Текст книги "Старинный лад: Собрание стихотворений (1919–1940)"

Душа цветет, когда любовь украдкой

 
Душа цветет, когда любовь украдкой
Покой дарит.
Душа цветет, когда надеждой сладкой
Любовь горит.
 
 
Душа поет, и песен рой стыдливый
Летит к полям.
Душа поет, и песни звук пугливый
Уж млеет там.
 
 
В душе порыв, покой смущен волненьем
Любви в груди.
В душе порыв – не заглушай сомненьем,
Люби и жди.
 

<1923-1924>

Е. Шахматовой

 
Двадцать один! – начертал на заветном пергаменте Хронос.
Не изменись! – пожелал солнечный бог Кифаред.
 

19 июля 1924

Ей же

 
Мудрым извечно словам великого мужа Эллады
Светлой и чуткой душой, чуждая страха, внимай.
 

<1924>

Жорж Санд

Вл. Каренину (В.Д. Комаровой)

 
Весь мир преображен. Где ты, моя земля.
Страна мятежности и славы и позора?
Летят мечты мои в Беррийские поля.
В леса и пастбища, где расцвела Аврора.
 
 
И сказки древние святых монастырей
Я с нею слушаю и с ней в молитвах таю,
И жажду жизни смысл понять, раскрыть скорей,
И птиц в полях небес слежу так жадно стаю.
 
 
Я плачу над Руссо, я Байроном пленен,
Недавно вырвавшись из чащ Шатобриана.
В Париж! В Париж! Мой ум и дух мой воспален.
Прости, о Лелия, о Жак, о Индиана!
 
 
Но жизнь течет, как кровь, бунтуя гордый ум.
Где тишина, где одиночество Ногана?
Где сельские мечты? В томленьи страстном дум
Я революции так жажду урагана…
 
 
Иль лучше хижина и деревенский люд,
И зелень, и цветы, спокойные долины,
Где сладко вспоминать шопеновский прелюд,
И нежный стих Мюссе, и арии Полины.
 

Декабрь 1924

Девичья зимняя песенка

 
Китежской сказкой окутан.
Город замрет.
Перенесись на минуту
В звездный ночной хоровод.
Душа моя – безгрешна.
Звездная ночь к ней прильнет
Очарованьем нездешним
Ласково обовьет.
 
 
Ой, одиночество люто.
Отзвуков нет на земле.
Жизни считаю минуты.
Слезы блестят во мгле.
 
 
Ой ли, весенняя нега!
Знаю: придешь – но когда?
Тает медленней снега
Павшая в душу беда.
 
 
Песня за песней вьется.
Эх, была – не была!
Мне ль эта песнь поется —
Дева весной у колодца
Милого друга ждала.
 

Март 1925

Жемчужина

 
Жемчужину глупец увидел на дороге.
– Проста она, – сказал, – бедна, оправы нет.
Вот если бы нашел я золотой браслет,
Куда как заплясали б ноги!
Осталась бедная жемчужина в пыли,
Прохожие ее чуть-чуть не раздавили.
Но, к счастию, ее увидел издали
Мудрец бесхитростный. Подняв ее из пыли:
– Вот то, – воскликнул он, – вот то, что я искал
И все найти не мог! – и бережно и нежно
Стал он с жемчужины пылинки все сдувать
И к сердцу радостно, любовно прижимать.
Нечаянна была та радость и безбрежна.
Жемчужинам подобные сердца
Так часто брошены с презреньем, без вниманья.
Но жизнь не властна их затмить очарованье,
И Провидение пошлет к ним мудреца.
 

Апрель 1925

А.А. Достоевскому

 
Сладко от старшего друга услышать приветное слово.
В Пушкинском Доме давно музам я робко служу.
 

5 ноября 1925

Страдание

Е.П.Н.

 
Много слез вам не я напророчил.
Жизнь – не шутка, любовь – не браслет.
Больше дней вы полюбите ночи.
Больше сна вы полюбите бред.
 
