Текст книги "Море на двоих. Записки подводника"

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

В экипаже Борисов сразу сдружился с турбинистом.

Потомственный моряк, командир девятого отсека. Его батя служил штурманом на КСФ. Как Андрея Борисовича занесло в высшее инженерное училище имени Феликса Эдмундовича, он, наверное, и сам не понял, но подводником оказался отважным. И волею забавного случая через полгода стал соседом Борюсика по коммунальной квартире.

На самом деле лейтенантских проблем всего две: сдать на самостоятельное управление, успешно закрыв положенные зачётные листы, и получить жильё. Холостяку – общежитие, женатику – квартиру. Только эти две мысли были в буйной голове у Борисова.

Не решённый вовремя квартирный вопрос многих погубил даже в Москве, не говоря о далёкой Гремихе. Лейтенанту Роме с фамилией, как у командующего Северным флотом в давние времена, через полгода службы выделили двухкомнатную квартиру. Повезло командиру реакторного отсека, случилось чудо! Возможно, сыграло совпадение фамилий – начальство нянчилось с ним, как с грудным ребёнком. Вот и квартирку подогнали, не иначе потомок славного командующего.

Общественность – на дыбы, женсовет в слезах от возмущения:

– Лейтенанту не положено! Как, двухкомнатную?

Замполиту пришлось принять соломоново решение: поселить двух лейтенантов в одной квартире.

Соседом счастливчика выпало быть Андрею Борисовичу, который оказался не так прост и сходу предложил на предмет распределения жилплощади тянуть спички. А разница в метраже комнат существенная: большая – 22 метра, а маленькая – 8. Командир реакторного отсека долго упирался, потом согласился, всё-таки друзья по училищу.

Андрей предложил:

– Кто вытянет короткую, тому маленькая комната, – а сам предварительно незаметно обломал две спички.

Трюк прокатил, счастливчик, претендовавший было на все хоромы, отказался жить в клетушке с товарищем. Тогда эту же комнату предложили Борисову, тот сразу согласился, не голубых кровей. Сам в питерских трущобах прожил полжизни. И мама у него в коммуналке осталась. Андрей проделал тот же трюк со спичками, и Борис, радостный, заехал на законные 8 квадратных метров домашнего уюта.

Жили всем подъездом весело и дружно. Молодые семьи – мичмана и офицеры. Все из одной дивизии. Возрастной был только мичман Василий из штаба флотилии. В силу опыта и доброго нрава стал душой компании, часто у него собирались. Благо поводов хоть отбавляй: выход в море, возвращение, отвальная в отпуск, приезд назад, на Севера. За грибами кто-то сходил – всем подъездом ели жареную картошку с грибами. Сёмгу в Йоканьге поймал – солили красную рыбу. Шило никто не зажимал, появилось по случаю – сразу на стол.

Борисов был рад налаженному быту, сразу выписал к месту службы молодую жену, старался домой заезжать даже в обед. Иногда получалось выкроить на послеобеденный сон минут сорок.

Собирались в автономку, постоянные выходы на задачи. Однажды блаженство адмиральского часа перебило сновидение: нежные влажные прикосновения к нижнему брату, который «стоял на страже Заполярья как штык». Когда осознал, что это наяву, прикинулся спящим. Был неожиданно приятно удивлён – раньше жена такого себе не позволяла. Ну и что? Счастье – внезапно! В автобусе на службу ехал одухотворённый, на крыльях любви. Готовый супостата порвать, как тузик грелку.

Был бы Борюсик прозорливее, уже тогда бы задался бы вопросом: «А где ненаглядная обучилась такому искусству? Хороший тренер попался, не иначе». Видеомагнитофонов в то время ещё не было, и за недолгие годы совместной жизни свою умничку ни разу с книгой не застал, тем более с «весёлыми картинками».

Но когда там думать, надо бежать на корабль – мужская работа прежде всего, скоро выход на боевую службу.

