Текст книги "Мой дом Россия. И жизнь, и драмы, и любовь (сборник)"

Все попытки Бориса Рачкова выразить Аркадию Богоразу глубочайшую признательность гасились о его доброе, трогательное пожелание, чтобы «женское население Москвы приросло, наконец, твоей замечательной племянницей». К счастью близких, приросло.

Терпение и труд…

Работая в одиночку на как бы персональном рубеже холодной войны, Борис считал себя не вправе оставлять пост ни на минуту. Гвардии старший лейтенант из Таманской дивизии не считал себя разоружённым. Десятилетиями не вставал из-за рабочего стола по 10–12 часов. И порой не мог не повторить за поэтом Николаем Некрасовым, вспоминавшем о своём становлении в литературе: «Сколько я работал! Боже, сколько же я работал!»

Параллели с великими всегда рискованны, но на многих действуют вдохновляюще. Кстати, к стимулятору «на великих равняйсь!» прибегали и многие его друзья. Борис искренне проникался, например, упорством и самоотдачей, с которыми продвигались по жизни ставропольский суворовец Юрий Гудков с его мечтой стать, как Чкалов, лётчиком-испытателем, ставший им и Героем Советского Союза. Или суворовец Леонид Шевченко, вознесённый в военачальники при умелом руководстве отпором вооружённой китайской провокации на Даманском. А земляк Юрий Жданов, ставший видным общественным деятелем? Или недавний сослуживец по школе кремлёвских курсантов Виктор Тютюнов, достигший в дипломатии посольского ранга. Или референт, позже глава протокольной службы Министерства внешней торговли СССР Владимир Рахманин. Он, кстати, выпустил в 2009 году книгу «Исповедь начальника протокола», которую читатели приняли как один из образцов современной мемуарной литературы. Эти и другие ребята из ближнего круга Бориса умели в любую погоду «и за плугом походить, и плоды трудов своих показать»…

У первопроходца внешнеторговой пропаганды и контрпропаганды источники для написания статей всегда были в голове и на рабочем месте. С очередной статьёй засиживался нередко за полночь в Союзнефтеэк-спорте, и позже в редакциях. Если ночью на 12 этаже по левой стороне высотки на Смоленской вплоть до 70-х годов светилась пара угловых окон, значит, там работал наш комментатор. Это даже дало одному из друзей повод написать стихи, вскоре ставшие популярной песней, правда, адресованной девушке: На двенадцатом этаже не погасло твоё окно…

Ночной маячок частенько притягивал ставшего верным другом Владимира Рахманина, референта, позже руководителя протокольной службы Министерства внешней торговли. Он после очередного организованного им ужина для иностранных делегаций в ресторанах «Прага», «Националь» или «Метрополь» возвращался домой на служебном авто поздно вечером часто мимо высотки. Охрана пропускала его в здание в любое время. Догадываясь, кого протокольщик так поздно опять идёт навестить, наказывала: «И предайте этому вашему эксперту, что если будет засиживаться в нарушение инструкции, запрём его там до утра или спровадим в чулан для нарушителей».

На полуночных посиделках друзья-коллеги не раз обсуждали возможные статьи по проблемам, для решения которых протокол в ближайшие дни принимал из-за рубежа известных, влиятельных в мире бизнеса фигур. Распоряжением руководства обозреватель Рачков был включён теперь во многие мероприятия с иностранными гостями. Это мог быть, например, американский миллиардер Арманд Хаммер, который ещё молодым человеком получал заказы для своего бизнеса по протекции Ленина. Или итальянский сенатор, организатор национальной промышленности Италии Энрике Маттеи. Или сопредседатель Совета по торгово-экономическому сотрудничеству США-СССР Майкл Форрестол, особенно интересный тем, что стал рьяным сторонником добрых американо-советских отношений в самый разгар холодной войны – как бы во искупление несчастной судьбы отца, ставшего трагической жертвой именно этой войны: Майкл был сыном того обезумевшего министра обороны США Форрестола, который с криком «русские танки идут» выбросился из окна небоскрёба…

