Текст книги "Мой дом Россия. И жизнь, и драмы, и любовь (сборник)"

Юпитер, ты сердишься…

В 1970 году безжалостный маховик тоталитаризма вообще чуть было не раздавил «учителя арабов», «отца ОПЕК», «заклятого друга» Esso, Shell и Ко. Над Рачковым разразился гнев Михаила Андреевича Суслова, политического кардинала КПСС при нескольких генеральных секретарях партии. Парадокс истории: молодой Суслов в команде с опытным партийным кадровиком Шкирятовым способствовал в 1938 году вызволению из ежовского каземата Василия Рачкова – отца Бориса. Затем именно Михаил Суслов, возмужавший соратник Сталина, торжественно открывал в только что очищенном от фашистов Ставрополе суворовское училище, где внимал ему в шеренгах и суворовец Рачков. Его-то через 27 лет тот же Суслов, только забронзовевший, вышвырнет, как щенка, из редакции газеты «Правда». Сатурн, пожирающий своих детей? За что?

«За нарушение партийной этики». В дни недавнего съезда КПСС, который вёл генсек Хрущёв, осудивший незадолго до этого культ личности Сталина, многие члены Политбюро снова выступали в духе культа, но теперь хрущёвского. В коротких речах успевали многократно величать его «дорогой Никита Сергеевич». Отличился и кандидат в наследники Хрущёва Леонид Брежнев, отвесивший с дюжину низких поклонов.

Возмутившись фимиамом, Рачков намеревался дать телеграмму съезду, отступившему от своих же директив. Возмущался и вслух. Кто-то донёс. «Счетоводу» сделали внушение в КГБ. «Известному обозревателю» поставили в вину нарушение партийной этики, ибо были среди его слушателей и беспартийные. Казалось, вопрос исчерпан. Наступило затишье. А тут вышел в генсеки Брежнев. Очевидно, кардиналу теперь выгодно было снять с полки «дело» и преподнести как антибрежневскую вылазку, услужливо наказать виновника на глазах нового хозяина. Потому и последовало: вон из «Правды», страшней чего для советского журналиста трудно было придумать.

Главный редактор газеты, недавний секретарь ЦК КПСС Михаил Зимянин просто бушевал в кабинете, распекая Бориса: «Мы брали тебя, казак, на вырост, мол, женишься и поедешь с твоим английским в любую страну корреспондентом. И что из того, что сестра в Германии? Ты уже доказал лояльность партии. Но как ты мог скрыть от меня свою идиотскую бухгалтерию?». «Да я ведь всё изложил тогда же на беседе в КГБ. Был уверен, что Комитет поставил Вас в известность перед приёмом меня на работу». «То Комитет! А мы – «Правда», мозг партии! Как осмелился скрыть проступок от партии? Михал Андреич кричит на меня по вертушке, а я стою истуканом и даже не знаю, как ответить. Может, и нашёл бы что в твою защиту. А теперь ты сам кругом виноват. Чтоб к моему возвращению из отпуска тебя здесь не видел!»

Так Рачков попал ещё и в жернова извечного противостояния, точнее, ревнивой конкуренции «между партией и органами». Больше всего беспокоила возможность огласки случившегося. Стань факт широко известен, прослыл бы Борис банальным антисоветчиком. Намеченная к защите диссертация в МГИМО и готовая в печать монография могли бы послужить в лучшем случае растопкой.

Но никто никогда не замечал за Борисом сетований на судьбу с её порой нелепыми ударами, которые из иных лепили отпетых диссидентов. Но этот не изменял себе и стране под градом несуразиц. А после нескольких изматывающих месяцев «подвешенности» обозреватель, вдруг, начал чувствовать сначала молчаливую, потом открытую поддержку хорошо знавших его влиятельных людей. Ростки давней оттепели как бы ожили, стали пробиваться сквозь асфальт сталинизма, подтачивая устои даже таких наследников Сталина, как Суслов.

