Текст книги "Суета сует"

Мать, Надежда Петровна, живущая все годы в достатке, неожиданно осталась одна с сыном. После ареста мужа она долго не могла прийти в себя, целыми днями крутилась по квартире, перебирала вещи, разговаривала сама с собой. Сквозь сон Анатолий слышал, как она переходит из комнаты в комнату, двигает мебель (позднее он узнал о существовании тайников в квартире).

Надежда Введенская, оригинальная в повседневной жизни особа, но не благодаря неординарному уму, необычной внешности или умению обращаться с людьми. Если говорить о переселении душ или реинкарнации, несомненно, в предыдущем круге существования Надежда обитала среди представительниц эфемерной формы жизни, а именно фей, порхающих, словно бабочки над цветами, утоляющих жажду утренней росой, а в свободное от тяжелой работы время распевала песни для эльфов.

– Спустись на землю, Наденька, – не раз упрашивала девушку мать, наблюдая за светловолосым, в кудряшках, спадающих на нежное личико, чадом, мечтательно водящим пальцем по странице со стихами, – все твои сверстницы уже давно повыходили замуж, а ты все витаешь в облаках.

Единственная дочь и не помышляла об ухажерах. С трудом окончив курсы медсестер, на работу не пошла, мотивировав приготовление клизм как явление, не соответствующее ее духовным запросам.

– Так для чего же ты училась? Мы годами тебе помогали, чтобы профессия была подходящая. Поработай хотя бы пару лет, наберись опыта, а потом на врача пойдешь учиться, – уговаривала мать, придавая голосу умоляюще-плачущую интонацию, пытаясь стащить Наденьку с заоблачных высот.

Неожиданное знакомство, а за ним сватовство и поспешная свадьба с Матвеем Введенским устраивали всех, в первую очередь родителей Нади, передавших фею в хорошие руки. Введенский женился по деловому расчету: заведующему торговой базой, члену партии на ответственной должности требовалась жена, камуфляж – появиться на торжественном вечере солидной семейной парой, съездить на курорт для привилегированных особ примерным семьянином, сходить в гости к нужным людям, с которыми, пока жены болтали на кухне, заключались негласные сделки. Кроме того, под удобным предлогом «мне надо посоветоваться с женой» всегда можно уклониться от немедленного обязательства. Другая немаловажная причина: Матвей Иванович развязал четвертый десяток, пора позаботиться о наследнике, а иначе для кого накапливаются громадные суммы денег?

Семейная жизнь проходила тихо и спокойно. Надя никогда не вникала в дела мужа, мало интересовалась происходящим вокруг, даже рождение сына не поколебало уровень ее душевного спокойствия. Матвей нанял для ухода за мальчиком няньку, пожилую улыбчивую женщину, приехавшую в столицу на заработки из Белоруссии. После рождения сына он удачно обменял двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную в десяти минутах от Старого Арбата. За обмен пришлось доплатить солидную сумму спившемуся полковнику в отставке. Новорожденному и няньке выделили отдельную комнату, чтобы не портить хозяйке настроение.

После ареста главы семейства вначале Надя с сыном кое-как перебивалась благодаря надежно спрятанным драгоценностям, которые она сбывала через знакомого продавца в комиссионном магазине.

Слухи об аресте Введенского распространились довольно быстро. Спустя несколько дней к Толе подошел соседский парень на два года старше, переболевший в детстве полиомиелитом, по прозвищу Хромой.

– Папашу твоего, слышал, легавые заграбастали, вряд ли он скоро домой вернется. – Хромой криво улыбнулся и ткнул в Толину грудь указательным пальцем: – А жаль, хороший был человек. Вон мне недавно туфли новые подарил, со шпицем.

Хромой, приподняв брючины, продемонстрировал черные туфли, одна с более толстой подошвой.

– Матвей Иванович как-то намекнул, чтобы я о тебе позаботился в случае «прокола». Мамаша твоя, так он сказал, на землю спустилась в последний раз во время родов, да и то на короткий срок.

