Текст книги "Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг"

Моральное состояние, пропаганда, зрелища

Полевые сражения эпохи, как правило, длились один день, и противники редко оставались в соприкосновении в течение нескольких дней; осады же длились неделями и месяцами, и все это время солдаты так или иначе ежедневно подвергались опасности, наблюдали ранения и гибель товарищей. В этом отношении осадную войну XVIII в. по психологической напряженности для участников можно условно сравнить с позиционными боями XX в.

Однако отнюдь не военные составляли большинство людей, вовлеченных в конфликт. Таковыми оказывались «обыватели» – жители сельской местности и городов, за которые сражались солдаты царя и короля. Опыт гражданского населения, часто трагичный, нельзя обойти стороной, когда мы рассказываем о характерных явлениях и «человеческом измерении» осадных операций Северной войны.

Вобан описывал все последовательные этапы взятия крепостей, однако утверждал, что нет такой крепости, которая бы выдержала их все, и где оборона велась бы до последней крайности. Формальная осада с грамотно ведущимися траншеями изнуряла осажденного множеством необходимых оборонительных работ, а правильно расположенные батареи наносили ему большие потери. Третья часть солдат каждый день заступала в караулы, и на ночь караулы еще усиливались, многие другие солдаты отсылались на починку разрушенных укреплений и к батареям. Оборона многочисленных и обширных внешних укреплений бастионных крепостей дробила силы гарнизона. Поэтому две трети осажденного гарнизона «терпят великое беспокойство и труд» через день. Все это, заключал Вобан, «в такое бессилие приводит гарнизон, что ретко, да я могу сказать, что и ни одной так отважной крепости нет, которая бы последней крайности себя хотела подвергнуть»[656]656
  Вобан. С. 119.


[Закрыть]. Осаждающие, наоборот, имели возможность отводить свои части на отдых на большее время и не так подвергали своих солдат риску, как осажденные.

Утомление мнимыми и реальными тревогами в полной мере ощутили на себе защитники Риги в ходе осады 1709–1710 гг., о чем сохранились свидетельства Гельмса: «6 ноября. В прошлую ночь неприятель показал вид, что хочет напасть на форштат и ворваться в него с луговой стороны, вследствие чего произошла сильная тревога как между гарнизоном на форштате, так и в самом городе. В два часа ночи из Песочных ворот выступило наших несколько тысяч человек, чтобы помочь форштатским, а также чтобы окружить неприятеля, но когда они вышли, не оказалось никакого неприятеля: это была только пустая тревога, которая часто производилась с неприятельской стороны, чтобы утомить наших постоянным бодрствованием» [657]657
  Гельме. С. 414.


[Закрыть].

Гражданское население, как правило, составляло большинство обитателей осажденной крепости, поэтому настроения обывателей приходилось учитывать как властям городов, так и осаждающим. Можно было и повлиять на эти настроения, как то пыталось сделать в первую нарвскую осаду русское командование. «Его Царскому Величеству весьма удивительно было… каким образом, как мещане, так и дворянство и крестьянство вместе на вал и караулы ходят»; чтобы уговорить их не участвовать в обороне крепости, т. к. это «дело токмо одних военных касается», русские вывешивали плакаты – 60 плакатов на немецком и 20 плакатов на эстляндском и лифляндском языках [658]658
  Алларт. № 1. С. 8.


[Закрыть]. В 1704 г. в тот день, когда обрушился фас бастиона Гонор и коменданту Нарвы направлено письмо с предложением сдаться, осаждающие бросили в города девять стрел с прикрепленными к ним посланиями, но комендант Горн приказал их собрать и запретил читать под страхом смерти [659]659
  Adlerfeld. Vol. 2. Р. 19.


[Закрыть]. Это были обещания «пристойных кондиций» гарнизону и мещанам в случае сдачи [660]660
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. С. 450.


[Закрыть]. Расчет был на то, что военные и жители принудят своего коменданта сдать крепость.

В ходе той же осады на осажденных в Нарве оказывали давление зрелищами, подчеркивавшими успехи русского оружия. 18 июля шведы наблюдали, как при троекратных выстрелах 103 орудий разных размеров, сопровождавшихся ружейными залпами, русские водрузили над своими осадными траншеями 14 знамен, взятых в Дерпте[661]661
  Adlerfeld. Vol. 2. Р. 16; Ласковский. С. 402.


[Закрыть]. В журнале Гизена сообщается, что 23 неприятельских знамени были привезены из Дерпта и «нарочно для объявления неприятелю разставлены были»[662]662
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. С. 423.


