Текст книги "Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки"

Владыка сумел организовать в соборе замечательный архиерейский хор. Возглавил его регент-композитор Сергей Александрович Богомолов, в прошлом питомец Тамбовской семинарии выпуска 1913 года. Кроме профессионального и любительского хора со временем появился еще и хор монашеский. Он состоял из монахинь и инокинь Вознесенского монастыря, которые после разгона обители жили по несколько человек вместе.

Итак, Лука оказался в окружении проверенного органами госбезопасности сервильного духовенства. И, конечно, ему совсем не хотелось опираться во всем на этих малодушных людей, бывших раскольников. Он пытается привлечь в клир тех, кто не побоялся пойти путем крестных мук.

«Штат арх. Лука старается подобрать из реакционно настроенного духовенства, а именно: при приеме первым вопросом ставит, обновленец или нет, а вторым вопросом, был ли под арестом. Когда же он получает ответ, что священнослужитель из староцерковных и был под арестом, то от таких охотно принимает анкету. Примером может служить священник села Текино, который освобожден из концлагеря в 1943 г.», – рапортует наверх уполномоченный СДРПЦ (23). В то же время, в пику «обновленческому стандарту», Лука настаивал на изменении внешнего облика священнослужителей. Он хочет, чтобы духовенство не стеснялось носить в общественных местах рясу, было узнаваемо даже по прическе. «Благочинному Леоферову предложил отпустить волосы, бороду и не ходить в светской одежде, а протодиакону Покровской церкви приказал больше не ходить в парикмахерскую и не носить светскую одежду. Сам арх. Лука намерен на намеченном Облздравотделом в конце марта областном совещании врачей присутствовать в архиерейском облачении» (24).

При легализации структур Московского патриархата многие вещи не оговаривались. И реальное положение дел выяснялось в обстоятельствах жизни. За годы террора идеологические работники и помыслить не могли, что «попы» могут что-то предпринимать без их ведома. Непокорных просто репрессировали. И вот, в точке бифуркации, некоторая независимость епископата в принятии решений натолкнулась на стремление советской власти подмять все под себя.

«Церковный проект» Луки подразумевал определенную инициативу правящего епископа без оглядки на мнение властей предержащих. Лука, по доносу о. Иоанна (Леоферова), начал выдавать справки такого содержания: «Священник NN находится со мною в каноническом общении. В священнослужении не запрещен и пользуется всеми правами священнослужения». Лука считал, что такой справки вполне достаточно для того, чтобы священник мог начинать служить и, в случае чего, предъявить ее сельсовету или райисполкому (25). Вскоре, однако, выяснилось, что такой справки недостаточно. И чтобы священник служил и совершал требы на территории своего прихода, нужна регистрация уполномоченного.

С регистрацией священников сразу начались проблемы. Так, в 1944 году уполномоченный отклонил регистрацию свящ. Добронравова, «как реакционера», а также отказался давать регистрацию священникам для проведения треб, так как СДРПЦ «запретил проведение обрядов, если в районе нет молитвенного дома» (26). Луке пришлось приложить немало усилий для того, чтобы о. Илья Добронравов все-таки вошел в клир Покровского собора.

И в дальнейшем святитель имел серьезные трудности в проведении нужной Церкви кадровой политики. Он чувствовал себя в епархии не вполне хозяином. Когда, например, решил отправить за штат, о. Богоявленского, то вынужден был звонить в Московскую патриархию и запрашивать телефонное подтверждение правильности увольнения священника. Лука уволил Богоявленского «за небратолюбие и корыстолюбие»: в течение нескольких месяцев службы в Моршанске тот купил себе дом и двух коров. Настоящее богатство по тем временам. Свое неподчинение указу Богоявленский объяснял тем, что его назначила на должность Московская патриархия. Ясно, что при этом он опирался на молчаливую поддержку тамбовского уполномоченного, который хотел совершенно подмять под себя архипастыря.

В Тамбовской области на первых порах очень плохо обстояло дело с открытием новых храмов. Лука порывался встретиться с верующими на местах, помочь им. Но подобного рода намерения пресекались на корню. В одно из посещений, рапортует уполномоченный, архиепископ Лука «поставил вопрос организовать ему поездку в одно из селений Тамбовского района, где нет действующей церкви, для беседы с верующими». «Мне удалось ему доказать, что эта поездка ничего не даст» (27).

