Текст книги "Элеонора Августа"

Глава 9

Для него не было ничего хуже, чем ждать. Уже горожане принесли требуемые деньги. Еще бы они не принесли… Четыре сундука, полные мешков с серебром. Кавалер сразу даже считать не стал, потом. А стал разговаривать с горожанами, как добрый отец говорит с любимыми чадами:

– Зла на вас у меня нет, коли честны вы, то и я честен с вами буду, скажите купцам всем, пусть открывают торговлю, пусть корабли пригоняют, товары везут, ни один из моих людей вашим гостям и местным честным людям зла не учинит.

Горожане вроде как кланялись и благодарили, но губы поджав и слова признательности произнося как сквозь зубы. А Волков, их неприязнь видя, понимал их: пришлось горожанам много серебра отдать, чего же им радоваться.

А лагерь уже оброс частоколом, ощетинился рогатками, отгородился рвом, став на вид орешком крепким, а Эберста и Пруффа все еще нужно было ждать. Сундуки с серебром Волков отправил на свою землю, в Эшбахт, оставив у себя в войсковой казне всего пять тысяч. А кроме серебра, еще одна большая удача его ждала. Среди захваченных в лагере вещей нашлись две отличные, новые чугунные кулеврины. Пушки были длинные, свежего литья, и четыре бочонка ядер к ним. Пушки эти даже на вид были мощнее, злее, чем его кулеврины, и калибром чуть больше, вот только лежали они в телегах, а не на лафетах. Лафетов не было, видно, еще не привезли горцы. Ничего, Пруфф приедет, придумает что-нибудь. Но ни деньги, ни новые пушки не отвлекали кавалера надолго от ощущения, что время уходит, утекает, и каждый прошедший день, нет, не делает его слабее, но точно усиливает врага. Горцы через день, или через два, или через три переживут потерю лагеря, переживут и разгром отряда. Переживут и озлобятся, захотят отомстить, отбить лагерь и станут собирать еще больше людей, чем планировали по первости. Он уже на третий день не смог усидеть в лагере и поехал с разъездом на юг. Посмотреть дорогу, по которой собирался наступать.

Брюнхвальд и Роха генерала отговаривали: не дело первого офицера, вождя, в которого верят солдаты, таскаться в рекогносцировки. Разъезд запросто может налететь на врага, на засаду, кавалеристы к этому привычны, приучены сразу обращаться в бегство при малейшей опасности, а генерал и его выезд могут и не сообразить, ввязаться в ненужную стычку. Но он все равно ездил, потому что не мог сидеть в лагере, чувствуя, что время уходит, как вода сквозь пальцы.

А тут еще приходил к нему Кленк поговорить. И о чем же мог говорить ландскнехт, как не о серебре. Пришел и начал издалека: мол, людишки его оскудели, хотят знать, можно ли пограбить городишко Милликон. Городишко-то богат, сам мал, а ярмарка в нем большая. Вон какая пристань тут длинная. Волков ему сказал, что грабить здесь никого нельзя. Нельзя, собираясь идти в середину горской земли, оставлять в тылу взбешенные грабежом города. И велел капитану, чтобы люди его были с местными ласковы. Тогда Кленк стал спрашивать: не причитается ли его людям серебра из тех сундуков, что привезли генералу горожане. На что Волков напомнил ландскнехту про законы воинские, которые гласили, что помимо платы солдатам принадлежит только то, что взято ими на меч. Например, все имущество в лагере, включая хорошие пушки, которые Волков у солдат непременно выкупит. А те подарки, что горожане делают генералу, солдат не касаемы. Кленк ушел недовольный, а Волков, глядя ему вслед, думал о том, что не будь ландскнехты так жадны и своевольны, то не было бы солдат в мире лучше.

И сразу после Кленка – радость: родственник его явился, из его земли на этот берег переплыл, да не один. И был то не кто иной, как капитан Рене.