ИЗМЕНА

На Тихоокеанском флоте жизнь била ключом, порой по голове и очень больно.

Когда Петруха принёс первую зарплату, бешеные по ленинградским меркам 450 рублей каким-то чудным образом через две недели растаяли, так как цены на продукты в магазине оказались высоки так же, как степень оценки труда офицера-подводника. Пришлось занимать, благо с этим проблем никогда не возникало, Пётр всегда мог найти нужную сумму до зарплаты.

Экипаж принял корабль, и молодых лейтенантов посадили «без схода на берег», пока не закроют листки допуска к самостоятельному управлению. В училище в подобных обстоятельствах можно было сбежать в самоволку по тропе Хошимина, здесь же, на КПП матросами служили выходцы из Средней Азии, самоотверженно гонявшиеся за офицерами без пропусков. Офицеры, реально, подобрав полы шинели, удирали от матросов. А что делать? К подъёму флага не опоздаешь! Договориться с ними было невозможно, а вот схватить пулю от басмача – с большой вероятностью, они же охраняли «секретный объект». В нужный момент и русский язык переставали понимать, когда офицеры пытались объяснить ситуацию. К тому же чувство ответственности за «объект» многократно усиливалось классовой ненавистью матроса к офицерам, подпитанной страхом вылететь с прибрежного КПП и, спаси Аллах, попасть на лодку, это – удел неверных.

За три месяца молодожёнам пришлось сменить семь мест проживания в Тихасе, каждый раз договариваясь с хозяевами на короткий срок, или просто вламываясь с такими же друзьями без жилплощади в пустующие квартиры – до тех пор, пока не возвращались владельцы. Неожиданно появившиеся хозяева, обнаружив в своём жилище кучу чемоданов и испуганную Машу среди них, не выказали ни малейшего удивления, приведя в недоумение тем самым нежданную гостью. Условия были тяжёлые, зато люди добрые.

Фактически Маша оказалась совершенно одна в четырёх стенах, на краю света, без поддержки. Во время редких ночных визитов мужа она боялась уснуть, считая минуты, а с уходом любимого к подъёму флага снова погружалась в тоску и одиночество.

В октябре задержавшееся лето Приморья стало зябким. Первые заморозки пришли в конце ноября. Повалил снег, неожиданно завалив весь посёлок. Выйти на улицу не представлялось возможным. В подъездах домов стал накапливаться мусор, который выбрасывали прямо на лестничную площадку, пока матросики не расчистили лопатами тропинки. Время суток определялось по рёву сирены, включаемой на весь посёлок ровно в полдень, как сигнал жёнам офицеров, что пора вставать, а их мужьям – проверить готовность военно-морской базы к отражению нападения вероятного противника.

У Петрова начались учебные выходы в море для подготовки к автономке. Появляться дома он стал всё реже и реже.

На боевую службу лодка ушла «под ёлочку», чему экипаж безмерно радовался. У подводников декабрь считался удачным временем для начала похода: возвращение в марте, апрель – май – сдача корабля, после чего 90 суток полноценного летнего отпуска. Пётр был полон энтузиазма, радости и надежд, ему не терпелось выйти в море. В редкие минуты его нахождения рядом Маша чувствовала себя защищённой, в окружении волн умиротворения, любви и радости. Таким он в её памяти и остался.

Уход Петра на боевую службу для Маши явился началом гарнизонного кошмара. Ей предстояло выстоять два с половиной месяца. Помощи ждать неоткуда. Полное одиночество. Был бы свой угол – куда ни шло. Страх же быть изгнанной заставлял прислушиваться ко всем шагам, доносившимся с лестницы, держа в постоянном напряжении, многократно усугубляя чувство беззащитности. В квартире, где её оставил муж, мебель отсутствовала напрочь. На кухне стояли электроплита и миниатюрный кухонный стол, стульев не было. Вся домашняя утварь состояла из чайника, матраса, двух тарелок с ложками и кружки с надписью «Ленинград».

