Текст книги "Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?"

II

Его война с Францией как шла, так и шла, не останавливаясь и не утихая. Союз Франциска Первого с султаном Сулейманом удалось в известной мере уравновесить, установив в 1529 контакт с шахом Персии – теперь и Турции грозила война на два фронта. Конечно, зрелище союза сильнейшего из монархов христианского мира с безбожными персами несло в себе некоторый соблазн для верующих католиков, но политическая необходимость безусловно перевешивала теологические возражения.

Но если с шахом удалось достигнуть некоего взаимопонимания, то вот сделать то же с собратьями по христианской вере оказалось невозможным. Граница пролегла не только между добрыми католиками и последователями Лютера, но и между вариациями того, что поначалу было единым учением «евангелистов». Томас Мор был прав – как только Лютером было сказано, что единственный источник истины – это Евангелия и собственная совесть христианина и что ни папа, ни вселенские соборы не могут давать никаких установлений, обязательных для всех, начался и раскол среди «евангелистов».

Возникли новые варианты учения помимо лютеранства и новые пророки помимо Лютера – Цвингли, Кальвин…

В 1529 году Филиппом Гессенским была предпринята попытка объединить усилия сторонников Лютера и Цвингли в ходе совместного диспута в Марбургe. Стороны не смогли договориться по одному пункту из шестнадцати. В результате Лютер отказался признать в Цвингли единоверца.

B июне 1530 года Карл V созвал Аугсбургский рейхстаг (или сейм) в целях примирения католиков и протестантов перед лицом турецкой угрозы. Протестанты представили уже не одно, а два исповедания – договориться не смогли ни с тем, ни с этим.

В Скандинавии, за пределами Священной империи германской нации, дела шли еще хуже – там возникли уже государства, отрицающие папу как религиозный авторитет. Один из студентов Мартина Лютера, Ганс Таусен, прoизвел в Дании истинный религиозный переворот – ему покровительствовал король Дании, Фредерик I. В 1527 году в Швеции на Вестеросском риксдаге главой церкви был провозглашeн король, а имущество монастырей было конфисковано в пользу короны. Делами церкви стали управлять светские лица, назначенные королeм, отношения с папством были прерваны и больше не возобновлялись.

Огромные неприятности для церкви начались в Англии. И спор-то вроде бы был ни о чем – король Генрих VIII страстно жаждал иметь сына, которого его жена, как было очевидно для всех, родить не могла, ему же тем временем приглянулась красавица Анна Болейн, и Генрих попросил папу аннулировать его постылый брак. Он хотел получить свою возлюбленную Анну законно и официально, с тем чтобы их будущий сын был рожден в законном браке.

Поэтому король просил признать его существующий брак «заключенным по ошибке», ибо он женился на вдове своего брата и теперь, по зрелом размышлении, находит это неправильным. Ну и в дополнение к этому он хотел, чтобы папа даровал ему желанную холостяцкую свободу.

Такого рода просьбы папе от коронованных особ, в принципе, исполнялись чуть ли не обратной почтой, но папа Климент отказал королю Генриху. Сделать иначе он никак не мог – супруга короля Генриха VIII была испанской принцессой, родной сестрой матери императора Карла.

Климент после разгрома Рима и оккупации итальянских провинций имперской армией не смел и думать о том, чтобы нанести Карлу V такую обиду, как перед лицом всей Европы признать тетушку императора «супругой по ошибке», король Генрих оскорбился – и в результате папа стал именоваться в Англии не папой, а всего лишь епископом Рима, а главой английской церкви король провозгласил самого себя. Монастыри начали громить, церковные владения конфисковывать в пользу короны…

A для английских католиков настали тяжелые времена.

III

Кардинал Реджинальд Поул [2] как раз и был одним из этих английских католиков. В 1538 году он был возведeн папой римским в сан кардинала и назначен папским легатом (послом). После отлучения английского короля Генриха VIII от церкви отношения Рима с Генрихом VIII дошли до точки кипения. Святой Престол имел сильное желание «наказать» непокорного монарха путем создания изоляции от всего католического мира и к дворам могущественных монархов – например, к императорy Карлy V, королю Францискy I и прочим – была направлена специальная миссия, возглавляемая папским легатом, кардиналом Поулом.