Кстати, и в самом начале драмы первый заместитель главного редактора «Правды» академик Виктор Афанасьев, который и сосватал Рачкова в газету, теперь предложил ему спасательный круг – вопреки ультиматуму Суслова-Зимянина формально, без реальной работы и зарплаты оставаться в штате редакции, которая не будет разглашать его прегрешение, а он должен «скорей решать свои вопросы – с кандидатской, новой работой и чего там ещё. Хочешь, съезди на пару недель в наш дом отдыха»…

Один из партийных кураторов прессы Юрий Жданов, благо, друг с суворовского детства, заверил Бориса в том, что монография всё равно увидит свет, ибо никто, мол, «не писал о мире нефти столь грамотно в нашу пользу». В ту же пору учёный совет МГИМО проголосовал только белыми шарами на защите диссертации соискателя Рачкова по теме «Противоречия мирового рынка нефти и их влияние на конъюнктуру рынка». Издательство МИДа «Международные отношения» предложило новоиспечённому учёному выпустить в свет его диссертацию. Она вышла в 1972 году книгой «Нефть и мировая политика». Немедленно была переведена и издана в Японии почему-то военным ведомством, отдельные фрагменты вышли в Италии, ФРГ, Англии, полностью в Польше, Чехословакии, других странах.

Разрядка вокруг несостоявшегося работника «Правды» стала особенно ощутимой, когда главный редактор основанной ещё в 1918 году «Экономической газеты», знаменитый политэконом профессор Алексей Румянцев, зная об «идеологическом проколе» Рачкова, пригласил его в газету обозревателем. Этот учёный, сильно заикающийся, с виду очень тихий и скромный, оказывается, храбро отстоял назначение крамольника перед всё ещё не угомонившимся кардиналом.

Продолжали делать своё дело работы обозревателя для зарубежных изданий, для радиовещания на заграницу. Публикации в защиту ОПЕК способствовали укреплению этой антиколониальной цитадели, поддержке более справедливых цен на нефть и доходов от неё, в том числе, конечно, и наших доходов. Глубокое, но понятное толкование даёт он в широкой печати, в том числе в той же «Правде», новому, но грозному явлению в мировой экономике – энергетическим кризисам. Высмеивает арабских шейхов, вчера живших в палатках, потом закупавших на избытки нефтедолларов «по два танка на шатёр», а ныне тратящих миллиарды из нефтяных барышей на строительство по всему свету для себя и свиты сказочных замков с золотыми унитазами на фоне народной нищеты в арабском мире. (По гримасе судьбы, через какое-то время Рачкову с горечью придётся писать о том, что длительная освободительная борьба народов за нефть в ХХ веке обернулась невообразимым курьёзом: львиная доля российской нефти на рубеже ХХ и ХХI веков стала точно так же обслуживать экзотические прихоти некоторых отечественных олигархов, их адвокатов во власти, идеологии, культуре.)

Но как бы то ни было, наш вездесущий обозреватель теперь не чувствовал себя в изоляции от общества с его оптимистично настроенной прогрессивной интеллигенцией. Вот, например известный идеолог научного подхода к рыночному реформированию советской экономики директор Института Европы Российской Академии наук академик Николай Шмелёв. Знакомый с Борисом Рачковым со студенческих лет и всегда бывший с ним в творческой перекличке, академик в 2007 году направил к юбилею товарища приветствие, где, в частности, есть и такие слова:

«Про нефть в мире и России знают многие. Но за последние 50 лет я ещё не встречал ни у нас, ни за рубежом кого-либо, кто бы лучше тебя знал и понимал потрясения из-за нефти на международной арене и на внутренних рынках. Памятуя и другие твои увлечения, желаю тебе дальнейшего творческого азарта не только в области «черного золота», а везде, куда влекут тебя неугомонные мозги…»

Лже-перестройщикам вопреки

До перестройки газета «Экономика и жизнь» принадлежала Центральному комитету КПСС. В ходе демократических преобразований журналистский коллектив взял газету под свой контроль и приватизировал её по всем правилам нарождавшегося рынка. Незадолго до этого на одно из совещаний в редакцию, пока ещё подконтрольную ЦК, оттуда заявился куратор, живущий и ныне некто Икс. В своём «просветительском» выступлении он неожиданно и как-то невнятно обрушился на обозревателя Рачкова. А пришедший оттуда же новый главный редактор (Игрек), предложил обозревателю в две недели убраться из редакции. Недоумённые попытки выяснить, что к чему, наткнулись на глухую стену.