Завести дружбу с офицерскими жёнами как-то не сложилось. Пётр был той точкой опоры, к которой она привязалась, планируя свою дальнейшую жизнь, и эта точка неожиданно стёрлась, пропала на бесконечные дни в морских глубинах. Все её планы построения домашнего очага рассыпались в одночасье, как карточный домик. Она просто перестала понимать, как ей самостоятельно жить дальше.

31 декабря. В Ленинграде встреча нового, 1988 года представлялась Маше совсем иной: в дружной и весёлой компании, а главное – вместе с мужем. Оказалась же она сидящей на холодном полу, в одиночестве, балансируя на грани отчаяния. За стенами слышались смех и весёлые разговоры. Народ оканчивал последние приготовления. Ей очень захотелось оказаться в кругу людей, лишь бы не быть одной.

Неожиданно в дверь постучали. Она открыла. В дверях стоял высокий, молодой, очень симпатичный парень в модных варёных джинсах.

– Здравствуйте, у вас случайно лишнего стула не будет?

– Да у меня вообще мебели нет никакой, – ответила то ли в шутку, то ли с горечью.

– Жаль. А вы что, одна? В такой день? Ну-ка давайте к нам, мы вас не оставим, мы же соседи. Меня зовут Пётр.

– А я Маша.

В квартире напротив собралась компания, человек десять. Молодые, радующиеся надвигающемуся главному празднику страны. В советское время люди с наступлением каждого нового года ждали, что «жизнь станет лучше, жить станет веселей».

Маше постепенно передался общий беззаботный настрой компании, она как будто вернулась в прежнюю жизнь. Хлопоты у праздничного стола невольно отвлекли от недавно завладевших её сознанием страхов и волнений.

Присели проводить уходящий год. Шампанское приберегли на бой курантов. Пили разбавленный спирт. Девушкам делали ягодные ликёры, разбавляя спирт вареньем: получалось сладким на вкус, выпивалось легко, опьянение приходило постепенно и незаметно. Стол ломился от закусок. Маша с радостью налегала на невиданные доселе деликатесы: красную рыбу, морских крабов и креветки.

Новый знакомый Пётр оказался за столом рядом с ней.

– А вы на какой лодке служите? – спросила Маша.

На что компания дружно засмеялась.

– Мы не подводники. Мы – военные строители, поэтому с нами можете на ты. Наше призвание – помогать подводникам на берегу, обеспечивать их тылы, пока они в море. Вот, к примеру, ты осталась одна, а мы как люди береговые не имеем права пройти мимо и должны непременно позаботиться о тебе, что мы и делаем. Выпьем за строителей! Ура!

Ровно в полночь над Тихасом прозвучал праздничный вой сирены.

Компания разлила по бокалам один из главных дефицитов той поры – «Советское шампанское», все дружно чокнулись и выпили. В глазах у Маши от непривычного сочетания спирта с шампанским всё поплыло. Сознание мельком выхватывало картины из происходящего. Выключили свет, сверкала только ёлка. Из магнитофона полилась современная музыка: «Наутилус Помпилиус» пел «Гуд бай, Америка!», Михаил Муромов – «Яблоки на снегу». Начались танцы, в темноте пары не стеснялись тесно прижиматься друг к другу. Откуда-то появился видеомагнитофон, вокруг которого образовалась группка для просмотра «Девяти с половиной недель».

Обычное для советского времени дело, вечеринка, на которую собирались парни и девушки, в обстановке тихоокеанского городка, обязательно должна была в заключительной своей части плавно перетечь в интимную сферу, с продолжением в большей или меньшей степени. Парни должны были всегда быть готовыми идти до конца. Джентльменство по отношению к девушке в этом плане считалось самым гнусным оскорблением. Решение, где остановиться, или не останавливаться вовсе, как правило, принимали девушки, руководствуясь одними им известными критериями со времен Евы. В случае отказа обид не оставалось: не повезло в этот раз, повезёт в другой, или с другой.

