Текст книги "Русский XX век на кладбище под Парижем"

ЕВРЕИНОВ ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ, 7.08.1887 – 7.12.1967

Владимир Алексеевич Евреинов был сыном курского помещика и приходился старшим братом знаменитому историку и общественному деятелю Борису Евреинову, умершему в Праге в 1993 году. Как и младший брат, В. А. Евреинов был человек блестящих и разносторонних способностей. Он окончил физико-математический факультет Петербургского университета, потом служил в курском земстве, был мировым судьей, предводителем дворянства Курской губернии, а после Октябрьского переворота 1917 года посвятил себя научной работе. В 1919 году он защитил диссертацию на звание магистра естественных наук, а с 1920 года, уже в эмиграции, в Белграде, преподавал естествознание и географию в русской гимназии, отдавая много сил работе в Земском союзе городов. Позднее он читал курс лекций по плодоводству в Русском институте сельскохозяйственной кооперации, и его публичные лекции на темы плодоводства славились в русской Праге, а в 1926 году он издал учебник, который специалисты признали настольной книгой плодоводства и огородничества. В 1928 году Владимир Алексеевич получил пост директора в богатейшем фруктовом хозяйстве на юго-западе Франции, он консультировал крупные агрономические школы Франции и печатал статьи по плодоводству, которые переводились на многие языки Европы. Ему довелось возглавлять кафедру Агрономической школы в Тулузе, он был награжден множеством премий и медалей в знак признания его заслуг перед прославленной страной плодоводства – Францией… В бедной оставленной России в то время процветал мистификатор и знаток марксизма Лысенко, ну а фрукты, что ж, – фрукты можно и нынче привозить из малютки Голландии, разве что цена будет малодоступной, да вкуса не будет вовсе…

ЕВРЕИНОВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ, 13.02.1879 – 7.09.1953

Этот прославленный театральный человек (драматург, режиссер, историк и теоретик театра) в детстве путешествовал по всей России с отцом, который был видный инженер-путеец, и с матушкой, что была из французов. Окончив престижное петербургское Училище правоведения, Николай Николаевич стал служить (как некогда его отец) в Министерстве путей сообщения, обучаясь в то же время под руководством композитора Римского-Корсакова в классе композиции Петербургской консерватории. 27 лет от роду он уже был редактором газеты «Новый путь» и писал пьесы, которые ставились по всей России. Вскоре он стал организатором и главным режиссером знаменитого Старинного театра, поставил несколько пьес в театре Веры Комиссаржевской, а с братом ее Федором Комиссаржевским создал «Веселый театр для пожилых людей», имевший огромный успех, после чего Евреинов был приглашен главным режиссером в театр «Кривое зеркало», где поставлено было 100 театральных миниатюр (из которых многие принадлежали его перу).

Он был одним из самых веселых и популярных людей русской столицы, где театральная жизнь била ключом. Без его участия и присутствия не обходились и артистические кабаре, вроде «Бродячей собаки» или «Привала комедиантов», где он пел свои песенки и частушки, импровизировал на разнообразных инструментах. Без него не обходилось ни одно начинание авангардного театра. Он был вообще (еще со времен Старинного театра) ключевой фигурой русского авангарда. В то же время это был человек ученый, теоретик и историк театра, который читал лекции на драматических курсах, разрабатывал собственное понятие о «театральности» и одну за другой выпускал серьезные книги по теории и истории театра («Введение в монодраму», «Театр как таковой», «Театр для себя», «Крепостные актеры», «Нагота на сцене»). В 1920 году он ставил в Петербурге массовое действо «Взятие Зимнего дворца», а в 1921-м поставил собственную, очень знаменитую пьесу «Самое главное», которая обошла впоследствии сцены многих театров мира (переведена на 15 языков).

С 1927 года Н. Н. Евреинов жил в Париже, где продолжал ставить драматические спектакли и оперы, писал новые пьесы и фундаментальные труды по теории и философии театра, написал несколько киносценариев. Он продолжал так же интенсивно работать в годы Второй мировой войны и после войны. Любопытно, что его историческое исследование «Караимы» помогло этому маленькому народу в годы оккупации избежать нацистких лагерей (караимы исповедуют иудаизм, но по крови они, если верить им самим и Евреинову, не евреи). Он выступал после войны с передачами по французскому радио, поставил в «Казино Монпарнас» на французском языке ревю по своим пьесам, успел закончить книгу об эмигрантском театре в Париже и «Историю русского театра».