Дежурный милиционер, поднявшись часа через полтора в кабинет на 12 этаже, мог застать картину: эксперт корпит над рукописью, а «недремлющее око» министра Патоличева Владимир Рахманин спит калачиком на сдвинутых столах. Вместо подушки пишущая машинка, обмотанная шторами. Работа в протоколе всегда нервная, зачастую как бы без конца и начала. Референт недосыпал и пользовался любой минутой «прикорнуть». А где хоть часок «покимарить», как не там, где никто в мире не найдёт, не побеспокоит? Сквозь сон: «Капитан, дежурство кончил?» «Да, заступает другая смена». «Борь, я от усталости никакой, распорядись». Эксперт доставал из саквояжа референта красивую фигурную флягу. В ней как штатной принадлежности человека из протокола «всегда было». Наполнялся фужер. Потом милицио нер подобревшим тоном советовал всё же «выматываться поскорей, иначе вас повесят на меня». Высотка – объект режимный, к тому же весь центральный корпус с 7-го этажа и выше занимало Министерство иностранных дел СССР с суровым главой, членом Политбюро ЦК КПСС Андреем Громыко.

В общем, успехи по работе давались не сами собой, а ценой непрестанного труда, даже здоровья. Разговор о пренебрежении Бориса да и многих его коллег собственным здоровьем, был бы неполным без упоминания, например, о том, что в пору работы в «Экономической газете» в 80-х годах его дважды срочно увозили в больницу с сердечными приступами. Один раз сделал это работавший в редакции с Борисом над своей статьёй Володя Рахманин. Видя схватившегося, вдруг, за сердце и побледневшего Бориса, он тут же по телефону связался с хорошо знакомым врачом первоклассной больницы в Волынском, расположенной недалеко от Смоленской площади на бывшей ближней даче Сталина, отвёз друга туда, сдав его в надёжные руки. Врачи потом говорили: опоздай пациент на 10–15 минут и было бы поздно.

Другой раз только что пришедшего с работы домой Бориса схватил острый приступ сердечной аритмии и его увезла «скорая помощь». Благо, к той поре высокое начальство сочло полезным прикрепить результативного обозревателя с семьёй к лучшей клинике страны – так называемой первой Кремлёвке. Полежав там под капельницами и живительными уколами, он вот уже более трети века если и болеет, то не аритмией.

Много лет спустя Рачков писал по поводу ухода из жизни коллеги Юрия Тартанова, поздновато спохватившимся со здоровьем:

Лет до полста живём напропалую,

Бездумно годы теребя,

Не вспоминая даже мать родную

С её извечным «береги себя!»…

Возвращаясь к модному ныне вопросу «так что же ты за всё это имеешь?», самое время сказать, что оплата труда подавляющего большинства журналистов всё же была и остаётся неадекватной. Казалось бы, небезуспешный журналист может со своих гонораров решить, например, непростую квартирную проблему через кооперативное строительство. Но это было по силам лишь самым выдающимся мастерам пера или немногочисленному закрытому пулу журналистов, приближенных к верхам, или к телевизионным гонорарам от рекламы. Для подавляющего же большинства газетчиков при обычно невысоких гонорарах лишь скопидомская экономия помогала наскрести средства на скромный кооператив. В частности, Борису денег едва хватало на взносы за чужие углы, потом за комнатушку в коммуналке, на достойный, но скромный образ жизни серьёзного журналиста, на помощь родным в ставропольских далях.

Переводимые на иностранные языки и сбываемые за рубежом по государственным каналам книги и статьи Рачкова, сотен его коллег-работяг, приносили казне немалые прибыли в иностранной валюте. Но оттуда «валютодобытчикам» отчислялось лишь несколько процентов в рублёвом эквиваленте. Любопытно, что западные издательства, которым работы советских авторов приносили хорошие доходы, практиковали негласную уловку: часть гонораров такого автора оставляли у себя для выплаты ему на случай его приезда в страну.