Маша строителям очень понравилась, прежде всего своей невинностью, резко отличавшей её от многоопытных тихасок. В её манере держать себя сразу угадывалась недавняя жительница культурной столицы. Лакомый кусочек для ударников полового фронта, всегда находившихся в поиске новых приключений. Заполучить Машу желал каждый из защитников тыла, но она по праву досталась Петру, как принёсшему добычу. Довести дело до конца с малоопытной в таких делах девушкой ветерану ночных приключений особого труда не представляло. С учётом удачно сложившейся обстановки – дело техники.

От переживаний и количества выпитого алкоголя Маша вряд ли могла осознанно контролировать свои действия. Сначала ей показалось, а потом это чувство переросло в уверенность, что с ней был её любимый Петя. Она улыбнулась своему воображаемому мужу, позвала по имени, что было расценено абсолютно земным и реальным строителем Петром как знак, что всё идёт как надо. Даже удивился, что его назвали «любимый».

Ночью в бреду к Маше пришёл Петруша.

– Ты откуда такой горячий? Я так счастлива, что ты рядом!

– Жарко мне, любимая. Всё тело горит, и дышать нечем.

Будучи уверенным, что творит благое и полезное во всех отношениях дело, военный строитель и любовный герой Пётр не мог знать, что в этот момент настоящий муж и любимый Машей Петя задыхался от угарного газа.

В подводном положении на глубине около сотни метров, в шестом отсеке произошёл пожар. Рядовое на подводной лодке происшествие, к которому в какой-то степени все подводники привыкли. Десяток пожаров за автономку – обычное дело.

Каким-то провидением и усилиями экипажа и лично Петра пожар потушили.

Петров случайно оказался в аварийно-спасательной команде. Аварийную тревогу принял в пятом отсеке, собирался в кают-компании отобедать, выпив законные пятьдесят грамм сухенького. Мыл руки на верхней палубе, увидел: дым валит в шестом и межотсечная дверь открыта. По аварийной тревоге переборки все закрываются. Пожар в шестом, в соседнем отсеке, туда не раздумывая побежал. Задраился.

Включился в ПДУ (портативное дыхательное устройство, рассчитанное на 10 минут жизни), отключил межсекционный автомат на ГРЩ (главный распределительный щит), опалив руки, начал тушить пламя из шланга ВПЛ (система пожаротушения). Вахтенный БП-65, спецтрюмный, получил подзатыльник за круглые глаза и стал выполнять команды молодого лейтенанта Петрова, который ровно через десять минут потерял сознание от отравления угарным газом. Его спешно вынесли в пятый безопасный отсек. Бренное тело героя доктор в амбулатории с отчаянным усердием приводил к жизни.

Но, как обычно, на флоте главное – вовремя доложить. После того, как с пожаром справились, в штаб улетело донесение: «Произошла авария, погиб лейтенант Пётр Петров, лодку провентилировали, готовы дальше выполнять боевую задачу».

Первое января нового года обернулось для Маши сущим адом. Проснувшись в объятиях строителя Петра, долго соображала, кто с ней рядом и как она оказалась без одежды. Вспомнить ничего не смогла, так как следующей реакцией стали страшные рвотные позывы. Находясь в состоянии алкогольного отравления от выпитого спирта, девушка закрылась в ванной комнате, где её больше часа выворачивало наружу, что оказалось прологом дальнейших мук. На какое-то мгновение полегчало, похмелье стало отпускать, но вместе с этим память стала медленно возвращаться – и постепенно пришло осознание свершившейся измены. «Какой позор!» – в мозгах с болью било колоколом.

Донесения со смертью подводников, несмотря на секретность, по гарнизону разносятся молниеносно. В этот самый отвратительный день в жизни Маши не меньше десятка сочувствующих приходило домой выразить соболезнование. Душа её рвалась на мелкие лоскуты. Стыд и обида заполнили сердце. Сначала хотелось покончить с собой, но в пустой квартире не было даже отвратительной табуретки, чтобы повесить постыдное тело.