Толя недоверчиво посмотрел на Хромого. Какая связь могла быть между ними: отец – солидного вида мужчина, никогда не выходил из дому без пиджака, в отглаженной рубашке с галстуком даже в жаркие летние дни, и кое-как одетый парень в окружении блатных на вид парней, перемешивающих речь с матом и нагло пристающих к девушкам.

Связь была.

Матвей Иванович Введенский, своевременно сунув кому надо взятку, получил заведование обувным складом, где быстро сориентировался и понял, что золотые рудники находятся не только в Алтайском крае. Тысячи пар обуви: ботинки, туфли, кеды, сандалии, сапоги – поступали на склад, приходовались по накладным, которые затем передавались в бухгалтерию. Товар сортировался, загружался в грузовики и развозился в соседние области и по местным торговым пунктам – в магазины, универсамы, ларьки на рынках, колхозные сельпо.

Введенский наладил деловые контакты с обувными фабриками и артелями, которые начали поставлять партии товаров по фальшивым накладным в обход бухгалтерии. Оприходованная за наличный расчет продукция затем сбрасывалась в торговые точки, в основном на рынки, где кассу не пробивали.

На данном этапе наступала очередь Хромого, который вместе с подельниками обходил торговые точки, снимал с продавцов положенный навар, а если кто пытался увильнуть, то наказывали жестко: поджигали ларек, забирали товар, подрезали ножом, могли и убить. Отказников было мало, может быть, потому, что заработка хватало на всех. Товар расходился быстро, случайным ревизорам было невозможно определить истинные запасы обуви.

Импортная обувь, поступающая в основном из соцстран, расходилась, минуя магазины, по рукам спекулянтов, те в свою очередь толкали изделия на барахолках по тройной цене.

Москва – Ленинград. 1971 год

Яйцо Фаберже и Матвей Введенский

Погорел Матвей Иванович на страсти, именуемой любовью к яйцам. Не к куриным, гусиным и прочим порождениям пернатых и другой живности, а к яйцам известного мэтра ювелирного искусства Карла Фаберже. В детстве отец отвел Матвея в Кремлевский музей, где за стеклом витрины он увидел работы фирмы Фаберже – истинные шедевры ювелирного творчества, отделанные драгоценными металлами и алмазами, покрытые рисунками, удивляющие утонченной фантазией. Внутри каждого яйца скрывался сюрприз – модель яхты, памятник царю или миниатюрный мольберт в виде вензеля. С тех пор мечта завладеть хотя бы одним таким произведением искусства не оставляла воображение Матвея.

За деньги можно купить многое, при больших деньгах возможности практически не ограничены. Матвей быстро стал подпольным миллионером, но в СССР это приравнивалось к статусу инженера, живущего в коммунальной квартире вместе с женой, двумя детьми и тещей на одну зарплату. Толстые пачки денег немыслимо было положить на счет в банке, превратить в валюту, стать владельцем частного автомобиля, купить акции, прибрести трехэтажную виллу, съездить на заграничный курорт.

«С моей головой надо жить за границей, а не прятаться, как мышь в норе», – не раз сетовал Введенский, когда они с женой отдыхали по путевкам в Крыму, в санатории для работников торгового сектора. Только на отдыхе, подальше от знакомых, Матвей мог позволить себе расслабиться: сходить в роскошный ресторан, заказать бутылку самого дорогого коньяка, купить Надежде брильянтовое колечко, которое по возвращении домой обычно пряталось в один из многочисленных тайников.

В конце лета Матвею Ивановичу позвонил Станислав Саранов, давний знакомый, любитель антиквариата, с которым они сговорились встретиться в многолюдном парке во избежание любопытных глаз.

Мужчины обменялись обычными приветствиями, после чего Саранов перешел к делу.