Кстати, именно благодаря такой практике Борис Рачков в начале 90-х сделал в Токио замечательную гонорарную покупку – норковую шубу супруге, отрез отличной ткани на платье для выпускного вечера дочери и для неё же очень модную тогда, дефицитную видеокамеру Sony японской сборки. А всё потому, что в начале перестройки оказался в командировке в Японии. Там лет за десять до того была переведена и хорошо продана его книга «Нефть и мировая политика», а теперь издательство, дождавшись приезда автора, выплатило ему «заначку» с процентом…

Заголовком к очерку я взял строку из любительского стихотворения, посвящённого Рачкову его давним коллегой Камилем Ивановым, которое позже слегка отредактировал профессионал для одного из изданий холдинга «Экономическая газета». Есть там и другие строки к портрету. Но две строфы тогда так и не увидели свет, очевидно, потому, что в них звучал как бы упрёк холдингу и газете за то, что при всём их внешне уважительном отношении к известному обозревателю они не включали его в круг «своих», кому при полной лояльности начальству доставалось немало привилегий, порой весьма существенных. Вот те «неудобные» строфы о нашем комментаторе, который

С полос газетных сокрушал

Торговые блокады,

Чтобы в страну валюты вал

Катился без преграды.

Он от царей бы поимел

Поместья, деньги к чину,

При Сталине, коль уцелел,

Квартиру иль машину.

Но без даров он сорок лет

Служил своей газете —

Забытый Гиннесом рекорд,

Единственный на свете…

Ради предельной объективности надо бы добавить, что не на уровне редакций и холдингов, а в высших государственных сферах для очень нужных кадров, пусть и не отмечаемых громко формальным вниманием, однажды может найтись нечто весомое и значимое. Редко, но находится. Для разных лиц разное. Для Рачкова, первая треть века жизни которого проходила в тяжелейших бытовых условиях: годами сон на подстилках в загонах для скота – во время войны СССР с гитлеровской Германией, потом жизнь в казармах и казённых общежитиях, позже – по съёмным углам московских квартир иногда под прицелом милиции из-за отсутствия прописки – так вот, для такого человека не могло быть ничего весомей, чем уйти от таких жилищных условий, заиметь нормальное жильё для полноценной жизни и работы, о чём отчасти уже шла речь.

Первый шаг в этом направлении, как помним, был сделан государством после сенсационного появления Бориса Рачкова на страницах «Известий» в роли идеолога наших интересов на мировых рынках. По мере его самоутверждения в такой ипостаси вызревало где-то в высших сферах и намерение дать, наконец, этому иногородцу, несмотря на его анкетные компроматы, достойное жильё. Миллионы инвалютных рублей тратило государство за рубежом на подкуп иностранных «золотых перьев». А тут рядом, под боком свой парень, без вредных амбиций, готовит газетные шедевры, в том числе для зарубежья, не хуже заморских. Не пора ли и его вознаградить чем-то жизненно важным?

Только в русле такого хода мыслей можно понять, почему Рачкова после безуспешных и уже оставленных им просьб о переселении из шумной коммуналки в более подходящее жильё, вдруг, приглашают накануне 70-х годов в жилищную комиссию райисполкома и торжественно вручают ордер на отдельную однокомнатную квартиру. Да ещё в новом престижном, экологически безупречном районе близ Парка Дружбы, высаженного участниками первого Международного фестиваля молодёжи и студентов в Москве у метро «Речной вокзал». Недалеко от всегда весёлых причалов канала Москва-Волга, где, кстати, проходил жизнерадостный, мажорный финал любимой народом кинокомедия Георгия Александрова и Любови Орловой «Волга-Волга».