И вот в 1539 году, примерно через 12 лет после тихой и незаметной смерти Никколо Макиавелли, кардинал Поул обратился с посланием [3] к императору Карлу V, в котором о Никколо было, в частности, написано следующее: «Этот человек – враг рода человеческого и палец Сатаны. Яд, им изливаемый, распространяется повсеместно, даже и при дворах государей».

Кардинал был совершенно уверен, что Томас Кромвель, в то время главный министр короля Генриха Английского, был вдохновлен в своей деятельноcти трудами Никколо Макиавелли, ибо где же еще он мог почерпнуть и отрицательное отношение к иерархам церкви, и утверждение примата государства в его спорах с духовной властью? И вот по поводу этой гневной диатрибы есть смысл сделать одно попутное замечание.

Императору Карлу V в 1539 году исполнялось как раз 39 лет – он, как мы помним, родился в юбилейном, 1500 году. Он был просто по положению своему обязан служить образцом для монархов Европы, и действительно старался делать это. В частности, император изучал книгу Бальдассаре Кастильоне «Придворный». Она действительно так называется, если переводить ее название буквально, но куда лучшим русским эквивалентом было бы «Дворянин» или даже уж и вовсе современный термин – «Джентльмен». Книга рисовала портрет идеального дворянина – достойного, мужественного, лояльного к друзьям и к своему государю, во всей мере владеющего искусством беседы, безусловно честного, тонкого знатока манер и приличий, охоты и войны, покровителя искусств…

Это воплощенное совершенство должно было «красиво драться на шпагах, изящно ездить на лошади, изысканно танцевать, всегда приятно и вежливо говорить и даже изощренно ораторствовать, владеть музыкальными инструментами, никогда не быть искусственным, но всегда только простым и естественным, до мозга костей светским и в глубинах души верующим».

В книге и про любовь было сказано немало хорошего, Амур объявляется подателем всех благ и наслаждений в жизни, и вообще все расписано в больших деталях, вплоть до того, что совершенно серьезно трактуется вопрос о музыке:

«Прекрасной музыкой… кажется мне та, которая поется с листа уверенно и с хорошей манерой; но еще лучше пение под виолу, ибо в музыке соло, пожалуй, заключается прелесть; красивая мелодия и манера игры замечаются и слушаются с гораздо большим вниманием, ибо уши заняты лишь одним голосом; при этом легче примечается каждая малейшая ошибка, чего нет при пении совместном, где один помогает другому. Но приятнее всего мне кажется пение под виолу для декламации; это придает столько изящества и силы впечатления словам, что просто удивительно!..»

Так вот, согласно свидетельству понимающих людей [4], книга Кастильоне была одной из тех трех книг, которые император Карл V прочел в своей жизни с большим вниманием.

А две другие назывались «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» и «Государь» и принадлежали перу того самого «пальца Сатаны», Никколо Макиавелли.

IV

Если принять во внимание хронологию, то картина, складывается такая:

1. Никколо Макиавелли, выкинутый со службы, в 1513 году написал книгу «Государь» с целью привлечь к себе внимание нового режима Медичи, установленного в Риме и в его родной Флоренции. Его постигла неудача, им не заинтересовались.

2. В 1527 году он умер, будучи известен как «шут и автор скабрезных комедий», так и не получив никакого общественного признания в качестве политического писателя.

3. В 1532 году, через 5 лет после смерти Никколо Макиавелли, «Государь» был в первый раз напечатан.

4. В 1539 году, еще через 7 лет, его труды оказались отмечены особым вниманием церкви как «источающие яд», а сам Никколо был назван «пальцем Сатаны».

5. Две эти самые «источающие яд» книги оказались в числе тех трех, которые читал самый могущественный монарх христианского мира, император Карл V.

Учтем еще один факт – император знал Бальдассаре Кастильоне лично и ценил его так высоко, что папа Климент специально избрал Кастильоне на роль своего посла к Карлу V и даже с официальным значением – он сделал его своим нунцием [5]. Так что когда император избрал труд Кастильоне как руководство к совершенствованию своих манер, он руководствовался еще и симпатией к автору книги. Что до Макиавелли, то он его даже никогда и не видел. Однако вот читал и читал, раз за разом. Причем вообще складывается впечатление, что он рассматривал их как своего рода учебное пособие.