Потом, как горькое озарение, вспомнилось предсказание нищенки в день свадьбы у Никольского собора: «Она с тобой и не может венчаться. Она с Христом обручена». Душа Маши освободилась от обид, в этот же день собралась в монастырь за многие километры, оставила скрипку, как никчёмную игрушку из прошлого, повязала платок, скрывая позор, взяла узелок с едой на первые три дня, сгорбилась, как грешница, и навсегда покинула Тихас.

Пётр Петров выжил, душа его не переселилась в небесный Иерусалим и стоит не выше Ангелов и Архангелов, но душа успела побывать на границе двух миров. Доктор, настоящий эскулап от бога, вернул Петруху к жизни. Всевышний перстом своим указал выжившему: «По аварийной тревоге надо бежать не в аварийный отсек, а в гиропост, согласно инструкции». Однако как знать, возможно, невыполнение инструкции спасло корабль и его обитателей.

Вернувшись из автономки, трагедию Петруха мужественно преодолел и ни с кем на эту тему не разговаривал. Куда и почему пропала Маша, ему было не ведомо. Будучи эмоциональным и ранимым, он очень переживал, но держался. Настоящий мужик!

ШТУРМАНСКИЕ БУДНИ

Круговорот штурманов на флоте естественен, как всё в окружающем мире. Многих знаешь и уважаешь, что говорить – штурманское братство! С одним учился в высшем училище, с другим служил или ходил прикомандированным. Карьерный рост быстрый, происходит смена соплавателей. Флагманские штурмана – полные профессионалы, всегда подскажут, научат чему-то новому. Без проблем можно прийти в штаб к Ф1 по делам, заодно спокойно поговорить. Штурмана лишены командной косточки, выбрав не мостик командира, а специальность мореплавателя-наставника – касту среди элиты подводников ВМФ. Возможно, подобное происходило в среде других специалистов – такая отдушина в виде доверительных человеческих отношений не военных, а обычных людей, но профессионалов своего дела.

История произошла на Тихоокеанском флоте в будущем экипаже Петрова, годом ранее его прибытия.

Первая весна штурмана Вовы Николаева случилась ранней. Солнышко пригревало, жизнь просыпалась от зимней спячки, ручейки крови в жилах подводников, следуя малоизученным законам природы, сезонно ускорялись. Естественная потребность любить и быть любимым устремлялась к своему пику. Единственным проверенным способом справиться с этой мукой служила разрядка скопившейся энергии в море при отработке задач боевой подготовки. Только на глубине подводники могут отдать себя без остатка по-настоящему любимой, гармонично слитой из личного состава, оружия и материальной части… службе.

Выход в море всегда сулит сюрпризы – выходишь на неделю, возвращаешься через полтора месяца. Стоило стратегу с двенадцатью баллистическими ракетами выйти в море, как он превращался в учебную цель – игрушку. Все, кто мог, на него начинали охоту: дружественная авиация, надводники, многоцелевые лодки братских соседних дивизий, которым свой хлеб надо отрабатывать и закрывать задачи боевой подготовки (БП). Если бы береговые ракетные комплексы могли стрелять торпедами, глубинными бомбами или хотя бы ставить мины, то и они не упустили бы свой шанс условно потопить потаённое судно.

Как правило, отработка курсовых задач перед боевой службой по длительности нахождения в море равнялась длительности боевой службы, а у наиболее «везучих» экипажей – гораздо больше.

То было «золотое время», когда штурманов на проекте 667Б было всего двое: командир БЧ-1 штурманской боевой части и КЭНГ (командир электронавигационной группы), которые разрывались между мостиком и маленькой рубкой на задворках ГКП (главного командного пункта). Тихоокеанцы со стратегических лодок принципиально ГКП не называли центральным постом, у них всё серьёзно, поэтому – ГКП. На сон времени не хватало из-за постоянных тревог, всплытий и погружений.