«Отдельная квартира? Это холостяку-то? Какой же надо иметь блат!» – можно было услышать тогда в кругу нашей же братии. А блата никакого. Незадолго до этого снова прошли весьма заметные публикации Бориса Рачкова в поддержку борьбы ОПЕК за более высокие мировые цены на нефть, снова убедительно разоблачалась подрывная деятельность крупного капитала против нормальных деловых отношений СССР – США. Международный резонанс вызвало его фундаментальное, но увлекательное расследование глубинных причин гибели братьев Кеннеди в научном очерке «Превратности битвы за мазут». Опубликованный в журнале «Международная жизнь» (№ 11, 1969 г.), очерк обошёл в изложениях мировую печать. Снова последовали запросы и слушания в парламентах. А один из виднейших американских экономистов той поры Виктор Перло писал о публикации в редакцию журнала:

«Особо интересной нахожу статью Б. Рачкова. Он всегда хорош, но это самое оригинальное толкование одного из аспектов американских политических конфликтов». («I found especially interesting the article by B. Rachkov. He is always good, but this is a particularly original interpretation of one aspect of American political conficts»).

Так что же Рачков имел за всё за это? Не только важное для него «чувство глубокого морального удовлетворения», но и то, что однажды враз отсекло его от «лиц без определённого места жительства», возвело в достоинство полноправного гражданина страны и её столицы. Но кто оказался вершителем проблемы?

Из дневника автора сборника. «Максимилиан Робеспьер, радикальный вождь Французской революции, максималист во всём, в том числе в религии, добился от Конвента замены Бога на нечто, мол, неизмеримо более достойное свободного человека – на Высший Разум, или Высшее Существо, в честь которого даже успел провести грандиозное празднество парижан незадолго до гильотины, настигшей и самого Робеспьера. У меня не было сомнений в том, что в моей безбожной Стране Советов роль подобного Высшего Существа могли играть только Коммунистическая партия и Комитет Государственной безопасности. Но все обращения в партийные органы с просьбами о жилье были безуспешны. А КГБ я инстинктивно избегал как исполнителя репрессий против отца в 1937 году и регистратора компроматов на меня в последующие десятилетия.

Каково же было моё удивление, когда точно узнал, что высшей инстанцией в решении моей жизненной проблемы был именно КГБ. Чтобы понять здесь логику, пришлось изрядно поупражняться в собственных логических рассуждениях.

В самом деле. «Гэбисты», мучившие отца при сатрапах Ягоде и Ежове, вскоре сами стали жертвами репрессий при Берии. Только при замене Ягоды на Ежова было «зачищено» 6000 чекистов, из них сотни расстреляны. Во время войны, вопреки лжи о повальном шкурничестве комитетчиков, тысячи их пали в боях, подавляющее большинство мужественно и честно служили Родине. Это подтверждает и жестокая статистика войны, и авторитетное художественное слово – тот же пронзительно правдивый роман рядового разведчика военных времён Владимира Богомолова «Момент истины, или в августе 44-го», по которому режиссёр Михаил Пташук снял замечательный, правдивый фильм «Момент истины» со славными актёрами Евгением Мироновым, Владиславом Галкиным, Алексеем Петренко.

Лично познакомившись с представителями послевоенного поколения чекистов в Таманской дивизии на полевых учениях и в быту, могу лишь возмущаться огульному их охаиванию.

Деятельность Комитета госбезопасности СССР, не без серьёзных оговорок, в целом оградила страну от многих бед накануне, во время и после войны 1941–45 годов, а также в холодную войну второй половины ХХ столетия. Не говоря уже о том, что именно КГБ направлял титаническую работу по созданию грозного термоядерного оружия в противовес атомной угрозе со стороны американского милитаризма.

