Текст книги "Сумасшедшая площадь"

Я думал, что Алена сядет впереди, но она забралась в велюровый серо-черный салон. На сгибах кресел ткань протерлась до поролона. Мы сидели друг против друга.

– А ты откуда? – внезапно спросила Алена.

– Вообще, читинский. Потом жил в Сретенске. Потом – в тайге. На прииске рабтал. Вот, вернулся.

– Мишка говорил, ты квартиру снимаешь?

Я не стал рассказывать Алене, что квартира, в которой я вырос, давно была поделена между родственниками. Все произошло без моего участия. Я вычеркнул это обстоятельство из прошлого. И успокоился.

– Пока снимаю.

– Дорого?

– Пятнадцать. Но это с коммуналкой.

– Нормально. Дом новый?

– Нет. Сталинка.

– Тоже хорошо. С мебелью?

Я не понимал, зачем она ведет этот разговор. Может быть, затем, чтобы молчание в микроавтобусе, пока он пробирается в потоке других машин до места назначения, не было тягостным.

– С мебелью. Мебель старинная. Примерно двадцатые – тридцатые годы прошлого века.

– Вау! Обожаю! – совсем уже неожиданно обнаружила она первые человеческие эмоции. Если бы на ее месте была бы другая женщина, я бы уже пригласил ее полюбоваться на интерьер. Но это была Алена – пока еще загадочная и недоступная. И мне все больше не нравилось то, что она мне нравилась. «Такая вот тавтология» – подумал я.

– Я тоже снимаю, – Сказала Алена. Однюшку, на Шилова. За двенадцать. Но с коммуналкой тоже пятнадцать выходит. Шумно там.

–Соседи?

– Улица.

Тут мы приехали.

Пересказывать подробности разговора в рекламной фирме я не хочу. Я только видел, как Алена умеет вести переговоры. Было быстро, четко и с минимумом слов. И еще я запомнил, как она легко щелкнула по носу директора фирмы, который вознамерился поцеловать ей руку.

Потом мы долго маневрировали по городу в поисках рекламных конструкции. Алена снимала их на телефон. Я записывал адреса, сидя в салоне. Так решила Алена. Когда мы фиксировали последнюю конструкцию, я решил вылезти – у меня затекли ноги. Я вышел первый, и подал Алене руку. Она вложила в нее теплую узкую ладонь, и, уже выйдя, держала меня еще несколько секунд, пока выбирала точку для съемки.

Мы вернулись на работу.

– Я сейчас все адреса тебе на мыло отправлю, – сказал я. А то я пока запутался – где какая вышка стоит.

– Лучше давай так. Пойдем обедать. А после обеда скинем все фото на твой комп, и систематизируем. Так быстрее будет.

Пока я быстро шел до кабинета, что бы снять куртку, внутри создавалось легкое настроение. Даже мерзковатый солнечный, но ветреный и холодный день показался выходным.

Алена сидела не в отдельном кабинете. Ее водолазка голубела в центре зала.

– Я думал, ты там обедаешь, – показал я на двери малого зала. И, не удержавшись, добавил – с Гариком.

– Да он вообще у себя в кабинете ест. Там у него, за кабинетом, комната отдыха. Как квартира отдельная. Жить можно. Все свое – спальня, туалет, душ. Это если ему с кем-то поговорить надо, он приглашает на обед. Кстати, далеко не всех – цени! И вообще, он тобой доволен.

Я промолчал. Мне был интересно другое – составляла ли Алена Гарику компанию в его апартаментах. Особо отпечатались в сознании слова «спальня и душ».

Нам принесли еду. Я, как всегда, выбрал овощи на пару, и рыбу. Алена ела что-то китайское.

– А ты принципиально не ешь мяса?

– Ем, но мало. Особо не люблю. Я и вообще мало ем.

– По тебе видно. Хорошо смотришься.

Я, почему-то, опять промолчал. Я не мог понять – это флирт, или обычные, принятые в этой корпорации отношения. И сисадмины, и Мишка, и многие другие и даже Федорович, говорили об Алене, как о надменной и замкнутой девушке.

А Федорович тут же появился в зале. Он окинул его хозяйским взглядом. Увидев нас, он досадно помотал головой. И вышел.

Федорович ухватил меня на выходе из лифта на моем этаже. Я торопился – сейчас должна была прийти Алена, что бы скинуть фотографии.