Н. Н. Евреинов жил на улице Буало (правобережный, 16-й округ Парижа) в одном доме с Алексеем Ремизовым (на одной улице с Набоковым). Но на мемориальной доске, прикрепленной к стене дома N 7, обозначено лишь его имя: из них троих он был в 50-е годы, без сомнения, самым знаменитым.

ЕГОРОВ ЕФИМ, литератор-публицист, 16.12.1861 – 12.05.1935

Журналист Ефим Александрович Егоров, чье имя нередко мелькало на страницах русской парижской прессы, помнился многим еще по Петербургу. В мемуарах В. Пяста, там, где он пишет о расцвете петербургской прессы и публицистики, в которых царили радикальные настроения, можно встретить такой пассаж: «Но даже у Розанова, даже секретарь «Нового Времени» (Д. Егоров) держал речь о том, что русским не хватает одного, – воли к власти. Что, обладай Совет Рабочих Депутатов такой волей, он бы мог свободно смести правительство и стать на его место, то есть правительством. Но этой воли у нас вообще нет, и вот почему именно правительство арестует Совет, а не наоборот».

По поводу этого отрывка можно было бы заметить не только то, что имя Егорова тут Пястом названо ошибочно, но и то, что человек с неукротимой «волей к власти» на горе всем русским и самому Е. Егорову вскоре сыскался (его псевдоним был Ленин). Комментатор мемуаров Пяста нашел в «Ежегоднике Пушкинского Дома» сообщение о Егорове, оставленное его бывшим сотрудником по журналу «Новый путь»: «…радикальный народник по убеждениям, поклонник Н. К. Михайловского, когда-то адвокат, немного писавший; с основанием Религиозно-философских собраний в СПб. – их секретарь, до их закрытия; был также секретарем «Нового пути»… затем сотрудник «Нового времени» по отделу иностранной политики (в последние годы заведовал отделом); с октября 1917 г. – эмигрант и сотрудник белой прессы».

На Зинаиду Гиппиус, одну из основательниц Религиозно-философских собраний, Егоров не произвел благоприятного впечатления: «…человек энергичный, даже грубоватый, и никакого к религии отношения не имеющий (из старых «интеллигентов», но без всякого уже интеллигентского «фанатизма»)».

Впрочем, в эмиграции все эти подробности (кроме энергии), вероятно, уже не имели значения.

ЕЛИСЕЕВ СЕРГЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ, 1889 – 1975

Сергей Григорьевич Елисеев был сыном знаменитого купца Елисеева, но не пошел по стопам торговца-отца, а углубился в науку: учился в Петербурге, в Берлине, в Токио и стал видным востоковедом-японистом. Он преподавал в Петербурге, где был после революции арестован по причине неудачной «классовой принадлежности». Выйдя на свободу, он уехал во Францию и преподавал востоковедение в парижской Школе высших штудий. Позднее он читал лекции в Гарвардском университете в США, а по возвращении в Париж он был избран членом-корреспондентом Института Франции. Учеными-востоковедами стали и его сыновья: старший, Никита, преподавал арабский язык в Сорбонне, младший, синолог Вадим, был директором музея Гиме и профессором Школы высших штудий.

Пока Елисеевы за границей двигали вперед науку востоковедения, роскошными Елисеевскими магазинами ведали в Москве и переименованом Питере члены большевистской партии и народные избранники, которых бдительные органы приговаривали в ходе каждой очередной чистки к «высшей мере наказания». Моя мамочка, подучившись до войны на секретаря-стенографистку (новая, модная профессия), попала на работу в московский Елисеевский и натерпелась страху, когда все молодое руководство его вдруг было расстреляно за кусок колбасы. Боже, храни Россию, где отчего-то хронически, с самого 1917 года, не хватает то колбасы, то милосердия…

ЕМЕЛЬЯНОВ ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ, 26.07.1899 – 9.08.1963

До эмиграции Виктор Емельянов начинал учиться в университете в Симферополе, но не довелось доучиться (война, развал)… Он стал плавать радистом на судах Черноморского флота, через Болгарию добрался в Париж, был здесь рабочим на автозаводе, потом на химическом заводе, а в тяжкую пору экономического кризиса три года оставался безработным. Тогда-то он и написал свою трогательную повесть, главным героем которой был пес Джим: в центре повести стоят взаимоотношения Джима с хозяином и его страсть к борзой по кличке Люль. Повесть вышла в парижском «Доме книги» (кстати, продержавшемся на плаву до самой «перестройки») и пользовалась в эмиграции значительным успехом. Ее поддерживал и хвалил критик Георгий Адамович, любитель «правдивой литературы», однако более требовательные критики, вроде П. Бицилли и В. Вейдле, отмечая простодушие и безыскусность повести, предупреждали, что «для искусства этого мало». И все же, как отмечала эмигрантская пресса, собаки с «очеловеченными чувствами» были у Емельянова прелестны, и только малые тогдашние тиражи помешали этой повести обрести еще большую известность.

