Текст книги "100 великих загадочных смертей"

Андрей Ющинский

12-летний ученик приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрей Ющинский исчез утром 12 марта 1911 года, после того как пошел в школу. Он был внебрачным сыном киевского мещанина Феодосия Чиркова и Александры Ющинской, торговавшей в Киеве грушами, яблоками и зеленью. Вскоре после его рождения Чирков бросил мать, прожив с ней только два года, и затем был призван на военную службу. В 1905 году Ющинская вышла замуж за переплётчика Луку Приходько. Воспитанием Андрея занималась бездетная и относительно зажиточная, владевшая коробочной мастерской тётка Наталья Ющинская. Она же оплачивала его учебу. Андрей хотел стать православным священником.

20 марта 1911 года в одной из небольших пещер в киевском предместье Лукьяновка гимназистом Еланским было обнаружено тело Андрея Ющинского, покрытое 47 колотыми ранами, которые были нанесены «швайкой» (большим шилом). Труп был в значительной степени обескровлен. Было установлено, что пещера не является местом убийства. Труп был в сидячем положении, со связанными руками, в одном белье и единственном чулке. Рядом находились его куртка, кушак, фуражка и тетради, сложенные в трубочку и засунутые в углубление в стене. В кармане тужурки оказался кусок наволочки со следами спермы; впоследствии выяснилось, что этой наволочкой во время убийства мальчику заткнули рот. Тело было идентифицировано по надписям на кушаке и тетрадях. Экспертиза по состоянию остатков завтрака (борща) в желудке установила, что Андрей был убит через 3–4 часа после приёма пищи, что при известном со слов матери времени последнего завтрака указывало на время около 10 часов утра 12 марта.

В первые же дни после обнаружения трупа родственникам убитого, а также прокурору окружного суда, начальнику сыскного отделения и другим должностным лицам стали приходить анонимные письма, в которых утверждалось, что Андрей был ритуально убит евреями, чтобы получить христианскую кровь для изготовления мацы. В Киеве распространялись соответствующие прокламации.

Розыск проводил начальник Киевского сыскного отделения Евгений Мищук; предварительное следствие осуществлял следователь по особо важным делам Киевского окружного суда Василий Фененко, а наблюдение – прокурор Киевского окружного суда Николай Брандорф. Они не отрицали возможности «ритуального» характера убийства, но, проверив, не нашли этому никакого подтверждения. Первоначально основной версией были корыстные мотивы: предполагалось, что отец мальчика, разошедшийся с его матерью, оставил на имя Андрея значительную сумму, поэтому подозрение пало на мать мальчика, его отчима Луку Приходько и на целый ряд других родственников. Александра Приходько была арестована сразу же после возбуждения дела, но затем освобождена; Лука Приходько арестовывался дважды, но также был освобождён. Улики против родственников были сознательно сфабрикованы, а признания отчима и дяди были выбиты следствием. В дальнейшем следствие под давлением мощной кампании в черносотенной прессе приняло версию ритуального убийства. Это было также сделано по инициативе министра юстиции Ивана Щегловитова.

Андрей Ющинский

Предполагалось, что по ритуалу раны должны быть нанесены живой и по возможности находящейся в сознании жертве, а целью имеют источение из неё как можно большего количества крови. Отсюда важно было доказать прижизненность ран, нанесенных Ющинскому. Вскрытие, проведённое доктором Карпинским 22 марта (его результаты были немедленно опубликованы в прессе), не отметило никаких признаков, позволяющих говорить о ритуальном характере убийства. Тогда 26 марта была проведена новая экспертиза профессором Н.А. Оболонским и прозектором Туфановым. Прокурор Брандорф 15 апреля обратился за разъяснением к Туфанову и получил от него ответ, что «только раны в голову и шею были нанесены при жизни Ющинского, а остальные поранения (уколы), в области груди и сердца, были причинены уже после смерти». На прямой вопрос прокурора Киевской судебной палаты Георгия Чаплинского о ритуальном характере убийства эксперты ответили, что позволяющих предположить это данных у них нет и, скорее всего, оно совершено из мести, однако заявили, что «при дальнейшем развитии следствия они, быть может, и в состоянии будут дать заключение по вопросу о ритуальности этого убийства».