Со слов Бориса и дневника следует, что боль от внезапного и непонятного ультиматума на старте долгожданной перестройки с её изначальным кредо «социализма с человеческим лицом» не могла не стать мучительной. Она была сравнима с самыми драматическими виражами его биографии. В глубоком детстве – когда ночью уводили отца в тюрьму как «врага народа». В 1942 году – когда неделями не смолкали душераздирающие рыдания мамы над похоронкой с фронта об отце. И, конечно, в 1970 году, когда ему, приглашённому в «Правду», вдруг, приказали убраться вон.

Приговор партназначенцев, захвативших «Экономическую газету», ввергнул Бориса Васильевича в новые переживания. Но он не прервал снабжения прессы, информагентств новыми «идеологическими бомбами» против зарубежных недоброжелателей теперь уже демократической России.

В поисках новой работы оказался он и на беседе у директора Института мировой экономики и международных отношений академика Евгения Примакова. Тот знал Рачкова по публикациям со времён своей работы руководителем Московского радиовещания на зарубеж, потом корреспондентом «Правды» на арабском Востоке и благожелательно отнёсся к просьбе собеседника принять его обозревателем в институтский журнал. Но настоятельно посоветовал выйти завтра же утром на работу в «Экономику и жизнь». Идя туда поутру, Борис уже догадывался о причине твёрдости вчерашнего совета академика: утреннее радио сообщило о назначении президентом Ельциным Евгения Примакова на один из высших постов государства. Едва опальный обозреватель вошёл в редакцию, как его вызвал Игрек, который в неожиданно тёплом тоне предложил ему бросить поиски работы и согласиться на более высокий оклад.

Вскоре стала известна и подноготная наскока Икса. Оказывается, незадолго до того Борис способствовал, даже не догадываясь об этом, срыву мошеннической попытки Икса с соучастниками из аппарата ЦК завладеть инвалютой ряда газет, включая «ЭЖ». Сверху поступало в редакции указание перечислить на какой-то конфиденциальный счёт, а лучше дать наличными валютные средства якобы для помощи инвалидам войны в Афганистане. Но зав. внешнеэкономическим отделом «ЭЖ» обозреватель Рачков отказался делать это без поступления в редакцию отчётности о движении средств. Почуяли подвох и в других газетах. Мошенников полностью изобличили, судили и отправили по этапу.

Можно представить, как Борис Васильевич повёл себя, когда возникла возможность развенчать и Игрека. Этот назначенец партийной бюрократии, умный и хитрый, едва повеяло переходом газеты под контроль журналистов, пустился в льстивые посулы и интриги, чтобы добиться избрания себя главным редактором. Но выкуривание им из редакции «газетного духа», выталкивание из газеты ряда классных журналистов создали ему определённую оппозицию.

На первом же собрании коллектива в конце августа 1991 года Рачков взял инициативу в руки и повёл себя в духе его публицистики – энергично, боевито, без пощады к корыстным оппонентам. Перелома сразу не наступило, но карты заговорщика были спутаны. Собрание перенесли «на потом». Для большей представительности были дополнительно вызваны в Москву на собрание полтора десятка собкоров газеты из разных уголков Союза. Как поведут себя они? Последовали новые горячие дискуссии и новые выступления Бориса Васильевича. Поддержка ему росла стремительно. Игрек был разбит в пух и прах, позже вынужден был уволиться.