– Матвей, помнишь Никиту Мартова, перекупщика? На днях он вернулся из Питера, привез оттуда мелочь – пару статуэток в стиле барокко, брошки грошовые, по его утверждению, вынесенные из запасников Эрмитажа, но я не сильно ему верю, иногда врет, как Мюнхгаузен. Каждая вещица у него оригинал со стола царского, икона самого Рублева, а картина непременно кисти Репина. Я посмотрел товар, но ничего не взял, обыкновенная дешевка. Он состроил обиженную физиономию, видно ожидал, что я раскрою карман пошире. Попрощался с ним, собрался уходить, как он мне сует фотографию. Я взял ее в руки, смотрю, на снимке вещица очень интересная, похожа на работу известного мастера, сразу видно – первоклассная, вензеля из цветного металла, эмалевые миниатюры.

«Это что за штучка?» – осторожненько спрашиваю, не выдавая интересу.

«Яйцо Фаберже, самое настоящее, сделано по заказу императрицы, жены Николая Второго. Практически было готово перед самой революцией, но в руки царские не попало. Мастер, некий Василий Зубов, миниатюрист, не успел вернуть яйцо хозяину, Карлу Фаберже. Известно, что тот поспешно сбежал вскоре после революции в Швейцарию».

«А тебе откуда известны такие подробности?»

Никита гордо выпятил грудь и многозначительно добавил: «От владельца».

«Владелец кто, выкладывай».

В моем голосе явно проявились нетерпение, куда подевалась моя сдержанность, ты, Матвей, меня, конечно, поймешь. Сам знаешь, днем с огнем не найти такую редкость. Нажал я на него, обещал солидные комиссионные, представь себе: яйцо Фаберже находится у дочки этого самого Зубова в Ленинграде. Женщина она уже немолодая, деньги ей нужны, но не в России.

Матвей вопросительно поднял брови.

– Что ты имеешь в виду?

– У нее во время войны единственный сын пропал на фронте. Она его почти тридцать лет разыскивала, а он, оказывается, жив и здоров, проживает в Западной Германии, женился вроде бы на немке, дети имеются, трое. Как он оказался там, покрыто тайной. Она подала прошение на переезд к нему, надеется получить разрешение по гуманитарным обстоятельствам. Вывести такой антиквариат за границу не представляется возможным, как ты понимаешь.

– А каким образом, она сына разыскала?

– Через Красный Крест.

Матвей помолчал, затем спросил:

– Сколько она хочет за игрушку?

Саранов назвал сумму.

За такие деньги можно было купить пару «Жигулей» и кооперативную квартиру в придачу. Но, с другой стороны, с грудами денег делать было нечего, разве печку растапливать вместо дров или спустить в унитаз.

В ближайший выходной Матвей в сопровождении Саранова и Никиты Мартова отправился на служебной «Волге» в Ленинград. В дороге говорил в основном Никита, который в предвкушении солидных комиссионных пребывал в хорошем настроении. Перекупщик знал массу историй, связанных с покупкой и перепродажей настоящего и липового антиквариата.

– Как бы мы жили, если бы не было лопухов с деньгами, – захлебывался от смеха Мартов, раскинув грузную тушу на заднем сиденье автомобиля.

Фарцовщик с детства страдал ожирением, никакие попытки родителей и жены, которая неоднократно угрожала его бросить, если он не сядет на диету, ни к чему не привели. По этой причине Никита делал частые паузы, дожидаясь притока кислорода в легкие, отдышавшись, продолжил повествование:

– Как-то раз зашел я к своему соседу по лестничной площадке, милый такой старичок, реабилитированный, всегда держится с достоинством, не скажешь, что десять лет отпахал в лагерях. Он мне показывает часы настольные, немецкого производства, оформленные во французском стиле, цветочный материал по всей длине, сантиметров тридцать высоты, ножки вычурные, сверху статуэтка младенца. Короче, фуфло, вероятно, трофей, привезенный из Германии после войны, тогда такое барахло привозили тоннами. Сосед меня спрашивает, сколько можно получить за хреновину. Я пожал плечами, хотел сказать, что цена этим часам два гроша, поскольку механизм поломанный, цветы, когда-то красные, явно просят свежей крови, ржавчина по позолоченным ножкам пробежала, словно трава сорная, но жалко стало старика, живет на пенсию один с дворняжкой. Ладно, говорю, выясню, через пару дней зайду. Взял эти часы и пошел к другу моему, вы же его знаете, мастеру на все руки, Петьке Сокольскому.