Акт экспертизы был подписан только 25 апреля, то есть через месяц после вскрытия, и выводы на этот раз были в пользу ритуальной версии: «Характер орудия и множественность поранений, частью поверхностных, в виде уколов, служат указанием на то, что одной из целей нанесения их было стремление причинить Ющинскому возможно сильные мучения. В теле его осталось не более трети всего количества крови; на белье и одежде имеется ничтожная часть её, а остальная кровь вытекла, главным образом, через мозговую вену, артерию у левого виска и вены на шее. Ближайшей причиной смерти Ющинского послужило острое малокровие от полученных повреждений, с присоединением явлений асфиксии (удушения). Эти выводы, лёгшие в основу обвинения Бейлиса, были после публикации обвинительного акта единодушно опротестованы российскими и европейскими специалистами, которые указывали, что они противоречат приведённому самими экспертами фактическому материалу: согласно этому материалу, мальчик сначала лишился сознания от удара в голову, затем был придушен и уже после этого – посмертно или в момент агонии – ему было нанесено большинство ранений. Они в основном носят поверхностный характер и никак не могут свидетельствовать о намерении выточить кровь».

Параллельно с ритуальной версией Чаплинский приказал отработать и другие версии. В связи с этим начальник Киевского жандармского управления полковник Александр Шредель поручил своему помощнику, подполковнику Павлу Иванову разобраться с возможной причастностью к убийству Веры Владимировны Чеберяк (Чеберяковой), жены мелкого почтово-телеграфного чиновника Василия Чеберяка и сводной сестры профессионального вора Петра Сингаевского. Полиции Чеберяк была хорошо известна как держательница воровского притона и скупщица краденых вещей; в преступном мире её называли Чеберячка или Верка-чиновница. Накануне убийства, 10 марта 1911 года, были арестованы и доставлены в сыскное отделение четыре профессиональных вора, опознанные как постоянные посетители притона Чеберяк; затем в квартире Чеберяк был произведён обыск, в результате которого нашли два револьвера и патроны. Приходько ранее были соседями Чеберяков, и Андрей Ющинский продолжал поддерживать дружбу с их сыном Женей, своим сверстником. Женя в разговоре со студентом Голубевым поначалу заявил, что Андрей приходил к нему утром 12 марта и они вместе ходили играть в расположенной неподалёку усадьбе Бернера; но затем на допросах он стал от этого отпираться и утверждать, что в последний раз видел Андрея лишь дней за десять до убийства. Но после ареста матери Женя вновь вернулся к прежним показаниям. Он признался следователю по особо важным делам Киевского окружного суда Василию Фененко, что Андрей заходил к нему за порохом для самодельного ружья. Фонарщик Казимир Шаховский показал, что утром 12 марта видел Андрея вместе с Женей у дома Чеберяков, причём Андрей был без книг и пальто, а оставить их он мог только у Чеберяков, и держал в руках баночку с порохом. Полицией был зафиксирован слух, что в утро, когда произошло убийство, Андрей в присутствии третьего мальчика во время игры поссорился с Женей; при этом Женя пригрозил сообщить его матери, что Андрей прогулял занятия, а Андрей в ответ – заявить полиции, что мать Жени принимает краденые вещи. Женя будто бы немедленно сообщил матери об угрозе, и это и послужило причиной убийства. Впоследствии материалы по Чеберяк были уничтожены следствием, но по ряду признаков можно предположить, что к июню следователи уже не сомневались, что Чеберяк является одной из убийц, хотя и не понимали мотивов преступления. Одна из версий предполагала, что воры сымитировали ритуальное убийство, чтобы спровоцировать еврейский погром в Киеве, во время которого можно было бы практически безнаказанно поживиться чужой собственностью. 9 июня Чеберяк была арестована жандармским управлением. Брандорф рассказывал, что выдал ордер на арест втайне от Чаплинского. 13 июля Чеберяк была освобождена по распоряжению последнего. 22 июля она была одновременно с Бейлисом арестована вновь и 7 августа освобождена.