– Ваше приказание, господин генерал, исполнено. Люди до вашей земли доведены, померло и сбежало, а также поймано и повешено мною всего двадцать два человека. Всех людишек по списку передал я вашему управляющему Ёгану и новому человеку. Сама госпожа Ланге приезжала на мужичков смотреть, ласкова с ними была, детей так и вовсе кормить велела хорошо.

Волков встал и обнял родственника. Хоть часто он бывал недоволен Рене, но сейчас был ему благодарен. И за то, что довел мужиков до его земли почти в сохранности, и за то, что взял с собой солдат из конвоя. Пусть далеко не всех, но семь десятков пехотинцев и восемнадцать кавалеристов были совсем не лишними после тех огромных потерь, что понес кавалер при взятии лагеря горцев.

– Благодарен вам, дорогой родственник, – говорил генерал, выпуская капитана из объятий, – ну, садитесь, рассказывайте, как дошли, как госпожа Ланге себя чувствовала?

Небольшой пир спас его от изматывающего ожидания, но лишь на этот день, следующим утром кавалер опять не удержался и поехал снова на юг. Волков тщательно высматривал дорогу на Висликофен, вечерами, сидя с офицерами над картой, он снова и снова убеждался в важности этого города. Это был почти центр земли Брегген. Отличная точка для удара в любом направлении. Висликофен нужно было брать во что бы то ни стало. С этим согласились все его офицеры.

Дождался. Сначала приехал с того берега Максимилиан с воспаленной, красной грубо зашитой щекой. Раньше был красавцем белокурым и румяным, теперь уже стал похож на человека ремесла военного, на солдата, такого, как другие. Волков посмотрел на него и спросил:

– Готовы ли вы, прапорщик, здоровы ли, может, лечиться вам нужно?

– Брат Ипполит сказал, что зашили мне рану плохо, некрасиво, он бы сделал красивее, но еще он сказал, что рана затянется, наказал мазью мазать, и все.

Только поговорил генерал со знаменосцем, так прибежал человек и доложил, что идет с востока баржа – Эберст со своими людьми.

Пока седлали коня, пока ехали, так Мильке уже привел первую баржу к причалам Милликона, стал выгружать людей, а за ней уже по реке другие идут. Волков только и благодарил Бога. А уже к свободным пирсам следующие баржи швартуются. Пришли наконец-то! На еще вчера пустовавших причалах суета: солдаты, лошади, порох и картечь в бочках… Пробираясь через толчею и суету, Волков заметил офицеров.

Эберст, и Пруфф, и инженер Шуберт уже на берегу следили за выгрузкой своих частей. Кавалер едва сдержался, чтобы не спрыгнуть с коня и не кинуться к ним с объятиями. Так был им рад. И при этом еще посмеивался над угрюмым видом горожан, пришедших посмотреть на прибывших врагов. От одних их кислых рож смеяться хотелось.

Не дожидаясь выгрузки всех людей, генерал тут же, отойдя в сторону от суеты, собрал совет, позвав сюда, на берег реки, Брюнхвальда, Роху, Кленка и фон Реддернауфа, Дорфуса.

К счастью, Эберст сообщил, что по дороге от Ланна до Лейденица набрал еще солдат, почти восемьдесят пехотинцев, двадцать два арбалетчика, дюжину стрелков. Волков радовался. Рене привел немного людей, Эберст еще чуть-чуть насобирал – вот и почти покрылись его последние потери, которые он понес при взятии лагеря. Еще Эберст сказал, что солдаты духом крепки стали после того, как капитан Мильке рассказал о его победах над горцами. И что дезертиров почти не было. Вот пока все так шло, и нужно было начинать трудное дело и не тянуть с этим ни дня. И он говорил офицерам:

– Теперь ждать да отдыхать нет времени, уже завтра по всей их земле будет известно о вашем, господа, прибытии. Ума много не понадобится, чтобы понять, что мы на берегу, в лагере, отсиживаться не будем. Горцы начнут готовиться. Станут города укреплять, людей, провиант собирать. Мы не добили их главные силы в лагере, они отошли в порядке, еще они ждут райслауферов из других кантонов, деньги на них давно выделены, так что нам нужно опережать их всюду. Обед уже готовится, кормим людей и сразу выступаем. Нужно решить, какой гарнизон мы оставим в лагере, а вам, капитан Пруфф, стоит посмотреть пушки, что мы нашли. У них лафетов нет, может, что придумаете.