 
Больно мне. Сердце кровью точится.
Как подумаешь: гибнет сестра.
Мне улыбка страдания снится:
Знаю, вам не уснуть до утра.
 
 
Как помочь? Люди! Закоченели.
Сердце сердца бежит. О, прости!
Так и бросят средь снежной метели,
А метель замела все пути.
 
 
Люди! Что ж? Тишина лишь лесная.
К сердцу бьет неутихшая кровь.
Только Бог, только Он и узнает
Ваши слезы, тоску и любовь.
 

1925

Жене

 
Ты разрешила жребий твой высокий.
Когда его раздался первый крик:
Алешенька к груди твоей приник
И жадно пьет живительные соки.
 

30 декабря 1925

Люди идут и думают

 
Люди идут и думают —
Каждый – про себя.
Лица у всех угрюмые.
Словно живут не любя.
Я же люблю вселенную.
Каждый атом люблю.
Душу ль мою нетленную
Здесь на земле загублю!
Нет. Для любви и нежности
Разве не стоит жить? —
Чтобы потом в безбрежности
Не умирая парить.
 

24 апреля 1926

Преображение

 
Нет, сердце мое не закрылось
Для песен и нежных слов.
Я в церкви взошел на клирос.
Чтоб шесть прочитать псалмов.
 
 
В тот вечер душа захотела
Улететь в небозвездную высь.
Я не чувствовал бренного тела.
Не томила не дольная мысль.
 
 
И весь трепеща в молитве
О тебе и сыне моем.
Я увидел на звездном жнитве
Христа с золотым серпом.
 
 
Колосья – то были звезды.
А серп – то месяца лик.
Как радостно капали слезы.
Когда я к траве приник!
 
 
В тот миг я был полон тобою.
О нежный мой друг – жена!
Фаворскою светлой тропою
Пройти наша жизнь должна.
 

20 августа 1926 н./ст.

С польского

M. Д. Б[еляееу]

 
Что на сердце грустно?
Что опять оно
Снов невоплощенных.
Тщетных грез полно?
 
 
Стонет песня-греза.
В сердце грусть-печаль.
Вздох мой уплывает
Невозвратно вдаль.
 
 
Снова налетели
Чары юных дней.
Пламенных желаний.
Призрачных теней.
 
 
Тщетны все желанья:
В вечной тишине
Навсегда умолкнем
В непробудном сне.
 

1926

Медовая песенка

 
У отца Василья
Пасека и мед.
Много и усилья.
Много и хлопот:
 
 
Раннею весною
Караулить рой.
Чтоб не скрыться рою
С маткой за горой.
 
 
И поймать в лукошко.
Посадить в домок.
(Для гостей – немножко —
Должен быть медок.)
 
 
И они, вощину
Превративши в сот.
Полетят в долину
Соберут в ней мед.
 
 
И с цветочной данью
На подлет улья
Чуть не без дыханья
Упадет семья.
 
 
Закипит работа —
Только гул пойдет.
Важная забота —
Мед заправить в сот.
 
 
На ущербе лета
Пчелке взятка нет;
В улейке согрета.
Не глядит на свет.
 
 
Долгою зимою
Хорошо с медком
Поболтать порою
С другом за чайком.
 

Сентябрь 1926

с. Арпачево

Осенние частушки

 
Медь и золото купил
Старый лес у осени.
Только силы бы меня
Никогда не бросили.
 
 
Собирала я грибы
В чистое лукошко.
А теперь смотрю с тоской
В тусклое окошко.
 
 
Тучи небо облегли:
Приказала осень.
Не страшатся лишь ее
Боры елей-сосен.
 
 
Прошуми мне древний сказ.
Черный лес-кудесник.
Я спою тебе за то
Городские песни.
 

17 сентября 1926

Тверь

На смерть Е.Л.П.

 
Ты мне привиделась, Елена.
На белокрылом корабле.
Знать, твоего избегнуть плена
Не суждено мне на земле.
 
 
Но ты ушла, и нет возврата
Тебе к моим погибшим дням.
Я знаю, что придет расплата
И оба встретимся мы там.
 