– Руслан, это мне мое дело, конечно. Но ты зря вот это… с Аленой так.

– Что именно? Мы сегодня полдня с ней по городу катались. Лично Гарик распорядился.

– Да я не о том. Обедали вместе зря. У нас тут такое не поощряется.

– Федорович. Мы просто обедали! И нам еще сейчас работы на два часа совместной. В моем кабинете. Это тоже не поощряется?

– Ты пойми, ты просто всего не знаешь. Она девка с непростой судьбой. Ее Гарик вытащил из такого… – и тут двери лифта выпустили Алену.

– Федорович, привет! Руслан, идем?

– Идем.

– Руслан! Зайди потом ко мне, – бесцветно сказал Федорович. Его поглотил лифт. Я понял, зачем он меня зовет.

Я уступил Алене свое место за столом. Мы стали сортировать фотографии и составлять план размещения будущих рекламных щитов. Алена была собрана и деловита. Мы работали молча, используя короткие необходимые фразы. Потом Алена открыла «Дубль-Гис» и стала прикидывать охват щитами городских территорий.

– Нет, это лишнее, – говорила она вроде самой себе. Тут место непроходное. А тут движение сложное. Некогда по сторонам смотреть – реклама работать не будет. А вот тут… Блин! Как же я забыла!

Она подошла к окну. Там уже серело. От соседнего дома лился синий свет вывески магазина.

– Иди сюда!

Я подошел.

– Смотри! – она подвинулась, давая мне место, и показала влево. Что бы разглядеть то, что она пытается показать, мне пришлось ощутить ее плечо.

– У нас же здесь собственная конструкция есть. Ее обязательно надо использовать. Давай из окна ее сфотаем.

Алена взяла со стола телефон, повернула ручку пластиковой рамы.

– Держи меня! – улыбнувшись, сказала она. Это была ее первая улыбка. Я думал, она никогда не улыбается. Я аккуратно взял Алену за талию. Она высунулась, и сфотографировала рекламный баннер, на котором была аляповатая фотография накрытого стола. Пока она прицеливалась, я ощутил, какая подвижная и тонкая у Алены талия.

– Все, этот баннер тоже меняем. Он уже год висит. Так и пометим – «Позиция двенадцатая – «Альпы»».

– Сумасшедшая площадь, – внезапно сказал я. Я несколько дней носил в себе это название.

– Как?

– Сумасшедшая площадь. Так это место называлась давно. В позапрошлом веке.

Алена молча смотрела на меня. Нас разделял сейчас небольшой стол, приставленный к моему рабочему месту.

– Хозяин квартиры, которую я снимаю, рассказал, что когда-то давно тут стояли дома для душевнобольных. Два или три. И в праздники самых смирных выпускали просить милостыню. Потому в городе это место так и назвали. Сумасшедшая площадь.

– Сумасшедшая… – повторила Алена.

В сумерках я не видел, как изменилось ее лицо. Но понял это по голосу.

– А квартира, в которой ты живешь, она какая? И где находится?

Я стал объяснять. Алена слушала, не двигаясь, словно кто-то невидимый сказал ей «замри».

– И на комоде статуэтка бронзовая. Тоже очень старая, – закончил я описывать свое случайное жилье.

Алена тут же продолжила: – А когда во дворе горит фонарь, то кажется, что в руке у нее горит свеча…

Это был не вопрос. Это было утверждение. И Алена сейчас говорила явно не со мной.

– Точно! Ты была там?

Алена молчала.

– Эй! – я тихо коснулся ее ладони.

– А? – У Алены был такой вид, как будто она только что проснулась в постели с незнакомым человеком.

– У нее правда, как будто свеча в руках горит по ночам. Ты бывала в этой квартире?

– А… нет. Я просто видела такую же статуэтку. Давно. Ладно. Я пошла. Завтра Гарику отчет скинешь на мыло?

– Конечно.

– Пока.

У двери они на секунду остановилась, и явно хотела мне что-то еще сказать. Но вышла, не оглянувшись.

***

– Слушай, – Федорович навалился массивным туловищем на стол, – ты мужик нормальный. И работать умеешь. У Гарика на тебя планы большие. Сейчас с кадрами толковыми знаешь, как напряжно? Я уж не говорю про персонал из ресторанов. Там как зарплата – треть состава на работу не выходит утром. Текучка страшная. А уж спецы, это вообще катастрофа. А ты с ходу прямо показал себя. И главное – без пустых базаров. Молодец.