Сразу началось обсуждение, прибывшие офицеры начали стенать, дескать, солдаты устали, не спали всю ночь, надобно дать им передых. Но генерал был непреклонен:

– Выгружаемся и после обеда выходим. Капитан Пруфф, я вижу, вы привезли лошадей, отлично! Мы много коней и телег захватили, но и ваши лишними не будут, пойдем быстро, отставать тут нельзя, иначе убьют вас местные с радостью, так что подготовьте запасные сменные упряжки для орудий, чтобы поспевать за пехотой, не отставая.

Так и стояли на причалах час без малого, всё говорили и говорили, у кавалера аж нога разболелась. Половина людей выгрузилась, уже коней стали сводить с барж, пушки стаскивать, а офицеры всё стояли и разговаривали, разговаривали.

Так и хотели офицеры уговорить командира день сегодняшний провести в сборах. Даже Карл Брюнхвальд говорил, что выходить лучше подготовившись, собравшись и обдуманно, а не бежать впопыхах. Дело-то непростое, тяжелый поход по земле врага и взятие города – это не шутка. Еще говорили, что один день ничего не решит, но на все это Волков отвечал одно:

– Время, господа, нам не союзник, а врагу лучший друг. Часа лишнего не дам еретикам. Тянуть с выходом не будем, в быстроте наша сила, наша удача.

И на своем настоял. Он мог ошибиться в принятии решений. Мог, недавно ошибался, обидно ошибался. Но вот тут… Волков буквально кожей чувствовал, как улетает время, и, улетая, на крыльях своих оно уносит и его удачу.

Офицеры наконец согласились выйти на юг земли Брегген после обеда. Выбрали роту. Худшая рота из полка Брюнхвальда – то третья рота капитана Фильсбибурга. Нет, его он точно не хотел оставлять в ключевой точке его тыла. Капитан был так себе офицер. Решили оставить третью роту из полка Эберста. Командира этой роты капитана Неймана Волков знал не очень хорошо, но Эберст говорил, что человек этот твердый и неуступчивый и что для держания крепости характер у него надобный. Ему придали потрепанную сотню, вернее семь десятков арбалетчиков из полка Брюнхвальда.

А с пушками вышло вот что. Увидав захваченные у горцев две кулеврины, капитан Пруфф сразу сказал:

– Хороши. Наши кулеврины против этих – дрянь. Чугун отличен, литье свежее, раковин ни внутри, ни снаружи и близко нет. Запальные дыры аккуратны и удобно сделаны. Можно пороха класть не скупясь. Из наших я картечью стрелять опасался. Из этих стрелять не испугаюсь. Отличные пушки.

– Лафетов к ним нет, – говорил ему генерал.

– Пустое, – махал рукой артиллерист. – Наши кулеврины с лафетов сниму, эти поставлю, а наши… Тут оставим на стенах, короба пусть Нейман к ним сделает, из коробов, без лафетов, тоже можно стрелять. Оставим им пороха, ядер и канонира. Пусть капитан Нейман полдюжины людей из своих выдаст, вот ему и артиллерия своя будет.

Так и решили, жаль только, артиллеристы долго одни пушки с лафетов снимали, новые ставили. Да и другие копались. В общем, сразу после обеда, до полудня, из лагеря вывести людей, конечно, не удалось, а вышли лишь к четырем часам дня. Но все равно генерал был рад.