И негативное мнение церкви по этому поводу его не беспокоило.

Впрочем, если Макиавелли не одобрялся католической церковью, то это обстоятельство не делало ее оппонентов добрее к его трудам. Это кардинал Поул был твердо уверен, что создатель англиканской церкви Томас Кромвель действует по наущению Сатаны и по конспекту, составленному Макиавелли, но публицисты протестантов, напротив, именно Макиавелли считали истинным вдохновителем движения контрреформации.

Таким образом, обе стороны, стоявшие по разные стороны глубокой пропасти религиозного раскола Европы, считали, что их враги пользуются трудами Никколо Макиавелли как руководством. Очень может быть, что обе стороны были правы – он рассматривал политику с «технологической» стороны.

A пила ведь не размышляет над тем, что именно она пилит.

Вообще, если подумать, то в истории жизни Никколо Макиавелли поражает его невезение. Его современниками были, например, крупные историки и писатели, Франческо Гвиччиардини и Пьетро Бембо. С Гвиччиардини мы знакомы. Его «История Италии», как и «Государь», тоже была издана после смерти автора, но признание он получил еще при жизни. После возвращения Медичи во Флоренцию в 1530 году он стал одним из наиболее влиятельных деятелей нового режима. Да и вообще, откладывая в сторону вопросы власти и влияния, он был и богат и знатен, и жизнь вел куда более приятную, чем его друг Никколо.

Историк Венеции, Пьетро Бембо, в 1513 году стал секретарем папы Льва Х, на время понтификатов Адриана VI и Клемента VII пользoвался уважением и почетом, c 1529 года – историограф Венецианской республики, с 1530 года – руководил библиотекой Святого Марка.

В 1539 году получил титул кардинала и епископство Губбио в 1541-м, благодаря своему разностороннему образованию считался долгое время кандидатом в папы. Наконец, по всей вероятности, одно время он был любовником Лукреции Борджиа – что, конечно, по значению не идет в сравнение с саном кардинала, князя церкви, но все же добавляет некую пикантную деталь к его биографии.

Оба знаменитых историка надолго пережили умершего в 1527-м Никколо Макиавелли: Гвиччиардини умер в 1540 году, Бембо – в 1547.

Их обоих в Италии и чтили, и читали, когда в 1559 году «Государь» Макиавелли в первый раз попал в индекс книг, запрещенных церковью.

К 1588 году, через поколение, и Гвиччиардини, и тем более Бембо уже несколько позабыли, да и вообще, в разгар религиозных войн, раздиравших Европу, было не до них. Фокус политических событий сместился из Италии в Нидерланды, во Францию, в Англию и в Испанию.

Уже очень немолодой к тому времени Филипп II, король Испании, сын императора Карла, готовил к походу свой флот. Он, признанный глава католических государей Европы, собирался сокрушить «проклятую еретичку», Елизавету I Английскую, дочь Генриха VIII – и тем сломать хребет всему протестантскому делу. Англичане, готовясь к бою с испанской Армадой, оснащали корабли и лили пушки.

Пропагандисты обеих сторон изо всех сил обвиняли друг друга в «макиавеллизме».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Например, великий итальянский живописец эпохи Ренессанса Лоренцо Лотто.

2. Реджинальд Поул (англ. Reginald Pole) – английский кардинал, потомок английской королевской династии Плантагенетов.

3. Документ назывался «Apologia Reginaldi Poli ad Carolum V».

4. Об этом пишет автор биографии Карла V, Франческо Сансовино, Francesco Sansovino, biographical sketch, 1567

5. Нунций (от лат. nuntius – вестник) – постоянный дипломатический представитель Ватикана в иностранных государствах, приравниваемый по рангу к послу.