[Закрыть]. Далее Гизен красочно рассказывает о подробностях этой «пропагандистской акции». «Июля 18 дня было благодарение всемогущему богу с молебным пением, за вышепомянутое взятие города Дерпта, с восклицанием песни: Тебе бога хвалим. И по молебном пении стреляли изо всего пушечного снаряду, також и во всех полках по лине пехота из мелкого ружья залпом трижды, и в тож время знамена шведские, взятые в Дерпте, паки поставлены были при крепости Нарве в последних шанцах наших, которые от рва той крепости только в саженях 30 были для оказания неприятелям, что Дерпт взят» [663]663
  Там же. С. 432.


[Закрыть].

Пример демонстрации захваченных знамен осажденному гарнизону можно найти в истории недавней для того времени войны между империей Габсбургов и Оттоманской Портой. В 1686 г. имперцы осаждали город Буду и выставили напоказ взятые у разбитого турецкого сикурса трофеи [664]664
  Wheatcroft A. The Enemy at the Gate. Habsburgs, Ottomans, and the Battle for Europe. New York, 2010. P. 221. Co ссылкой на: A historical description of the glorious conquest of the city of Buda… London, 1686.


[Закрыть].

В осажденную Ригу информацию с демотивирующими новостями и с дезинформацией забрасывали в пустых бомбах. 27 февраля (шв. ст.) 1710 г. в город были брошены 4 бомбы, и поскольку они не разорвались, к ним подошли: снаряды оказались без фитилей и пороха, но заполнены опилками и содержали вложенные записки с последними известиями о взятии крепости Эльбинг и о выдаче турецким султаном шведского короля русским. Послание достигло своей цели, оно привело осажденных в «глубокое раздумье» [665]665
  Гельме. C. 428.


[Закрыть]. Впрочем, в рижском гарнизоне также вели «информационную войну». Гизен сообщает, что «шведы не стыдилися безумно в свет писать, будто бы город от осады освободился и во всем приписан есть, и что русские принуждены были назад итти» [666]666
  Гизен. Журнал Петра I с 1709 по 1710. С. 271.


[Закрыть]. В самом осажденном городе 12 марта солдатам были зачитаны новости от сената из Стокгольма; в них сообщалось, будто Карл XII заключил с султаном союз и уже выступил с 100 000 христианскими невольниками на помощь Риге [667]667
  Гельме. С. 429.


[Закрыть]

Особенно важным фактором становились настроения горожан, когда их количество превышало размер гарнизона. Весной 1700 г. шведы в Риге опасались саксонской бомбардировки, от которой рижские мещане могли забунтовать и сдать город[668]668
  ПиБ. Т. 1. С. 804.


[Закрыть]. Рассуждая о выгодах будущей осады Штеттина, Петр, в частности, отмечал, что «есть некоторое известие из города, что бургары не хотят боронитца, когда их будут доставать, чтоб не дать им своих домов в разоренье, понеже они сильнее, нежели гварнизон, которого больше 3000 не обретается»[669]669
  ПиБ. Т. 12. Вып. 2. С. 39.


[Закрыть]. Надо сказать, расчет на горожан не был безосновательным. В августе 1712 г. жители города Штадена принудили к сдаче коменданта шведского гарнизона Стакель-берга, т. к. не хотели разорения своего города бомбардировками датчан и саксонцев[670]670
  Nordberg J.A. Histoire de Charles XII. Haye, 1748. T. 2. P. 570.


[Закрыть].

Под воздействием ли пропаганды осажденных или, вероятнее всего, просто поддаваясь чувству самосохранения, население Нарвы все менее активно участвовало в оборонительных работах. Когда обрушился фас бастиона Гонор, комендант Горн приказал всем находившимся в городе крестьянам, слугам и женщинам отправиться восстанавливать обрушенную стену, однако лишь немногие повиновались этому приказу [671]671
   Adlerfeld. Vol. 2. P. 19.


[Закрыть].

Воспоминания о пережитой горожанами Полтавы осаде, о верности и предательстве сохранялись в анекдотах, ходивших и полвека спустя. Вот какой рассказ об обстоятельствах Полтавской баталии и осады слышал в 1765 г. археограф М. М. Щербатов от фельдмаршала П. С. Салтыкова. «Петр I, подошед к Полтаве, кидал в пушке бомбы со увещевательными письмами к гражданам, утверждая их в верности, из которых одна бомба с письмами упала на мосту, была поднята и чтена в ратуше, что по их «полковой дом» назывался. Тут граждане, рассуди, что не могут ничего от швецкого короля надеяться, а хотя б и могли надеяться, полутче было защищатись и умереть за их законнаго государя, чего ради и определили идти вторично в верности и в твердом защищении присягу учинить в соборную церковь пред чудотворным образом Пресветлой Богородицы, а естли кто спротивен будет, того убить до смерти, что и учинили с одним писарем, а некто другой хотящей сопротивляться сей резолюции, спасен бегством выкинувшись в окошко» [672]672
  OP РНБ. Ф. 885 (Эрмитажное собрание). Д. 363. Щербатов М. М. Сборник материалов к его трудам по русской истории и биографические материалы. 1700–1777 гг. Л. 73.


