Текст книги "Элеонора Августа"

Глава 15

Уж теперь он с ними не церемонился. Сесть не предложил, вина не подал, в ответ на их поклоны не поклонился. Да еще и исподволь потешался над ними.

– Зачем пожаловали, господа? В прошлую нашу встречу, в Лейденице, я о мире к вам приходил говорить, так вы, кажется, насмехались надо мной. Теперь никак опять посмеяться пришли? – По их озадаченным и печальным физиономиям он догадывался, что все как раз наоборот обстоит, не до смеха сейчас господам торговцам, тем не менее продолжал: – Помните, господин Фульман, вы, кажется, говорили, что мир промеж нас невозможен? А сейчас зачем пришли?

– Разве я такое говорил? – искренне удивлялся Фульман. – Кажется, то утверждал господин Плетт.

– Да что вы такое говорите, что за дурь собираете! – воскликнул лесоторговец Плетт. – Я так всегда был за мир. Зачем мне война, какой от нее прок торговцу?

«И капли спеси в их рожах не осталось! Надо же, как пара побед людей меняет».

– Так зачем пришли? За лесопилки свои, за уголь свой, за склады с досками и поташом волнуетесь? – спросил кавалер и вдруг вскочил из кресла и зарычал: – И правильно делаете, что волнуетесь! Думаете, я не знаю, что ваши люди были при нападении на мой лагерь?! Думаете, то тайна великая?

– О том мы и приехали говорить… – начал было Вальдсдорф. – То глупость была, юноши всё неразумные…

– Замолчите, советник! – заорал на него генерал. – Замолчите! Слышать ничего не хочу. Если надеетесь город сохранить, так пишите своему депутату в земельный совет, чтобы мира на совете просил. Мира! Иначе приду к вам. Сожгу все, что не смогу увезти, поташ, деготь заберу, а весь лес, что сложен на берегу, и все склады, и весь ваш город подпалю, а вас… – Он подошел к купцам так близко, что те морщины вокруг глаз Волкова видели, – вас всех отдам солдатам своим на меч! И тем не успокоюсь, пойду в горы, наверх по реке до деревни Золле… Там, кажется… там ваши сокровища сложены? Так я сожгу все, и ваши драгоценные дубы спалю, вместе с лесопилками и деревнями окрест. Золу одну оставлю, почище, чем в Милликоне.

И лик его так черен от злобы был, что купцы говорить не смели, едва дышать могли. Уже рады были сами отсюда уйти невредимыми. И уходили от кавалера молча, но кланялись, кланялись низко, глаза на генерала боясь поднять.

А он встречей остался доволен. «Напугались! Пусть. Как раз то что нужно». И новый друг у него теперь образовался. Проворный и ловкий. Надо ему при первой возможности деньги передать. Деньги он явно любит.

После этаких гостей он пребывал в добром расположении духа. И поначалу даже не обращал внимания на проволочки и затяжки сборов. И лишь после обеда, поняв, что дело затягивается, стал злиться, звать к себе офицеров и требовать, чтобы те поторапливались. Но как он ни подгонял людей, как ни просил спешить, до четырех часов пополудни войско из лагеря так и не выдвинулось.

– «Зато лошадки отдохнут», – зло говорил он, глядя на солнце, что уже покатилось к западу.

Если от Милликона пойти по реке на запад, то до Юнг-Хольца, до перевала, будет всего два дня пути. А там, перед подъемом в горы, и лежит Бёльденген.

Дорфус перед самым выходом из лагеря снова разложил карту.

– Если пойдем по реке, через два дня там окажемся, я ту дорогу сам не видел, но возницы, с которыми говорил, рассказывали, что дорога неплоха и идет до самого Бёльденгена.