Вышли и довольно бодро направились по дороге на юг, на Висликофен, и уже на закате встали у деревни Киглиц у ручья, выставив со всех сторон крепкие пикеты. Палатки не ставили, еду не готовили, ели то, что взяли с собой из лагеря, легли спать, не снимая доспеха – Волков так велел. Он волновался, боялся ночной атаки, почти не спал, изводил себя и других изводил. Все пикеты ночью сам проверил. А еще зари не было, так он уже людей поднял и повел дальше, все в гору и в гору, на юг. Хоть дорога шла в гору, его войско продвигалось очень неплохо. Останавливалось только когда артиллеристы просили привала, чтобы поменять одну упряжку коней. Привалы были частые: пушки тяжелы, путь в гору, – но три упряжки по шесть лошадей на каждое большое орудие значительно ускоряли ход.

– Идем так, как будто без обоза, – удовлетворенно говорил генерал своему первому помощнику.

– Долго из людей и лошадей жилы рвать не получится, – сомневался Карл Брюнхвальд.

– А нам долго и не нужно, – подбадривал его Волков. – Дорфус уверяет, что мы уже сегодня после полудня будем у Висликофена.

– Дай бог, – крестился полковник, – дай бог.

До вечера было еще далеко, когда на фоне неба появились стены и башни Висликофена. Фон Реддернауф подъехал и сказал:

– Противника поблизости нет… Если и есть, то в городе.

Город разросся строениями и вне стен. Ворота были уже заперты, а люди, особенно дети, бежали навстречу колонне войск с криками:

– Паписты идут! Эшбахт идет!

«О, меня тут знают!» – отметил Волков.

Дети, одновременно и радостные, и перепуганные, глазели на колонны солдат. Бабы выбегали ловить ребятишек, хватали за руку, уводили прочь.

На пригорке, с которого было хорошо видно и город, и посады вокруг, собрались офицеры. Стены города были невысоки, как и говорил Дорфус, башни – рубленые квадраты, старый ров давно оплыл от дождей. Горожане и вправду страха не знали, наплевав на укрепления.

– А стены-то толстые, – сказал Эберст, оглядываясь.

– Толстые, но в трещинах, – отвечал ему капитан Дорфус, он указал рукой. – Удобнейшая восточная стена. Вон на том холме можно поставить пушки.

– Верхушку надобно срезать, – сразу заявил капитан Пруфф, – иначе пушки я там не поставлю.

– Инженер Шуберт, делайте, как надобно капитану Пруффу, – велел Волков, – и как можно быстрее.

– Срежьте верхушку холма и постелите доски, чтобы при откате мне в земле не вязнуть. Тогда стрелять я быстрее буду, – принялся объяснять артиллерист. – А с восточного склона холма еще и ступени прорубите, чтобы моим людям сподручнее было ядра и порох к орудиям подавать.

– Хорошо, я сейчас же начну, – пообещал инженер.

– А я пока начну бить им по южным воротам, они самые большие, кажется, и место напротив, за мостом, удобное, как раз для двух пушек – поставлю и выбью ворота к чертовой матери, – продолжал Пруфф. – Не могли бы вы, господин генерал, дать мне роту людей в прикрытие? Там посады вокруг, вдруг враг на вылазку отважится.

Волков засомневался: нужно ли сие? Да, там действительно было удобное место для орудий, прямо напротив ворот, но это место также удобно и для вылазки врага. Открой ворота да пройди старый подъемный мост – вот тебе и пушки, которые ворота ломают, трофей. А если эти пушки потерять, так можно и возвращаться к реке, а после и на свой берег плыть: кампания окончена.

– Надобно ли это? – спросил он, ставя под сомнение слова Пруффа.

– Уж поверьте мне, господин генерал, – говорил капитан Пруфф с привычным для него апломбом, – я дважды осаждал города, дважды сам в осадах сидел, еще раз осаду сбивал. Ничего того, что не надобно, я делать не буду. Разобью им двери еще до ночи, они кинутся сюда их латать, всю ночь провозятся, – а стену укреплять, которую я поутру начну бить, им времени не останется. Главное, чтобы вылазку их не прозевать, посему я и прошу у вас роту людей.

Ну не спорить же с ним, еще обидится опять, надуется. Волков согласился:

– Полковник Эберст, дайте господину капитану первую вашу роту, а вы, майор Роха, выделите ему роту стрелков-аркебузиров.