[Закрыть].

Вместе с тем население города не упускало возможности поживиться на поле боя; например в 1683 г. многие венские жители обогатились в захваченном турецком лагере. Шведская листовка о Нарвском сражении 1700 г. сообщала, что после разгрома русской армии «почти нет человека в Нарве, который не получил бы добычи»[673]673
  Северная война 1700–1721 гг. Сб. документов. Т. 1. С. 77.


[Закрыть]. Поэтому неудивительно, что в день «маскарадного боя» под Нарвой 8 июня 1704 г. большая толпа горожан, крестьян и женщин вышла из города вслед за вылазкой гарнизона в надежде на поживу; однако на этот раз добычи им не досталось и многие погибли [674]674
  Adlerfeld. Vol. 2. Р. 9.


[Закрыть].

Горожане могли развлекать себя зрелищами и глазеть на происходящие вблизи события; городские и крепостные постройки представляли для этого прекрасные зрительские места. В тот же день 8 июня в Нарве по поводу подхода мнимого сикурса «была… такая радость и веселие, что во все колокола звонили и разставливали по улицам столы с яствою и питием, и всяк для смотрения бежал на городскую стену»[675]675
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. СС. 398–399.


[Закрыть]. Бюргеры Дерпта во время осады разглядывали окрестности с башни городской ратуши и записывали увиденное; например в один из вечеров в сумерках перед крепостной стеной былы замечены русские, которые выносили с поля своих убитых и раненых [676]676
  Лайдре. С. 123.


[Закрыть].

«Хроника белорусского города Могилева» рассказывает о любителях поглазеть на войну. На поле под Буйничами перед Могилевом 30 ноября 1701 г. состоялось сражение между сапежинцами и польскими хоругвями. «В этой битве не мало погибло шляхты с обеих сторон, но победу одержали Компутовы над Сапежинцами… Во время этого сражения некоторые из мещан возле Быховской брамы, взойдя на полевой вал, присматривались к ходу баталии и когда любопытных собралась значительная куча, то Сапежинцы, с правой стороны наведя пушку, заряженную ядром с цепью, сделали выстрел, но, к счастию, снаряд попал в вал на пол-локтя ниже стоявших на валу зрителей, а в случае удара в наведенную цель много перебил бы народа» [677]677
  Хроника белорусского города Могилева. С. 37.


[Закрыть].

Языки, выходцы и дезертиры

Когда крепость оказывалась в осаде, одной из забот коменданта было, чтобы никто из служащих гарнизона не был захвачен осаждающими. Вобан считал, что любой взятый язык независимо от чина мог сообщить неприятелю важные сведения о крепости и о гарнизоне, «понеже ни одного такого глупаго салдата не сыщешь, чрез котораго бы неприятель ничего важнаго выведать не мог»[678]678
  Вобан. С. 166.


[Закрыть]. Сохранилось достаточно много т. н. «распросных речей», которые позволяют увидеть события глазами непосредственных участников и являются для нас ценным источником информации, несмотря на специфику жанра – возможное выпытывание сведений, желание угодить победителям или искажения при переводе и записи.

В 1704 г. первыми к Нарве пошли войска П. М. Апраксина, и его драгунские разъезды активно рассылались по окрестностям города для взятия языков. 11 апреля драгуны Апраксина напали на строения под самыми стенами Ивангорода и «ругодевских караульщиков – одного человека рейтара, трех человек драгунов да крестьян многих людей – покололи и из ружья побили до смерти, для того что живьем взять не дались»; в русский обоз все же привели трех языков: «один ругодевский салдат, другой ругодевский посадцкий человек, третий ямбургского уезда работный человек»[679]679
  Волынский. Кн. 3. С. 28.