Бёльденген. Как раз там полковник Майфельд ждал прихода райслауферов. Если бы просто ждал, так он еще и собирал людей по окрестностям. Сколько он соберет? Один бог знает, может, триста, а может, и тысячу. Мало того что в этот самый Бёльденген нужно успеть до прихода наемников, так еще торопиться надо, чтобы полковник не набрал крепкий отряд из местных. Каждый день на счету. Надо было идти именно так, но Волков долго смотрел на карту взглядом тяжелым и после сказал:

– Нет, идем на Висликофен. Эберст и люди его ждут, что мы появимся там.

Так, сначала им предстояло идти один день на юг и уже от Висликофена сворачивать на запад. Да, так терялся день, драгоценный день, который мог решить многое, но Эберст и его люди должны были знать, что генерал с войском рядом, что все будет в порядке.

Никто ему не возражал. Все офицеры понимали, что Эберсту появление войска необходимо. Так и пошли на юг. И уже на следующий день, к вечеру ближе, подошли к Висликофену, где офицеры ужинали с Эберстом.

– Ну, как вели себя горожане?

– Не сказал бы, что они рады нам, – отвечал полковник, – но обещанные вам деньги собрали. Сие забавно, но деньги они принесли мне, как только увидели, что вы приближаетесь к городу, а до этого не торопились.

– Воры, – высказал свое мнение Игнасио Роха. – Все горцы – подлые и бесчестные воры.

– Да, думали, если появимся мы, то и отдадут деньги, а нет – так перережут гарнизон. А денежки… я вам после ужина передам под расписку.

– Уже хорошо, что собрали деньги без напоминания, – сказал кавалер и опять подумал, что не зря сжег Милликон. Совсем не зря. Он немного помолчал и продолжил: – Дорогой Эберст, мне пришлось оставить сотню людей капитану Нейману в лагере, он за два штурма потерял сто человек, теперь думаю взять у вас сто людей.

А полковник от таких слов перепугался, как от оружия у своего горла, уставился на генерала возмущенно и сказал:

– Господин генерал! Никак сие невозможно, напротив, я хотел просить у вас еще людей. В городе горожане-подлецы злы, по договору они нас кормить должны, так я ту еду, что они привозят, сразу людям не даю, сначала испытываю на охотниках. А сегодня в день привезли пива, так специально в дурных бочках, те бочки мы сгружать начали, а пиво из них из щелей и потекло. Я кричу вознице: «Что такие бочки дурные ты привез?» А он мне: «А вы с земли пиво лакайте, псы папские, для вас и то хорошо будет». – Эберст вздохнул. – Еле остановил солдат, не то убили бы еретика. Не ровен час ребята подняли бы эту сволочь на алебарды, так потом пришлось бы бунт в городе успокаивать.

Да, дело было невеселое. Волков понимал положение полковника Эберста. Это хорошо, что он остановил солдат. Любой раздор, малейшая склока – и кровь, а от любой крови все вспыхнет, как порох у запального отверстия. И как ни крути, а на такой город, как Висликофен, людей у Эберста мало.

Офицеры за столом притихли. Молчали, почти перестали есть.

– Людей я вам не дам, полковник, – наконец произнес Волков. – У меня теперь и двух полных тысяч пехоты не наберется, считая ландскнехтов. А мне райслауферов у перевала бить. Вы, полковник, молодец, не допускайте свар и распрей, вам тут придется еще неделю… – генерал задумался на пару мгновений, – нет, не неделю, а полторы нас ждать. И коли людишки местные за оружие возьмутся, так я вам не помогу: не успею.

– Это мне ясно, – отвечал Эберст.

– А уж если что начнется или, к примеру, дойдут до вас слухи, что я побит, так выходите из города и отступайте к лагерю. Ночью лучше выходите.

В таких невеселых разговорах и закончился ужин у офицеров, потому как кавалер сказал:

– Господа, идите в свои части, выходим за два часа до рассвета. Майор фон Реддернауф, прошу разъезды еще раньше вперед выслать, а вас, капитан Пруфф, прошу начать готовиться заранее, чтобы нам опять всем не пришлось ждать, пока артиллеристы упряжь для своих лошадей приготовят.