Некая загадка – и попытки ее разрешения

I

Человек, возглавлявший вторжение в Италию в 1796 году, спустя примерно два с половиной века пoсле смерти Макиавелли был не государем, а всего лишь генералом республики. Hо определению идеального государя как «комбинации льва и лисы» он соответствовал просто идеально. Качества «льва» он продемонстрирoвал совершенно наглядно, сокрушив все посланные против него армии империи. А «лисой» оказался такой, что самые изощренные австрийские дипломаты называли его не иначе как «бессовестным сутягой» и «вымогателем». Ho подписали все, что он им продиктовал, – у них не было другого выхода. Конечно, генерал Наполеон Бонапарт был не Чезаре Борджиа, он не приказывал удавить людей, с которыми у него возникали мимолетные разногласия. Но вот Венецианскую Республику, пережившую республику Флоренцию на две с лишним сотни лет, ликвидировал без всяких колебаний и в точном соответствии с рекомендацией Никколо – из соображений целесообразности. Ему был нужен разменный материал для завершения войны с Австрией, вот и все – а Венеция, хоть и была нейтральна, но подвернулась под руку. Он вообще широко относился к чужому имуществу. Во Францию хлынул поток денег и прочих ценностей, включая конфискованные мимоходом предметы искусства.

В этой связи есть смысл заглянуть в «Государя», мы найдем там вот что:

«…Если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты. И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой…»

Позднее, когда Наполеон станет уже не генералом, а повелителем половины Европы, он будет слыть весьма экономным и даже прижимистым государем. И Макиавелли объясняет нам, почему это произошло:

«…Ради того, чтобы не обирать подданных, иметь средства для обороны, не обеднеть, не вызвать презрения и не стать поневоле алчным, государь должен пренебречь славой скупого правителя, ибо скупость – это один из тех пороков, которые позволяют ему править.

Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь щедростью и что многие другие, благодаря тому, что были и слыли щедрыми, достигали самых высоких степеней, я отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней.

В первом случае щедрость вредна, во втором – необходима. Цезарь был на пути к абсолютной власти над Римом, поэтому щедрость не могла ему повредить, но владычеству его пришел бы конец, если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов…»

Что же касается неслыханных контрибуций, которые он выжимал из побежденных, то и тут все ясно:

«…А если мне возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу, что тратить можно либо свое, либо чужое. В первом случае полезна бережливость, во втором – как можно большая щедрость…»

Как мы видим, Наполеон, великий практик науки власти, с большой точностью следовал всем рекомендациям Макиавелли, великого теоретика власти – но при этом очень охотно говорил, что Макиавелли, как истый теоретик, «ничего не понимал в делах правления».

A Наполеон, надо сказать, в политике очень не любил теоретиков:

«Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита, это – невероятный болтун».

II

Хотя казалось бы – к Никколо, великому стороннику реальности, великий император мог бы подойти и поснисходительнее? Скажем, вот эта мысль Наполеона кажется чуть ли не буквальной цитатой из «Государя»:

«Девятнадцать из двадцати тех, кто управляет, не верит в мораль, но они заинтересованы в том, чтобы люди поверили, что они пользуются своей властью не во зло: вот что делает из них порядочных людей».

Может быть, и мог бы, но он видел Никколо Макиавелли глазами великих философов своего века. А как видели его они? Ну, в качестве примера можно сослаться на Руссо [1], который был свято убежден, что все, написанное Макиавелли, есть скрытое поучение народам, красноречиво описывающее им весь ужас тирании правления одного над многими.

И это было в полном согласии с тем, что думали на этот счет знаменитые энциклопедисты, в первую очередь Дидро [2]:

«…Когда Макиавелли писал своего «Государя», этот труд был как бы предупрежением согражданам: прочтите эту книгу самым внимательным образом. Если вы позволите кому бы то ни было стать вашим хозяином, он поведет себя так, как я описал для вас во всех подробностях. Вот он, дикий зверь, которому вы отдадите себя… Ошибкой современников было то, что они приняли злую сатиру за хвалебный гимн…»

А поскольку Наполеон именно и основал во Франции совершенно самодержавный режим империи и к написанию конституционных документов подходил с точки зрения, которую он выразил однажды с истинно военной лапидарностью: «да, да, пишите так, чтобы было коротко и неясно», то понятно, как он мог отнестись к работе Никколо.

«Государь» написан коротко, но очень, очень ясно. Оговоримся – написан ясно, если говорить только о его содержании, а не о его цели.