[Закрыть]. А 22 мая П. М. Апраксин сообщал Петру о том, что его драгуны взяли 21 языка, в том числе одного рейтара, 13 солдат и одного пушкаря, а также угнали от крепости стадо лошадей и скота. Однако самым важным достижением был захват «доброго и на все известного [т. е. много знающего. – Б. М.] языка капитана знатного Георгия Шталь фон Голштен полку графа Делагардии». Этот 19-летний капитан был послан из Ревеля в Нарву с письмами от ревельского губернатора к коменданту Горну. Зашифрованные письма (писанные «цифирью») были переправлены царю, а знатный пленник («доброй фамилии» и приближенный к королю) был допрошен и сообщил русским много полезной информации – «о всех… свейских войсках, сколко с Шлипембахом ныне и в ыных местех, и где король их ныне, и о кораблях» [680]680
  Волынский. Кн. 1. С. 253.


[Закрыть].

До нас дошли «допросные речи» трех шведских корнетов: Гульда, Дункера и Пипенстока, взятых в плен в бою под стенами Нарвы 8 июня [681]681
  Допросы, снятые с корнетов: Гульда, Дункера и Пипенстока, которые были взяты в плен, 8-го июня 1704 года, в сражении под Нарвою //Походный журнал 1704 года. СПб., 1854. СС. 127–135.


[Закрыть]. Судя по содержанию ответов, языкам задавали одни и те же вопросы: сколько в Нарвской крепости бастионов, есть ли подкопы, сколько пушек и боеприпасов, каково количество и состав гарнизона, каковы запасы провианта и сколько его выдают солдатам и офицерам, каковы укрепления Ивангорода, что известно о короле, сколько войск в Колывани и что известно о сикурсе от Шлиппенбаха.

Абрам Гульд сообщил в том числе, что по королевскому указу выручать осажденную Нарву должны были рейтары из Риги, гренадеры из Стокгольма, пехота из Юрьева, Пернова и Колывани[682]682
  Походный журнал 1704 года. СПб., 1854. С. 130.


[Закрыть]. Андреас Пипенсток рассказал любопытные подробности о гарнизоне и населении крепости. Так, в гарнизоне Ивангорода было 400 человек, которые прежде были в гарнизонах Ниеншанца, Нотебурга и Ямы (и были выпущены по договору после падения этих крепостей). В Ивангороде была большая смертность («люди зело много мрут»), и каждый день по мосту из Нарвы несколько сотен солдат ходили на подкрепление в Ивангород. Провианта в городе, по мнению корнета, основанном на слышанных им разговорах, должно было хватить максимум на 4 месяца, но достоверными данными о запасах хлеба в городских магазинах он не обладал. Весь провиант, принадлежавший горожанам, был описан и запрещен к продаже; во многих посадских семьях собственных запасов провианта не было вообще. Общая численность населения города составляла более 4000 «душ всяких людей». О Шлиппенбахе в крепости было известно, что он имел письменный королевский указ идти на помощь Нарве в случае осады и «выручить, хотя б в том все свое войско потерял»[683]683
  Там же. С. 134.


[Закрыть].

Рейтар Иоганн Ларусс с товарищами выехал из Ивангорода кормить лошадей 19 июня; их атаковали русские всадники, разбили и взяли Иоганна в плен. На допросе рейтар Ларусс рассказал, что в городе «от прихода московских войск страх имеют великий» в первую очередь из-за малых запасов хлеба; также в Нарве и Ивангороде с большим количеством деревянных построек боялись русских бомб. Штурма, напротив, не опасались, т. к. «городовые стены укреплены, и пушек много, и поделаны круг города земляные валы и рвы глубокие и против городовых ворот ровелины и поставлены пушки». Сбежавшиеся из окрестных деревень в город крестьяне умирали от голода, т. к. своего хлеба у них не было и купить его они не могли. Хлеб у купцов хранился в палатах под кровлями, но был «отписан на короля», казенный же хлеб был сложен в четвероугольную большую башню (видимо, башню Длинный Герман в замке). В городе рассчитывали на поставку хлеба морем, но русские не пропустили корабли в реку Нарову. Осложнило горожанам жизнь и то, что пасущиеся вне крепости стада скота неоднократно угонялись русскими [684]684
  Там же. СС. 136–138.


[Закрыть].

Полезную информацию могли доставить не только военные гарнизона, но и попавшиеся в руки осаждающих гражданские лица. Например, служитель лекаря Лаврентий Ингриков 27 июня вышел за пределы нарвской крепости накосить травы и был захвачен в плен. Его расспросные речи, записанные русским писарем, многое поведали осаждающим о моральном и физическом состоянии гарнизона и населения Нарвы. Вторя показаниям рейтара Ларусса, Лаврентий сообщил, что комендант, военные и купеческие люди «от приходу московских войск страх имеют великий и непрестанно тужат и плачют», поскольку в городе мало хлеба; от бомб жители прятались в погребах. Другое действие нарвских властей, поведанное Ингриковым, по-видимому, было связано с неким обычаем осажденных городов: «колокола от кирок сняли и зарыли в землю, оставили малые, и те обшили и незвонят для печали». Боевой дух шведского гарнизона в осаде был нетверд: рейтары, драгуны и солдаты между собой говорили, что не будут долго сидеть в осаде из-за голода, в результате чего командование не отпускало их за пределы крепости (опасаясь, по всей видимости, дезертирства)[685]685
  Волынский. Кн. 3. СС. 19–20.