Саранов согласно кивнул головой. Сокольский был ему хорошо знаком, талантливый мастеровой мог любую вещицу, будь то электрогрелка, радиоприемник, наручные часы или аппарат для измерения кровяного давления, починить в кратчайший срок. Денег за ремонт мастеровой брал копеечные, а если вещь попадалась замысловатая, требовала смекалки, придумки, оригинального решения, особых частей, которые нужно было доставать или самому сварганить, в таких случаях Петька вообще отказывался от вознаграждения, удовлетворенным выражением лица показывая, что не в деньгах счастье.

– Петька внимательно осмотрел часы, открыл заднюю крышку, оттуда песочком посыпалась ржавая труха, хмыкнул, покачал головой, велел прийти через неделю. Появившись в срок, я не поверил своим глазам: часы тикали, цветы прибрели оригинальный цвет, младенец, как оказалось, сидит на земном шаре. Обычно я не спрашиваю, как и что, но тут не удержался. Петька объяснил, что вместо старого немецкого механизма поставил новый, от часов «Маяк», материал вырезал из матерчатых обоев, которые нашел на свалке, медь почистил обыкновенным песочком, прошелся бронзовой краской по ржавчине, немного смекалки, подклеил тут, почистил там. Денег Сокольский взял двадцатку плюс бутылка водки, которую мы тут же избавили от возможности превратиться со временем в историческую ценность. Не успел я пройти два квартала, как напоролся на широко известную в круге «гурманов» Анютку Серову.

Теперь уже Матвей и Станислав одновременно заулыбались.

Кто в городе не знал пышную, расползающуюся в разные стороны, как убегающее из кастрюли тесто, женщину с толстыми плотоядными губами, густо покрытыми яркой губной помадой, что придавало их владелице вид клоуна. На голове у Анюты красовались тщательно завитые в отдельные пружинки редкого посева волосы, под которыми маскировался необычайно деловой ум. Анюта Серова владела тем самым кратчайшим путем к сердцу мужчин в должности главной поварихи в общественной столовой, где обедали группы туристов, командировочные и просто любители поесть быстро, сытно и, самое главное, дешево. Возле столовой, словно бездомные собаки, всегда крутились привлекаемые аппетитными запахами студенты, успевшие растратить стипендию в короткий срок, рабочие, посеявшие деньги сразу после обмывки зарплаты, приезжие, которых обокрали в дороге, пьяницы, согласные на корочку хлеба в виде закуски.

Анюта Серова была слаба на передок, женщина, согласно народной молве, дня не могла прожить без мужика. Под пышной грудью поварихи скрывалось любвеобильное сердце, способное любить, но только на короткий срок. Высмотрев в толпе голодных очередную жертву, Анюта заводила мужчину в сытый рай с заднего входа, закармливала до одурения, не забывая подлить стаканчик-другой водки. В конце рабочего дня она приводила счастливчика к себе домой, оставляла жить на обильных харчах несколько дней, самое большее на неделю, после чего бесцеремонно выбрасывала выжатого, покачивающегося на дрожащих ногах, словно ощипанный петух, отверженного любовника в сопровождении мятой трехрублевки для поддержания тонуса на ближайшее время. В тот же день Анюта вылавливала у дверей столовой новую жертву.

Никита продолжил свой рассказ, обмахиваясь соломенной шляпой как веером.

– Анюта, завидев коробку в моих руках, необычайно живо заинтересовалась содержанием. Ну, я так небрежно отвечаю на расспросы, часы, мол, немецкие, графа Клодта фон Югенсбурга, лично подаренные ему царем.

– Покажи товар, – сказала повариха неожиданно требовательным голосом.

– С каких пор ты антиквариатом интересуешься?