Вторую свою повесть В. Емельянов так и не успел дописать. Он, как принято выражаться, остался «автором одной книги».

ЕФИМОВСКИЙ ЕВГЕНИЙ АМВРОСИЕВИЧ, 1885 – 1964

В начале 20-х годов Е. А. Ефимовский играл руководящую роль в движении сторонников конституционной монархии, возглавляя отдельный союз монархистов-легитимистов, по существу мало отличавшийся от прочих объединений сторонников реставрации Романовых (идеи их регулярно излагала газета «Грядущая Россия»). В то же время Е. Ефимовский (как и монархисты Гредескул и Шульгин) поддерживал «сменовеховские» идеи союза с большевиками, которые одни и «способны восстановить великое могущество России». По мнению «сменовеховцев», революция была, в сущности, «делом национальным, осуществленным красными руками», и подобна была редиске – «снаружи красная, а внутри-то белая». В отличие от вождя «сменовеховцев» Устрялова, Е. А. Ефимовский в Россию не вернулся и оттого умер в своей постели, а не в подвале Лубянки.

ЖИРОВА (ур. ЛИШИНА) ЕЛЕНА НИКОЛАЕВНА, 20.10.1903 – 9.02.1960

Оставшись одна с маленькой дочкой Олей, без средств к жизни, Елена Николаевна подолгу жила у супругов И. А. и В. Н. Буниных – то в Грасе, то в Париже. Супруги Бунины искренне привязались к Олечке. В годы оккупации Е. Жировой пришлось работать в какой-то немецкой организации счетоводом. После освобождения в Париже, где всю войну население так гостеприимно ублажало и развлекало немецких офицеров, «резистанты последнего часа» счеты сводили в первую очередь с беззащитными женщинами, вроде Елены (Ляли) Жировой. Вот октябрьская запись 1944 года в дневнике Веры Николаевны Буниной:

«29.Х… открытка от Капитана (литератор Николай Рощин, оказавшийся красным и вернувшийся в Россию. – Б. Н.): «Горько пришлось только несчастной Е. Н. Жировой. Схватили, остригли, посадили в тюрьму и – самое тяжелое – что ее нельзя сейчас выпустить, – ее «досье» потеряно».

– Тут уж у меня совсем опустились руки. Когда одна – много плачу. Написала за это время уйму писем. Не знаю, кто откликнется… Виню себя, что не дала ей знать, чтобы она ни в коем случае к немцам не поступала. Правда, ее положение было трагическое. В кармане ни гроша, муж пропал, содержательница пансиона ей написала, что если к 15 июня не будет внесено за Олечку 1500 франков, она берет ей билет до Парижа и отправляет к матери…».

В декабре приходит добрая весть из Парижа, и Вера Николаевна записывает:

«Ляля освобождена… Ляля пишет: “Олечка почти с меня ростом. Что я почувствовала, увидев ее, – даже не могу сказать. Мучительно, что нельзя сейчас вместе устроиться жить”».

Вернувшись в Париж, Вера Николаевна продолжает помогать бедствующей по-прежнему Ляле, собирая для нее деньги среди тех, кто еще мог и считал своим долгом подавать на бедность. Вот занесенные в дневник В. Н. Буниной подсчеты по итогам 1949 года: «На Олечку собрала 20 000, на Лялю – 18 000, на Тэффи – 20 000, на Леню – 43 000…».

В мае 1948 года Вера Николаевна сообщает в письме Т. Муравьевой: «В нашей семье новость: Ляля вышла замуж за одного поэта, пока еще «нелегально», но все родственники ее признали, и она вместе с Олечкой переехала на квартиру своего нового мужа и его матери. Оба очень довольны. Он талантливый поэт и написал несколько рассказов… Фамилия Величковский. Очень приятный человек. Кроме поэзии еще служит, зарабатывает больше 20 тысяч франков в месяц. Хозяйством занимается его мать. Она довольна, что Ляля из хорошей дворянской семьи, она старого закала, бывшая помещица с Украины. В настоящее время Ляля себя чувствует плохо физически и очень счастливо душевно».