[Закрыть].

Ночью 2 августа русские солдаты, находившиеся в апрошах под Ивангородом, во рву за палисадом захватили «2 человек драгунов и капрала, которые тоя ночи осматривали свои в контр-ескарпе будучие караулы» [686]686
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. С. 438.


[Закрыть].

Как видно из приведенных выше примеров, языков неоднократно брали непосредственно под стенами осажденной крепости. Журнал Гизена описывает, как такой захват был подготовлен и реализован 10 июля 1704 г. Утром Новгородской выборной коннице и драгунам, которые обеспечивали блокаду крепости, было приказано отправить охотников (т. е. добровольцев), чтобы они «потщились добыть неприятельского языка»; в то время нарвские стада скота паслись во рву крепости под охраной кавалерии. Около полудня несколько охотников новгородской конницы атаковали и, несмотря на численное превосходство шведов, отбили трех лошадей, некоторое количество скота и одного простого мужика «неслуживого чину». Предприятие во рву было рискованным еще и потому, что происходило под самыми выстрелами крепостной артиллерии, однако новгородцы потерь не понесли, если не считать раненную в ногу из пушки лошадь. Журнал сообщает одну интересную подробность – охотникам было обещано вознаграждение: «кто щастием своим языка возмет и приведет, тому дано будет 30 золотых червонных»[687]687
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. С. 417.


[Закрыть]. Это, кстати, редкий известный нам случай, когда за выполнение опасного задания добровольцам в русском войске заранее объявлялось денежное вознаграждение. Этот (или аналогичный) случай подтверждается «сказками» участников из войск П. М. Апраксина. Ю. С. Арбузов, драгун полка полковника Андрея Ивановича Мореля-де-Карьера: «В 704-м году был в партии с порутчиком князь Василем Кропоткиным при Нарве и за взятие в той партии в полон неприятельских людей дано мне царского величества жалования десять рублев»[688]688
  Волынский. Кн. 4. С. 328.


[Закрыть]. Григорий Алютин: «стояли в шанцах под Иванем, и посылай был под Ивань ради взятья языков, и достали шведов 2 человек, которые ходили рундом, за оных получил Царского Величества не в зачет по 2 ру[бли] по 16 а[лтын] по 2 де[ньги]»[689]689
  Офицерские сказки первой четверти XVIII века. Полевая армия. Сб. документов. Сост. К. В. Татарников. М., 2015. Т. 2. С. 2406.


[Закрыть]. Драгун Петр Косецкий от Меншикова получил за взятие языка под Нарвой 5 червонцев [690]690
  Офицерские сказки первой четверти XVIII века. Полевая армия. Сб. документов. Сост. К. В. Татарников. М., 2015. Т. 1. С. 438.


[Закрыть].

Во время блокады Риги русские войска тщательно следили за всеми обитателями города, отлучавшимися от города: 20 декабря были пойманы и убиты казаками мясники, вышедшие из города за скотом, а 23 декабря были захвачены бюргерские слуги, отправленные с охраной за дровами. Гельме сообщает, что стычки между казаками и отправлявшимися за дровами рижанами происходили неоднократно [691]691
   Гельмс. СС. 422, 424.


[Закрыть].

Когда русская полевая армия обложила шведскую армию вокруг Полтавы, ей также требовалась информация, и мы знаем, что для поимки языков в лесу под Новыми Сенжарами в засаде лежали двести донских казаков, как о том докладывал полковник Григорий Рожнов генералу Ягану Крестьяновичу 1 июня 1709 года [692]692
  Труды РВИО. Т. 3. С. 182.


[Закрыть]. Осажденная Полтава также собирала сведения о неприятеле через языков и перебежчиков. 6 июня полковник Рожнов сообщал, что казачий сотник Старых Сенжар Фома Маркович, находившийся в шведском войске, захотел перейти обратно к русскому войску и с этой новостью отправил к полтавскому полковнику своего казака Тимофея Непорядина [693]693
  Там же. С. 195.


[Закрыть]. А 8 июня полтавские казаки совершили вылазку за р. Ворсклу и захватили в плен «швецкова хлопца да двух запорожских казаков», которые сообщили ценную информацию о состоянии осаждающей шведской армии.