Я понимал, что это предисловие неспроста.

– Только, Руслан, я тебя прошу. Не как начальник, просто как человек, как коллега. Ты сразу зафиксируй себе – Алена это… ну, короче, руками не трогать.

– Я не собирался никого трогать руками. Она же не вещь.

– Именно что …ну ладно.

Федорович немного помолчал, что– то прикидывая.

– Я тебе скажу кое – что. И скажу это один раз. А ты запомни. Что бы потом не возвращаться.

Федорович был очень серьезен. Вся сцена мне напомнила эпизод из какого-то детективного сериала.

– В общем, Алена – женщина Гарика. Но не в том смысле, нет. Пока не в том. Он женат. И у него жена… в общем, от нее очень много зависит в этом бизнесе. Она тоже из крутой семьи, там уважаемые люди. Половина всего тут ей принадлежит. А Алена…. Гарик ее вывез из Китая. Она там была почти, что в рабстве. Потом у нее конкретно крыша поехала. Даже в клинике лежала специальной. Да много всего было. Теперь она для него, как талисман. Он с ней не живет, не встречается – потому, что у жены тут везде глаза и уши. Но на будущее… короче, я тебе и так до хера чего рассказал. Как мужик мужику. Ты усвой это все, и давай так – без вот этих совместных обедов. И прогулок.

– Прогулок не было, – я начал злиться. И теперь понял, почему Алена так остро отреагировала на название «Сумасшедшая площадь».

– Русь, я на будущее. Она баба молодая. И в мужиках хорошо разбирается. Она сама может инициативу проявить. Не делай глупостей. Не создавай проблем никому? Главное – Алене. Ей без Гарика вообще труба. Хорошо?

– Я услышал тебя.

– Главное – запомни. Ты домой?

– Нет, пойду отчет составлять.

– А, это хорошо. Давай, – и он протянул мне руку.

Я действительно не хотел домой. Здесь, даже после окончания рабочего дня у офисного персонала, все равно ощущалось движение. Из ресторана доносилась музыка. Работал лифт, доставляя посетителей на третий этаж, где было кафе. Квартира давила меня своим мертвым покоем. Я даже решил выяснить у хозяина – не скончался ли там кто-нибудь? Нет, я не был суеверным, и не верил в разные мистические явления типа призраков. Но квартира несла в себе отпечаток каких-то событий, и в них участвовало много людей. Я ощущал это, слушая тишину старых стен. Я бы не удивился, если, обшарив хорошенько все закоулки, нашел бы чей-нибудь личный дневник, или, например, маузер с наградной гравировкой. И в то же время я не думал о смене жилья. Квартира приняла меня и вот-вот готовилась раскрыть мне свои тайны. А может, я все-таки продолжал медленно сходить с ума от одиночества, и внутренней тишины?

Я стоял у окна в свое кабинете, не включив свет. По тротуарам передвигались люди. Они вели детей за руку, несли пакеты с продуктами, шли по двое, по трое и большими компаниями. Свет фонарей делал улицу похожей на кадры немого кино – с пятого этажа за тройным стеклопакетом звуков не было слышно.

Я думал, что истинное одиночество – это, наверное, наказание за попытку жить, вне общепринятых законов бытия.

– Все эти люди, – говорил я молча, – идут сейчас домой. Их ждет свет в квартирах, запах приготовленной еды, звуки телевизора и голосов близких. Они живут, как жили их родители. И родители их родителей. И родители родителей родителей. Они ощущают свое появление на свет, как обыденность, и потому принимают жизнь, как она есть, и реагируют, как должны реагировать на внешние раздражители живые организмы. Они решают свои проблемы, копят деньги, воспитывают детей, планируют поездки и покупки, ходят в гости и принимают гостей у себя, ссорятся и мирятся, иногда решают начать новую жизнь, и, начав ее, обнаруживают все те же предлагаемые обстоятельства. Круг замыкается. И превратится в точку, когда ты будешь лежать неподвижный и холодный, в обитом красной тканью деревянном ящике, а какое-то количество человек встанет вокруг в почтительном молчании. Они уйдут, когда над тобой вырастет холм свежей, пахнущей сыростью, земли».