Через год Вера Николаевна сообщает, что «у Ляли ничуть не улучшилась неприязнь» к свекрови, а Лялин муж лечится в санатории… Счастье было недолгим.

ЗАВАДСКИЙ ВЕНИАМИН ВАЛЕРИАНОВИЧ (писатель КОРСАК), 22.09.1884 – 12.07.1944

(Французская надпись на надгробии сообщает, что памятник воспроизводит звонницу у деревни Малы под Изборском и является символом чистого и возвышенного вдохновения В. Корсака.)

В. В. Корсак был очень популярным и плодовитым эмигрантским писателем. Один за другим выходили в Париже и Таллине его романы из прежней и из новой, эмигрантской, жизни: «Забытье», «История одного контролера», «Великий исход», «У красных», «У белых», «Плен», «Под новыми звездами», «В гостях у капитана», «Жуки на солнце», «Печать», «Шарманка», «Юра», и еще, и еще. В эмигрантской печати о них писали М. Осоргин, Ю. Айхенвальд, А. Бахрах, М. Гофман, М. Алданов, П. Пильский, К. Зайцев, И. Демидов, Ю. Терапиано, Н. Резникова и др. В письме М. Алданову от 20 сентября 1945 года Н. Н. Берберова рассказывает, что немецкие оккупанты, скупив в Париже русские книги, отправляли их на захваченные территории. «Мне говорил один издатель, – пишет Берберова, – что романы Корсака грузились “тоннами”».

Стало быть, было что грузить…

Жена В. В. Завадского-Корсака была крупный врач-онколог с мировым именем. Это она заказала А. Н. Бенуа памятник-колокольню с набором деревянных колокольчиков на могилу мужа. «Ее мысль была та, – объяснял кладбищенский священник о. Борис Старк, – что ее муж, как звонарь, призывал своими трудами людей к свету. Не знаю! Я его почти не читал, а с его женой частенько встречался на могилке в совместной молитве. Во всяком случае, этот памятник является достопримечательностью нашего кладбища».

ЗАЙЦЕВ БОРИС КОНСТАНТИНОВИЧ, 10.02.1881 – 26.01.1972

Известный русский писатель – прозаик, переводчик, мемуарист – Борис Константинович Зайцев родился в Орле, в семье горного инженера, позднее ставшего директором завода Гужона в Москве. Учился молодой Зайцев в техническом училище, в Горном институте, в Московском университете, но так и не доучился, ибо двадцати лет от роду напечатал первый рассказ и начал посещать телешовские «Среды». Испытал влияние Чехова, Соловьева, Тургенева и даже старшего собрата Бунина, тянулся к натурализму и к символизму. Рано начал переводить Флобера, потом по совету Павла Муратова дантовский «Ад» – ритмизованной прозой. После десяти лет знакомства он женился на Вере Смирновой (урожденной Орешниковой), а после первого своего путешествия в Италию Борис Зайцев «заболевает» этой воистину прекрасной страной. В годы войны Зайцев учился на офицера, но, на его счастье, остался цел, а дни революции провел в отцовском имении Притыкино. В 1921 году Зайцева избирают председателем Московского отделения Всероссийского союза писателей, он входит в Комитет помощи голодающим, за каковое преступление (как и другие спасители голодающих) проводит несколько дней на Лубянке. В 1922 году Зайцева выпустили за границу «для поправки здоровья», и писатель, умевший ценить свободу, конечно, не вернулся. «Живя вне Родины, – объяснял он, – я могу вольно писать о том, что люблю в ней, – о своеобразном складе русской жизни… русских святых, монастырях, о замечательных писателях России». Обо всем этой Борис Зайцев и писал на протяжении 50 лет эмиграции: писал о преподобном Сергии Радонежском, об Алексее Божием человеке, о Жуковском, Чехове, Гоголе, Тютчеве, Тургеневе. Он переводил Данте, создал тетралогию «Путешествие Глеба» и еще множество произведений. Он был добрым, верующим христианином, но умел быть твердым там, где дело шло о его принципах. Он не захотел подать руку приехавшему в Париж советскому агенту, писателю Алексею Толстому, не умилился военным победам Сталина. «Победа Сталина в 1945 году, – писала З. Шаховская, – была для Зайцева не русской победой, т. к. не могла послужить возрождению России и освобождению ее народа, и всякое заигрывание или кокетничанье с советскими властями было для него неприемлемо». Даже близкому другу Ивану Бунину Зайцев не простил этого кокетничанья: отношения между друзьями были прискорбно испорчены в последние годы бунинской жизни. При этом как истинный христианин Зайцев признавал и свою ответственность за русскую трагедию.