Поэтому, когда командир БЧ-1 Коля Лысенко сообщил: «С нами пойдёт прикомандированным ТОВВМУшник Миша», – радости лейтенанта Вовы третьему вахтенному штурману не было границ.

Коля Лысенко – питон, выпускник ВВМУППа, но служебное рвение и бескомпромиссность в пыль превращали эти малые достоинства. В высшем училище, будучи ЗКВ (заместитель командира взвода), на младших курсах беспощадно раздавал взыскания. Молчаливый служака с большими добрыми глазами и лохматыми ресницами приводил в меридиан питонов и «срочников», поступивших в училище из СА и ВМФ. Коля приложил свою строгую руку к воспитанию Борисова и нынешнего Главкома ВМФ на первом курсе.

Прикомандированному Мише не очень повезло с распределением после выпуска из училища. В тот год штурманов на легендарную стратегическую 21-ю дивизию, что справа от входа в залив Стрелок, пришло гораздо больше, чем требовалось. У Родины свободного штатного места для молодого штурманёнка не нашлось, поэтому ходил он по морям прикомандированным – подкидывали его в различные экипажи, чтобы приобретал практические навигацкие навыки.

Довольные свалившимся счастьем, строили планы на трёхсменку «четыре через восемь», как все белые люди на корабле, но мечтам не суждено было сбыться. Командир по никому не ве́домым соображениям посчитал, что штурманам вредно расслабляться, и приказал вахту нести только штатному составу, а прикомандированному Михаилу отвели роль дублёра.

Одним словом, предстояло служить Родине без отдыха и сна. Неслучайно в такие минуты чёрной завистью завидовали заму, коку, доку, особисту, у которых была самая «напряжённая» работа в одну смену.

Самым умным и красивым оказался Коля, который изрёк неоспоримую жизненную мудрость:

– Выйдем в море – разберёмся.

Так и сделали. Подводная лодка стоит под парами.

На корабле масса снующих повсюду проверяющих всех мастей и флотилий. Старшим на выход пошёл первый заместитель командующего 4-й флотилии контр-адмирал Парамонов – офицер до мозга костей. Думаю, именно такими были морские офицеры царских времён. Эстет по натуре – ходил по кораблю только в белых перчатках.

Эдуард Николаевич Парамонов родился в Тбилиси. Отец и два его брата были военными. В 1948 году поступил в Рижское Нахимовское военно-морское училище. В 1958-м окончил Высшее военно-морское училище подводного плавания. На Балтийском флоте служил на малых дизельных подлодках. После учёбы на Высших специальных офицерских классах служил на АПЛ Тихоокеанского флота. Четыре года командовал атомным ракетным подводным крейсером стратегического назначения. Был заместителем, а затем и командиром дивизии. На протяжении 7 лет был первым заместителем командующего флотилией атомных ракетных подводных лодок на ТОФ. И закончил службу начальником научно-исследовательского полигона ВМФ в Эстонии.

От дивизии принимал задачу заместитель командира Довженко Владимир Николаевич, ставший через год командиром соединения.

На корабле учебная тревога. Экипаж сидит по боевым постам. Суматоха первых часов – кавардак в разгаре. На ГКП не протолкнуться. Парамонов восседает в командирском кресле, как удав, наблюдая за царящей суетой, оценивая вылетающие с центрального поста приказы и не пропуская ни одного поступающего в ответ доклада.

В этот момент на ГКП залетает непонятный боец, почему-то в белой бескозырке, и, подойдя прямо к адмиралу, задаёт, в сущности, тривиальный вопрос:

– Товарищ контр-адмирал, случайно не вы капитан 1-го ранга Голутва?

На ГКП наступило затишье, даже «Каштан» на минуту заглох, недоуменные взгляды впились в бойца.