Офицеры обещали все сделать, как он просил, вставали и расходились.

Глава 16

Как хороши были горцы в пехотном деле, так нехороши они оказывались в кавалерии. И Волков в который раз убеждался в том, что кавалерия весьма способствует его замыслам даже вне боя: на привале и на марше. Не встречая противодействия, кавалеристы давали генералу тактический обзор и позволяли действовать внезапно и двигаться быстро, не опасаясь неожиданных стычек и засад. Командиры горцев же, полагаясь на свою землю, считали, что всякий крестьянин при первой возможности сообщит им о приближающемся враге. А Волков велел фон Реддернауфу действовать в манере легкой ламбрийской конницы, которая выходит вперед и в стороны от движущегося войска и, не останавливая всякое движение навстречу войску, препятствует всякому движению от войска. То есть любого мужика или купца, едущего навстречу, они пропускали, но любого, кто пытался опередить войско и предупредить кого-то о его приближении, кавалеристы останавливали. Так, уже к концу первого дня пути собрался небольшой обоз, который шел теперь по дороге к перевалу, – двадцать две телеги. Казалось, немного, но и то хорошо, помимо двадцати двух крепких телег и сильных меринов удалось захватить еще хороших новых стеганок полсотни, много подшлемников, кое-какое оружие, солонину и даже немного пороха. Порох, конечно, был дрянной, еще тот, которым стреляли пару лет назад и который Волков уже не покупал, но тем не менее.

В общем, все было впрок, особенно лошади. Дорога все время шла в гору, в гору и в гору. Солдаты уже к середине дня уставали, а лошади еще раньше, особенно те упряжки, что тащили пушки. Каждые два часа Волкова догонял вестовой и сообщал, что капитан Пруфф просит привал, чтобы сменить уставших шестерых коней на отдохнувшую упряжку. Каждый раз генерал мрачно давал разрешение колонне остановиться. Он понимал, что и людям, идущим в гору, и лошадям нужна передышка, но в голове его сейчас было лишь одно: быстрее, быстрее, быстрее. Так, сойдя с коня, чтобы размять ногу, кавалер, прохаживаясь, ждал, когда же прискачет вестовой, чтобы сообщить, что в орудия впряжены свежие лошади.

Небольшой городок или большое село, с тремя кирхами и ратушей, рядом с которым встало на постой его войско, генерал велел оцепить. И снова, не давая покоя кавалеристам, разогнал их, уставших, на ночь глядя в разные стороны в разъезды. И конечно же оказался прав. Еще ночью его разбудили, сообщив, что кавалеристы поймали молодчика, который выбирался из городка на лошади. На закате через овраги, по бездорожью, никто другой, как не лазутчик, не поедет. Да еще проскочить мимо кавалеристов попытался. Не проскочил, дурень. Командир разъезда подстрелил из пистолета коня беглеца, так конь долго после того не проскакал – пал, а всадник был схвачен. Разговор с ним оказался короток, а конец пойманных лазутчиков всегда один: еще до рассвета, до того как колонна построилась в дорогу, молодчик был повешен.

И опять разъезды нашли обоз. Вдоль дороги тянулись поля, за полями домики на возвышенностях, и вот как раз за полями и встал на привал обоз. Кавалеристы сунулись к нему, думали, что и за него от генерала получат награду, да налетели на врага. Горцев было человек сто семьдесят, при офицере и двадцати арбалетчиках. Кавалеристы с трудом ушли. Один из них был ранен арбалетным болтом, также из арбалетов ранили трех лошадей. О враге сообщили подошедшей пехоте полковника Брюнхвальда.

– А их точно сто семьдесят? – спросил полковник.

– Больше не видно было, – отвечал кавалерист.