Еще одна попытка оживления церковной жизни оказалась связанной с проведением собраний клириков и мирян. Однако власти отклонили идею на корню. Тогда Лука пишет обращение к верующим Тамбовской епархии: «Благословен Бог, положивший конец страшному голоду – не голоду хлеба и жажде воды, но голоду слышания слова Божия; отверзающий храмы наши и опять поставляющий нас, недостойных служителей Своих, пред святым престолом Своим…

…Пусть каждый принесет на алтарь Церкви Тамбовской то, что может. Искусные в иконописании да примутся за изображение ликов Христа и Его Пречистой Матери, ликов великих угодников Божиих и славных событий Священной истории. Могущие созидать иконостасы и утварь церковную, да явят свое художество и усердие. Имеющие ткани, для облачений священнических пригодные, хотя бы и самые простые, да принесут их в дар Церкви, а умудренные в шитье да сошьют ризы и стихари, покровы на престолы и аналои, воздухи и покровцы на священные сосуды, завесы для царских врат. Плотники и каменщики, столяры и кровельщики да принесут свой труд на ремонт церковных зданий. Имеющие книги богослужебные да принесут архиереям и настоятелям церквей. Певцы и певицы да составят хоры церковные, от чистого благочестия принося искусство свое на службу Богу…

…Всех вас, монашествующие и миряне, прошу словами св. апостола Петра провождать добродетельную жизнь между неверующими, дабы они за то, что злословят вас, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения. Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа. Любите героев-борцов славной армии нашей, освобождающей нас от рабства немцев, вторично распинающих Христа. Любите и почитайте великих и славных вождей народа нашего. Любите всех ближних и дальних, всегда помня слова Господа нашего Иисуса Христа: «По тому узнают, что вы ученики Мои, если будете иметь любовь между собой» (28). Как видим, это послание ничем не отличается от того, что Лука говорил раньше. Но уже сам факт его появления был воспринят СДРПЦ как демонстрация определенной независимости епископа от светской и церковной власти. Г.Г. Карпов пишет тамбовскому уполномоченному: «Неправильно сделал архиепископ Лука, послав послание «Ко всем православным христианам области Тамбовской», что, без получения предварительного разрешения со стороны патриарха, он делать не может» (29). Председатель СДРПЦ, высокопоставленный чиновник, не вправе сказать архиерею о том, что он может, а что не может делать, прямо. Это было бы расценено как вмешательство во внутрицерковные дела. Однако он последовательно выстраивает вертикаль власти. И что за беда, если при этом происходит нарушение православной экклесиологии. Даже в период «синодального пленения» Церкви местные епархии имели определенные свободы. И патриарх, в конце концов, первый по чести. Но здесь, в конструкции сталинского епископата, ему отводится ключевая административная, каноническая и политическая роль, он превращается в «папу», Москва становится православным Ватиканом. «Папой» удобно управлять. Таким образом, светская власть, помимо административных рычагов воздействия на церковь, получает дополнительные возможности проводить свою политику, не засвечивая себя, руками Московской патриархии.

Но инициатива Луки (а он не отказался от рассылки посланий, от попыток посещения забытых Богом мест, от всякого рода церковных акций и в дальнейшем) расширяет зону свободы Церкви. Патриарх всегда может кивнуть на такого рода «отступника»: мол, не слушает, а снять знаменитого хирурга с должности нельзя, международный скандал выйдет.

И властям предержащим в чем-то приходилось отступать, соглашаться на то, что «недопустимое», с их точки зрения, в какой-то момент становится допустимым. Лука для них всегда оставался занозой, которую они так и не смогли вытащить. Можно сказать, что люди, подобные святителю, отвоевали небольшое поле для маневров, для нормальной церковной жизни.

И все-таки главным действующим лицом в точке бифуркации являлся Совет по делам Русской православной церкви. Именно СДРПЦ формировал определенную ментальность и стиль отношений Церкви и государства, которые пережили советскую власть. Хотя и здесь была своя специфика.