Ответ адмирала прозвучал философски и стал впоследствии афоризмом:

– Знаешь, сынок, в этом дурдоме всё возможно…

На широкомасштабные поиски старшего офицера снарядили «оповестителя». Искали капитана 1-го ранга Голутву, которого на время потеряли в штабе флотилии. Посчитали, что он может находиться на крейсере, уходящем с кучей проверяющих в море. Боец с задачей справился, Голутву нашёл. Молодой матрос не удивился, что им оказался контр-адмирал Эдуард Парамонов. В чём последний сам признался, произнеся историческую фразу.

Единственная накладка вышла: матросик в белой бескозырке и с противогазом на боку не успел сойти с борта. Он был счастлив, что волею случая удалось выйти в море с отважными подводниками на атомном подводном крейсере с настоящими баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. Мечтал: «Вот приеду на ДМБ в родной Тамбов, расскажу, как здесь серьёзно, все девчонки мои».

Получили первое задание: торпедные стрельбы практическими торпедами в дуэльной ситуации.

Как считал легендарный командир Журавлёв, в торпедных стрельбах присутствуют три этапа: первый – замысел и стрельба, второй – поиск и подъём торпеды, третий этап – вымысел, то есть правильно оформленный отчёт. Причём самым важным является второй этап, потому что потеря торпеды перечёркивает как первый, так и третий этапы. Расстреливать никто не будет, но косых взглядов в штабе не избежать.

Во-первых, нет торпеды – невозможно подтвердить результаты стрельбы: кто, как и по кому стрелял, и в каком направлении торпеда вообще отправилась. Нет торпеды – нет оценки, а значит, задача не завершена. Неотвратимое последствие – повторный выход в море на выполнение аналогичного задания.

Во-вторых, потерю образца оружия можно даже подвести ни много ни мало под измену Родине – это ведь потенциальная передача супостату новейших достижений науки и техники в области торпедного вооружения… аж 1958 года.

Осознавая все риски предстоящей задачи и лежащую на экипаже коллегиальную ответственность за её выполнение, Вова Николаев со штурманом Колей Лысенко тщательнейшим образом нанесли координаты точек погружения/всплытия, исходные точки, маршрут при выполнении практического упражнения как для себя, так и для условного противника, неукоснительно руководствуясь полученными разведданными и требованиями «Правил использования районов ПИР-&&».

В назначенное время «Ч» морской бой начался. Штурман работает на планшете Ш-30 периодически посматривает на карту, не вывалилась ли лодка за пределы района БП. Вова – на планшете Ш-26 снимает параметры навигационного комплекса, одновременно ведя графики. Михаил – на Журнале манёвренных карточек.

Действия экипажа отработаны до филигранности – из морей не вылезали практически год: приём крейсера от промышленности после среднего ремонта, швартовые, ходовые испытания, подтверждение линейности, выполнение задач БП.

Корабли разбежались в разные точки погружения по углам района БП, последний раз по связи обсудили условия дуэли, погрузились и начали замысловатое маневрирование по заранее оговорённому маршруту, дабы «ввести друг друга в заблуждение» относительно параметров движения. Задача для получения положительной оценки – первым обнаружить противника и его атаковать.

Всё складывалось, на первый взгляд, идеально. Обнаружили противника. Вычислили элементы движения, доложили данные для стрельбы и отправили подарок «супостату» в виде двух электрических торпед СЭТ-65.

Включили секундомеры для определения дальности хода торпед, акустики напряглись, прослушивая горизонт, дабы из всего разнообразия шумов вычленить шум работающей торпеды и стукача на ней, по которым в дальнейшем предстоит определить пеленг и расчётное место всплытия.

После залпа шум винтов торпеды был слышен всего лишь пять секунд, а стукач так и не заработал, ознаменовав конец идиллической картины бытия.

Кровь в венах начинала холодеть, интуиция и опыт подсказывали, что обе торпеды потеряны. Подводные лодки опять разбежались по разным углам в районы всплытий, и уже в надводном положении начали безрадостные поиски торпед. Одна нашлась сразу в расчётной точке, хотя стукач на ней почему-то молчал. А вот вторую не удалось обнаружить ни в расчётной точке её всплытия, ни в точке залпа. Последнее обстоятельство сулило очень продолжительное совместное маневрирование в составе отряда поиска с участием двух торпедоловов по боевой готовности №1.