 
Но ты ушла. Я жить остался,
Безвольной жаждою объят.
Над головой моею стлался
Тумана саван. Я ж был рад
 
 
Туману, боли, ослепленью.
Мутился ум и стыла кровь.
Не верилось успокоенью,
Я не надеялся на кров.
 
 
А там вдали звала сирена,
Терялся брег в морозной мгле…
Ты мне привиделась, Елена,
На белокрылом корабле.
 

Декабрь 1927

Природа ждет весны

М.Н. Мотовиловой

 
Природа ждет весны,
Душа твоя – любви.
О, были бы скорей напоены
Любовью и весной
Душа твоя и дух лесной.
 
 
Внимай душе своей
И друга назови,
Как трелью затрепещет соловей,
Влюбленный в тишину.
Поэту верь и жди весну.
 

1927

Смерть Изадоры

 
На столах и полу шелкотканей
И парчи расстелились узоры.
Среди них никогда не устанет
Танцовать апашом Изадора.
 
 
И безвольный смотрит Есенин.
И уйти от нее не может
И кричит ей: я гений! Гений!
Неужель пред тобой ничтожен!
 
 
С красным шарфом слилась плясунья.
И к ногам упадают косы.
Льются тихие струи луньи
На тропические кокосы…
 
 
Нет, тоски избыть невозможно.
Никуда не уйти от страха.
И любовь была – ложь-ложью.
И слава – горсточка праха…
 
 
Ты ж не знала тогда, Изадора:
Красный шарф апаша смертоносен —
Вихрем выхватил из мотора
И тебя на асфальты бросил.
 

25 января 1928

Печаль

 
Отрезви меня, зимнее поле.
От любви – от отравы избавь.
Жить не стало мне силы боле.
Уж не знаю: где сон, где явь.
 
 
Хоронить мне себя захотелось
Оттого, что не знаю, как быть,
Оттого, что измучено тело,
Оттого, что устало любить.
 
 
Обманула весенняя зорька,
Клеветою мне села на грудь,
Душу залила радостью горькой,
На безвременный вывела путь.
 
 
Я иду не путем – не дорогой,
Заблудилась в миру, как в лесу;
Стала нищей, бездомной, убогой
И с собою лишь крест свой несу.
 
 
Друга милого больше не встретить,
Пошутило, знать, счастье со мной…
Расстели ж мою песню, ветер,
Безмятежной в полях пеленой.
 

Зима 1928

Что может быть в жизни лучше

В Мурановский альбом Тютчевых

 
Что может быть в жизни лучше
Забвенья сует и обид?
Ты дал мне почувствовать, Тютчев.
Что дух мой усталый не спит;
 
 
Что жажду единственной встречи
Средь тихих пустынных снегов.
Что снова певучие речи
Без отдыха слушать готов.
 

Февраль 1928

Мураново

Элегия

 
Мне не раскрыть своей печали.
Мне не понять своей любви.
Куда дни юности умчались.
И отчего душа в крови?
 
 
Что с каждым днем душа стареет.
И меркнут очи, видя тлен,
И так мне хочется скорее,
Скорей познать бессмертный плен.
 
 
Не в силах раннюю усталость
Трудом и волей побеждать.
Что ж в этой жизни мне осталось?
Признанья ль позднего мне ждать.
 
 
В друзьях ли разочарованья.
Или духовной нищеты.
Иль рокового расставанья
У заколдованной черты?..
 

Март 1928

Дни без счета трачу

 
Дни без счета трачу
Жизнь мне нипочем.
Отчего же плачу
О себе самом?
 
 
Отчего в исходе
Тяжело дышать?
Отчего исходит
Кровью вся душа?
 
 
Оттого, что выше —
Голубая твердь.
Оттого, что слышу —
Как ликует смерть.
 

Март 1928

Было нам хорошо идти

 
Было нам хорошо идти
Рука об руку в даль времен.
Вихри знойные закрутить
Не могли горящих знамен.
 
