Текст книги "Мой мир заботится обо мне"

Сам экзамен – тоже отдельная песня. Мы сдавали в какой-то аудитории, в которую не закрывалась дверь, и для того, чтобы её закрыть, надо было вставить между створками тряпку и сильно потянуть дверь на себя – тогда она держалась. На всём этаже стояла нереальная тишина. Так же тихо и в аудитории, где мы сидим и готовимся к ответам. Тут, предварительно постучав, заходит Вовка Сивцевич, наш заместитель старосты, вставляет тряпку в дверь, чтобы её закрыть, и рывком дёргает ручку на себя, при этом от волнения и нервного напряжения из него вырывается дикий крик. Он, как обычно, становится пунцовым и садится на свободное место. В момент крика многие из присутствующих рефлекторно прикрыли головы руками – это иллюстрация атмосферы экзамена. Выходит сдавать Ромка. Вовси берёт зачётку, читает его отчество и говорит, что его тестя зовут так же, как Ромкиного отца. И предлагает тройку за такое совпадение. Ромка тут же с радостью соглашается и исчезает из аудитории, унося вожделенный «уд.» в зачётке. Моя очередь. Подхожу, сажусь, кладу на стол исписанные листы. Вовси смотрит на меня, я – в пол. Он говорит: «Кажется, вам до фонаря мой предмет?» Я медленно киваю. Вовси спрашивает: «И я?» – такой же молчаливый кивок. Он без звука ставит «уд.» и отдаёт мне зачётку.

Но, похоже, и ему на этих экзаменах было несладко. Вышла отвечать какая-то наша девушка и отдала ему исписанные листы. Он схватил ручку и стал судорожно зачёркивать её писанину, разрывая бумагу и приговаривая: «Всё неправильно, всё неправильно!»

* * *

На факультете автоматики и вычислительной техники важной частью нашего обучения были языки программирования. «Сильный» преподаватель был по PL/1 – пожилой дядечка приходил на лекцию с длиннющим свитком, исписанным конструкциями языка программирования, и специальным устройством, на верхней горизонтальной планке которого он закреплял рулон, а вторую часть свитка надевал на нижнюю горизонтальную планку с ручкой. Выглядело это как Тора в синагоге. Затем он поворачивался к аудитории спиной и, что-то бормоча себе под нос так тихо, что даже на первом ряду было не разобрать, что он там говорит, медленно вращал ручку нижней планки, приводя в движение свою сложную конструкцию и предполагая, что мы успеваем записать или хотя бы прочитать то, что там на свитке написано достаточно мелким шрифтом.

Правда, на следующий семестр пришла настоящая профи – профессор Зайцева, которая очень неплохо научила нас всех PL/1.

* * *

Ещё запомнился предмет охрана труда. Он вроде понятный и несложный, но как-то так получилось, что преподаватель по фамилии Цыганов почему-то невзлюбил меня и Ромку. По этому предмету надо было сдать зачёт. Скоро сессия, а у нас с Ромкой уже по две или три неудачных попытки его сдать. Ну не читали мы ничего по этому предмету. А время поджимает. Надо сдавать. Готовимся, чтобы завтра уж наверняка закончить с ним.

В то время мне очень нравился анекдот про японца, я должен его рассказать.

Стоит на автобусной остановке негр. А невдалеке мужик пристально на него смотрит. Подходит и, извиняясь, спрашивает:

– Простите, вы японец?

Негр отвечает:

– Нет, я негр.

– Извините, – говорит мужик и отходит.

Через какое-то время всё повторяется, и так несколько раз. Наконец, мужик решительным шагом практически подбегает к негру и с надрывом, сжав кулаки и глядя на него налившимися кровью глазами, снова спрашивает:

– ТЫ ЯПОНЕЦ?!

– Да, я японец, – испуганно и обречённо отвечает тот.

– Страшно на негра похож! – говорит мужик.

Вроде бы ерунда, но тогда мне очень нравился этот анекдот, и я не уставал ржать над ним.