– Ведь и ты сам двигаешься точно по такому же кругу, ходишь на работу и обратно. Только в твоем доме не горит свет, не звучат голоса, и не пахнет едой. И ты тоже начал жить сначала, и сам убедился в неизменности замкнутого круга. Так скажи на милость, почему ты так цепляешься за свое одиночество, и даже бережешь его, как берегут люди обрывки милого сна, когда уже половина сознания находится в этом мире, а вторая цепляется за угасающие картины сновидения, где есть то, что не нашли они в этой жизни? Ты просто социофоб. Или – шизофреник.

Я равнодушно вынес себе приговор, и сел составлять отчет.

И потом, уже идя домой по улицам, отворачивая лицо от сорвавшегося к ночи ветра, я рассматривал встречных людей. Да, им было, куда идти. Их ждали.

А ветер гонял по асфальту пустые пластиковые бутылки – те катились, дребезжа, по параболе, пока не натыкались на какое-нибудь препятствие. Ветер вибрировал в рекламных щитах – теперь я стал обращать на них внимание, и иногда завинчивал маленькие пыльные смерчи. С юга-запада на город двигались толстые тучи. Снизу они светились бледно-розовым. У меня начала болеть голова. И придя домой, я сделал то, что не дала почти никогда. С визита Ирины дома оставалась бутылка коньяка. Я держал ее в буфете. Разноцветные выпуклые и вогнутые стекла превращали ее снаружи в замысловатый сосуд. После ванны налил себе полстакана, и выпил залпом. И все равно, долго не мог уснуть. В сознании мелькала беспорядочная хроника этого дня: Алена, ее водолазка, обед, тонкая талия, разговор с Федоровичем, и его откровения. В мою жизнь вписывалась судьба незнакомого мне человека. Это уже не было одиночеством. Тишина оставалось, но я был не один.

Глава VI

***

Оказывается, ночью выпал снег. Это его пригнал вчерашний мусорный ветер. На улицах выросли длинные хвосты из автомобилей. Снег все еще шел. Город стал нарядным как первоклассница первого сентября. Собаки слизывали снег сухими языками, и радостно валялись в нем. Возле школы летали снежки.

И на работе сегодня было уютно и светло. Я наполовину открыл окно. Запах снега, и шум заполненной улицы поселился в кабинете.

– Кошмар, какой дубак у тебя! – как и вчера, внезапно появилась Алена. Сегодня она была в сером костюме. Я отметил маленькие жемчужины сережек, и разрез сзади на юбке.

Алена закрыла окно, погасив звуки мира.

– Отчет готов?

– Уже на почте.

– Нет, надо сделать так – распечатай его в двух экземплярах. Один – Гарику, один нам с тобой. И пойдем к нему. Он ждет через полчаса.

«Зачем на один отчет на двоих, Алена? – подумал я. – Ведь можно распечатать и три экземпляра». И тут же мысленно плюнул сам в себя за эту идиотскую привычку все анализировать.

Гарик ждал нас за гостевым столиком. Его опоясывал по периметру внушительный диван, обитый кожей оливкового цвета. Вообще, в кабинете Гарика доминировали зеленые тона – от изумрудных бархатных панелей на стенах до светлой бирюзы штор. Я подумал, что все эти оттенки сочетаются с цветом глаз Алены.

Гарик стремительно, но внимательно изучил отчет, перевернул его тыльной стороной, и откинулся на спинку дивана.

– Ну что, все отлично! В рекламную фирму деньги ушли, баннеры сегодня начнут печатать. А что у нас с владельцами конструкций?

– Все вот тут, – Алена вынула из прозрачной папки еще один лист. Гарик глянул на него, не беря в руки.

– Давайте, звоните, узнавайте, насчет цен договаривайтесь. В общем, сами знаете. Руслан, твой помощник чем занят?

– Носится по городу. Набирает клиентуру на сайт. На сегодня набрано клиентов на сто десять тысяч.

– Ну, замечательно. Напиши отношение, я завизирую – пусть пацану премию выпишут. Хотя нет. Давай так – посади его на процент от поступлений. Это хороший стимул. Сколько дать ему, как думаешь?