Главным редактором был избран способный экономист и редактор «Научных записок МГУ» тридцатипятилетний Юрий Якутин. Он предложил избрать одним из трёх своих замов «боевого ветерана журналистики» Бориса Рачкова, который оставался в должности до скорого выхода на пенсию. Первым замом коллектив избрал молодого, энергичного Юрия Тартанова. В редколлегию были избраны опытнейшие журналистки от экономики Маргарита Панова, Наталия Приходько, ряд других сотрудников, авторитетных в редакции, среди её авторов и читателей. А в общем, именно с этой командой во главе редакция «ЭЖ» первой среди СМИ осуществила начальную перестройку в лучшем смысле этого коварного термина. По рекомендации Союза журналистов шли сюда за опытом преобразований другие редакции.

На том же собрании была проведена приватизация газеты через акционирование. Всё её имущество с денежными средствами – акционерный капитал – были разделены на сто равных частей и распределены в виде акций между журналистами редакции в зависимости от вклада каждого в её жизнедеятельность. Наибольшими стали пакеты в размере от 1 % до 4 % акционерного капитала, они были предоставлены семи-восьми руководителям и ветеранам газеты. Дивиденды никогда не начислялись и не выплачивались, ибо официально шли на развитие газеты и созданного на её базе крупнейшего в стране делового Издательства «Экономическая газета».

Из дневника автора сборника. «Российский нефтяной бизнес, защите интересов которого отданы лучшие годы журналистской работы, прочно занимает теперь верхнее место в экономике и финансах. Меня резонно спрашивают, почему я «не в доле». Ответ до банальности прост. Я никогда не обладал административными ресурсами, без которых при зарождении нашего рынка невозможно было приобщиться к успешному крупному бизнесу. У его новых, как правило, молодых хозяев, сразу пошедших на сближение с западными «сёстрами-братьями», не было потребности в полемических перьях советской закалки. Правда, в корпорациях ЛУКОЙЛ, ЮКОС, ТНК (Тюменская нефтяная компания) и других гигантах, возникших из нефтегазовой промышленности СССР, помнили о моих публикациях и порой заказывали статьи об успехах их деятельности, платили приличные, хотя не заоблачные гонорары. Но по той поре до 80 процентов таких гонораров поступало прямо в бухгалтерию редакции на цели развития газеты и всего издательского дома. Во многих редакциях эти гонорары, немалые доходы от рекламы и от дополнительного выпуска акций значительной частью попадали на легальных условиях рынка прямо в руки руководящего административного ядра, мимо основной массы «пишущей братии». Для ряда редакций это заканчивалось их упадком, увольнением журналистов, а «брэнды» таких газет угасали, или перекупались бизнесменами других отраслей для своих корпоративных нужд.

«Экономика и жизнь», несмотря на очень выгодные предложения крупнейших олигархов купить её, осталась верна своим традициям и направленности. Став реально независимой, она уже десятилетиями является надёжным путеводителем для отечественного бизнеса, подспорьем государственных и смешанных компаний. На них же направлена и широкая благотворительная деятельность газеты, всего издательского холдинга. «ЭЖ» одна из немногих газет, где соблюдается традиция бережного отношения к ветеранам; здесь поныне действует Совет ветеранов, редакция регулярно чествует тех, кто в прошлом, иногда уже весьма отдалённом, составлял её гордость, и обязательно, хотя и в скромных масштабах, помогает им материально. (Знаменательное сравнение: в 2007 году президент Путин к скромным пенсиям бывших советских торгпредов, заключавших за рубежом контракты на миллиарды долларов, ввёл ежемесячную прибавку в 3000 руб. Примерно столько получали до недавнего времени и ветераны «ЭЖ» за свои редкие разовые консультации, или иную небольшую помощь родной газете».