Уполномоченные СДРПЦ работали в тесном контакте с областной номенклатурой и нередко проводили линию не СДРПЦ, а местной власти. Председатель СДРПЦ Г.Г. Карпов, опираясь на бывших работников спецслужб, сумел переломить ситуацию, поднять авторитет нового органа. Правда, областное начальство с ним далеко не всегда считалось и в дальнейшем, а по мере замены чекистов на идеологических работников значение органа упало. Тем не менее СДРПЦ оказывал мощное воздействие на религиозную политику в регионах. После войны правительство взяло курс на сокращение числа открытых во время оккупации храмов, в то же время оно разрешило открывать небольшое количество храмов на не занятой немцами территории. Первый уполномоченный, с которым столкнулся в Тамбове архиепископ Лука, Медведев, ориентировался в своих действиях на антирелигиозно настроенную областную администрацию. Он всячески тормозил открытие церквей и вскоре был снят со своей должности.

Карпов и его подчиненные, следуя указанию Сталина, старались не вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви и не лезть в церковный карман. Но понимали они эту жизнь крайне узко. Чиновники СДРПЦ не считали внутренним делом Церкви проповеди архиепископа Луки в Покровской церкви, публичное покаяние обновленцев, участие святителя на медицинской конференции в рясе и клобуке. Даже выдача Лукой справок о праве совершать богослужения священникам, не имеющим приходов, воспринимается руководством СДРПЦ как криминал. В этом случае гнев Карпова удалось укротить о. Иоанну (Леоферову), сообщившему, что ввиду нехватки храмов и зарегистрированных священников нелегальные службы проходят повсеместно. Наличие в селениях священников, готовых к окормлению и регистрации общин, будет способствовать выходу этих общин из подполья и ликвидации катакомб.

В вину Луке ставилась даже попытка «восстановления в Тамбове т. н. «мощей» (30). Речь в документе идет о возвращении Церкви мощей святителя Питирима Тамбовского. Карпов изначально отрицательно относился к передаче верующим мощей, правительство не издало ни одного правового акта, регламентирующего такую передачу. Но в рамках политики уступок верующим было передано ряд святынь. В 1946–1948 годах были возвращены мощи свт. Тихона Задонского, преп. Сергия Радонежского, свт. Алексия Московского, святой благоверной княгини Анны Кашинской… Честные останки свт. Питирима не были отданы Церкви. Вряд ли святитель Лука делал официальный запрос на этот счет. Скорее всего, он просто зондировал почву, но и этого было достаточно, чтобы обвинить его в непослушании.

Выстраивая вертикаль власти, СДРПЦ стремится унифицировать внутрицерковную жизнь, свести ее к работе комбината ритуальных услуг.

Эта унификация касается даже богослужения. Чиновники следят, чтобы духовенство не вносило в службы ничего, на их взгляд, нового. И если какие-то «новшества» в виде дополнительной ектеньи, проповеди, модификации обряда появляются, они сигнализируют наверх, и СДРПЦ руками Московской патриархии (то есть руками церковной канцелярии) наводит порядок. Особенно усердствовали «ревнители СДРПЦ» в эпоху хрущевских гонений. «Некоторые священники в целях более широкого охвата населения религиозной обрядностью идут на прямые нарушения канонических правил, и им это сходит с рук. Свящ. Кирильчук Игнатий в г. Джанкое 4 ноября 1962 г. окрестил окроплением одновременно 94 младенца», – сигнализирует уполномоченный Крыма (31).

СДРПЦ устанавливает свои правила игры. В его руках не только административные и идеологические, но и материальные рычаги воздействия. В СССР при плановом ведении хозяйства без разнарядки невозможно достать гвозди, бревна, цемент, кровельное железо, словом, все, что необходимо для ремонта храма. Епархиальное управление не может купить машину, построить церковную сторожку. Любое приобретение недвижимости немыслимо без санкции уполномоченного. 22 сентября 1945 года Наркомат юстиции СССР издал распоряжение № 18/35 для нотариальных контор, в котором говорилось, что они обязаны удостоверять в нотариальном порядке договора, заключенные церковными организациями о покупке, аренде и строительстве, при наличии у них соответствующих разрешений со стороны уполномоченных. Разрешение уполномоченного по делам Русской православной церкви также требовалось на приобретение дорогостоящих вещей.

В вопросах налогообложения духовенства чиновники СДРПЦ выступают в качестве экспертов: по их запискам финансовые органы понижают или, наоборот, повышают налоги.