Я вытянул билет, который хорошо знал. Подготовился, сел рядом с преподавателем за стол и собрался блестяще ответить и забыть и Цыганова, и его предмет навсегда. Но прямо впритык к преподавательскому столу за партой сидел Ромка и готовился к зачёту. Только я собрался начать свой ответ, он тихо, но внятно спросил у меня: «Ты японец?» Как я ржал! Взахлёб!

Цыганов меня, конечно, выгнал, и мне пришлось сдавать зачёт ещё раз.

* * *

Английский язык нам преподавал какой-то странный дядечка, обиженный на весь мир и, очевидно, не любивший ни студентов, ни свой предмет. В ответ от нас, конечно же, получал соответствующее отношение.

Как-то на одном из первых занятий он вызвал Сашку Бондарева из группы ЭВМ и стал с ним о чём-то беседовать на английском. Через несколько минут преподаватель при всех говорит ему:

– Ну у вас и акцент. Это в какой же глуши надо родиться, чтобы так коверкать английский язык! Где вы родились? – задаёт он вопрос Саше. При полной аудитории этот, с позволения сказать, «преподаватель» вот так примитивно пытается унизить студента. На что улыбающийся Сашка отвечает:

– Я родился в Лондоне – столице Великобритании.

У нашего «дорогого» преподавателя аж лицо перекосило в какой-то жуткой гримасе и он, срываясь на крик, переходящий в ультразвук, выдал:

– Прекратите надо мной издеваться, в каком Лондоне! Что за чушь!

Так получилось, что у Сашки с собой был паспорт, он его достал и вслух громко прочитал:

– Место рождения: город Лондон, Великобритания, – и передал документ преподавателю.

В аудитории установилась напряжённая тишина. «Англичанин», прочитав эту надпись в паспорте, поднял растерянный взгляд на аудиторию и встретился с десятками торжествующих глаз нелюбимых им студентов. И только после занятия мы узнали, что Сашка действительно родился в Лондоне, в семье дипломатического работника, и в раннем детстве вместе с родителями вернулся в Союз.

* * *

Как-то осенью мы с ребятами немного опоздали на занятие по английскому языку. Каково же было наше приятное удивление, когда, войдя в аудиторию, мы вместо нелюбимого монстра увидели молоденькую миловидную девушку-преподавателя, которая почему-то замещала его. Она только что сформулировала задание – надо было рассказать историю на тему «Как я провёл лето». Я, конечно же, вызвался отвечать. Накануне кто-то приносил ко мне домой альбом Маккартни «Рэм», на обложке которого была фотография Пола, держащего за рога здоровенного барана. Я знал, что сочинялся альбом на ферме Хай Парк в заброшенном местечке в Шотландии, в шестистах милях от Лондона, где когда-то жил известный писатель Роберт Льюис Стивенсон. Я вышел к доске и начал отвечать. «Остапа несло», я рассказывал, что всё лето провёл на ферме Хай Парк в гостях у моих близких друзей Пола и Линды Маккартни. Мы жили в простом деревенском доме, где даже пола не было, струганные доски были брошены прямо на землю. Мы пасли коров и баранов, а вечером, сидя у костра, Пол играл на гитаре, и мы вместе с ним пели старые добрые песни «Битлов» под местный эль. И дальше я плавно переходил к песням и точно пересказывал их содержание, так как с детства практически наизусть знал слова большинства песен The Beatles. Надо сказать, что во время моего сольного выступления в аудитории установилась необычайная тишина, потому что все присутствующие заинтересовались условиями жизни Маккартни в деревне и сюжетом повествования, который выстраивался прямо здесь, в реальном времени. Девушка-преподаватель не знала, как себя вести: с одной стороны, надо порадоваться за меня – как я интересно провёл лето, с какими замечательными людьми пообщался, как описал на английском языке условия сельской жизни в глухом шотландском уголке и как много и подробно могу рассказать о песнях «Битлов», а с другой стороны, она нас видела первый раз и не знала, это художественный вымысел или всё же маловероятная, но настоящая история. В итоге она поставила мне отлично.