Первое, что она сделала после освобождения, – приехала в больницу, где в окружении сыщиков лежал тяжелобольной Женя, и на извозчике перевезла умирающего ребёнка домой. 8 августа Женя умер, через неделю умерла его сестра Валентина. Донесения сыщиков, находившихся в комнате в момент смерти, так описывают последние минуты Жени: в бреду он постоянно повторял: «Андрюша, Андрюша, не кричи! Андрюша, Андрюша, стреляй!» Мать постоянно держала его на руках и, когда он приходил в себя, просила: «Скажи им (агентам), что я по этому делу ничего не знаю», на что Женя отвечал: «Мама, не говори мне про это, мне очень больно». Чеберяк и черносотенцы обвиняли в отравлении детей евреев и сыщиков, которые угощали Женю пирожными, в то время как защитники Бейлиса обвиняли Чеберяк. Вскрытие, в котором принимал участие Туфанов, констатировало наличие в кишечнике дизентерийной палочки и не обнаружило никаких ядов, кроме висмута, которым Женю лечили в больнице от дизентерии. Соседи полагали, что дети заболели из-за того, что после ареста матери с голоду объедались незрелыми грушами. Во всяком случае, Красовский отмечает, что мать пренебрегала больными детьми, забрала из больницы Женю в очень тяжёлом состоянии, вопреки его настояниям, не отправляла девочек – Валю и Люду, также болевшую, но выжившую – в больницу и явно стремилась к тому, чтобы дети умерли.

14 сентября был арестован вор из шайки Чеберяк Борис Рудзинский и тотчас допрошен жандармским подполковником Ивановым по делу Ющинского.

10 ноября Зинаида Малицкая, сиделица винной лавки, располагавшейся прямо под квартирой Чеберяков, заявила Фененко, что 12 марта она услышала из квартиры Чеберяк необычный шум, заставивший её насторожиться. Дверь в квартиру Веры Чеберяк хлопнула, и около двери остановились какие-то люди. Как только дверь захлопнулась, Малицкая услышала лёгкие детские и быстрые шаги от входной двери по направлению к соседней комнате: по-видимому, туда убегал ребёнок. Затем раздались быстрые шаги взрослых людей в том же направлении, затем долетел детский плач, затем писк и, наконец, началась какая-то возня. Детей Чеберяк дома не было, да и голос ребёнка не был похож на голос детей Чеберяк. «Я и тогда подумала, что в квартире Чеберяк происходит что-то необычное и что-то очень странное… Слышав в то утро в квартире Чеберяк детский плач, мне ясно было, что ребёнка схватили и что-то с ним сделали».

Фененко узнал, что Чеберяк в связи с арестом Рудзинского очень боится, что следствию станет известно, кто такие Ванька-рыжий и Колька-матросик. Иванов сообщил ему, что это клички двух воров из шайки Чеберяк: Ивана Латышева и Николая Мандзелевского. Латышев находился под стражей, Фененко тотчас допросил его относительно убийства Ющинского и встретил решительный отпор: «На вопросы, бывал ли я у Чеберяковой, я отвечать не желаю, прежде чем вы мне не скажете, в чём вы меня обвиняете, и хотя вы, следователь, мне говорите, что меня ни в чём не обвиняете, я все-таки на вопросы отвечать не желаю». Фененко решил, что Латышев причастен к убийству Ющинского.

22 июля 1911 года по подозрению в убийстве Ющинского был арестован 37-летний Менахем Мендель Бейлис, служивший приказчиком кирпичного завода Зайцева. Он был сыном глубоко религиозного хасида, но сам к иудаизму был равнодушен, не соблюдал большинства обрядов и работал по субботам. Лидер организации «Двуглавый орёл» студент В.С. Голубев, по словам Брандорфа, «первым изобрёл виновность Бейлиса». Голубев сначала устно заявил Чаплинскому, а потом на допросах 5 и 6 мая показал Фененко под протокол, что вблизи пещеры расположена «усадьба некоего жида Зайцева», в которой проживает «его управляющий, какой-то еврейчик Мендель… Лично моё мнение, что убийство, скорей всего, совершено или здесь, или в еврейской больнице. Доказательств, конечно, этому я представить не могу». Казимир Шаховский, который на первом допросе показал то, что видел 12 марта Андрюшу вместе с Женей у дома Чеберяк, теперь говорил, что с Чеберяк был дружен Бейлис. 20 июля в присутствии Чаплинского он заявил, что прежде «забыл упомянуть об очень важном обстоятельстве», что через несколько дней он спросил Женю, как они погуляли с Андрюшей, и Женя ответил, что им не удалось погулять, так как детей «спугнул в заводе Зайцева недалеко от печки какой-то мужчина с чёрной бородой, а именно Мендель, приказчик заводской усадьбы. Вот почему я и думаю, что в убийстве этом принимал участие этот самый Мендель». Аналогичные показания дала жена Казимира Ульяна. Чаплинский распорядился арестовать Бейлиса, а так как у него не было никаких оснований для ареста в обычном порядке, то он попросил начальника охранного отделения Н.Н. Кулябко задержать Бейлиса в порядке чрезвычайного «Положения об усиленной охране». Вместе с Бейлисом был задержан и три дня содержался в охранном отделении его 9-летний сын Пинхас, друживший ранее с Андрюшей. 3 августа Фененко был вынужден выдать ордер на арест Бейлиса после письменного приказа Чаплинского.