 
Ударяли литавры в грудь.
Трубы славили жизнь-борьбу…
Как бы в будущее заглянуть —
Разошлись бы морщины на лбу…
 

Май 1928

Жене

 
То не чайки сверкают вдали
На раздолий Волги широкой.
Не сребристые корабли
На восток убегают далекий —
 
 
Улетают мысли к тебе.
Белокрылые мысли о неге.
И высок их полет, как Тибет.
И быстрей самолета элегий.
 
 
То не темные Жигули
К облакам простирают ладони.
Не крикливые журавли
Вдаль стремятся от хищной погони —
 
 
Устремляются взоры мои
В ту страну где я слышу: одна я…
Я вернусь и скажу: напои.
Утоли мою жажду родная.
 

24 сентября 1928

Волга

Загорелась полночная искра

Н.Н. Столову

 
Загорелась полночная искра
Над ушедшим во тьму курмышком.
Из далекой страны до Симбирска
Эта искра пришла пастушком
 
 
Златорунного стада овечек.
Бесконечных ночных луговин.
Чтобы горе принять человечье.
Как велел Человеческий Сын.
 
 
Город спит – и не видит, не слышит.
Что творит в поднебесье Пастух.
Как стремится туда – всё выше.
Обитает где горний дух.
 

28 сентября 1928

Детские стишки

 
Стало в комнатке светло.
Стало в комнатке тепло.
А на нашей улице
Высохли все лужицы.
 
 
С крыши снег не будет капать.
Санки надо спрятать, папа.
А на крыше воробушки – чик-чирик;
Хорошо им на солнышке – чик-чирик.
 

 
Мячик беленький скок-скок
Укатился в уголок.
Зайка-паинька с звоночком
Раньше бегал по лесочкам.
А теперь сидит, дрожит,
Колокольчиком звенит.
С ним барашек очень дружен.
Раньше бегал он по лужам,
А теперь кричит: бе! бе!
Я бегу, Лоло, к тебе.
 

 
Посмотрите на картинки:
Вот плетеночки-корзинки,
Вот лопатка и совок.
Ослик, козлик и цветок.
 

 
Распустились в канавках кувшинки.
Запушились ивы и вербы.
Первоцветы сронили росинки
На весенние травы-былинки.
И росинки блестят, словно перлы.
 

<Конец 1920-х годов>

Волжская песенка

 
Машет мельница крылами,
Словно спорит с облаками.
Ай-люли, ай-люли —
Многоцветны Жигули.
 
 
С нетерпеньем пристань ждет,
Пароход как подплывет.
Ай-люли, ай-люли —
Пароход идет вдали.
 
 
Хлебом полон пароход.
Капитан его ведет.
Ай-люли, ай-люли —
Не застрянет на мели.
 
 
Чайки реют над волнами.
Отдыхать садятся на мель.
Ай-люли, ай-люли —
Любят чайки Жигули.
 

9 октября 1929

Симбирск

Шавань

 
Сказать так много нужно мне.
А я молчу как лес.
Ты там мечтаешь о весне.
Чтобы твой друг воскрес.
 
 
И я воскресну может быть.
Скорей, чем жду я сам.
А ныне, волею судьбы,
Брожу я по лесам.
 
 
Зеленых звезд полярный путь
Томительно далек.
Но сладка скорбь, но сладка жуть
Среди лесных дорог.
 
 
И встреча зорь, и блеск снегов
В долах глухих озер,
И вереницы облаков
Чаруют жадный взор.
 
 
Карелия, изгнанья край
Ты мне на много ль лет?..
Придет, придет моя пора
Сказать неволе: нет!..
 
 
Дух бодр мой, плоть пусть немощна! —
Я тяжесть дней снесу…
Я о тебе, моя жена,
Молюсь один в лесу.
 

 
Душа и мысли дома, далеко;
Взор грязных нар совсем не замечает,
И шуму, крику слух мой не внимает,
И словно предо мной волшебною рукой
Раскрыта дверь туда, где дышится легко.
 
 
Я вижу милую: она меня ласкает;
С ней мальчик наш – любимый наш сынок…
И музыка в ушах поет и не смолкает.
И – я не здесь лежу – лежу у милых ног.
И вновь жена меня на радость обрекает.
 