Вот тогда для Коли с Вовой настало время делать «Это» по-флотски.

Они, как в прелюдии, понимающе-долго посмотрели друг другу в глаза. Для начала им улыбалось обеспечивать управление целым отрядом поиска, ведя прокладку маневрирования трёх кораблей. «Акт мазохизма» требовал нахождения «активного» штурмана сверху, на мостике, в то время как другой «отдыхал» снизу, в штурманской. Каждые два часа для повышения остроты ощущений требовалась смена положений.

Для достижения полноценного флотского орг@зма желательно как минимум десять часов непрерывной смены «штурманская рубка – мостик» и наоборот. С учётом того, что двое суток до этого никто из штурманской БЧ не спал, состояние в скором времени приблизилось к предобморочному.

Коля на всякий случай помолился Богу. И… тот услышал! Командир разрешил прикомандированному Мише нести вахту на мостике, что давало шанс оставшимся в живых по очереди поспать хотя бы немного.

Протянулись сутки бесплодных усилий. Замполит время поисков торпеды использовал с пользой. Организовал торжественное посвящение в подводники. Тех, кто погрузился впервые, следовало поздравить по обычаю, принятому с давних времён. Объявили по кораблю о торжественном моменте. Таких оказалось двое. Трюмный матрос и курсант на стажировке. Выпили забортной воды по плафону. Кувалду не целовали, эта изуверская традиция на лодке не прижилась (если честно, о ней даже не слышали). Высказали взаимный «одобрям». Моряки – правительству, правительство – морякам. Получили памятки с подписью командира корабля кап. 1-го ранга Полякова – на всю жизнь.

В этот торжественный момент на ГКП заходит привидение в белой бескозырке. Все в шоке, что за чудо? На лодке в бескозырках не ходят.

Матрос чётко докладывает:

– Товарищ контр-адмирал, прибыл для торжественного посвящения в подводники!

В центральном за старшего оказался старпом – большезвёздные начальники на мостике набились в ограждении рубки, таращатся вдаль, ищут торпеды.

Старпому льстило, что его назвали адмиралом, но непорядок налицо:

– Сынок, ты откуда свалился?

Матрос большим пальцем показал наверх и сказал:

– Оттуда.

– Не понял?

– Из штаба флотилии.

Старпом долго не разбирался:

– Имеешь право, сейчас посвятим. Три плафона с забортной водой – за мои нервы.

Матрос залпом выпил три плафона, старпом тут же пожалел, что не распорядился «пять».

Матросик сказал свои ФИО для памятки и, счастливый, сгинул дальше пугать своим нелепым появлением на постах и пунктах подводного крейсера.

Согласно инструкции Кэп решил поплавать ещё полсуток, продолжая поиски, хотя все надежды найти пропажу давно растаяли. Штурманам маневрирование по зигзагам уже было не в тягость, ведь они успели выспаться и находились в бодром расположении духа, предвкушая такой желанный и неизбежный конец «Этого».

Прошли очередные 12 часов. Наконец, командир принял решение свернуть поиски и продолжить отработку задач в районе БП в надводном положении. Часы сменялись часами, одни боевые смены сменяли другие, жизнь на лодке покатилась своим чередом.

Коля сходил к командиру, вернулся с новостями.

– Пришёл план отработки задач БП на грядущие сутки, – по возвращении заявил он бодро Вове, – готовить карты и планшеты к отработке следующих элементов задачи.

– А где Миша? – возник, по сути, риторический вопрос.

Штурмана с полным недоумением посмотрели друг на друга. До них с леденящим ужасом стало доходить, что его забыли на мостике.

– Он же сутки там уже! Ну ты и сволочь, – прервал молчание Коля, – про нашего товарища забыл! Если что с ним произошло, это будет на твоей совести. Ответишь по полной!