– Мне подарочек требуется особенный, чтобы впечатление произвести. Жорик мой, он из интеллигентов, умный жуть, как начинает говорить, ни хрена не понятно, матюгается словами иностранными, по квартире расхаживает в трусах, но при галстуке поверх майки, на вид дохляк, зато в постели, словно верблюд в пустыне, имеет меня сутками без еды и воды.

Круглые глаза Анюты покрылись дымовой завесой, прямо как при корабельном маневре. Плотоядная медуза пухлыми пальцами схватила меня за рукав.

– Боюсь, Никита, бросит он меня, втюрилась я, дура такая, в профессора. День рождения у Жорика завтра, поэтому мне подарок нужен особенный, не дешевка какая-нибудь.

– Ей-богу, не могу, Анюта, я уже обещал часы одному клиенту, между нами говоря, скупердяй жуткий, словно Плюшкин, торгуется за каждую копейку.

– Ты меня не первый день знаешь. За ценой не постою, говори сколько…

Я закатил глаза, словно дилемма передо мной не меньше чем открытие новой звезды. В общем, повариха уплатила, не торгуясь, триста рублей.

В машине воцарилась тишина, каждый из пассажиров переваривал в уме заработок.

– Неплохой навар, – заключил Станислав, – непонятно, с чего вдруг она так раскошелилась.

Никита широко улыбнулся и нахлобучил шляпу на голову.

– Ларчик просто открывается. За день до нашей встречи, пока Анюта варила борщи, я поймал этого самого Жорика, чистой воды проходимец с видом ученого из института сортирных дел, сунул верблюду поллитровку и червонец для укрепления знаний по «Капиталу».

В Ленинград троица приехала под вечер, заночевали в гостинице, а с утра пораньше отправились по оговоренному адресу.

Матвей почти не спал всю ночь, крутился в кровати, обдумывая варианты. Денег хватало с избытком, проблема состояла в пересылке крупной суммы за границу. По обвинению в валютных махинациях можно было сесть в тюрьму даже за один доллар, а в данном случае речь шла о больших деньгах. Потребуется большая осторожность, никому нельзя доверять, даже жене.

Валентина Зубова, владелица тайного сокровища, проживала в стандартной коммунальной квартире их четырех комнат, в которой, кроме нее, теснились еще две семьи. До революции квартира принадлежала ее отцу, Василию Зубову. Мастер более десяти лет работал под руководством Генрика Вигстрёма, главного художника-миниатюриста фирмы Фаберже.

Жизнь прошлась по Валентине колесом времени, впиваясь в тело беспощадными шипами, до крови. Сразу после революции в квартиру подселили две рабочих семьи. Молодой муж, исчезнув в Гражданскую, оставил ее с животом, в тридцать седьмом году она попала под чистку, шестнадцатилетнего сына воспитывала тетка. В сорок первом году Василий, названый в честь деда, ушел на фронт и, согласно официальному извещению, «пропал без вести». Реабилитированная в пятьдесят четвертом году Валентина годами пыталась выяснить судьбу сына в надежде, что тот остался в живых, пока не получила радостную весть.

Трое мужчин и седоволосая женщина сидели в маленькой комнате, обставленной простенькой мебелью, если не считать массивного стула с позолоченными кривыми ножками, вырезные подлокотники завершали змеиные головы, высокую спинку украшал цветной, с поблекшими от времени красками герб, обрамленный в яйцевидную рамку, гармонирующую с пурпуровой обивкой.

– Стул-то откуда? – кивнул Станислав, не пытаясь скрыть профессионального интереса.

– Точно сказать не могу, – безразлично ответила хозяйка, – вроде бы вынесли из Эрмитажа во времена Керенского. Пока я в лагерях срок мотала, тут один работяга жил, папаша его служил матросом, когда Дворец захватили.

Саранов порывался задать еще пару вопросов, но, уловив недовольный взгляд Матвея, кивнул Никите.

– Мы бы хотели посмотреть предмет искусства, – сказал Никита, нажимая на два последних слова и стараясь всем своим видом показать серьезность разговора. – Валентина Васильевна, фотографии, как вы понимаете, недостаточно. Я вам клиента привел солидного, не каждый день выпадает такая удача стать свидетелем поистине крупной сделки.