На первых порах открытие храмов, несмотря на обилие заявлений верующих, идет крайне медленно. К октябрю 1944 года к двум действовавшим храмам в Тамбове и Мичуринске добавились лишь церкви в Моршанске и Кирсанове. Но вскоре процесс становится более динамичным. К октябрю 1945 года в Тамбовской области действуют уже пятнадцать храмов (32). К 1 января 1946 года открыто двадцать четыре прихода (33).

С первых дней управления епархией святитель ходатайствовал об открытии в Тамбове большого двухэтажного Спасо-Преображенского собора, который вместил бы всех молящихся. В Покровской церкви архиерею служить крайне сложно. «Она всегда полна народом, и даже в рядовой воскресный день невозможно пройти для каждения храма, и гаснут свечи и лампады от большой духоты, ибо церковь очень низка. В большие праздники неизбежны обмороки у молящихся от духоты» (34).

Власти утверждают, что собор открыть невозможно, поскольку он занят музеем. Лука побывал в недействующем храме и выяснил: «Верхний этаж собора занят не музеем, а только хаотическим складом музейного имущества, а нижний – небольшим складом имущества эвакогоспиталя» (35).

Но партийные чиновники не желают слышать доводы архиерея. Уполномоченный рапортует: «22 / III-44 г. архиепископ Лука был у меня в облисполкоме, где я с ним в присутствии начальника 2 отдела УНКГБ, который присутствовал как сотрудник облисполкома, вел беседу по вопросу отклонения открытия кафедрального собора и на вопрос: «Если Вы находите, что ответ Вас не устраивает, то можете поставить вопрос перед Советом», – он заявил: «Я поставлю вопрос перед Святейшим о переводе меня из Тамбова по примеру того, как я уехал из Красноярска, где не было для меня храма и я вынужден был ходить для совершения богослужения за несколько километров»» (36).

Луке не совсем понятно, кто же препятствует открытию Спасо-Преображенского кафедрального собора: местные власти или СДРПЦ? Карпов то обещает его открыть, то спускает дело на тормозах. Чиновники играют с Лукой в кошки-мышки и кивают друг на друга. 3 апреля 1944 года архиерей пишет письмо Г.Г. Карпову. Вариантов повлиять на решение властей предержащих у него немного. Только апелляция к собственной хирургической практике и ее важности для страны дает святителю небольшой шанс. И он старается им воспользоваться: «Помимо большого личного огорчения, этот отказ вносит серьезнейшую разруху в дело лечения раненых. Ибо наша единственная, убогая и малая церковь почти непригодна для архиерейских служений… Продолжать служение в ней я не считаю возможным, и если Ваш отказ в открытии собора, который готовы открыть местные власти, будет окончательным, то я буду вынужден перебраться в Мичуринск, где церковь гораздо лучше и вдвое больше, чем наша. Это сведет почти на нет мою хирургическую работу, так как там мало госпиталей и они плохо оборудованы» (37).

Но переезд в Мичуринск невозможен по двум причинам. Кафедра находится в Тамбове, и уполномоченный имеет административную власть не допустить Луку в мичуринскую церковь. И врачебной работы в Мичуринске тоже может не оказаться. Карпов об этом позаботился. В служебной записке наркому здравоохранения РСФСР А.Ф. Третьякову он пишет «о нарушении советских законов архиепископом Лукой»: «Повесил икону в хирургическом отделении эвакогоспиталя № 1414 в Тамбове и совершает религиозные обряды в служебном помещении госпиталя перед проведением операций; 19 марта явился на межобластное совещание врачей эвакогоспиталей одетым в архиерейское облачение, сел за председательский стол и в этом же облачении сделал доклад по хирургии». Карпов полагает, что Облздравотдел должен сделать замечание профессору и что «наличие в Тамбове только одной церкви и отказ в открытии второй церкви (собора) не может иметь связи с вопросом исполнения им обязанностей хирурга госпиталя» (38).

Игры вокруг открытия второй церкви в городе продолжались все время пребывания Луки на Тамбовской кафедре. В 1945 году он много раз посещает уполномоченного, просит открыть кафедральный собор или, как приемлемый вариант, церковь бывшего Вознесенского монастыря (39).