После 2002 года Борис Рачков перешёл в разряд ветеранов. С административной должностью заместителя главного редактора расстался даже с некоторым облегчением, ибо бесконечная и беспокойная рыночная круговерть там очень отвлекала от исконной публицистики. Снова стал обозревателем. Тем как бы предпочёл соблюсти «честь мундира» – репутацию давнего газетного адвоката внешнеэкономических интересов страны. Невольно вспоминается его юмористическая строфа по случаю ухода Евгения Примакова с поста премьера (всего лишь через 8 месяцев после назначения) из-за разногласий с президентом Борисом Ельциным:

Борис призвал его спасти Россию.

Пришёл и спас. Но погасив пожар,

Интриги царедворцев не осилив,

Спас честь, уйдя, как шиллеровский мавр.

Есть категория людей, которые всегда пребывают «в одной поре» – деятельными, жизнерадостными. Такие по мне, не чуждому спорту, стремлюсь всегда держаться в форме. И Борис тянется к таким людям. Один из его давних друзей – Юрий Пискулов, помимо того, что доктор экономических наук, профессор, заслуженный экономист России, ещё и мастер спорта по альпинизму. В 2008 году Юрий сколотил «связку» друзей-скалолазов для штурма коварного Пика Космонавтов на Памире в честь собственного… 75-летия! Какие наши годы? Пик был взят. Примерно тогда же, но при восхождении на Эльбрус Юрий получил смс с пожеланиями успехов из пресненского Центра международной торговли с торжества по случаю 75-летия Бориса. И в ответ сразу прислал юбиляру собственные вирши, которые с удовольствием зачитал я и сохранил при себе:

В статьях и памфлетах Бориса Рачкова

Отточены фразы, разящее слово.

К штыку приравнял он хозяйственный слог

И даже ОПЕКу сплотиться помог.

А для ЦРУ – он застрявшая кость:

Сманить и купить его не удалось…

Да можно ль поверить, что семьдесят пять

Борису Рачкову, кто юным под стать.

Сальдо подлинной дружбы

Была зима. На Клязьминском водохранилище лёд. Морозец под 20 градусов. Приехавшие сюда в пансионат Борис и его друг Владимир Рахманин пошли прогуляться по замёрзшей водной глади. В дублёнках тепло. Вечерело. Полынья возникла под ногами внезапно. Шедший чуть впереди Володя мгновенно ушёл под лёд. Сразу отяжелев из-за взмокшей шубы, выныривал лишь на какие-то секунды, но как бывший военный матрос успевал отрывочно бросать команды «пехоте»: «Распластайся по льду, не дёргайся! Протяни руку! Плавно отползай назад!» На сцепке из двух рук Володя, то и дело уходя с головой под воду, крушил другой рукой тонкие края льда, пока по везде проступившей воде не отползли оба на крепкий лёд. Борис лёжа тянул его на себя, хотя вода была и под ним. Порой чувствовал себя тоже уходящим под лёд. Но в мозгу билось: «сам погибай, а товарища выручай!».

В конце концов выбрались на более прочный лёд и сначала ползком, потом на полусогнутых побежали к берегу. Выпрямились лишь на берегу, и сразу же одежду сковал мороз.

Их усиленно высматривал из окна пансионата третий товарищ по номеру, коллега по работе Анатолий Ларкин. Он уже накрыл на троих шикарный ужин и, увидев друзей, не мог уразуметь, почему парочка не торопится, шествует как-то вразвалку на негнущихся ногах. Вошли в номер под звон своих ледяных доспехов. Едва успев принять от товарища по живительной стопке водки, содрали с себя задубевшую одежду, укутались в простыни, как в римские тоги, и со звенящими манатками «на прицепе» прыгнули в володину «волгу». Помчались к нему домой. Первый же пост ГАИ, оторопев от вида полуобнажённых водителя и пассажира с душком спиртного, готов был арестовать их, но узнав истину и серьёзность их положения, радировал всем постам давать чудакам на белой «волге» зелёный свет вплоть до площади Гагарина, где жил Володя.…

В своём возрасте Борис Васильевич, пожалуй, уже имеет право утверждать, что многие наши жизненные поступки в молодости, эмоциональные и духовные порывы так или иначе дают знать о себе в будущем. Особенно то, что было посеяно общесоюзным энтузиазмом 50-х годов, романтикой 60-х с покорением казахской целины, созданием грандиозной Байкало-Амурской магистрали, Байконура, Сибирского Академгородка и подобных эпохальных комплексов.