Сосед Шаховского и Чеберяк, сапожник Михаил Наконечный, заявил Красовскому: Шаховский говорил ему, что «пришьёт» Бейлиса к делу, так как Бейлис жаловался на него сыщикам, что он ворует заводские дрова.

Мендель Бейлис в зале суда

Одним из сокамерников Бейлиса был сотрудничающий с полицией Иван Козаченко. Он вошёл в доверие к Бейлису и при освобождении получил от него записку к жене, в которой обвинение особенно выделяло просьбу дать денег Козаченко (Бейлис объяснял, что он имел в виду мелкое вознаграждение) и слова: «Скажи ему, кто на меня ещё показывает ложно». Козаченко при освобождении отдал эту записку тюремному надзирателю и заявил, что Бейлис поручал ему отравить двух свидетелей: Фонарщика, то есть Шаховского, и Лягушку – прозвище сапожника Наконечного, который последовательно свидетельствовал в пользу Бейлиса. Деньги на отравление якобы должна была дать жена Бейлиса, причём расходы брала на себя «вся еврейская нация»; стрихнин для отравления он должен был получить в еврейской больнице. Подполковник Иванов, через своих агентов проверив ряд утверждений Козаченко, выяснил их ложность. Когда он заявил об этом Козаченко, тот упал перед ним на колени и признался, что всё, о чём он показывал в отношении Бейлиса, есть ложь, просил прощения и молил не губить его. Этот факт Иванов вскоре рассказал редактору газеты «Киевлянин», члену Государственного совета Дмитрию Пихно. Иванов сообщил об этом Фененко, но Чаплинский запретил составлять протокол.

А муж Веры Чеберяк Василий показал, «что однажды, за неделю приблизительно до того дня, когда был найден труп Ющинского, Женя, придя домой из усадьбы Зайцева, рассказывал ему, что к Бейлису приехали два каких-то еврея в необычных костюмах. Этих евреев Женя видел молящимися. Сейчас же после того, когда стало известно об обнаружении трупа Ющинского, евреи те, как сообщил Женя, оставили квартиру». Также Чеберяк показал, что «незадолго до обнаружения трупа Ющинского, примерно за три-четыре дня, как-то в квартиру мою прибежал запыхавшийся Женя и… рассказал, что вместе с Андрюшей Ющинским он играл… на кирпичном заводе Зайцева и что там его увидел Бейлис, погнался за ним, а в это самое время сыновья Менделя Бейлиса стояли где-то в заводе и при этом смеялись. Куда Андрюша побежал, я не знаю и об этом Женю не спрашивал».

По инициативе еврейского общественного деятеля Генриха Слиозберга и киевского адвоката Арнольда Марголина в 1911 году был создан комитет по защите Бейлиса, который пытался выяснить реальных виновников убийства Ющинского. Деятельным членом этого расследования был журналист «Русского слова» и «Киевской мысли» Сергей Бразуль-Брушковский; к нему присоединился и сыщик Выгранов, ранее склонявший Шаховского к лжесвидетельству.