– Мне нужны гарантии, что деньги попадут к моему сыну в Западной Германии. Пока он мне не сообщит, что получил перевод, предмет, – также выделяя голосом слово, сказала Зубова, – предмет останется у меня.

Старая дама говорила тихим голосом из опасения, что соседи подслушивают, наверняка уже шушукаются на кухне по поводу гостей у Зубовой.

Матвей доверительно наклонился в ней:

– Послушайте, Валентина Васильевна, не поймите меня неправильно, вы слышали про «Фальшберже»? Нет? Я вам объясню. Во всем мире подделывают шедевры Фаберже, их начали, причем не безуспешно, подделывать еще при жизни ювелира, тем более в наше время, когда за произведения мастера можно получить… – Матвей уловил предостерегающий взгляд Станислава, – скажем, довольно большие деньги. Известны случаи, когда самые известные в мире музеи покупали фальшивки, я уже не говорю про анекдотичный случай, когда французская национальная Академия купила фальсификацию некоего одесского умельца. Станислав Алексеевич – известнейший искусствовед и среди коллекционеров авторитет по антиквариату, без его заключения не покупается и не продается ни одна мало-мальски стоящая вещь. Несмотря на свою занятость, он сделал мне одолжение – согласился поехать в такую даль.

Валентина покачала головой, по ее лицу прокатились волны сомнения, она нервно теребила пальцы. Наконец, приняв решение, встала.

– Ладно, подождите, я сейчас вернусь.

Прошло минут десять, в течение которых Станислав деловито осматривал со всех сторон старинное кресло, Матвей вяло листал потрепанный журнал «Работница» с несколькими выдранными страницами, а Никита энергично жевал печенье, припасенное в дорогу.

Зубова вернулась с небольшой коробкой в руках, бережно развернула пожелтевшую упаковку из старых газет, осторожно вынула предмет и бережно поставила на стол.

Матвей увидел фигуру яйцевидной формы, сантиметров десять высоты. Поверхность яйца, словно меридианы на глобусе, пересекали золотые полосы, между которыми красовались миниатюры, разрисованные на белой опаловой эмали. Яйцо опиралось на серебряный треножник, одна из опор расширялась в изображение двуглавого орла с распростертыми крыльями.

У Матвея захватило дух, то же самое почувствовали остальные, перед ними, несомненно, предстало подлинное произведение искусства. Фаберже во всей красоте.

Станислав присел на корточки, осмотрел раритет со всех сторон, достал из кармана пиджака увеличительное стекло, посмотреть на нижнюю часть предмета. На ноге орла он разглядел миниатюрную табличку с выгравированными инициалами HW – Henrik Wigström. Все яйца Фаберже по задумке мастера скрывают в себе сюрприз, данное тоже не стало исключением. Валентина нажала на невидимую точку, потайной замок щелкнул, верхняя половина плавно поднялась. Ошеломленным взорам зрителей открылась миниатюрная золотая скульптура – четыре крошечные фигурки девушек держатся за руки, образуя круг.

– Подарок предназначался для дочек царя Николая Второго, Ольги, Татьяны, Анастасии и Марии, заказала его жена царя Александра Федоровна, царство им небесное.

К удивлению присутствующих, Валентина несколько раз перекрестилась.

– В нашей семье про царскую семью всегда говорили с большим уважением. Отец мой как-то сказал, что Карл Густавович учил мастеров выполнять работу с любовью, вкладывать душу, только так можно добиться совершенства в работе ювелира. Если работа выполнена лишь ради мастерства и показухи, она не стоит выеденного яйца.

– Красивая парафраза, – задумчиво отозвался Никита, плотоядно поглядывая на предмет искусства. – Вы не расскажете, каким путем оно у вас оказалось, так сказать, в небольших подробностях?