«1709 году июня в 8 день плотавского полку казаки Родивон Григорьев с товарищи взяли за рекою Ворсклою швецкова хлопца да двух запорожских казаков, и распрашиван. В расспросе сказал швецкой хлопец, зовут де ево Адамом, а служил де он в швецком войске при полковнике пехотном Индрике Станфлике; полки де их стоят под Полтавою и король швецкой стоит в войски, а ведут подкоп в одном месте с горы и перешли вал, до другова вала дошли; а шведов около Плотавы много побито; а копают де подкоп запорожцы, а много-ль де запорожцов сказать не знает, потомучто розделены по шведам, а у полковника ево в полку солдат двести пятдесят человек; бывало сначатку 8 рот, а в каждой роте было по сту по пятдесят человек и в других полках по малу ж людей; и в каждой день в шанцах побивают человек по двенатцати и по десяти, а и всего де войска швецкого коннова и пешева тысяч с двенатцать; а взяли де ево близ Плотавы и ездили оне за травою; а порода де он хлопец прусак. А казаки запорожцы сказали те же речи» [694]694
  Труды РВИО. Т. 3. С. 196.


[Закрыть].

Коротко, но живо описаны обстоятельства захвата в плен капитана «Саулаского полку» выборгского гарнизона Франца Фарноля: он с пикетом стоял неподалеку от внешних укреплений Выборга, и когда русские атаковали, он со своими людьми пошел на выручку защитникам капонира. Однако, рассказал на допросе капитан Фарноль, «как сошлись с нашими людми, прапорщик, который с ним был, и салдаты ево куманды ево покинули и сами ушли назад. И тут ево взяли»[695]695
  ПиБ. Т. 10. С. 604.


[Закрыть]. Плененный капитан на допросе поведал о состоянии гарнизона; так, в его собственной роте от начала осады насчитывалось 27 раненых, 23 убитых, 30 больных и только 31 человек, «которые служить могут» [696]696
  Там же.


[Закрыть].

Утечка информации происходила не только от захваченных языков, но и от дезертиров, самовольно переходивших к противнику. До нас дошло много подобных эпизодов, и каждый по-своему характеризует поведение людей и мотивы их поступков в ту эпоху. В самом начале осады Нарвы в сентябре 1700 г. к войску Петра из крепости вышли русские ивангородцы, которые рассказали, что их привлекают к обороне укрепленных участков стены Нового города, тогда как к «неотделанным» участкам ставят «ругодевцев мастеровых людей» [697]697
  Северная война 1700–1721 гг. К 300-летию Полтавской победы. Сборник документов. Т. 1. С. 57.


[Закрыть]. (Вероятно, это свидетельствовало о недоверии шведской администрации к русским горожанам.)

Необычный перебежчик вышел 30 сентября 1700 года из Нарвы навстречу бомбардирам Преображенского полка, когда они подходили к укреплениям Нарвы для осмотра мест под батареи и кетели. Ротмистр Бауер на допросе, произведенном лично царем, сообщил, что он голштинец и на самом деле состоял на службе в саксонском драгунском полку у польского короля Августа II и что он был послан последним в Нарву в качестве шпиона. Петр подарил ротмистру сто червонных и отправил к Августу; а в 1701 г. Бауер вернулся в Россию в чине майора, был принят на русскую службу полковником в драгунский полк и впоследствии стал одним из лучших кавалерийских командиров петровской армии, известным нам как Родион Христофорович Боур[698]698
  Волынский. Кн. 1. СС. 41–42.


[Закрыть]. Участвовавший в осаде в качестве полковника царской армии Александр Гордон записал, что во время вылазки шведов Боур выехал из крепости, пустил лошадь в галоп и подавал русским знак, размахивая платком; к перебежчику отнеслись с подозрением, пока через три дня не прибыл саксонский генерал Алларт, удостоверивший личность ротмистра[699]699
  Gordon A. The History of Peter the Great, Emperor of Russia: To which is Prefixed a Short General History of the Country from the Rise of that Monarchy: and an Account of the Author’s Life. Vol. 1. Aberdeen, 1755. P. 145.


[Закрыть]. Генерал-лейтенант действительно «освидетельствовал» находившегося «под сумнением» Боура [700]700
  ПиБ. T. 1. CC. 396, 838.