– Обычно рекламные агенты получают процентов пятнадцать…

–Ну, это жирно. Это те, что на вольных хлебах. А у нас он на окладе. Скажем, пять процентов ежемесячно к зарплате. Ну, и тебе пять.

– Спасибо.

– Да не за что. Сами же зарабатываете. Значит так, тогда его этими рекламными делами не загружайте, работайте дальше с Аленой. Вы уже сработались, как я посмотрю.

Гарик быстро метнул два точных взгляда, словно просканировал нас невидимым лазерным лучом. Я ощутил, что фраза имеет двойной смысл.

– В основном, все сделала Алена, – сказал я. – Я у нее в пристяжных.

– И это правильно. Ты учись у нее. У нее многому можно научиться, – сказал Гарик, глядя теперь только на Алену. Та стала вчерашней Аленой – спокойной и бесстрастной.

– Ну, и о приятном. В субботу у нас корпоратив. Годовщина кафе «Корчма».

«Корчма» занимала третий этаж. Под ней был ресторан «Альпы». Цены в кафе были заметно ниже. Но качество блюд и сервиса не отличалось ресторана. Потому «Корчма», как я знал от Мишки, процветала.

– Будут только все свои, форма одежды свободная. Посидим, выпьем, пообщаемся. Но явка обязательна, – заметил, и тут же пресек Гарик мой, еще почти не родившийся, жест отказа.

Мне опять показалось, что в этом приглашении кроется какой-то замысел Гарика. Впрочем, я выключил сейчас эту мысль. Мне уже хотелось в пустоту своего кабинета.

– Алена, ты, наверное, пока вы проект раскручиваете, перебирайся временно к Руслану – все равно его помоганец там не сидит. А стол, и прочее, сейчас принесут. Я себе пока сюда посажу девочку одну. Надо тут дочке моих друзей стаж наработать. А если честно, просто хотят ее приучить зарабатывать. Девка еще та. Так что будет у нас с Федоровичем под присмотром. Люди хорошие, отказывать им неохота. Ален, ну если что – ты прикроешь?

– Да без проблем, – спокойно ответила Алена.

– Все. Всем спасибо, все свободны.

Вернулся я к себе в полном недоумении и даже раздражении. Снег прекратился. Тучи стали рваться на части. Выкатилось солнце.

Я не понимал, зачем Гарик так активно навязывает мне Алену? Ведь то, что вчера говорил мне Федорович, никак не совпадало с тем, что происходило. Я хотел было зайти поговорить об этом с Мишкой, но его кабинет был заперт. Трубу он не брал.

Ко мне, тем временем, внесли еще один стол, техники притащили компьютер, недолго повозились с подключением, и убыли. Пришла Алена. За ней следом волок зеркало недовольный завхоз.

– Вот, хотел же сразу повесить. Так нет, таскай туда-сюда, – бурчал он, вворачивая в стену шурупы. Алена щелкала клавиатурой. До обеда мы не сказали друг другу ни слова.

– Обедать идем? – спросила она. Был час дня.

– Нет. Я сегодня пас. Неохота совсем есть.

– Ну, салатик съешь, чай попей, сок там…

– Спасибо. Правда, неохота.

Алена подошла вплотную к моему столу. Она неотрывно смотрела прямо на меня. Зеленые глаза светились на солнце.

– Скажи мне честно – тебе что-то Федорович вчера наговорил?

Наступило то самое противное состояние, когда правду сказать было нельзя. А врать не хотелось.

– Да можешь не говорить. Я сама все знаю. Он тут вроде как серый кардинал. Блюдет внутрикорпоративную этику. Ты его меньше слушай.

– Ну, во-первых, он мой начальник…

– Во-первых, твой начальник, как и мой, и его – это Гарик. Федорович у нас главный по решению конфликтов, и разных там нештатных ситуаций. Привел тебя сюда Миша Стрельников – это я знаю. При мне разговор был с Гариком. Так что Федорович пусть не берет на себя много полномочий.

– Он не берет. Алена, я не могу тебе ничего сказать, просто разговор и, правда, был. И были сказаны некоторые нюансы и условия. Я не могу всего тебе передать.

– Я даже могу сказать, о чем был разговор. Сказать?

– Не надо. Алена, не то, что бы я прямо вот изо всех сил держусь за эту работу. Но меня тут все устраивает. Больше того – мне тут все нравиться. И я не хочу ничего обострять.