– Рассказывать-то и особенно нечего. Незадолго до смутных событий семнадцатого года, отец мой, Василий Зубов, получил очередной заказ от Фаберже – разрисовать пасхальное яйцо по заказу императрицы, по какому поводу – точно не скажу. Отец успел нарисовать почти все миниатюры, но тут начались бурные события, фирму Фаберже закрыли, сам хозяин уехал за границу, а мастерская, в которой создавались шедевры, – в голосе Валентины прозвучали презрительные нотки, – превратилась в артель. Во всеобщей суматохе Генрик Вигстрём, главный мастер, даже не вспомнил про заказ. Когда папа спросил его, что делать с неоконченной работой, тот махнул рукой: оставь у себя, пока ситуация прояснится. К нам в дом несколько раз наведывались посланники от разных комитетов, не то комиссары, не то чекисты, все допрашивали, знает ли отец, куда подевались несколько работ, у них не совпадало количество заказов с записями в книгах. Когда все поутихло, отец тайком, по ночам, дорисовал несколько миниатюр по имеющимся эскизам, утвержденным самим Фаберже.

Матвей почувствовал неудержимое желание завладеть шедевром, вот он прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Он готов немедленно заплатить любую сумму, сумасшедшие деньги за обладание уникальным шедевром. С этой минуты его будет преследовать только одна мысль – стать единственным хозяином произведения искусства с четырьмя танцующими девушками.

Москва. 1972 год

Анатолий и Золушка

Бывших одноклассников и ровесников Анатолия начали призывать в армию, но Введенский-младший после медкомиссии получил «белый билет». В детстве он болел инфекционной болезнью, не то воспалением легких, не то ангиной, температура поднялась до сорока и выше. В больнице дежурный врач дал указание сделать больному инъекцию пенициллина. Последствия укола отказались катастрофическими: в считанные минуты все тело мальчика покрылось красной сыпью, он начал задыхаться, руки и ноги скрутило спазмами. К счастью, срочно вызванный заведующий детским отделением моментально установил анамнез: анафилактический шок на почве аллергии к лекарству. Толю срочно перевели в отделение детской реанимации, где интенсивным лечением спасли ему жизнь. Кроме пенициллина, у него обнаружили повышенную чувствительность еще к ряду аллергенов – пыли, пыльце растений и некоторым продуктам.

Хромой взял шефство над Анатолием. Спустя несколько дней после разговора во дворе они направилась на Измайловский рынок. Между магазинчиками, ларьками и торговыми точками, официально продающими галантерейные товары, сигареты и алкогольные напитки по государственной цене, втиснулась барахолка, где множество людей торговали домашними поделками: вязаными кофтами, носками, фуражками, деревянными фигурками, матрешками, шкатулками, картинами с лебедями и пейзажами диковинных гор с дымящимися вулканами, подержанными электротоварами, потрепанными книгами, мелкой домашней утварью, кастрюлями, мясорубками, тарелками всевозможных размеров и прочей дребеденью.

– Не отставай! – приказал Хромой, штопором уверенно ввинчиваясь в шумную, взбудораженную толпу.

Несмотря на хромоту, предводитель быстро и ловко пробирался в толкучке, расталкивая живые помехи, перекидывался приветствиями и шуточками со знакомыми, одновременно подавая условные знаки разбросанным по всему рынку парням. Словно паук, он уверенно проверял зыбкую сеть: все ли подданные на месте?

Из магазина с вывеской, украшенной изображением кота в сапогах и надписью «Обувной центр», выскочил коренастый мужчина кавказской внешности с маленькими усиками под солидным носом и в фуражке с большим козырьком, прозванной в народе «аэродромом». Кавказец схватил Хромого за руку и громко потребовал возврата какого-то долга, перемешивая мат с недвусмысленными угрозами расквитаться по понятиям.

Хромой выслушивал угрозы усатого с невозмутимым видом, несколько раз кивнул в знак согласия, тщетно пытался вставить несколько фраз, не слышных из-за воплей кавказца. Он развел руками, показывая бессилие перед натиском одностороннего диалога, сунул два пальца в рот и коротко свистнул. Из окружившей спорщиков толпы выскользнул худенький парнишка в кепке, надвинутой чуть ли не на нос, и на глазах остолбеневшей толпы несколько раз воткнул длинное тонкое, как спица, лезвие ножа кавказцу в спину.