А через какое-то время вернулся наш обиженный дядечка, и мы опять ходили на английский безо всякого желания и удовольствия.

* * *

Но были у нас и замечательные преподаватели, настоящие профессионалы, влюблённые в свой предмет, которым действительно нравилось лепить настоящих специалистов из сырых мягких заготовок. Наверное, просто перечислю некоторых из них. К сожалению, у нас не всегда сразу хватало мозгов, чтобы понять, кто есть кто, но время потом всё разложило по полочкам, и, повзрослев, мы уже точно понимали, кому обязаны знаниями, отношением к жизни, тем, что мы – это мы.

Валтерс. Физик. Глубоко порядочный человек, который был влюблён в физику и очень бережно нам преподавал её.

Усанов – человек-оркестр, заполнявший собой всё пространство. Преподавал нам импульсную технику. Он нам привил интерес и симпатию к столь далёкому от нашей специализации предмету.

Об Ирине Горобец, кураторе нашей группы (в школьной терминологии это классный руководитель), я уже писал.

Пекка – удивительный мужчина, человек со стеклянным глазом, протезами руки и ноги, – преподавал нам теорию вероятности, и я должен сказать, что практически все мы очень неплохо освоили эту дисциплину.

Феоктистов с энергетического факультета преподавал нам длинные линии. Предмет оказался интересным, со своим математическим аппаратом, красивыми задачами и очень обаятельным преподавателем. Правда, один раз он меня персонально «расстроил». Экзамен по его предмету был назначен на 31 декабря, то есть на Новый год. Пришлось готовиться все предновогодние дни. Предмет, конечно, интересный, но весь город украшен, праздник носится в воздухе, люди отдыхают и веселятся, а мы грызём гранит науки. Какой идиот назначил экзамен на 31 декабря, я вам не скажу, хотя составление их расписания на каждую сессию было прямой обязанностью старосты (то есть моей).

И вот мы приходим на экзамен, а он мне и говорит:

– Борис, а ты зачем пришёл? У тебя же автомат, я что, тебе не сообщил?

Нет, блин, не сообщил! Вроде как подарок на Новый год, но я чувствовал себя обманутым – готовился к экзамену практически в праздничные дни, имея автомат.

* * *

После третьего курса мы с Ирой устроились летом в пионерский лагерь «Авиатор» в Юрмале. Ира работала пионервожатой, а я – плавруком, то есть человеком, отвечающим за пионеров во время купания. Пионерский лагерь находился в сосновом лесу прямо на дюне и представлял собой огороженную территорию, на которой располагались несколько довольно крупных деревянных корпусов (самый большой – столовая) и немного совсем маленьких двух– и трёхкомнатных домиков для проживания персонала. Моим соседом по комнате был музыкальный руководитель Александр – длинноволосый парень года на три старше меня, виртуозно игравший на аккордеоне и бывший большим любителем крепких напитков. Так что эта смена в пионерском лагере стала серьёзным испытанием для моей печени.

В обязанности плаврука входило купать ребят в море, отряд за отрядом, и при этом следить, чтобы никто не утонул. Сначала я по неопытности думал, что никаких проблем быть не может: все взрослые, все всё понимают. Но не тут-то было. Первое же купание стоило мне кучи нервов – все расползались в воде так, что их невозможно было охватить взглядом, особо продвинутые уплывали куда-то очень далеко, а когда приходило время выбираться на берег, чтобы дать возможность другим отрядам искупаться, то процесс выползания пионеров очень затягивался. Тогда я установил жёсткие правила, которые действовали со второго дня и до окончания смены. Я первый заходил в море и отправлялся на глубину, где мне по горло, обозначая своей головой заградительный буй, за который заходить или заплывать – запрещалось. После этого я давал команду и отряд начинал купаться. Когда приходило время смены ребят, я громко свистел и быстро шёл к берегу. Кто из купающихся выходил из моря после меня, следующее купание проводил на берегу в качестве наказания Дальше всё то же самое я проделывал с очередным отрядом. Нервничать я перестал, так как процесс купания стал очень регламентированным и без сюрпризов, но через несколько дней такого перманентного нахождения в воде Рижского залива я прилично простудился. Правда и погода на недельку испортилась, так что пока я выздоравливал, в основном пользуясь крепкими «лекарствами» музрука Александра, ребята всё равно не купались.