Роха и Эберст обещали тут же все сделать, а капитан Пруфф, довольный, кланялся генералу и тут же отъехал к своим людям, чтобы немедля приниматься за дело.

– Господа… – говорил тем временем генерал. Все слушали его внимательно. Волков указал рукой на юг. – Перекресток и южная дорога – ваши, полковник Брюнхвальд; здраво рассуждая, ждать удара врага нам в первую очередь с юга. Так что будьте тщательны, полковник. Палисады, контрпалисады, ров, рогатки, огороженные заставы, тайные пикеты – все как по военному искусству должно быть, пусть так будет.

– Не волнуйтесь, генерал, – заверил его Карл Брюнхвальд, – все будет как должно.

– Полковник Эберст, – продолжал Волков, – вам дорога и ворота западные. Направление сие тоже опасное, майор фон Реддернауф обеспечит нас дозорами и разъездами, но и вы будьте бдительны.

– Буду, господин генерал, – отвечал Эберст.

– Капитан Кленк, вам дорога, по которой мы пришли, и ворота северные, там же будет наш главный лагерь, обоз и стойла для кавалеристов, и стрелки тоже будут там. Ставьте лагерь по всем правилам.

– Сейчас же и начну, – пообещал капитан Кленк.

Глава 10

Кавалер не мог сидеть на месте спокойно. Казалось бы, что нужно-то тебе, чего неймется: Кленк и Роха ставят лагерь, ужин варится, дороги, ведущие к городу, запираются палисадами. Офицеры его не новички: и Брюнхвальд, и Эберст, и Пруфф на войнах седыми стали. Люди инженера Шуберта уже облепили холм, что был у восточной стены, фон Реддернауф отправляет разъезды во все концы. Время отдохнуть, ногу не бередить – она и так ноет после марша, – поесть, может, даже поспать, ведь Волков не спал толком со вчерашнего дня. А генерал не может, ему на месте не сидится.

Сидя на телеге у разложенной на мешках карте, он спрашивал у капитана Дорфуса:

– Если город будут деблокировать, откуда нанесут удар? – В том, что горцы попытаются это сделать, у него сомнений не было, он-то на их месте уж точно попытался бы, даже не имея больших сил.

Дорфус тоже смотрел на карту.

– Ну уж не с севера.

Это и так было ясно. Оттуда они пришли, там силы горцам не собрать.

– На западе крупных городов нет: горы, деревни и граница, – продолжал капитан. – Думаю, если и придут, то либо с востока, либо с юга; скорее всего, с юга, в Мюлибахе войско соберут и оттуда пойдут.

Да, генерал и сам так думал.

– Сходите к капитану Пруффу, – заговорил он после минутного размышления, – кулеврины ему для пробития стен не понадобятся, пусть отправит их с канонирами на южный перекресток к полковнику Брюнхвальду.

– Да, генерал, – ответил капитан Дорфус, забрал карту и ушел.

А Волков полез в седло и, уже усевшись, крикнул денщику:

– Гюнтер, есть что из еды у тебя?

Гюнтер нашел, даже к поварам бегать не пришлось. Принес кусок еще не черствого хлеба с подсохшим куском сыра, передал господину, и тот по въевшейся в него с юных лет солдатской привычке стал есть это прямо на ходу, в седле.

Сначала поехал на западную дорогу к Эберсту. Ну конечно же, неправильно его офицеры наметили палисады. Не удержался, полез советовать. Напомнил, что не только дорогу из города надо блокировать, но и дорогу к городу, то есть еще и контрпалисад нужно ставить. А места под него офицеры не наметили. Те соглашались, обещали исправить. При этом Волков поймал на себе недовольный взгляд полковника Эберста. Кавалер его понимал: не дело генерала заниматься заборами. Дело генерала – вести людей. А если генерал ездит и раздает советы ротмистрам, так, значит, он, скорее всего, волнуется. А людишки, особенно нижние чины, отлично чувствуют, когда старшие волнуются, и начинают волноваться сами. А солдатам волноваться нельзя ни при каких обстоятельствах. А посему генерал должен быть спокоен и строг и во всякие мелочи, типа заборов, не лезть. С этим и ротмистры с капитанами разберутся.

