очень важный период жизни.