Сразу, выходя из колонны и заряжая оружие на ходу – уже набили руку, – по пшеничным полям пошли стрелки. И капитан Вилли, уже оправившись от раны в ноге, вел первую сотню сам. А за ним, разворачиваясь в линии прямо с марша, пошла первая рота из полка Карла Брюнхвальда. Полковник знал, что нужно торопиться, и посему сам отправился за своей ротой, лишь отправив посыльного генералу, который ехал в середине колонны.

Однако стычки не вышло: увидав сотню стрелков и идущих за ними три сотни пехотинцев, уже развернутых в линию, горцы побежали за село, наверх в горы. Подъехавший к месту генерал дал приказ майору фон Реддернауфу с двумя сотнями людей догнать их и привести языка, хоть одного.

К радости солдат, колонна встала. Кавалеристы кое-кого догнали, потоптали, порубили – жаль, немногих. И пару людей поймали, привели к генералу. Но ничего нового те ему не сказали. Шли людишки как раз в Бёльденген к полковнику Майфельду на соединение.

Место было хорошее, ровное, дорога все круче шла вверх, и офицеры просили сделать тут, около деревни, привал, чтобы поесть и отдохнуть.

Нет. Нет. Нет. Генерал только головой мотал:

– В скорости шага наша победа. Вечером встанем на ночь, тогда и поедим.

Кавалер снова погнал колонну вперед. Он торопился, боялся не успеть. Ему нужно было разгромить собранные силы полковника Майфельда до того, как к ним придут райслауферы из земли Эйпенцель.

Лишь к полудню кавалерийский разъезд сообщил, что до Бёльденгена всего две мили. Еле дошли, выбиваясь из сил и надрывая лошадей, но дошли.

Дорога становилась все круче и круче. Упряжки, тащившие пушки, приходилось менять уже через каждый час. И это при том, что генерал передал всех захваченных на марше лошадей артиллеристам. С обозом дело тоже было не очень хорошо. Лошади устали, чего с них взять. А вот люди…

Волков вернулся в самый конец колонны, к капитану Пруффу.

– Ждать вас не буду, некогда. Идите вверх, за мной, оставлю вам сто человек пехоты и обоз, сам пойду в город. Догоняйте.

– По мере сил спешить буду, – пообещал Пруфф.

Генерал уже знал, что не успел. Лишь только сказали ему кавалеристы, что город забит подводами, которые видны, даже если и не въезжать в ворота, так ему стало это понятно.

Город Бёльденген, как и все города, что лежали не в прекрасных долинах, а в горах, был даже на вид небогат. Растянулся он с одной стороны мелкой реки Бёлде, что выточила большой овраг, пролегавший вдоль города с юга на север. Через овраг тот был положен крепкий каменный мост, такой, чтобы паводками весенними его не смывало, а еще был он не очень широк, шагов десять в ширину. За мостом длинная и широкая улица, вся в лавках и домах, что побогаче, там же площадь, а дома, что победнее, стояли выше и выше этой улицы. За площадью дорога поднималась наверх, на холмы.

На улице, забитой подводами с выпряженными из них лошадьми, заваленной тюками и бочками, суетились люди. Не горожане. Люди ремесла воинского. Арбалетчики вытаскивали из телег свои щиты, тащили их к оврагу, к мосту. К мосту также спешили многие пехотинцы. Офицеры кричали и подгоняли солдат, вестовые скакали на лошадях то туда, то сюда.

Генерал был мрачен, смотрел на это дело с небольшого холма, со своей стороны реки, и понимал, что просто тут ему не будет.

Приехали Брюнхвальд и Кленк.

– Надо начинать, – сразу сказал полковник. – Попробовать. Врасплох мы их застали, так чего же этим не воспользоваться. Строиться они еще долго будут, а я уже в колонне стою.

– Через мост хотите в лоб пойти на горцев? – спросил его Волков.

– Так пока они не построились, нужно начать, – поддержал Брюнхвальда ландскнехт. – Вдруг зацепится полковник на том берегу. То будет удача.

– А вдруг нет? – неприветливо спрашивал капитана генерал. – Вдруг не зацепится, вдруг сомнут его горцы, скинут в реку?