[Закрыть]. И в своем описании первой нарвской осады Алларт уточняет, какие именно сведения принес шпион из осажденной крепости: «Пришел Ротмистр Бауер из Нарвы в наш лагерь, чрез котораго много получено известия о состоянии того города и что подлинно в крепости не более 900 человек солдат пехотных находится Горнова полку, да 400 мужиков, которые тем солдатам даны на помощь, и 150 унтер-ротмистров; да 400 человек мещан; провианту и дров число довольное, токмо у них людей мало, и для того они и контр-эскарпов своих не хоронят» [701]701
  Алларт. № 1. C. 5.


[Закрыть].

Драгун Юрий Никитин, служивший в шведском гарнизоне Нарвы в полку полковника Мурата, 7 декабря 1703 г. «утопил королевскую лошадь, на которой служил, на водопое, и, убоясь того, ушел к Ямбурху» [702]702
  Волынский. Кн. 3. С. 9.


[Закрыть]. Вокруг лошадей как ценного имущества разворачивалась не одна история перехода к противнику. 26 июня 1704 г. в русские апроши перебежал из того же гарнизона капрал Андрис Фалк – его командир, прапорщик, отнял и «замучал до смерти» его лошадь, а в ответ на требование возместить стоимость для покупки новой пригрозил подчиненному шпицрутенами. Опасаясь незаслуженного наказания, капрал ушел к русским[703]703
  Походный журнал 1704 года. СПб., 1854. С. 53.


[Закрыть]. Схож был мотив у шведского драгуна Ягана Ружа, крестьянского сына из Рижского уезда, взятого «неволею» в драгунский полк Шлиппенбаха. Стоя на карауле в кабаке недалеко от Риги, Яган просмотрел, как украли лошадь его капитана. Капитан грозился: «я де тебя повешу», и драгун, «убоясь», дезертировал и явился к русским в Дерпт 7 июля 1708 г. [704]704
  ПиБ. Т. 8. Т. 2. СС. 500–501.


[Закрыть].

Служебные неурядицы и проступки были, видимо, распространенной причиной дезертирства (или по крайней мере были распространенным объяснением надопросе). Например, корнет шведского рейтарского полка голштинец Яган Фридрих Егорфелт в июне 1705 г. на поединке в корчме заколол унтер-офицера, после чего покинул часть и вдвоем со слугой поехал «к Нарве на государево имя в службу» [705]705
  НПА СПбИИ РАН. Ф. 83. Оп. 2. Д. 1. 1704 г. Книга копий 1. ЛЛ. 265 об – 268.


[Закрыть]. А в сентябре 1704 г. в Санкт-Петербург (очевидно, из Выборга) пришел рейтарский капрал, который «урядника порубил шпагой»; вместе с ним пришел некий капитанский слуга, решивший покинуть шведскую сторону, т. к. имел «сродников в Ингерманландской земле» [706]706
  Там же. 250 об.


[Закрыть].

Офицеры, по-видимому, дезертировали не часто. В июне 1704 года из осажденного Дерпта ушел лейтенант шведского флота Андерс Розелиус. В начале мая он чудом уцелел при разгроме шведской речной флотилии (опоздав к отправлению ее в свой последний поход). Опасался ли он обвинений по делу о гибели эскадры? Так или иначе, Розелиус воспользовался тем, что городские ворота открыли на время, пока солдаты скашивали росшую неподалеку от города рожь, и при свете дня отправился в русский лагерь. Он сообщил осаждающим о сильных и слабых местах в обороне, и после его бегства усилился огонь по Русским воротам (которые позднее и атаковали). По словам коменданта Скитте, при вступлении русских войск в Дерпт изменник следовал вместе с победителями, не поднимая глаз от стыда[707]707
  Лайдре. СС. 121–122.


[Закрыть].

Во время позиционного противостояния под Полтавой в июне 1709 года возрос поток «выходцев» из шведской армии. И если о некоторых мы знаем лишь имена и происхождение, то о других – и причины, по которым они покинули королевское войско. 16 июня к русским выехал некто Демко Лесков «родиною с Волыну из местечка Ковля», который служил возницей при шведском капитане Реткине [708]708
  Труды РВИО. Т. 3. С. 198.


[Закрыть]. В ночь на 17 июня в царское войско приехал челядин квартирмейстера рейтарского полка Леон Ивашкеевич родом из литовского Слонима[709]709
  Труды РВИО. Т. 3. С. 201.


[Закрыть]. 21 июня перебежал будицкий мужик Сидор Гришенко, который вслед за своим братом собирался было принять шведскую службу, но отказался от этой идеи, поскольку «есть нечево и купить негде»[710]710
  Там же. С. 205.


[Закрыть]. 23 июня из шведского войска выехал волох Михайло Судников, который прежде служил в русской армии и был взят в плен под Стародубом[711]711
  Там же. С. 207.