Светские власти готовы были хвалить владыку за его работу врача, они видели в нем классного специалиста, попавшего в «церковный омут». Однажды председатель облисполкома И.Т. Козырьков пригласил Луку к себе в кабинет и, желая выразить ему расположение, спросил:

– Чем вас премировать за вашу замечательную работу в госпитале?

– Откройте городской собор.

– Ну нет, собора вам никогда не видать.

– А другого мне от вас ничего не нужно, – ответил святитель (40).

Председатель облисполкома Козырьков и первый секретарь обкома партии Волков были комсомольцами двадцатых годов, они решительно боролись «с религиозным дурманом». Мало чем отличались от них по ментальности районные руководители. В июле 1946 года, сразу после перевода Луки в Крым, в Знаменском районе Тамбовской области по распоряжению райисполкома и Тамбовского облисполкома было взорвано сохранившееся в целости каменное здание церкви, «об открытии которой ходатайствовали верующие». Причем взрывные работы произведены силами военнопленных немцев в один из праздничных дней и в присутствии большого количества верующих (41).

Такого рода демонстрация в период заигрывания Сталина с Церковью свидетельствует о многом. Что бы ни говорило центральное руководство, этим путем оно «выпускало пары», борцы атеистического фронта получали эмоциональную подпитку. Вертикали власти было удобно держать в качестве церберов радикальных атеистов и с их помощью, а не только путем ограничительных мер проводить свою политику.

Показательный взрыв очевидным образом являлся публичным сигналом православным общинам. Еще в 1945 году власти запрещали ремонт церкви до момента получения разрешения от СДРПЦ на открытие храма. И уполномоченный был вынужден просить СДРПЦ разрешить текущий ремонт: «У большинства групп верующих уже заготовлен материал, хранят его в разбросанном виде… Многие из них согласны ремонтировать даже без гарантии на то, что здание им будет передано, главное сохранить здание, предохранить его от разрушения» (42).

И вот одно из пригодных к богослужению зданий взлетает на воздух. Это явный знак тем, кто приступает к ремонту храмов, не имея гарантий, что их откроют.

СДРПЦ в какие-то моменты вынужден был реагировать на инициативу местных властей довольно резко. В 1948 году в ряде регионов, в том числе в Тамбовской области, без согласования с Советом по делам Русской православной церкви, местные органы начали процесс самостоятельного слома или переоборудования храмов. 28 августа 1948 года Генеральный прокурор СССР в циркулярном письме № 7197 дал указание прокурорам областей опротестовывать распоряжения и постановления местных органов власти по этому вопросу (43).

Сталинское разрешение на беспрепятственное открытие храмов оказалось фарсом. За 1944–1945 годы в Совет поступило 5770 заявлений об открытии церквей, а было удовлетворено только 414 ходатайств.

Получив отказ на открытие собора, Лука, как и говорил об этом в облисполкоме, ставит вопрос перед патриархом Сергием о переводе его на другую кафедру. Святейший 4 мая 1944 года во время беседы с Карповым зондирует почву насчет перевода Луки в Тулу, мотивируя такую необходимость болезнью архиепископа малярией. Карпов уходит от прямого ответа, говорит, что нужно согласовать перевод с Наркомздравом РСФСР, но реально он против. У него собран обширный компромат на Луку, который не стал послушным инструментом в руках светской власти. Святитель в глазах председателя СДРПЦ – реакционер, которого нельзя приближать к Москве. Он смотрит на архиепископа глазами охотника, видит в нем хищного зверя и пытается загнать его в угол.

«Идет охота на волков, идет охота» – эти слова из песни Высоцкого как нельзя более точно отражают взаимоотношения высокопоставленного советского чиновника и архиерея. Егеря обложили «тамбовского волка» со всех сторон, повсюду вывесили красные флажки. «Тов. Карпов ознакомил Сергия с рядом неправильных притязаний со стороны архиепископа Луки, неправильных его действий и выпадов. В частности, что архиепископ Лука в хирургическом госпитале в своем кабинете повесил икону; перед исполнением операций совершает молитвы; на совещании врачей эвакогоспиталей за столом президиума находился в архиерейском облачении; в дни Пасхи 1944 г. делал попытки совершать богослужения в нефункционирующих храмах; делал клеветнические выпады по отношению к обновленческому духовенству и т. д.» (44). Сергий обещает «принять меры воздействия»: вскоре он пишет увещевательное письмо архиепископу, чтобы он был более сговорчивым.