Алена резко выпрямилась.

– Ясно. Значит, и ты один из них…

– Из кого?

–Уже неважно. Ладно. Я в ресторан. Работай.

В ее голосе не было ни обиды, ни презрения. Она просто констатировала факт. И ушла, тихо притворив дверь. Через две минуты я пошел в ресторан. Но Алены там не было. Обедать я не стал.

Алена не появилась до конца дня. Я хотел позвонить ей, но почему то, уже набрав номер, каждый раз скидывал его.

Вечером пришел за деньгами хозяин квартиры. В это раз он был трезв и немногословен.

– Ну, как вы тут, все спокойно? – спросил он, не считая, убрав деньги в карман кожаного пальто на меху. Сегодня он выглядел как преуспевающий фарцовщик из 80-х годов прошлого века.

– Более чем. Абсолютная тишина и покой.

– Весьма, весьма приятно это слышать. Я, мон шер, (даже в трезвом естестве он сохранил этот оборот речи) вынужден сообщить вам, что уезжаю по жизненным обстоятельствам в другой регион. За деньгами в эти же числа будет приходить к вам мадам Лизонька. Елизавета Карловна. Дама весьма строгих правил, но умница, и большой души человек. Ваш номер телефона я ей сообщил. Я же появлюсь, если судьбе будет угодно, месяца через три. Засим позвольте отклоняться.

– Одну минуту! У меня есть вопрос по поводу этой квартиры. Не поймите меня как-нибудь неправильно. Мне все нравится и все устраивает. Но скажите – в этом доме никто не умирал?

Хозяин сделал шаг от двери и испуганно посмотрел на меня.

– Вы что-то видели? Или слышали?

– Что вы имеете в виду?

– Откуда такой вопрос? Про смерть?

– Простое любопытство. Ведь дом старый. И жило тут, скорее всего, множество людей.

– Мон шер, поговорим об этом позже. Вы интересный человек, и я с удовольствием посижу с вами за рюмкой хорошего хереса. Но – позже, мон шер, позже. Что же касается прежних жильцов, то… эта квартира принадлежала одной семье. Одному роду из нескольких поколений. И я – последний представитель этого рода. Это пока все, что я могу сказать. Увы, мон шер, меня ждут. О` ревуар!

Теперь я полностью ощущал смысл слова «пенаты». Обычно, когда писатели средней руки используют выражение «родные пенаты», они подразумевают возвращение домой. На самом деле пенаты – это незримые покровители жилья. Слово произошло еще в древнем Риме. Но утратило первоначальное значение, пройдя сквозь сито тысячелетий.

Пенаты обитали в этом доме. Они жили в том самом бронзовом подсвечнике, в старом буфете, в комоде, и в пианино. Я не склонен к мистификации, и уже давно воспринимаю жизнь, как набор заданных определенных событий. Но я ощущал незримое присутствие иных обитателей. И уже стал привыкать к ним. Теперь дом не давил на меня тишиной и одиночеством. А главное, внутри стала рассеиваться тишина. Мне стало некогда ощущать ее. Все-таки ритм новой жизни стал менять мое сознание.

И когда я это понял, в двери заскрежетал звонок – вертушка.

«Наверное, хозяин, что-то забыл», – пошел открывать я.

За дверью стояла Ирина.

– Привет. Можно? – сказала она с глуповатой улыбкой и коротко засмеялась. Я ощутил запах вина.

Я тоже чувствовал себя глупо. Визит пьяной женщины, с которой мне случилось провести ночь, никак не вязался с тем настроем, в котором я сейчас прибывал.

– Что-то случилось?

– А пч…почему случилось? Разве я не мг…могу навестить любимого мужчину?

Слово «любимого» рассеяло последние остатки ощущения чего-то грядущего и необыкновенного. Сейчас в облике хихикающей, пошатывающейся Иры ко мне вторгалась обычная жизнь, о которой я думал совсем недавно, стоя у окна в темном кабинете на работе.

– Ты пустишь меня? – Ира стояла, оперившись рукой о выступ жестяной эмалевой коробки электросчетчика.

– Проходи, – я отошел вглубь коридора.

Ира неуверенными движениями сняла пуховик и стянула сапоги. Потом, без слов она полезла обниматься.

– Я соскучилась!