Фактор позитива, проходящий насквозь через Комитет Госбезопасности параллельно его известным трагическим перекосам, в конце концов, коснулся и меня. Вопреки моим биографическим фактам – грехам, по критериям тоталитарной эпохи – именно КГБ всё же постиг цену «не такого уж грешника» и воздал по его заслугам на идеологическом фронте холодной войны. Рискуя впасть в мистику, всё же полагаю, что тем самым Судьба как бы побудила Комитет Госбезопасности хоть задним числом, но извиниться за собственные грехи, в частности, перед Рачковыми.»

Кони на переправе

Перестройка с нетерпеливым отторжением почти всего советского лишила процентов 95 журналистской братии, впрочем, и всей советской интеллигенции, мол, служившей «тоталитарному режиму», даже заслуженных ими льгот, зачастую не очень-то и значимых. Реформаторы, однако, что-то и оставили. За газетчиками, в частности, сохранили Дом журналиста на Суворовском бульваре – старинный особняк, где когда-то Пушкин читал друзьям «Бориса Годунова». Главный редактор «Известий» зять Хрущёва Алексей Аджубей ещё до опалы тестя и с ним зятя успел превратить Домжур в уютный клуб для тех, кто писал, рисовал, сочинял, актёрствовал, эстрадничал. Многие поныне вспоминают зятя Никиты Сергеевича добрым словом, не придавая значения популярной при нём байке: «Не имей сто рублей, а женись, как Аджубей». Этот самородок оставил о себе память прежде всего как замечательный журналист и организатор, стряхнувший, по крайней мере, с «Известий» замшелость задолго до перестройки.

Магнитом притягивал к себе в Домжуре пивной бар-полуподвал, где всегда под живое пиво, раки, воблу, креветки и чёрные сухарики можно было оттянуться во всех отношениях: и о последнем хоккейном матче; и по поводу неясных целей реформ, начатых под диктовку сомнительных американских советников у Ельцина, частью оказавшихся агентами ЦРУ; и о непонятной пальбе верхов по ветеранам боёв за достойное России место в мировой экономике…

Из дневника автора сборника. «Превыше всего, говоря о себе лично, можно ставить лишь то, что тебе удалось свершить из оказавшегося по силам. И тогда оказывается, что высшим достижением может быть только честно прожитая жизнь. Эту мысль более трети века назад полностью разделила со мной будущая жена Елена Леонидовна Загарских – выпускница Института народного хозяйства имени Плеханова, ученица известного политэконома академика Леонида Абалкина. Не без его влияния она тоже увлеклась политэкономией и даже стала романтической почитательницей когда-то чтимого всей просвещённой Европой молодого Фридриха Энгельса (среди его друзей – Фрэда). Знала многие афоризмы-экспромты этого «гениального, обаятельного холостяка».

«Лучшее качество мужчины? – Быть мастером своего дела и не вмешиваться в чужие дела». «А женщины? – Умение класть вещи на свои места».

«Что непростительно для мужчины? – Унижение женщины. Отсутствие чувства юмора. Неумение посмотреть на себя со стороны». «А для женщины? – Стремление нравиться мужчинам без желания помочь им стать лучше. Пренебрежение подругами из-за узнавания в них собственных грехов».

«Есть ли вечный двигатель совершенства личности? – Здоровое честолюбие, совесть»….

В мою жизнь органично вошли нормы жизни Лены и вырастившей её семьи – мамы Анны Сергеевны Долгополовой, скромной труженицы из Ржева, ставшей учёной в сфере трудовых отношений, и отца-инвалида Великой Отечественной, сибиряка Леонида Михайловича Загарских, сумевшего подняться до педагогических высот в Институте имени Плеханова. Аура этой подлинно интеллигентной семьи помогала выходцу из провинции и казарм приобщаться к светским правилам московской жизни, избавляться от той простоты, что «хуже воровства». Приучила смотреть со стороны на себя не только сегодняшнего, но и вчерашнего.