В сборе компромата на «тамбовского волка» Карпов неутомим. Он пишет своему подчиненному в Тамбов: «Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР имеет сведения, что арх. Лука Войно-Ясенецкий организует нелегальные церкви в Тамбовской области. Прошу вас проверить правдоподобность этих сведений и если действия арх. Луки окажутся правдоподобными, то эти факты документировать путем получения заявлений от верующих или служителей культа. После этого вызовите к себе арх. Луку и потребуйте от него объяснения, на каком основании он проводит организацию нелегальных церквей по Тамбовской епархии. В случае если он заявит, что на это он получил санкцию от церковного центра, то возьмите от него документ, присланный из патриархии. Всю документацию, объяснение Луки, заявление верующих и служителей культа вышлите в Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР» (45).

Сведения об организации нелегальных церквей оказались уткой. Такой же уткой оказались и утверждения Карпова о совершении Лукой в госпиталях молебнов перед иконами. При личной встрече наркома здравоохранения РСФСР Андрея Третьякова со святителем-хирургом выяснилось, что в эвакогоспитале № 1414 он никогда не работал, а в госпиталях, им обслуживаемых, никогда икон не вывешивал. Но мнение Карпова насчет Луки не меняется. Просто накануне присуждения хирургу в сане Сталинской премии он вынужден умерить свой пыл.

15 мая 1944 года умер патриарх Сергий. Перед выборами нового патриарха в ноябре, с 21-го по 23-е, состоялся Архиерейский собор Русской православной церкви. На нем председательствовал местоблюститель патриаршего престола митрополит Алексий (Симанский). Власти сделали выбор в его пользу, и предстоящему Поместному собору оставалось только утвердить этот выбор. Архиереи пели «осанну» местоблюстителю. Но в их хор ворвался голос Луки. Он предложил вернуться к традиции Поместного собора 1917–1918 годов и избрать патриарха голосованием из нескольких предложенных кандидатур: «Великое и благое дело – единодушие епископов. Великое и благое дело, если открыто всеми епископами избирается достойнейший. Но еще гораздо более великое и еще гораздо более благое дело – предоставить избрание столь великого лица, как глава Русской Церкви, самому Господу Богу, как это было не только на Соборе 1917–18 годов, но и на тех соборах, которые избирали наших древнерусских патриархов. Их избирал Сам Бог» (46).

Послушное большинство не восприняло слова святителя. Но Лука остался при своем мнении. На Поместном соборе, который должен был состояться в Москве с 31 января по 4 февраля 1945 года, он намеревался внести предложение о выборе из трех кандидатов. За несколько дней до собора владыка был отравлен консервами в епархиальной столовой и не смог приехать в Москву (по другой версии – отравился сам).

В феврале 1945 года, сразу же после своего безальтернативного избрания, патриарх Алексий (Симанский) наградил святителя правом ношения на клобуке бриллиантового креста. Как бы постарался смягчить этой наградой возникшую размолвку. Светские власти также не оставили его без награды. Лука был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» – «за большую работу в госпиталях Тамбова, способствующую возвращению в строй раненых офицеров и бойцов Красной Армии, и успешную деятельность по повышению квалификации врачей» (47). Существует апокрифическая история о вручении награды в облисполкоме, куда святой по обычаю пришел в архиерейском облачении. На пожелания председателя облисполкома принести еще много пользы, делясь своим богатым опытом с медиками, архиепископ ответил: «Я учил и готов учить врачей тому, что знаю: я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей воле». Председатель залепетал, что прошлое пора забыть, а жить надо настоящим и будущим. Но владыка на это отрезал: «Ну, нет уж, извините, не забуду никогда!» (48).

В годы Великой Отечественной войны в Тамбовской области было около двухсот пятидесяти госпиталей, принявших более 600 тыс. раненых и больных солдат и офицеров. В областном центре имелись 21 госпиталь, 13 100 коек (49). Тамбовский областной отдел здравоохранения в 1943–1944 годах возглавлял А.С. Гаспарян. Это ему звонил нарком здравоохранения РСФСР Андрей Третьяков в начале 1944 года и предупреждал о приезде профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого: «К Вам приедет из Красноярска хирург, профессор, примите, создайте условия. Одновременно он будет служить в церкви архиереем».