Один раз в лагерь приехал проведать нас с Ирой Борька Оксман. Как он нас искал – это отдельная история: он почему-то решил, что наш лагерь называется не «Авиатор», а «Истребитель», и искал такой…

По ночам я с пионерами из старшего отряда ходил на охоту за яблоками в соседние сады, вспоминая свой бесценный многолетний опыт присвоения чужого урожая в Севастополе. Мне было чему научить пионеров.

* * *

Когда пришла потребность в «занятиях наукой», я отправился на нашу кафедру и стал выяснять, кто там чем занимается. Меня очень заинтересовали работы Александра Алексеева – молодого сотрудника кафедры, буквально на три-пять лет старше меня. Он занимался обучением компьютеров – можно сказать, что это были зачатки искусственного интеллекта. Особое место в его исследованиях в качестве инструмента занимала дисциплина, называемая нечёткая логика (fuzzy logic). Меня это очень заинтересовало, а позже увлекло, и я стал работать с Александром. Формально он не был моим преподавателем, но, безусловно, внёс свой вклад в моё становление.

Заместителем декана нашего факультета был Юрий Иванович Толуев – замечательный дядька с кафедры АСУ. Насколько мне известно, он был первым, кто привёз в СССР язык моделирования систем массового обслуживания под названием GPSS (general purpose simulation system[1]1
  Система моделирования общего назначения (англ.)


[Закрыть]) и организовал у нас в РПИ курс «Имитационное моделирование». И это были мы, и всё это благодаря Юрию Ивановичу. Он зажёг во многих из нас интерес к своему предмету.

В конце четвёртого курса, где-то весной 1979 года, надо было определяться с местом практики и написания дипломной работы, да и о будущем распределении пора было начинать думать. К нам в институт приходили представители разных организаций, рассказывали, почему у них лучшие предприятия для молодых специалистов, и всячески заманивали к себе нас – будущих инженеров.

* * *

По совету Светки я пошёл в НИИ Планирования Госплана Латвийской ССР к заведующему сектором Мише Фабриканту.

Мы сразу сблизились и очень быстро договорились, что практику и, скорее всего, диплом я буду делать у него. Миша знал Толуева и знал GPSS, поэтому было решено, что именно имитационное моделирование вычислительной системы и будет моей преддипломной практикой, а впоследствии – темой диплома.

Надо сказать пару слов о НИИ Планирования (НИИП). Новый шестиэтажный дом в самом центре Риги. Режимная организация, на входе – пост милиции. В здании расположен ГВЦ КП (Главный вычислительный центр коллективного пользования) – такая непривычная аббревиатура с ещё более необычной расшифровкой в то время звучала просто магически. На втором и третьем этажах располагались машинные залы. На втором стояли система АСВТ и ЕС ЭВМ. На третьем – вычислительная система Siemens, недавно привезённая из ФРГ. Внутри НИИП был Храм Науки – по крайней мере, так мне казалось.

Я начал писать модель системы Siemens на GPSS, было очень интересно. Потом выяснилось, что в Новосибирском Академгородке в помещениях НГУ будет проводиться конкурс дипломных работ по всему СССР. Я отправил тезисы, и мне предложили участвовать. Так я попал на Всесоюзный конкурс, или олимпиаду дипломных работ, проводимый в Академгородке Новосибирска.