Мне были знакомы такие интонации. В них есть все, кроме искренности. В Ире тоже жило одиночество. Но она боролась с ним своими методами. Я мягко отстранил ее.

– Что праздновала?

– Да, – махнула она рукой, пошла в комнату и с размаху плюхнулась на диван. В глубине его глухо и недовольно загудела пружина. – Ничего я не праздновала. Просто… накатило опять.

– Мне кажется, мы поссорились в последний раз. Не думал, что ты захочешь меня видеть.

– Это когда? – на лице Иры отображался сложный мыслительный процесс. Она явно ничего не помнила.

– Ты как-то позвонила мне, звала в кафе, потом хотела приехать, я предложил встретиться на выходных. Ты меня послала подальше. Все.

– Да ладно? Я что-то ничего не помню. Ну, прости меня, а? Со мной бывает такое.

«Надо меньше пить» – вспомнил я классическую фразу из традиционного советского новогоднего фильма. Ира словно услышала мои мысли.

– У тебя есть выпить?

Я молча извлек из буфета коньяк.

–Коньяк? Беее, – дурашливо передернулась Ира. – А вина нет?

– Ты же знаешь, я не пью.

– А давай сходим? Тут рядом!

–Ир. Прости. Завтра рабочий день. Я очень устал. У меня огромный проект. Я пришел домой час назад. Собирался уже спать.

– Ты недоволен, что я пришла?

– Не в том дело. Просто неожиданно и странно.

– Ты как не мужик, прямо. Какой-то, как робот. Даже говоришь, как робот.

– А как твои дети? Ты их привезла? Каникулы давно закончились.

– Да, – опять махнула она рукой, – я их у матери оставила до лета. Здесь нереально нам втроем жить. Квартира однокомнатная, Кристя уже большая, Ромка у меня плакса, ревет часто. Мешает ей. А там дом большой. А если честно – родители у меня их забрали, – выговорила она, и разревелась. – Прости, я сейчас.

Ира ушла в ванную. Вернулась она с сухими, но красными глазами и красным носом.

– Кристя наябедничала бабушке, что мама поздно приходит. Что ей приходится с Ромкой сидеть, учиться некогда, что компьютера нет, интернета нет, что тесно.

– «А дочка, однако, не наврала бабушке», подумал я, вспомнив, что еще ни разу не видел Иру трезвой.

– Ну а мне же надо как-то свою личную жизнь устраивать, – обреченно шмыгнула носом Ира. – Ладно, давай свой коньяк.

Мы пошли на кухню. Я налил Ире стопку, и достал из холодильника яблоки и мандарины.

– Себе налей. Не могу одна.

– А сегодня с кем?

– Да все с теми же, – Ира злобно чистила мандарин. – Неля, ее мужик и его дебильный друг. Поехали в китайскую кухню. Потом к Нельке. Та со своим сразу в одну комнату. Мне ни слова. Все, началось там у них, ахи-охи, кровать трещит. Ну, а этот дебил полез ко мне. Как будто, так и должно быть. Идиот. Начал: – Да чё ты ломаешься, я же вижу, что ты хочешь! Я ему ответила, – да хочу, но не тебя! Он: – Ну и вали к тому, кого хочешь. Вот я и свалила.

История, примитивная, как троллейбусный билет, не понравилась мне окончанием. В плане того, что Ира хотела меня. Я ее сейчас хотел меньше какой-либо другой женщины. Точнее – совсем не хотел.

– Ты пить будешь?

– Нет.

– Ну, налей просто так, посиди со мной!

Простые законы жизни, олицетворенные Ирой, правили бал у меня на кухне. Я достал еще одну стопку, налил, и включил кофеварку.

– Ну? За нас? – подняла стопку Ира. И не услышав ответа, проглотила коньяк.

– Уууухххх, фууу… – она передернулась и отправила в рот половину мандарина.

– Слушай, – сказала она, – справившись с усвоением коньяка, – а ты как вот вообще, все время один? Не скучно? Или у тебя кто-то уже есть? Ты не бойся, я не обижусь.

Я тут же подумал про Алену. Ее у меня не было. Но сейчас она была тут, со мной.

– Мне нравится одна девушка. Больше сказать ничего не могу.

– Блин, ну всегда так. Я опять опоздала, – Ира быстро и решительно сама налила себе коньяк, и выпила его, уже не дергаясь, и не закусывая. Только шумно выдохнула и потянула все еще красневшим носом.