«Работа в госпиталях идет отлично, зреет монография о лечении хронических огнестрельных эмпием плевры. Читаю лекции врачам о гнойных артритах… Свободных дней почти нет», – пишет Лука сыну Михаилу 10 августа 1944 года.

Святитель-хирург принимает активное участие в работе многих врачебных совещаний и научных конференций, которых в Тамбове в 1944–1945 годах, по данным В.А. Кученковой, было проведено 190.

Ко времени пребывания архиепископа Луки в Тамбове относится страничка воспоминаний о нем хирурга В.А. Полякова. Он пишет: «В один из воскресных дней 1944 года меня вызвали в Тамбов на совещание начальников и главных хирургов госпиталей Воронежского военного округа. В то время я был ведущим хирургом госпиталя на 700 коек, стоявшего в Котовске. На совещание собралось много народа. Все расселись по своим местам, и за столом президиума уже поднялся председательствующий, чтобы объявить название доклада. Но вдруг широко открылись обе двери, и в зал вошел человек огромного роста в очках. Его седые волосы ниспадали до плеч. Легкая, прозрачная, белая кружевная борода покоилась на груди. Губы под усами были крепко сжаты. Большие белые руки перебирали черные матовые четки. Человек медленно вошел в зал и сел в первом ряду. Председательствующий обратился к нему с просьбой занять место в президиуме. Он поднялся, прошел на подмостки и сел в предложенное ему кресло. Это был профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий» (50).

Во второй половине 1944 года увидела свет монография профессора «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». Издание книги именно Наркомздравом СССР придало ей форму руководства для военно-полевых хирургов страны. Еще раньше основные положения «Поздних резекций…» были включены в «Инструкцию по лечению огнестрельных ранений суставов», разработанную Учебным медицинским советом Наркомздрава СССР в апреле 1944 года (51).

Также в тамбовский период была напечатана монография Войно-Ясенецкого «О течении хронической эмпиемы и хондратах» (1944 год), а в «Сборнике трудов эвакогоспиталей Воронежского военного округа» (1946 год) вышла статья «О раневом сепсисе».

Святитель-хирург наиболее часто оперировал и ставил диагнозы в госпитале № 5355 (700–900 коек), который находился в Доме колхозника (ул. К. Маркса, 142/10). Он был предназначен для лечения раненых в нижние конечности. Госпиталь № 5894 (500 коек) располагался в здании бывшей школы № 21 (ул. Пионерская, 11). Здесь занимались грудной хирургией.

Оперативным лечением профессор Войно-Ясенецкий занимался и в других госпиталях. В частности, в тыловом эвакуационном госпитале № 5358 (600 коек), где занимались бойцами с огнестрельным ранением таза. И в госпитале № 5362 (400 коек), где проходили лечение раненые с тяжелыми повреждениями верхних конечностей, включая ранения крупных суставов (52).

Сравнивая летальность от огнестрельных остеомиелитов в тамбовских эвакуационных госпиталях с летальностью по итогам войны с Финляндией, исследователь П.А. Куприянов сообщает, что в Тамбове она была в 3,5 раза меньше; и почти в 4 раза меньше по сравнению с данными для других тыловых госпиталей страны.

Лука-врач очень востребован. В 1944–1945 годах он несколько раз выезжает в Москву на заседания пленума госпитального совета Народного комиссариата здравоохранения РСФСР, принимает участие в работе 4-го съезда сельских врачей в Тамбове (22–25 мая 1944 года), выступает на совещании начальников и главных хирургов госпиталей Воронежского округа. Пока идет война, власти вынуждены терпеть рясу профессора, в которой он является на совещания. Но после окончания боевых действий партийные чиновники запрещают ему выступать в рясе и с панагией. В 1946 году он пишет сыну: «Я получил предложение Наркомздрава СССР сделать основной доклад на большом съезде, который должен подвести итог военно-хирургической работе… На выступление в рясе не согласились. Я просил передать наркому, что принимаю это как отлучение от общества ученых» (53).