Прилетел туда в самом начале весны 1980 года. Ещё лежал снег. Жили в общежитии университета вместе с местными студентами. Тоже своя специфика. Например, вечером садились за стол, в центре ставилась кастрюля, в которую выливалось четыре-шесть бутылок портвейна Агдам и десять-двенадцать бутылок пива. Всё это тщательно перемешивалось, рядом ставился котелок варёной картошки и нарезанная колбаса. Так и ели. Больше я такого нигде и никогда не видел. Ещё поразили «дрессированные» тараканы. Где-то в середине вечера один из постоянных жителей проникновенно говорил: «Артур, выходи!» – и из-под плинтуса выползал здоровенный таракан. Не могу найти объяснения этому, не думаю, что таракан знал, что его зовут Артур и что это именно его вызывают, но эффект был потрясающий.

В культурную программу входила поездка в сам Новосибирск, где в здании цирка происходил финал КВН города. Это было моё первое очное посещение КВН. И через день был какой-то самодеятельный концерт в Доме учёных в Академгородке. В том самом Доме учёных, где была исполнена песня Юрия Кукина «Город», которая стала гимном Академгородка:

 
Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперёк и слова поперёк,
И в разговорах они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог…
 

В перерыве между Агдамом с пивом, КВНом и концертом в Доме учёных произошла, собственно, олимпиада. Я со своей имитационной моделью занял второе место, чему действительно был рад: всё же это второе место в олимпиаде дипломов со всего СССР! В последний день, на торжественном заседании поздравлял участников академик Аганбегян. Он всех поблагодарил и сказал, что занявшие призовые места, кроме грамот, получат в подарок книги, многие из которых с подписью автора. Каково же было моё изумление, когда я среди прочих получил книгу И. С. Тургенева «Стихи в прозе», внутри которой было написано: «Победителю Всесоюзной олимпиады…» – вот такая «подпись от автора».

Распределение

В те времена каждый советский студент, окончив учебное заведение, должен был отработать не менее трёх лет там, куда его отправит по распределению государство.

Через пару недель после моего возвращения из Новосибирска у нас на факультете и в частности у нас в группе проходило предварительное распределение. Это сбор, на котором присутствуют студенты, руководство факультета в лице декана, куратор группы и представители организаций, направивших заявки на молодых специалистов год назад с целью заполучить их сразу после окончания института. И тут Мой Мир мне подарил ещё одного героя – это был декан нашего факультета, двухметровый гигант, голубоглазый красавец, блондин с вьющимися волосами – одним словом, воплощённый идеальный ариец. Звали его Гирт Вульф. В жизни мы с ним практически не пересекались. Надо сказать, что уже тогда в институте сосуществовало два мира: русский и латышский, со своими студентами и преподавателями. Изредка эти миры пересекались: студенты – в колхозах или в военных лагерях, а преподаватели иногда читали лекции другому потоку. Так что о Вульфе, кроме того, что он идеал арийца и наш декан, я ничего не знал.

Начальником отдела кадров НИИ Планирования был товарищ Иван Степанович Егоров. Раньше он был начальником какой-то исправительной колонии или ГУЛАГа (так говорили), но об этом я узнал гораздо позже.

Я был вторым по успеваемости, и для меня было кристально ясно, куда я хочу распределиться, – конечно, в НИИ Планирования, где я уже практически закончил диплом, который был очень высоко оценён в Новосибирске, и я собирался продолжать эту интересную работу с целью последующего углубления в науку.

Если не думать о занятиях наукой, то НИИ Планирования был совсем незавидным местом работы – закрытый, охраняемый, практически режимный объект с минимально допустимой зарплатой для молодого специалиста в сто двадцать рублей. Ира, например, распределилась в РНИИРП (Рижский НИИ радиоизотопного приборостроения) – да, объект режимный, но московского подчинения, то есть в перспективе командировки в Москву, да и начальная зарплата сто пятьдесят рублей плюс двадцать процентов, то есть сто восемьдесят рублей в месяц – сумасшедшие деньги по тем временам!