И, поняв это, генерал уехал. Но не в лагерь, где ему уже разбили шатер, а на южную дорогу, к полковнику Брюнхвальду. А тот ему без обиняков и говорит:

– Вы, господин генерал, напрасно не отдыхаете. Надобно вам вина выпить да поспать. А тут я и сам управлюсь, волноваться вам не о чем, уж поверьте.

– Я просто хотел узнать, прислал ли вам Пруфф кулеврины, – говорил Волков.

– Кулеврины мне тут будут очень кстати, – обрадовался полковник, – но пока артиллерист мне их не прислал. Уже знаю, куда их поставить, так что жду.

Кавалер думал уже в лагерь поехать, а тут как раз гулко бахнула первый раз пушка. Он уже по звуку знал, что это била не полукартауна, а новое, недавно купленное орудие. Генерал обрадовался. А вот и дело, что отвлечет его от волнений, переживаний и никому не нужной суеты. Волков поскакал к городу, и все молодые господа поехали за ним, им тоже было интересно посмотреть, как ядра разбивают городские ворота.

Вокруг города селились те, кому за стенами купить дом денег не хватало. Особенно много было посадов вдоль южной дороги, по которой и ехал сейчас генерал. Люди выходили из домов, из лавок, еще вчера в лавках шла торговля, а тут раз – и война, враг пришел, из пушек по городу палит, по дороге настоящие кавалеры ездят, с гербами неведомыми и знаменами. Вот люди и выходили из домов, таращились на выезд генерала. По уму, так надобно бы сжечь все посады вокруг города, а людишек разогнать, как и полагается делать при осаде, согласно ремеслу воинскому. Но Волков не хотел обозлить горожан и посадский люд. К чему плодить лишних врагов и людскую злобу? Так и доехал он до места, где прямо посреди улицы стояли пушки. Тут же были пехотинцы, телеги с ядрами, с порохом. На одной из телег стоял капитан Пруфф.

– Вельдбеккер! Давай уже, не жди приказа, стреляй по готовности! – кричал он.

– Да, господин капитан! – отвечал какой-то канонир, которого Волков еще не знал. – Пали, ребята!

Один из канониров поднес к запальному отверстию палку со скрученными вместе тлеющими фитилями. Полукартауна так рявкнула, что кони под кавалером и молодыми господами заволновались, заходили, стали подскакивать, чуть подбрасывая вверх передние ноги, – верный признак того, что могут и на дыбы подняться. Перепугались коняги.

А Волков видел, как ядро врезалось не в ворота, а правее, в стену башни, выбив из нее брызгами обломки старого кирпича.

– Дурак ты, Вельдбеккер! – снова закричал Пруфф. – Ядро и два с половиной совка пороха кинул впустую! Как ты собираешься стрелять в движущиеся баталии, если ты в неподвижные ворота попасть не можешь? Перережут нас горцы, всех перережут с такой твоей стрельбой.

– Извините, господин, – отвечал крепкий бородатый канонир, – еще не пристрелялся, не обвык.

– Не обвык он! – фыркнул Пруфф недовольно и тут, увидев генерала, стал слезать с телеги. – Господин генерал, мы уже начали. – Капитан поклонился Волкову, подошел ближе и аккуратно намекнул, что генералу тут не место: – Господин генерал, здесь опасно.

– Что, враг стреляет с башен? – спросил кавалер.

– Что? Враг? – Пруфф повернулся и посмотрел на башни. – Да нет же, сии башни к артиллерии не приспособлены из-за зубцов, их строили, когда пушки еще были не столь в ходу, как сейчас. – Капитан на секунду замолчал. – Просто пороха для кидания ядра приходиться класть много, по два с половиной, а то и по три совка. Пушка может не выдержать, хоть и не старая еще. В общем, тут опасно.