Сотрудничая с «Московским комсомольцем», Борис как-то написал о группе пытливых студентов 3-го курса Технологического института им. Баумана, которые изобрели и успели внедрить на нес кольких электровозах небольшое усовершенствование. Один из тех будущих инженеров Гуковский Георгий, по-свойски Гоша, подружился с начинающим автором. Юный изобретатель бывал не в ладах с мачехой, на которой отец, прославленный генерал-лейтенант от артиллерии, женился в войну, оставив маму Гоши, как это, увы, часто случалось в жестокие годы. Проживая теперь с отцом, сын порой покидал просторное семейное гнездо и по несколько дней предавался холостяцкой вольнице в съёмных и тесных «апартаментах» Бориса, тогда ещё именовавшегося среди друзей детским именем Лорик.

Георгий оказался одним из застрельщиков студенческого движения в помощь строительству БАМА и освоению целины. Он и друзья не раз обсуждали «у Лорика» кандидатуры студентов, достойных стать членами их знаменитого на всю страну стройотряда бауманцев во главе со старшим сокурсником Борисом Пастуховым. Прокуренную ребячью обстановку часто облагораживали знакомые подружки. В одну из них, спортивную и боевую Ларису, довольно флегматичный Гоша влюбился всерьёз.

И вдруг он пропал. Без предупреждения перестал появляться на посиделках. Лариса говорила с его товарищами по телефону очень скупо, потом перестала брать трубку. Тревога усилилась, когда к Борису в поисках сына явился сам генерал Гуковский, успевший поднять на ноги милицию, но безуспешно. Он и Борис стали разыскивать Гошу вместе, благо, под рукой служебная машина отца. Через сутки Борис предложил сузить круг поисков только районом Покровское-Стрешнево, где проживала Лариса. Там выяснилось, что она вот-вот выходит замуж за известного хоккеиста, чем, очевидно, и был морально подкошен наш студент. Судя по его гордому нраву, он мог и не пережить мук отверженного. Когда и у отца опустились руки, Борис принялся обшаривать чердаки вокруг дома Ларисы. Там-то в одном из чердачных закутков и был найден почти без чувств заросший, еле узнаваемый страдалец. Его, довольно крупного, к машине отца переносили несколько здоровых мужиков. Как потом выяснилось, даже этот всегда жизнелюбивый, активный, в общем-то сильный молодой человек, вдруг, оказался слабее искушения покончить с собой из-за неразделённой любви. Выпил, сам не помня сколько люминала, чтобы навек уснуть близ возлюбленной в ореоле романтики.

Могучая в ту пору романтика великих строек и целины помогала выправлять души, эмоции, мысли миллионам молодых. Помогла и Георгию, которому позже хватало сил, хоть и с горькой иронией, но подшучивать над своими «страданиями молодого Отелло». Однажды он и его друзья возвратились со стройотрядовской страды воодушевлённые, с прави тельственными наградами, из которых самой высокой был удостоен обожаемый ими командир Боря Пастухов. Ему, Гоше и ещё кому-то из знатных стройотрядовцев даже оставили в личное пользование на какое-то время работавшие с ними за Уралом вездепроходные «газики». Ох, и помотались же на них друзья по Подмосковью, тогда совершенно свободному от личного автотранспорта. Но чаще «гудели» на просторной даче Гуковских в посёлке Трудовая, где Борис имел раз неосторожность повалить «газиком» соседский забор, благо, дружно восстановленный сразу общими усилиями.