Усатый широко открыл глаза, из уголка приоткрытого рта полилась красная струйка, он опустился на колени и повалился на бок, придавливая телом нож, брошенный парнишкой, которого и след простыл. После секундного молчания толпа взорвалась бурей возгласов, несколько свидетелей произошедшего подбежали к раненому, другие поспешно покинули арену, расталкивая встречный поток любопытных, привлеченных криками.

Хромой кивком приказал Толе сматываться.

– Следуй за мной на расстоянии, понял?

Прошагав некоторое расстояние, он нырнул в подземный переход, на другой стороне улицы пересек покрытый брусчаткой двор, вошел в средний подъезд и позвонил в квартиру на втором этаже. В ответ на условный звонок дверь открыла женщина лет сорока, одетая в поношенный махровый халат бывшего синего цвета. Она впустила приятелей в прихожую, увешанную одеждой на все сезоны.

– Ну что снова натворил? – набросилась хозяйка на Хромого. – Задницу, небось, прибежал спасать? Как что, сразу под крылышко тети Клавы. – Женщина косо посмотрела на Толю: – Кого в этот раз привел?

Послышался дверной звонок. Клава вопросительно посмотрела на Хромого, тот в ответ недоуменно пожал плечами.

Хозяйка взглянула в зрачок, сразу после этого провернула ключ, впуская худенького паренька, которого Толя видел раньше на рынке с ножом.

Парнишка весело ухмыльнулся:

– Общий привет, господа и дамы, вы, прямо как в «Ревизоре», замерли в тупом молчании. Спешу сообщить, ревизора не будет, застрял, милостивые господа, в общественном сортире, поскольку дебет и кредит туалетной бумаги, нарезанной из газетных передовиц, не совпадает.

– Заткнись, Золушка, и так до смерти напугала, – недовольно выругался Хромой. – Тебя кто просил пером размахивать, терпения не хватило? Теперь придется в подполье уходить, а у меня вон сколько дел незаконченных, с одним только Клином надо счета свести.

Паренек снял кепку, под которой удивленному взору Анатолия открылось симпатичное девичье лицо с короткой «под мальчика» стрижкой.

– Брось молотить, – отмахнулась Золушка, с любопытством рассматривая Толю, – лучше познакомь с приятелем. Кто таков и каким ветром прибился к нашим берегам?

На следующий день Анатолий проснулся с пересохшим ртом, головной болью и смутными воспоминаниями о прошедшем вечере, который продолжился с прибытием в квартиру дополнительных гостей, дружного выпивона под громкие звуки радиолы, на которой со скоростью 33 оборота в минуту крутились по очереди пластинки с романсами Вертинского, Майя Кристалинская шептала о нежности, Муслим Магомаев пел «Come prima più di prima t’amerò». Притушив свет темной тряпкой, наброшенной на люстру, парочки разошлись по углам, откуда слышались смешки и бормотанье.

Толя вначале чувствовал себя неловко среди неизвестных людей, но, выпив пару рюмок водки, расслабился, особенно после того, как Хромой многозначительно представил его как «сына Матвея Ивановича, того самого». Золушка откровенно прижималась к нему, накладывала еды в тарелку и подливала водки в рюмку.

Толе было приятно сидеть вот так, наравне с мужчинами и женщинами намного старше, ощущать бедро Золушки, пару раз как бы невзначай девушка провела рукой у него между ног, вызывая легкое возбуждение. Когда после полуночи большая часть гостей разошлась, она потянула его за собой на закрытый балкон, забитый предметами домашнего обихода, проворно расстелила на полу матрас, набросила на него простыню и подушку и так же проворно разделась догола. В свете уличного фонаря, мерцающего через пыльные стекла, Толя увидел худенькую фигурку с торчащими сосками, похожими на две монеты, но в то мгновение, когда его голова коснулась подушки, он, к своему стыду, отключился. Поздним утром девушка притянула Толю к себе получить компенсацию за вчерашнее недоразумение.