19 апреля 1931

 
У истоков реки я о чуде молил.
Заклиная и небо, и землю;
И безумными были заклятья мои;
Я молился, рассудку не внемля.
 
 
Мне казалось, что ветер и солнце со мной
Разделяли безумье и горе;
И река посылала волну за волной
На скитанье в холодное море.
 
 
Вся природа внимала страданьям моим…
Ты слыхала ль, подруга родная,
Как у тихой реки я о чуде молил,
Небо, землю и всё заклиная…
 

21 мая 1931

 
Мгновеньями я был в вражде,
В бореньи с фатумом пугливым;
Я ночь будил немым призывом
К забытой в космосе звезде.
 

22 октября 1931

 
Мы стоим в первобытном тумане
На заброшенной в космос земле…
 

9 ноября 1931

 
Шавань, Шавань! Эпохой Мадлэн
Мы назвали тебя в горькой доле.
Там впервые в болотистой мгле
Нам мерещился призрак воли.
 
 
Мы за призраком этим гнались.
Об этапной тоске забывая.
И душою парили ввысь.
О чудесном спасенье мечтая…
 
 
Жутко вспомнить: на озере Выг
Я тебя дожидался в изгнанье;
Умереть я готов был за миг.
Лишь за миг вожделенный свиданья.
 

20 августа 1932

Симбирск

Посвящается Софьюшке

 
Мне хочется только с тобой говорить.
С тобою читать и смотреть на мир.
Без тебя – я в тоске от зари до зари.
Без тебя – я беден и сир.
 
 
Довольно разлуки! Я был не прав.
Бросая упрек в небеса:
Мне не надо искать тепла у костра
И рвать на себе волоса.
 
 
Я жду… Ты придешь, великий мой друг.
Чтоб лаской меня согреть.
Угрозы не страшны мне зимних вьюг.
Далеко болотная бредь.
 
 
Я жду чтобы новую жизнь начать
(И ты, и Алеша – со мной),
Чтоб конец положить одиноким ночам
И вражду прекратить с землей;
 
 
Чтоб в любимом труде снова радость узреть,
Чтобы с Фатумом кончить игру.
Я жду… Ты придешь, чтобы лаской согреть.
Мой великий, мой солнечный друг.
 

25 октября <ноября> 1931

 
К ногам твоим упасть с мольбою —
Простить меня за тяжкий бред;
И в тихом городке с тобою
Забыть обиды мутных лет;
 
 
И так зажить, чтобы ты знала
Лишь радость неги и труда,
Чтобы душа твоя звучала,
Как не звучала никогда.
 

16 декабря 1931

 
Ветер траурным сторожем мчится
По кладбищу, качая кресты.
И встают незнакомые лица
Из-под снежных могильных простынь.
И нетленными машут руками,
Отгоняя предутренний сон,
И чуть слышно звенят венками,
Вспоминая печаль похорон.
Стая воронов спит на ограде —
Гости частые сирых могил —
А над ними мигают в плеяде
Очи ясные горних светил.
Там в овраге завыла волчица…
Или это почудилось мне?..
Стынет кровь… Сердце пойманной птицей
Бьет тревогу в ночной тишине.
Но смотри! Фиолетовой зорькой
Заиграли венки и кресты:
Это солнечный луч небостворки
Распахнул для земной нищеты.
Стало радостно в городе мертвых.
Никнут страх и тревога в груди.
У могил, в пробудившихся ветлах.
Ветер, утро встречая, гудит.
 