Жизнь вскоре разбросала питомцев оттепели по необъятному Советскому Союзу. Что осталось у Бориса «в осадке», кроме чувства породнённости с московской молодёжью его склада ума, понимания целей жизни? Наследие той поры всё больше отходило в прошлое под напором новых, часто не менее ярких впечатлений. Но это не мешало радоваться тому, как невысокий, скромный, но с каким-то железным стержнем внутри Борис Пастухов быстро вырастал в крупного общественного деятеля. Подлинную славу лидера нового поколения принесли ему славные дела на посту первого секретаря ЦК Комсомола. Газетная стезя Рачкова не раз выводила на пресс-конференции Пастухова в разных высоких инстанциях, но журналист считал не вправе отвлекать на себя драгоценное внимание молодого лидера, который мог и не помнить давнего крушителя дачных заборов.

Примерно через треть века, уже в перестройку, Бориса Рачкова назначили главой небольшой делегации журналистов в Милан на заседание Итало-Российской торговой палаты. И вдруг, при вылете из Шереметьева обнаружилось, что выездной документ «главы делегации», которому предстояло первому выступить в палате, оформлен был техническими работниками с ошибкой. Делегация улетела. Рачков остался в аэропорту с мизерной надеждой быстро уладить недоразумение. Единственным шансом была бы прямая помощь МИДа. И здесь Рачкова осенило, что заместителем министра иностранных дел работал тогда Борис Пастухов. Застрявший в аэропорту пассажир подсказал по телефону своему главному редактору Юрию Якутину позвонить именно этому заму министра и попросить об оперативном содействии.

Неизвестно, как всё проворачивалось в МИДе, но результат сказался незамедлительно, что удивило даже видавших виды пограничников аэропорта. Через несколько часов «отбившегося от стаи» весело встречали советские и итальянские коллеги в одной из миланских гостиниц. А сам он перед сном вдоволь поразмышлял о преемственности случайного и закономерного в жизни. Не сведи Бориса судьба с Георгием в 60-х годах прошлого века, не окажись он в кругу молодых преобразователей державы, то не была бы ли скомкана журналистская миссия Рачкова в Италию накануне XXI века…

У Бориса часто не хватает слов, чтобы выразить глубочайшую признательность одному из друзей в ТПП РФ Сергею Викторовичу Бакаеву, работающему в сфере связей Палаты со СМИ и общественностью. Здесь дело коснулось самого дорогого, что есть у Бориса Васильевича и его супруги – их дочери Аллы. Ученица средней школы с углублённым изучением английского языка, она ближе к выпуску стала вынашивать мысль об учёбе в Институте международных отношений. Зная, сколь важным при поступлении туда является наличие трудового стажа, она упорно стала искать возможности работать. Сначала попробовала себя в роли помощницы ученикам младших классов в постижении английского языка. Потом попросила родителей подыскать нечто более солидное. Они не могли нарадоваться, как их чадо решительно следует привитому ей духу трудовой самостоятельности. Здесь и проявилась впервые дружеская верность Сергея Бакаева. Он порекомендовал Аллу на беспокойную, но настоящую работу в издательстве по выпуску рекламной продукции, где люди работали в тесном взаимодействии с иностранными фирмами по стандартам выпускников МГИМО.

Первым серьёзным делом жизни самой Аллы, которое она и реализовала успешно, стало поступление в Московский Государственный институт международных отношений. Старшие в семье изначально склоняли её к юридическому факультету. Но в ключе свойственной ей самостоятельности она поступила на факультет международных экономических отношений, сама выбрала себе как дополнительную специализацию маркетинг и внешнеторговую рекламу. Усердно училась все студенческие годы. Семье в конце концов оставалось только соглашаться с такой самореализацией. Действительно, выбранное дочерью направление было для молодёжи её круга весьма интересным, многообещающим. В том, что она не ошиблась в выборе, доказала её успешная работа после МГИМО именно в качестве международного экономиста с блестящим знанием английского и с углублённой специализацией по международному маркетингу и рекламе.