Волков сомневался, сомневался сильно. Перед ними были те солдаты, что почти не знали поражений, об упорстве которых ходили легенды.

Кленк не ответил на этот вопрос. Подъехал Роха. И, поняв, о чем говорят офицеры, сказал:

– По мосту сразу хотите идти? Опасно, и арбалетчики вам закидают правый бок болтами. Мы же даже не знаем, сколько их. Может, не все тут, на глазах, может, за домами на улицах еще есть.

– Все так, но нужно попробовать. Коли успеют построиться и упереться, так я задним шагом отойду. Главное, чтобы от моста меня не отрезали, – отвечал Брюнхвальд. – А вы, майор, не давайте арбалетчикам свирепствовать.

Да, в этом, конечно, смысл был, враг едва начал вставать в строй. Только первые линии сержанты ровняли. А к строящимся рядам еще бежали и бежали солдаты. Хорошо поймать не готового к схватке врага. Хорошо.

Все смотрели на кавалера, ждали только его решения. И тянуть было нельзя: враг приходил в себя, собирался, строился. Надо, надо было рисковать, имелся шанс, что враг в сумятице, в скученности на площади и улице не построится как следует. Даже места там недостаточно. Если войти на ту сторону да потеснить его, загнать на узкие задние улицы, не дать работать арбалетчикам, отсечь врага от его обоза… Да, все это было весьма заманчиво…

– Двумя ротами, – принял решение Волков. – И вы не ходите, пусть колонну ведет Хайнквист.

– Я собирался вести…

– Я знаю, – оборвал полковника генерал, – но я не хочу тут, в этих чертовых горах, остаться без последнего полковника. Поведет колонну капитан-лейтенант Хайнквист. И просите его быть осторожным и беречь людей, слышите, Карл, велите ему беречь людей, нам их здесь негде нанимать.

Пока Брюнхвальд не уехал, господа Габелькнат и фон Каренбург заговорили с генералом.

– Господин генерал, дозвольте нам идти со штурмовой колонной, – попросил за обоих Габелькнат. – Не то на войне были, а в деле так побывать и не довелось.

Волков взглянул на них едва ли не раздраженно: глупые сопляки, – но запрещать им этого он не хотел, да и в колонне настроение будет получше, если молодые господа окажутся во главе нее.

– Не забудьте перед тем помолиться, господа, – произнес он. – И не вздумайте потерять мой флаг.

Рохе ничего говорить было не нужно, он поехал к своим людям, чтобы выдвигаться с ними к обрывистому берегу реки и там завязать перестрелку с арбалетчиками врага, чтобы отвлечь их от колонны, что собиралась переправляться через мост.

Протяжно и, как всегда, резко зазвенела труба: в штурмовую колонну стройся. Барабаны стали выбивать дробь: готовься. Солдаты первой и второй роты стали становиться плотнее, в голову колонны пошли доппельзольднеры, старики в хорошем доспехе, сержанты становились на края. Некоторые – у кого были щиты – доставали их из обоза: от арбалетов то что нужно. Габелькнат встал в первый ряд. Сумасшедший. За ним фон Каренбург рядом со знаменосцем и капитаном Хайнквистом. Все торопились. Пока на той стороне, за мостом, еще не закончил построение враг, надо было начинать. Труба заиграла: в атаку! Барабаны сменили дробь на мерный ритм приставного шага. Колонна пошла. Двинулась к мосту.

Так и началось дело при Бёльденгене.

Пока колонна шла к мосту, стрелки завязали перестрелку с арбалетчиками врага на том берегу. Наученный горьким опытом Вилли не подходил близко к краю оврага; оседлав возвышенности, стрелки стали стрелять со ста пятидесяти шагов по укрывавшимся за расписными павезами арбалетчикам. С такой дистанции арбалетные болты защищенному даже легким доспехом человеку вреда почти не причиняли. А вот аркебузная пуля пробивала павезу и могла ранить, а уж от мушкетной так мало что могло уберечь. Ей главное попасть, а вот с этим у стрелков было хуже, чем у арбалетчиков. Так и перестреливались лениво – одни не могли причинить большого вреда, другие попросту мало попадали.