23 января 1932

 
Всё разумно в подлунной природе:
Оттого я и духом не пал,
И служу на крахмальном заводе,
И не сетую: жизнь глупа.
Привыкаю в космическом плане
На судьбу человека взирать.
Волга течь никогда не устанет, —
Мне же время придет умирать.
Я умру не в Симбирске, конечно:
Жизнь (пусть трудная) – вся впереди.
Лишь бы совесть была безупречна
И любовь не иссякла в груди.
Часто путь моих мыслей мне странен.
И грядущее вижу во мгле.
Словно я – в первобытном тумане
На заброшенной в космос земле.
Это – тягостный след одиночки.
Но и он пройдет, как зима,
А теперь – зеленеют почки
И весенний струят аромат.
Рано утром иду за Свиягу
На завод, а жена – на базар.
На реке серебристою влагой
Хорошо освежить глаза.
И отрадно домой возвращаться
(Пусть устала от цифр голова) —
Я не знаю большего счастья,
Как с любимыми бытовать.
Я решаю: изгнанье – награда,
О какой я мечтать не смел.
И видение Ленинграда
Словно было мне только во сне.
 

14 мая 1932

 
Всей прелести не передать
Ни стихами, ни полотном:
Вечерняя Волга! Вода
Трепещет в ковше золотом.
Неслышно плывет пароход —
Феерический транспорант, —
И тянутся в небосвод
Затопленные острова.
Невестами реют сады.
Весенний пьют аромат;
Навстречу им с каждой звезды.
Как с лиры, струится романс.
И чудо творит соловей —
Великий контрапунктист, —
И вторит ему Лорелей,
И в трелях рождается Лист.
В такие минуты забудь
Обиды и суету!
Восторженно дышит грудь,
И жизнь, и любовь – в цвету.
 

16 мая 1932

Мелекесские ноктюрны

 
Ночь сошла. Но не хочется лечь.
Побеседовать, что ли, с собой,
Или сон моих милых стеречь?
Тишина. Лишь сверчок за трубой
(Русской печи певец-соловей)
Развлекается речью своей.
 
 
Вдохновенно пирует луна
На космическом празднике звезд.
Опьяненной душе не до сна:
Чует творчества сказочный рост,
Приближение чует поэм.
Я стою, очарован и нем.
 
 
Vita nova… Скажи, Мелекесс,
Ты случайно ли встал на пути,
Или волей благою небес
Суждено, наконец, мне найти
В дни изгнанья спокойный очаг,
Словно в бурю желанный маяк.
 
 
Далеко суета городов
С «человеческою клеветой».
Снова верить я жизни готов,
Упиваться ее красотой;
Больше плесени нет на душе.
Хорошо мне в моем шалаше.
 
 
Пусть шалаш, пусть изба – всё равно:
Бог с тобою, богатство столиц!
Солнце ласковей смотрит в окно,
Веселей щебетание птиц
Здесь – в деревне, где счастье – со мной,
Где живу неразлучно с женой.
 
 
Чуждый зависти, чуждый измен,
Я дышу полной грудью теперь.
Я забыл ужас каменных стен,
Мне не снится чугунная дверь…
Здесь, где светлый течет Черемшан,
Отдохнет от тревоги душа…
 
 
А потом – снова, жизнь моя, в путь,
За миражною славой труда!
Снова к людям, в столичную муть
(Неизбежная то череда).
Но – мужайся! Достанет мне сил,
Что в изгнании я накопил.
 

17 ноября 1932

 
Вечер входит в избу стариком.
Здравствуй, дед! мы тебя ожидаем.
Сядь, погрейся за нашим чайком!
Побеседуем иль помечтаем.
 
 
А не то – почитаем Завет —
Пятикнижие или Пророков;
Иль послушай скрипичный концерт,
Или «Снежную маску» Блока.
 
 
Сказку нам расскажи перед сном,
Поделись своим опытом старым.
Тридцать минуло лет: о былом
Нам пора начинать мемуары.
 
 
Ладно, дед, ты, как видно, устал, —
Сладко дремлешь под мирное чтенье,
И во сне что-то шепчут уста
И с улыбкой встречают виденья.
 
 
(Сны)
… Тени милые реют вдали,
Словно прячутся за облаками.
В беспредельность идут корабли,
Неземными водимы руками…
 
 
Вдруг зеленые вспыхнут глаза
Зверя страшного. Огненным шаром
Пронесется, грохоча, гроза,
И земля вся займется пожаром.
 