Bот она действительно неясна…

A неясность цели, с точки зрения Наполеона – и вправду раздражающий фактор. Если Дидро прав, и это сатира, то Макиавелли – опасный агитатор, желающий возродить «прискорбные воспоминания» о ликвидированном Наполеоном республиканском режиме. А если «Государь» все-таки не сатира, а объяснение сути системы правления самодержавного владыки, то тем более книга эта вредная и совершенно излишняя.

Если уж император Наполеон гневался на газеты, которые его хвалили (не ругали, а хвалили) за то, что они смеют судить о принимаемых им мерах, то как же он должен был сердиться на автора, обьяснявшего даже не меры, а мотивы, на основании которых эти меры принимались, или могли быть приняты?

Hа острове Святой Елены, он сказал Лас-Казу следующее:

«Я перечитываю Макиавелли всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он – профан».

Примем это высказывание с долей сомнения – у императора Наполеона для его столь негативной оценки были свои мотивы.

Ну, например, – досада на то, что его поняли слишком хорошо?

III

Когда Макиавелли убрал из своего политического трактата «Государь» идею этики как ненужную ему для его логических построений, он сделал нечто подобное Лапласу, убравшему идею бога из астрономических выкладок на основании того, что в этой гипотезе он не нуждается [3].

Эта зияющая пустота на месте, «где должен быть Бог», сводила его современников с ума.

То, что католики считали Макиавелли порождением дьявола – это понятно само по себе без всяких обьяснений. Если даже не прибегать к сильным определениям кардинала Поула вроде его знаменитого «пальца Сатаны» и использовать выражения помягче, то все равно получится вот что: «соучастник дьявола в преступлениях», «писатель без чести и без веры», ну, и так далее.

То, что протестанты относились к нему не лучше, тоже само собой разумеется – к вере они относились очень серьезно. Для английских публицистов елизаветинской поры Макиавелли – это человек, которого «дьявол уполномочил вести добрых людей к погибели», это «великий разрушитель», «учитель зла» и даже почему-то «вдохновитель Варфоломеевской ночи».

Утверждалось, что он – прототип всех шекспировских злодеев, начиная с Яго. Его именовали «кровожадный Макиавель» – и даже его имя, Никколо, обыгрывалось как псевдоним сатаны, который в английской традиции именуется «старина Ник».

С течением времени это ставшее уже чем-то вроде ритуала поношение продолжалось – Фридрих Великий называл Макиавелли «врагом рода человеческого», хотя в своей государственной деятельности следовал советам Макиавелли с неуклонной последовательностью…

В свое время «Государь» был отвергнут и гуманистами. С богом у них отношения были не больно-то ясны, многие из них были атеистами, но вот в отношении нравственности и установления справедливости – тyт они были тверды.

Но у Макиавелли нет никаких ссылок на идеальный порядок Платона или Аристотеля и нет ровно ничего о месте человека в природе, «в великой цепи бытия», и отсутствие в книгах Никколо этих понятий как «истинной цели правления» раздражало их просто безмерно.

Так он и жил себе в своем «посмертном существовании» – таким же одиноким и изолированным, каким он был и в своей земной жизни.

Было, правда, некое формальное облегчение – Макиавелли стали именовать «темным гением Ренессанса». То есть идея тут состояла в том, что совершенно так же, как и другие гении того времени – например, Леонардо да Винчи – он глубоко верил в неограниченные возможности человека, считал его «мерой всех вещей», а в суждениях своих опирался на эмпирический опыт и на собственный разум. Френсис Бэкон, знаменитый ученый, утверждал, что Макиавелли подошел к проблеме политики научным образом. В общем, Никколо включался в плеяду гениев-гуманистов своего времени, ну а то, что он заглянул, так сказать, на темную сторону человеческой натуры – так на то он и ученый, чтобы не пропускать и эту сторону бытия человеческого…

Первым из крупных мыслителей, кто попытался примирить понятие «справедливость» с именем Макиавелли, был, по-видимому, Спиноза. Именно ему принадлежала идея рассматривать «Государя» не как инструкцию для тиранов, а как сатиру и предостережение. И мы уже знаем, что эта мысль была подхвачена и развита позднее такими людьми, как Руссо или Дени Дидро.

Ho в 1802 году в Германии в обращение было пущено совершенно новое истолкование «Государя».