Я обратил внимание, что Егоров подходит к разным парням из нашей группы и рассказывает им о прелестях НИИ Планирования (если такие были), пытаясь привлечь их на работу, и совершенно игнорирует меня. Я даже сам подойти к нему не смог, он как-то неуловимо исчезал.

Итак, началась процедура предварительного распределения. Вызывают студента, он говорит, куда бы хотел пойти работать, после чего слово предоставляется представителю названной им организации и другим желающим «охотникам за головами». После короткого обсуждения фиксируется, куда планирует распределиться студент. Меня вызвали, я вышел и сразу сказал, что я прохожу практику в НИИ Планирования у Михаила Фабриканта, что моя работа, проделанная под его руководством, заняла второе место в СССР и что я собираюсь продолжать эту работу и поэтому хочу распределиться в НИИ Планирования.

Тут с места вскакивает Егоров и почти кричит, что «Абрамович» им не подойдёт! И вот тогда из-за стола медленно и величественно поднимается во весь свой двухметровый рост Вульф и громко, практически рыча, заявляет низкорослому Егорову, не отводя от него своего стеклянного взгляда (точно удав Каа из «Маугли»):

– А вас никто не спрашивал! Сядьте на место! Будет нужно – спросим!

Обалдели все.

В НИИ Планирования никто, кроме меня, не захотел.

На следующий день я встретился с Мишей Фабрикантом и всё ему рассказал. Он загрустил. Объяснил мне, в чём тут дело. Оказывается, за полгода до описываемых событий один из сотрудников НИИ Планирования уезжал в Израиль и, как положено, его исключили из комсомола и на собрании пожурили, мол, он плохой, бросает Родину и тому подобное, – обычная рутинная процедура. Так этот идиот обиделся и, уходя, уничтожил всю базу данных чего-то важного – или классификатора капитального строительства, или населения, не суть. Но администрация при слове «еврей» или мутном пятом пункте сатанела.

Миша честно мне сказал, что не может мне помочь в данной ситуации и знает только одного человека, который, наверное, способен принять меня на работу в НИИ Планирования при таком раскладе. Так я познакомился с Асей Марковной Маргулис, которая работала заведующей сектором в отделе информационного обеспечения и сыграла огромную роль в моём становлении. Она была кандидатом технических наук, плотно работала с Москвой, с ГВЦ Госплана Союза. Была членом редколлегии всесоюзного журнала «Классификаторы и документы» и прочее, и прочее, и прочее. Что и говорить, Ася Марковна была глыба.

Я перешёл к ней в отдел информационного обеспечения, где познакомился с Женькой Шихманом, с которым мы поддерживаем близкие отношения и по сей день – уже более сорока лет. Через какое-то время начальник отдела кадров, мой «любимый» Иван Степанович Егоров ушёл в отпуск. Тогда-то Ася Марковна пошла к заместителю директора НИИ Планирования Роберту Сомсу и сказала, что ей для того, чтобы успеть сдать какой-то союзный проект в срок, необходимо срочно принять меня на работу. Через день я был зачислен в штат, а ещё через пару дней получил пропуск – очень солидное красное удостоверение, которое до сих пор у меня хранится. Всё это – ещё будучи студентом, где-то в начале мая 1980 года. Защита диплома должна быть в самом конце месяца, потом военные лагеря и только в сентябре – нормальный плановый выход на работу.

В конце мая, перед защитой диплома, на окончательном распределении декан Вульф вызвал меня к доске и спросил, куда бы я хотел пойти работать. «В НИИ Планирования», – ответил я. Тогда Вульф дал слово Егорову, тот вскочил и ледяным тоном сказал, что этот молодой человек им не подходит. На что я вынул из кармана служебное удостоверение НИИ Планирования и сказал, что я там уже работаю на полную ставку. Надо было видеть выражение лица Егорова, и теперь совершенно понятно его удивительно «чуткое и нежное» отношение ко мне до самого окончания его трудовой карьеры в НИИП. С другой стороны, это даже хорошо: как щука в пруду, чтобы карась не дремал. Карась в данной ситуации – это я.