– Вот, что со мной не так, а? Почему мне не везет? Я сегодня, когда от этого дебила отделалась, поняла, что хочу к тебе. Сильно хочу. Тогда так хорошо с тобой было ночью. Спокойно так.

На плите зашипел кофейник.

– Кофе будешь?

– Не. Я его не люблю. Водички бы…

Я налил Ире минералки.

– То есть, у нас с тобой ничего не получится? – кажется, она опять собралась реветь.

– Ир. Прости. Но мы же не давали друг другу никаких обещаний.

– Да знаю. Ладно. Проехали. Эх… – и третья порция коньяка влилась в нее так же быстро. Коньяк Ира запила водой.

– Слушай. Я знаю, что это пошло. Но прошу тебя – подари мне еще одну ночь. И я отстану. Навсегда. Ну не бросай ты меня сегодня, пожалуйста! – и тут она наконец разрыдалась, – я вообще никому не нужна!

Я знал, что надо делать. Я увел Иру в спальню, помог ей раздеться, расстелил постель, и укрыл ее одеялом.

– А ты… куда? – начиная засыпать, пробормотала она.

– В ванну.

Я посидел около нее несколько минут, пока она не заснула. Выключил свет и прикрыл старые распашные двери.

Мне нужна была теплая вода и тишина. Иры было слишком много. Много ее эмоций, слез и слов. Я устал.

Я долго лежал в ванне. Потом тихонько прокрался в гостиную, и устроился на диване, укрывшись халатом. Диван отзывался на мои движения далеким колокольным звоном. Я опять вспомнил про Алену и про то, что она не вернулась на работу. Мне стал тревожно. Я взял телефон. Но было уже около полуночи. Я еще некоторое время думал над тем, что сегодня произошло между нами, и пытался понять, ее слова: «Значит, и ты один из них». И на этом уснул. И тут же проснулся от дикого крика Иры…

Глава VII

***

Как всегда, после снегопада, Читу зажали в тиски морозы. Ледяной воздух выдавливал слезы. Тротуары покрылись лакированной коркой. Люди шли одновременно и торопливо, и осторожно, как пингвины. Рассвет обещал еще больший холод. Всем хотелось скорее попасть в тепло. Вчерашняя торжественность превратилась в траурные декорации начавшейся настоящей бесконечной зимы.

Алена была уже на работе. Мы молча поздоровались. Говорить было не о чем. Я все еще переживал ночное происшествие.

Услышав вчера дикий крик Иры, я, не совсем проснувшись, вскочил с дивана, ударился мизинцем ноги о резную ножку круглого стола, и грязно выругался в адрес алкоголички, явно словившей галлюцинацию. «Или она просто хочет заманить меня к себе в постель?» – одновременно с руганью подумал я.

Ира сидела, прижав колени к груди, и немигающе смотрела в сторону комода. Когда я включил свет, она даже не отреагировала. Это не было похоже на притворство. Нет, она не была, как принято говорить, смертельно-бледной, с расширенными от ужаса глазами. Но ее остановившийся взгляд был страшен.

– Что случилось? – спросил я, прижимая пяткой правой ноги ноющий мизинец на левой.

Она молча показала на комод. На статуэтку античной богини.

– И что?

Наконец Ира повернула лицо ко мне.

– Тут свеча сама собой загорелась.

– Ира! Тут нет никакой свечи. Это свет фонаря падает на нее, и кажется, что загорается огонек. Я это еще в первую ночь заметил.

– Какой огонек? Я что, по-твоему, ненормальная?

– Ты много выпила. Намешала вино с коньяком.

– Я не пьяная! Я видела… – и она замолчала бессильно, и раздраженно.

– Смотри. Я тебе сейчас покажу, – я выключил свет. Но отблеска фонаря на статуэтке не возникло. Фонарь за окном в эту ночь не работал. Я снова щелкнул выключателем.

– Ну? И где твой фонарь?

– А! Я понял! Наверное, машина проезжала. И от фар пошли блики.

– Да не было никакой машины. Я проснулась, потому что пить захотела. Смотрю – тебя нет. Думала посмотреть, где ты? И тут свеча. А потом еще в зеркале… блин я не могу. Пойдем отсюда!