Кое-что поправил бы в прежней жизни. Но не отказался бы от рифм. Не отношу их к высокой поэзии, но стихосложение бывало порой единственной отдушиной, надёжным поплавком, когда казалось, что вот-вот отдам концы из-за непосильного труда, незаслуженной обиды, или безграничного счастья».

Переплетение хобби с профессией Рачкова, его публицистика в призме поэзии щедро запечатлели юбилейные издания холдинга «Экономическая газета». Это прежде всего многоцветный буклет ХХ ЛЕТ «ЭЖ» С УЛЫБКОЙ, выпущенный в 2011 году к 20-летию управления газетой журналистским коллективом. В буклете стихи Рачкова, проникнутые иронией и юмором, создают портреты почти 50 известных учёных, хозяйственных деятелей, представителей культуры СССР и России. Некоторые из них присутствуют в многоцветном фолианте 2008 года РОССИЯ: ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ГАЗЕТНОЙ СТРОКОЙ, изданном к 90-летию этой газеты, преемницей которой стала «Экономика жизнь». Не обошлась без стихов того же автора монография о журналистах фронтовиках ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЁ ДЛЯ ПОБЕДЫ к 65-летию подвига.

Нынешний сборник похож на калейдоскоп, половину которого составляют стихи, но наибольшую общественную значимость всего творчества Бориса Рачкова представляют приведённые в сборнике отдельные примеры газетной работы разных периодов времени. Это прежде всего те публикации, которые в своё время были не просто замечены, а врезались в сознание современников чётким расследованием важнейших резонансных экономических проблем дома и за кордоном.

Многие публицистические работы не теряют актуальности и сегодня. В этом легко убедиться, прочитав хотя бы одну из его давних и недавних публикаций.

В заключение уместно подчеркнуть, что несмотря на острую полемичность публицистики, направленной против западных оппонентов, ни сам он, ни они не считали и не считают его «антиамериканистом» или «антизападником». Его критика всегда направлена на тот сектор крупного капитала, который действует против экономических интересов не только СССР, России, но зачастую против самих же США и их западных союзников, как, впрочем, потом начали поступать и некоторые олигархические структуры России. Ярче всего рассказал об этом сам публицист в ряде относительно недавних работ.

На рубеже XX и XXI веков публикации Бориса Рачкова посвящены становлению молодого российского бизнеса, его поискам места на мировом рынке среди бывалых западных конкурентов.

В 2003 году Торгово-промышленная палата России учредила для успешных предпринимателей, организаторов бизнеса, видных общественных и политических деятелей свою общественную награду – Знак отличия. В журналистском корпусе первыми его удостоены экономический обозреватель Борис Рачков и организатор деловой прессы Юрий Якутин.

В торжественной обстановке награды вручал президент ТПП академик Евгений Примаков. На вручении говорилось, что грамотная информационная поддержка помогает не только становлению и развитию отечественных предпринимателей, естественно, конкурирующих между собой ради собственной выгоды. Очень важно, что она способствует также воспитанию в российском бизнесе чувства его сопричастности с судьбами страны.

Работу над этим очерком я начал в канун очередной, 69-й годовщины Победы Советского Союза над фашистской Германией. Подобно многим ветеранам, Борис Рачков регулярно получает к знаменательным датам поздравления от президента РФ Владимира Путина. Со стороны это может показаться некой формальностью. Но герой моего очерка на нашей заключительной беседе сказал, что никто не заставит его воспринимать казённо, например, такие слова из президентского послания:

«Спасибо Вам за беззаветную веру в правое дело. Ваш жизненный путь всегда будет служить образцом высокой нравственности и духовной крепости, ярчайшим примером патриотизма».

«Сказано крепко, – говорит герой моего очерка, – особенно если воспринимать эти слова как обращённые именно к тебе лично. Для одного меня даже чересчур. Но я никогда и не был одним. Всегда рядом были те, с кого брать пример, с кем можно посоветоваться, соревноваться, вместе одолевать препятствия, радоваться собственным и национальным успехам».