Процесс начался в Киеве 23 сентября 1913 года и длился более месяца. Бейлиса защищали киевский адвокат Дмитрий Григорович-Барский. Но первую роль играл цвет столичной адвокатуры: Александр Зарудный, Николай Карабчевский, Василий Маклаков и Оскар Грузенберг. Чеберяк предстала явной уголовницей, причём сама этому помогла: помимо вскрывшихся попыток склонить к лжесвидетельству мальчика Заруцкого она также прямо в зале суда принялась угрожать свидетельнице Черняковой, которая сделала соответствующее заявление, прибавив: «Ведь она может всё сделать». Даже гражданский обвинитель Шмаков признал правдоподобным, что Чеберяк может быть соучастницей убийства, однако – только как сообщница Бейлиса. Сингаевский всё отрицал, указывая как на алиби на то, что в ночь на 13 марта он, Рудзинский и Латышев ограбили оптический магазин на Крещатике. Вопрос Грузенберга, почему кража, совершённая в ночь на 13-е, несовместима с убийством, произошедшим утром 12-го числа, поставил его в тупик. Обвинитель Замысловский начал за него объяснять, что для ограбления нужна тщательная подготовка и поэтому одно с другим никак не совместимо; Сингаевскому оставалось только поддакивать.

Для дачи заключения в суд были вызваны профессор Д.П. Косоротов и Н. Труфанов. Адвокаты предложили своих экспертов – варшавского профессора хирурга А.А. Кадьяна и лейб-хирурга профессора Евгения Павлова. 15 октября суд предложил экспертам ответить на ряд вопросов о характере повреждений на теле Ющинского. Они не пришли к единому мнению по поставленным вопросам, и утром 16 октября суд предложил экспертам зачитать свои заключения раздельно. Согласно профессору Кадьяну, «при получаемых ранениях Ющинского, конечно, кровь терялась, но если говорить об особом обескровливании, то на это нет данных». Согласно лейб-медику Павлову, «уколы в область сердца дают, как и пулевые ранения, колоссальное кровоизлияние внутрь и незначительное наружу. Эти раны не есть средство для получения крови». Бехтерев также подтвердил, что фактически на правом виске было 14 ран, как было отмечено при первом вскрытии, а не 13, как утверждало обвинение, придавая этому числу каббалистический смысл.

При этом эксперты – медик профессор Косоротов и психиатр профессор И.А. Сикорский (известный в Киеве русский националист и отец выдающегося авиаконструктора Игоря Сикорского) – поддерживали версию обвинения. Защита протестовала против экспертизы Сикорского, указывая, что в обширной речи о еврейских ритуальных убийствах он далеко вышел за рамки своей компетенции как эксперта-психиатра. Профессор В.П. Сербский характеризовал эту экспертизу выражениями самого Сикорского как «сложное квалифицированное злодеяние».

В богословской экспертизе со стороны защиты участвовали: академик Павел Коковцов, профессор Петербургской духовной академии Иван Троицкий, крупный еврейский религиозный деятель – московский казённый раввин Яков Мазе, а также профессор П.В. Тихомиров. Они доказали абсурдность обвинения евреев в употреблении крови для ритуальных целей. При первой передаче дела в суд тот же вывод сделал профессор Киевской духовной академии А. Глаголев. Подтвердить наличие ритуальных убийств в иудаизме взялся католический священник из Ташкента Иустин Пранайтис. Защита уличила его в полном незнании еврейской религиозной литературы. Эксперты защиты указали на принципиальный запрет употребления крови в пищу, содержащийся в иудаизме.

Присяжным было задано два вопроса: о факте убийства и о виновности Бейлиса. Присяжные, состоящие в основном из крестьян и мелких служащих, по первому вопросу вынесли положительный вердикт, по второму (о виновности Бейлиса) – отрицательный, и 28 октября 1913 года в 6 часов вечера Бейлис был оправдан и немедленно освобождён. Он вместе с семьёй уехал из России. Он умер в 1935 году в США, написав книгу «История моих страданий».

Вера Чеберяк и её сообщники так никогда и не были формально осуждены за убийство Андрея Ющинского. По некоторым сведениям, она была расстреляна большевиками в 1918 или 1919 году.

Вся совокупность фактов, установленных в ходе следствия и суда, неоспоримо доказывает, что убийство Андрея Ющинского было совершено шайкой Веры Чеберяк. Однако, поскольку вина этих уголовников никогда не была доказана в суде, многие вопросы навсегда останутся без ответа. Так, невозможно установить, кто именно из членов шайки непосредственно участвовал в убийстве и каковы были мотивы, подвигнувшие киевских воров на имитацию ритуального убийства: то ли провокация еврейского погрома, чтобы поживиться во время возникших беспорядков, то ли просто для того, чтобы замести следы. Не исключено, что воры подозревали свою жертву в сотрудничестве с полицией или мстили за отказ помочь им в ограблении Софии Киевской.