[Закрыть].

О том, что ожидало таких «выходцев», можно узнать из письма Петра московскому коменданту князю М. П. Гагарину от 25 января 1709 года: «О дезертирах или выходцах прежде сего я писал, о чем и ныне подтверждаю: рядовым учини оклад по двенадцати рублев на год человеку, да сверх того давать масло, хлеб и соль; а офицерам учинить оклады против иноземцов тех, которые родились на Москве; и учини их в гварнизоне ротами особливыми, а протчих, которые не хотят служить, отпусти чрез город Архангельской или Смоленск» [712]712
  Сборник ИРИО. Т. 11. СС. 122–123.


[Закрыть]. Впрочем, в 1712 г. отношение к перешедшим на русскую службу шведам изменилось: «У всех, которые иноземцы салдаты в службе на Москве, ружье обрать, а которые из них поданные швецкие, посадить порознь за крепким караулом»[713]713
  Там же. С. 220.


[Закрыть]. Очевидно, это было связано с раскрытыми планами их побега.

Видимо, шведских дезертиров, после того как они уходили из своих частей и не вступали на службу в другие армии, отпускали «на все четыре стороны». Чем, возможно, и пользовалось шведское командование. Из осажденного в городе Тенингене шведского войска графа Стенбока к союзникам перебегали необычно много дезертиров. Князь Б. И. Куракин сообщал Г. И. Головкину 17 февраля 1713 г.: «Многие необыкновенно переметчики есть из армии неприятельской в наши войска, между которыми несколько и офицеров явилося. О сем здесь разсуждается некоторого вымысла от Штенбока, что он для недостатка провианта нарочно дезертирами войска свои убавляет; а по свободе из наших войск, оные явятся в гварнизонах шведских в Висмаре и в других» [714]714
  ПиБ. Т. 13. Вып. 1. С. 295.


[Закрыть]. Петр тогда же по этому поводу писал Меншикову: «Понеже уведомились мы, что дезартиры швецкие, которые отпущены от вас с пасами, многие приняли службу швецкую, а иные по дороге дуруют, того для которые еще не отпущены и которые впредь выдут, велите задерживать или дацким отдавать»[715]715
  Там же. С. 83.


[Закрыть].

Судя по дневниковым записям Гельмса, сведения об уходе дезертиров из крепости быстро распространялись по городу: в первые восемь дней осады из Риги дезертировали 40 человек, в конце ноября был задержан намеревавшийся дезертировать капитан Фогель[716]716
  Гельме. СС.414, 418.


[Закрыть]. Против роста дезертирства комендантом были объявлены следующие меры: те, которые убегут и будут пойманы, без пощады будут повешены, а офицерам было приказано доставить имена дезертиров из их подразделений, для прибития к позорному столбу[717]717
  Там же. С. 429.


[Закрыть]. Отметим, что те же меры содержались в русском воинском артикуле о дезертирах и беглецах: «Которые, стоя пред неприятелем, или в акции уйдут, и знамя свое, или штандарт, до последней капли крови оборонять не будут, оные имеют шельмованы быть, а когда поимаются убиты будут» [718]718
  Военной Устав с Артикулом Военным. СПб., 1748. С. 117.


[Закрыть].

По мере того как осада все больше осложняла жизнь людей в городе, возрастал поток тех, кто стремился покинуть крепость. Они сообщали осаждающим сведения, которые интересны для нас и сегодня, поскольку описывают моральное и физическое состояние осажденных.

«Тогож дня [4 июня 1704 года. – Б. М.] перебежал из Нарвы в обоз челядник майора Ребиндера, которой в Нарве обретался, и в роспросе сказал о войсках в Нарве будущих, против вышеписанногож взятого Нарвенского мещанина [по имени Ланг, взятого 31 мая недалеко от города. – Б. М.], что тогда в Нарве конницы было 500 человек, у которых только с 200 лошадей, и пехоты 2000 человек, а хлебных запасов в магазинах малое число, и при его бытности в Нарве дано де всем солдатам на месяц по четверти бочки овса на человека, а ржи никому уже не дают. Офицерам же никакой хлебной дачи нет, а за все дают им деньгами. Для чего многие офицеры, приходя к коменданту Горну, говорили, что если им он хлебных запасов давать не станет, то они принуждены будут уйтить из Нарвы к войскам царского величества. Такожде и солдаты многие от голоду о том же мыслили и явно меж собою говорили, что если им хлеба давать не будут, то також пойдут к войскам великого государя»[719]719
  Гизен. Журнал Петра I с 1695 по 1709. СС. 396–397.


[Закрыть].