А Волкову уже поднадоело, что офицеры его отовсюду выпроваживают, он и сказал артиллеристу твердо:

– Ничего, ремесло воинское само по себе опасно, мне не впервой, так что побуду тут. Посмотреть хочу, как вы ворота бьете.

Пруфф вздохнул и развел руками: ну, как вам будет угодно, я, мол, вас предупредил.

Генерал спешился, нашел место, где можно вытянуть ногу и откуда ему будут видны ворота, уселся. К этому времени уже зарядили новую пушку. Лаутшланг был готов, и форвардер криком сообщил о том капитану.

– Ну так запаливай, запаливай, говорил же, не ждите приказа, палите сами! – отозвался Пруфф, снова залезая на телегу.

Лаутшланг бьет басовитее, чем полукартауна. Ахнул так ахнул. Крупное ядро летит медленно, его даже видно. Чуть не долетев до ворот, оно со звонким щелчком чиркает о мостовую, что уложена перед воротами, и, отскочив от нее, пробивает внизу одной из створок ворот аккуратную дыру.

«Выше надо брать».

Волков повернулся поглядеть на Пруффа, а тот молчит: капитан знает, что канонир все видел и сам, так что без окрика исправится.

Следующей должна стрелять полукартауна. Но не стреляет.

– Какого дьявола ты тянешь, Вельдбеккер?! – закричал Пруфф. – Пали уже, или ты ждешь, пока солнце сядет?

– Сейчас, господин капитан, – ответил канонир, – не хочу опять промазать.

Он сидел и сидел у пушки, все уже смотрели на него, а он все копался. Волков уже стал злиться: да сколько же можно?! Наконец канонир отошел от орудия и скомандовал:

– Запаливай!

Тут же к орудию подбежал артиллерист с длинной палкой, на конце которой тлели фитили. Бах-х – коротко и зло ударило орудие. Много дыма, его клубы с ветром долетают и до генерала.

Ворота, как все стены, как и все башни города, старые. Некогда они были необычайно крепки. Лет сто пятьдесят назад дуб, оббитый толстой железной полосой, готов был встретить любого врага. Прочное дерево сдержало бы любого врага, но не пушечное ядро. Ядро из картауны, разогнанное в длинном стволе двойной порцией пороха, ударило точно в стык створок. Прямо в железные края обеих половинок ворот. И ударило так, что одна из полос погнулась, а вторая так и вовсе отлетела от створки и с грохотом упала на мостовую перед воротами.

«Отлично! Не зря этот Вельдбеккер так долго целился».

– Ладно, неплохо, Вельдбеккер, неплохо! – похвалил капитан Пруфф. – Продолжайте, ребята, продолжайте!

Волков еще посидел, поглядел, как артиллеристы почти без промаха укладывают одно ядро за другим в старые городские ворота, и потом все-таки уехал оттуда, чтобы не мешать людям работать. Пообедал или, вернее, уже поужинал, посмотрел, как Роха и Кленк ставят лагерь. Он бы делал по-другому. И снова отправился объезжать окрестности, первым делом заехав на холм к инженеру Шуберту.

Несмотря на вечер, все работали, все трудились. Ни понукать, ни вдохновлять никого не было нужно. Офицеры объяснили нижним чинам, те понимали, что все, что строится вокруг города, – то для сохранения их же жизней, и не отлынивали. А пушки били и били по воротам. И этот звук успокаивал всех, кто его слышал, ну, разумеется, за исключением осажденных.

Волков почти не спал, не мог от себя отогнать мысли. Вернее, вопросы. А вопросы были просты: откуда придут силы, чтобы деблокировать город? Сколько при том будет людей? И когда это случится? Три извечных вопроса войны, над которыми всякий, кто хоть раз брал на себя смелость вести в бой людей, ломал голову. Три главных вопроса: где? сколько? когда?

В общем, спал генерал урывками и встал еще до зари, чтобы поговорить с возвращавшимися из разъездов кавалеристами.