В 1971 году вся эмиграция отмечала 90-летие Зайцева, последнего из больших писателей прежней России. Умер он еще через год, окруженный любящей семьей своей дочери Наташи…

Бывая в гостях у моего друга Натальи Борисовны Зайцевой-Соллогуб в 15-м округе Парижа, я всегда вспоминаю, что вот здесь жил в последние месяцы жизни Борис Зайцев, через это окно он часто любовался куском парижского неба – один из самых счастливых, последовательных, цельных эмигрантских писателей…

ЗАЙЦЕВА ВЕРА АЛЕКСЕЕВНА, 1.09.1878 – 31.05.1965

Вера Алексеевна была дочерью Алексея Васильевича Орешникова, ученого, историка, нумизмата, возглавлявшего Исторический музей в Москве (Борис Зайцев вывел его в своей книге «Дерево жизни»). Вторым браком Вера Алексеевна вышла замуж за Бориса Зайцева, и они прожили в счастливом супружестве и нежной дружбе больше пятидесяти лет. В последние восемь лет своей жизни Вера Алексеевна была парализована, и муж трогательно за ней ухаживал. Ей он посвятил главную свою книгу – тетралогию «Путешествие Глеба».

Вера Алексеевна познакомила когда-то Ивана Бунина со своей лучшей подругой Верой Николаевной Муромцевой, которая на многие десятилетия стала женой и опорой Бунина. Несмотря на послевоенную ссору между Зайцевым и ее мужем, Вера Николаевна Бунина, узнав о том, что у Веры Зайцевой случился удар (это было уже после смерти Бунина), пришла навестить подругу. Вот как рассказывает об этом дочь Зайцевых Наталья Борисовна: «…хотя мама не могла ни говорить, ни двигаться, а только смотрела, в этих глазах было все – и счастье, что пришла «ее Верун», и благодарность. Отношения восстановились. Но Ивана Алексеевича уже не было.

Вера Николаевна умерла через несколько лет, а в 1965 году – моя мама. Мой отец остался один.

Папино горе было глубоким – его жизнь стала воспоминанием о любви, о своей Вере…

Видимо, не сразу родилась у него мысль опубликовать переписку двух Вер – своей и Веры Николаевны Буниной. Он готовился к этому несколько лет. И вот в 1967-м и 1968-м вышли две книги – «Повесть о Вере» и «Другая Вера», в которых жизни и судьбы двух замечательных русских женщин, двух подруг, жен двух писателей вновь переплелись».

ЗАНДЕР ЛЕВ АЛЕКСАНДРОВИЧ, профессор, 19.02.1893 – 17.12.1964

Из Владивостока, где он читал курс философии, профессор Зандер через Китай и Чехословакию добрался в 1922 году в Париж. Во Франции он активно участвовал в студенческом христианском движении, был секретарем РСХД, одним из самых активных деятелей экуменического движения: читал лекции в разных странах Европы, особенно часто в Германии (по дороге оттуда он и умер в поезде). Экуменическое движение выступает за братское сближение верующих и церквей, за терпимость к разным вероисповеданиям и признание за ними права на поиски истины и добра. Митрополит Евлогий писал, что в эмиграции впервые «русская Церковь, оказавшись в соприкосновении с инославной стихией, была самой жизнью вынуждена войти в общение с нею и тем самым преодолеть свою косность и обособленность». Националистические круги церкви в России и за границей до сих пор не желают преодолеть эту «косность и обособленность» и объявляют всякую терпимость смертельным грехом. До сих пор, кстати, некоторые православные люди в России убеждены, что католики и протестанты (и уже тем более баптисты) не являются христианами…

Лев Зандер был восторженным поклонником идей и трудов лидера русского религиозного возрождения за рубежом, отца Сергия Булгакова, которому он посвятил серьезную и обширную монографию. Написал он также серьезный труд о Достоевском, который был переведен на французский язык.