Что же касается дружественной связки Рачков-Бакаев, то она ярче всего проявилась в 1991 году в дни августовского путча против демократической России. Алла работала недалеко от Белого дома, где разворачивались драматические события в присутствии танков, бронетранспортёров, автоматчиков с передёрнутыми затворами и взведёнными курками. Всё вокруг оцеплено, ходу ни туда, ни оттуда. Родители на даче. А здесь, в гуще тревожных событий находится недавно получившая паспорт в аккурат энергичная девушка-красавица, преисполненная желанием воспользоваться правом выбора, что появилось у граждан демократической России. Кстати, как стало известно много позже, там же сутками дежурил на страже демократии у Белого дома незнакомый ей студент Дима Бирюков, ставший потом её мужем, и они романтично считают себя помолвленными ещё в дни «провалившегося не без их участия путча».

Семья волновалась, как никогда. Мобильников толком ещё не было. А вызволять единственное неугомонное чадо надо немедленно. Это мог сделать лишь работавший там совсем рядом Сергей Бакаев. Когда Борис Васильевич дозвонился до него из области, тот, оказывается, и сам был уже озабочен проблемой, даже нашёл маршрут для выхода из военизированной зоны. По нему он и провёл девушку до спасительного трамвая. Она же и сегодня с волнением вспоминает то бравое время с перестуком трамвайных колёс под лязг танковых гусениц…

Подлинная взаимовыручка помогла однажды Борису и в трудностях, возникших вокруг одного из самых родных ему людей – племянницы Оли. Она после Ставропольского мединститута и нелёгкой отработки распределения в условиях ваххабитской вакханалии на Северном Кавказе совсем в духе её пытливой натуры прибыла в Москву. И подлечиться, и ознакомиться с величием и красотами столицы. Но не без надежд, по-девичьи радужных, правда, с твёрдым намереньем «лишний раз не докучать дядюшке».

Был у дяди Бори среди многочисленных неизвестных ему читателей-почитателей некто Аркадий Богораз, далёкий родственник известной правозащитницы. У него был свой путь творить добро людям, ему чем-то симпатичным. Долго работал в авторитетной и влиятельной тогда «Медицинской газете». Потом, с началом перестройки создал при издательстве «Московская правда» свою бизнес-газету для изготовителей и покупателей лекарств, медтехники. Дело вышло доходным.

На одном из семинаров для СМИ в Торгово-промышленной палате, где присутствовал и Рачков, Аркадий в выступлении высоко отзывался о его публикациях, «помогающих грамотному развитию нашего начинающегося бизнеса». Познакомились. В силу искренней жажды творить добро Аркадий потом предлагал заняться бизнесом и Борису, готов был «безвозмездно подарить первоначальный капитал на собственное дело». Но становиться бизнесменом обозреватель считал для себя уже поздноватым.

И вдруг возникла драматическая, почти трагическая коллизия, из которой Рачкову без срочной помощи верных людей выйти было почти невозможно. Дело в том, что жизнь племянницы в огромном городе при неустроенности быта ввергла её в опаснейшую болезнь. Дядюшке племянница раньше если и жаловалась, то как бы в шутку, утаивая серьёзность ситуации. Но вот настал момент, когда всё обретённое ею в столице назвала дяде по телефону сквозь слёзы «местом между жизнью и смертью».

«Богораз!» – застучало в голове Бориса Васильевича. Вот когда настал час Аркадия сотворить добро, а может и чудо! Невысокого роста крепыш, он словно добрый гном предстал перед Борисом по звуку тревоги. За считанные минуты развернул бурную деятельность, обзвонив всех и вся. Главный редактор «Медицинской газеты», выяснив в какой больнице пациентка Кобозева Ольга, выдал звонки с просьбой обеспечить ей лучший уход. Когда Борис с Аркадием прибыли туда, измождённая племянница тревожно спала в чистой палате и уюте, хотя несколько часов назад, по словам медсестёр, они у кровати «этой тяжёлой» в коридоре уже гадали, когда надо бы её везти «прямиком в морг»…