Среди ландскнехтов нашлись охотники, который пошли ночью посмотреть, что там с воротами, хорошо ли побиты. Вернулись и рассказали офицерам:

– Двери разбиты в щепки, держатся на честном слове. И горожане их не ремонтируют, и вообще ничего за дверьми не слышно. Словно спят, сволочи. А еще эти дураки раньше времени опустили решетку. И поэтому ядра, пробивая ворота, еще и всю решетку им переломали.

– И никаких ремонтных работ они не ведут? – удивлялся Эберст.

– Ни единого звука слышно не было, ни огонька не видно, – отвечали лазутчики.

– Хм, – удивлялся полковник Брюнхвальд, – «коридор» нам готовят. Думают, что мы ворота добьем и через них в город пойдем.

«Да, скорее всего, так и есть. „Коридор“, „крысиный тупик“, „каменный мешок“ – названия разные, суть одна: бойня для вошедших, и горожане наверняка уже это приготовили».

Волков бывал в таком «коридоре» однажды. Тогда свою гвардию в пролом стены вел молодой герцог да Приньи. Повел сам, чтобы перед сиятельными своими дружками удалью своей похвастать. Бóльших потерь, чем в тот день, гвардия герцогов де Приньи вряд ли когда несла.

– Да, – согласился генерал, – надобно пушки перетащить на холм и начинать бить стену, делать большой проем. В «коридор» через ворота я людей не поведу. Инженер Шуберт, вы подготовили позиции для артиллерии?

– Почти все готово, – отвечал инженер. – Вырублю ступени, как солнце встанет.

А тут Пруфф и сказал:

– Дозвольте вам возразить, господа офицеры, и вам, господин генерал.

Все молча уставились на артиллериста, ожидая, что он скажет, и тот заговорил:

– А я предлагаю добить ворота до конца и войти в город. Да, я знаю, что такое «каменный мешок», но раз мы о нем знаем, то и неожиданностью он для нас не будет. Возьмем с собой фашины, доски от арбалетных болтов и потихоньку двинемся, посмотрим, что да как, и если они нам подготовили засаду, так просто подожжем фашины, устроим в городе пожар – сушь вон какая стоит, – подожжем, что сможем, да отойдем.

– А бывали ли вы в таких «мешках», дорогой капитан? – с едва заметной издевочкой поинтересовался полковник Эберст.

– Нет, – отвечал артиллерист, – но я такие «мешки» сам устраивал. – И тут же едко добавил, глядя на полковника: – А если среди пехотных офицеров храбрецов не найдется, так я сам готов в ворота штурмовую колонну повести.

Чтобы прервать дискуссию в подобном тоне, Волков сказал:

– Инженер Шуберт, пока ступени не рубите, подготовьте штук сто фашин и щиты из досок, полсотни будет довольно. Может статься, что все это к полудню и понадобится.

Уж никто бы не сказал, что капитан Пруфф душка или, к примеру, приятный человек, но то, что он тверд, как и положено офицеру, и что опытен – тут ни у кого сомнений не возникало. Волков и на секунду не усомнился в том, что если надобность возникнет, то артиллерист станет во главе штурмовой колонны. Другое дело – сможет ли он равноценно заменить офицера-пехотинца? Но встать впереди, под знамя, он точно не испугается.

– Хорошо, капитан, будь по-вашему, – сказал генерал, – если до полудня доломаете ворота, решим, кому пойти в город.

Пруфф, как и всякий самолюбивый человек, всегда радовался, когда выходило по его. И сейчас, кланяясь генералу, он улыбался.

А Волков с едва сдерживаемым волнением думал о том, что колонну поведет сам. Да, сам. Ведь ничто его сейчас так не истязало, как вынужденное генеральское безделье. А еще он находил оправдание себе в том, что у него лучший в армии доспех. Как в таком доспехе отсиживаться в шатрах? Генерал был уже готов идти. «Быстрее бы Пруфф управился с воротами». Единственное, о чем он теперь думал, так это о том, что сказать офицерам, когда они примутся его отговаривать.