 
Но нежданно сады расцветут,
Соловьи запоют о любимой,
И душа улетит в высоту
За Легендою, вечно творимой.
 
 
Вечер в ночь превращенье свершил.
В окна блещут снегов аметисты;
Звезды каплют с небесных вершин.
Лунный свет – на иконе Пречистой.
 

11 декабря 1932

Зимний фрагмент

 
Палитра неба – в красках Апеллеса.
Экстаз зари, художник, нарисуй!
Горит заря на стогнах Мелекесса,
И над рекой, и в поле, и в лесу.
 
 
И сердце зажжено – надеждою какою?
Не той ли, что Пандора спрятала в ларце?
Не знаю! Только бьется, слышу, под рукою:
Я жить еще хочу, не мысля о конце…
 

29 января 1933

Весеннее раздумье по случаю десятилетия моей свадьбы с Софьюшкой

 
Май встал у пульта. Начался концерт:
Симфония весны. С участием кукушек.
Солиста-Соловья и хора из лягушек.
Ты слышишь? – лейтмотив – декада наших лет.
 
 
Не кукуй, кукушка сера! —
Не на ту березку села;
Пой, соловушка, весну! —
Под березкою усну…
 
 
Декада лет! Суровых, как зима,
Но и прекрасных, как весны рожденье.
Печаль утрат, и в сыне наслажденье,
И тишина, и кутерьма:
Так жизнь велит. Иного нет веленья.
 
 
Декада лет! Она равна полжизни.
А много ль сделано для вечности? – скажи:
Ты не клялся ль стать гордостью отчизны,
Добиться славы иль не жить?..
Могу ль ответить – да – без укоризны?..
 
 
Соловьиная песня – весне.
Для тебя – соловьиный экстаз.
Навсегда ты поверила мне:
Нераздельность – спасенье для нас.
 
 
Вечно что? – соловьиная песнь.
Гордость в чем? – в нашей чуткости, друг.
Счастье где? – счастье в этом и есть.
Что в жене нахожу и сестру —
Мою гордость, и славу, и честь!
 

28/15 мая 1933

Мелекесс

Вечерние тени легли

 
Вечерние тени легли
На избы, на купы деревьев.
Коровы и овцы пришли,
Зажглись огоньки на деревне.
 
 
Запахло парным молоком.
Поужинать время, хозяйка!
Хозяин дымит табачком,
Сын тренькает на балалайке.
 
 
Придет покалякать сосед
(Шабёр – говорят в районе),
Расскажет про новости все,
Сыграет потом на гармони.
 
 
И скоро деревня уснет.
Закроются ставнями окна.
Далеко зарница блеснет.
И месяц взнесется высоко.
 
 
Лишь светятся окна мои:
Не сплю я, пишу и читаю.
Раздумий вечерних рои
Вслед милым моим отлетают…
 

5 сентября 1933

Мелекесс

К автопортрету

 
Портрет правдив – мне зеркало не лжет.
Я постарел, осунулся немного.
Морщины говорят, что сердце что-то жжет,
Что позади – тяжелая дорога.
 
 
Глаза горят. В них суеверный страх,
В них скорбь любви – сопутница разлуки.
Уста немотствуют в невыразимой муке,
И седина блестит в усах.
 
 
Каков ни есть, – а твой, мой незабвенный друг.
Ты веришь, ждешь (упреков мне – ни слова),
Что я вернусь к тебе ещё до зимних вьюг.
Вернусь! И молодость моя вернется снова.
 

75 сентября 1933

Мелекесс

Осенние пентаметры

 
Падают жёлуди с дуба, – то значит: окончилось лето.
Роща сменила убор, и обмелела река.
Рано домой с оскудевших полей возвращается стадо.
Ночи темней и длинней; легкий мороз по утрам.
 
 
Было бы невыносимо тоскливо мне в ссылке далекой,
Если б не книги мои, не скрипка и не акварель,
Если бы Муза ко мне не являлась вечернею гостьей,
Если б единственный друг там не мечтал обо мне.
 

24-25 сентября 1933

Черемшан