А колонна Хайнквиста тем временем уже подошла к мосту. И Волкову было не до стрелков. Едва колонна вступила на мост, как ей навстречу двинулась баталия горцев. Не все горцы еще собрались на площади, и не все из собравшихся построились, но они уже были готовы дать отпор. Шагали в десять рядов по сорок человек.

Волков оскалился, как от боли: вот тебе и «повезет», горцы есть горцы, застать их врасплох – большая удача, а уж коли построились… Он обернулся к Фейлингу.

– Господин Фейлинг! Скачите к Хайнквисту, пусть отходит, пусть трубачи играют отход.

– Что? – Молодой человек с восхищением смотрел на движущуюся по мосту колонну, он поначалу даже не понял, о чем его просит генерал. – Отступать Хайнквисту?

– Езжайте, что же вы стоите! – заорал кавалер.

Тут терять времени было нельзя, сейчас, как только голова колонны выползет с моста, она тут же упрется в баталию горцев, а та неминуемо охватит ее еще и с флангов, сомнет и затопчет. А еще все арбалетчики врага бросили пустую перестрелку со стрелками Рохи и Вилли и обрушили на мост ливень из болтов.

Потери. Началось! Генерал тяжко вздохнул, увидев, как схватился за бок один из правофланговых сержантов. Потом еще один солдат, и еще. Большинство болтов отлетало от доспехов солдат, но некоторые находили свою кровь.

– Роха! Вилли! – заорал генерал так, что вены на шее вздулись. – Какого дьявола они у вас стреляют?! Угомоните этих арбалетчиков!

Но ни тот, ни другой его услышать не могли: далеко были и за шумом хоть и нечастых выстрелов окрика не слышали.

Колонна уже выходила с моста, а Фейлинг только скакал к нему.

Слава Богу, слава Создателю, что капитан-лейтенант не форсировал шаг, а, выйдя с моста и оценив ситуацию, остановился. Не зря Брюнхвальд взял его своим заместителем. Это был опытный офицер. Он понял, что горцы не стали ждать, пока соберутся все, и понял, что ему угрожает, выйди он со всеми своими людьми на площадь.

– Ну, – говорил Волков, комкая поводья коня в кулаках, – не стойте, отступайте же, Хайнквист! Отступайте не спеша. – Генерал говорил это негромко, словно капитан-лейтенант был вот тут, рядом.

А тут еще и господин Фейлинг пропал с глаз. Не то чтобы кавалер за ним следил, просто мальчишка догнал колонну, въехал на мост… и больше его генерал не видел.

Мальчишка пропал, и Хайнквист не услышал его мольбы и не успел вовремя отдать приказ об отступлении. И произошло все то, чего боялся кавалер. Баталия горцев медленно, как подходит старая свинья к родному корыту, подошла к голове колонны и навалилась, начала ее обхватывать.

«Дурак, дурак Хайнквист, неужели не видал этого?»

Кавалер в бешенстве поворотился к выезду и заорал:

– Румениге! Скачите к Хайнквисту! Пусть отступает. Отступает!

Он даже смотреть не мог в ту сторону, он и так прекрасно знал, что там сейчас горцы начнут избивать лучших солдат двух первых рот, что собраны в голове колонны. И знаменосцам, судя по всему, достанется, и самому капитан-лейтенанту Хайнквисту. И хоть что-то ему нужно было делать, а что Волков мог – сам туда поскакать? Поэтому он повернулся к фон Реддернауфу.

– Майор, отправьте разъезды вниз и вверх по реке, посмотрите, есть ли броды.

Он еще и сам не знал, нужны ли ему эти броды. Но нужно было делать хоть что-то. Хоть что-то, чтобы люди вокруг думали, что у него есть мысли.