Текст книги "Сумасшедшая площадь"

***

– Во время войны моих предков выселили в Забайкалье из Поволжья.

– Ты немка?

– Да. По обеим линиям. Ты разве еще не понял? И не сбивай меня, пожалуйста. Я очень долго решалась на этот разговор.

Алена помолчала, потом перебралась на свою кровать, села, оперившись спиной о прислоненную к стене подушку, набросила на колени плед, и еще какое-то время помолчала, восстанавливая выстроенный порядок повествования.

– Там целая сага вышла. Всю войну дед и бабушка работали в колхозе. Возле Читы. А дед был механик – самоучка – в его роду по мужской линии все были механики. В общем, он в колхозе развернулся в полный рост. Строил из ничего какие-то машины, механизмы. Его стали приглашать в другие колхозы – вроде как в аренду брали. В итоге деда двинули на повышение. Его перевели в Читу. И дали место в какой-то государственной конторе. А после войны он вообще резко пошел вверх. Но перед этим… в общем, ему предложили поменять имя, фамилию, и отчество. И он уже стал не Вильгельм Ральфович Бауер, а Владимирович Родионович Барков. Бабушка на это не пошла. Она не хотела менять баварскую фамилию предков деда. Тогда они придумали вот что. Дед официально развелся с ней. В 1953 году родился мой отец Карл. И бабушка дала ему свою фамилию. Власти поступок деда одобрили, он уже к тому времени получил орден «Трудового красного знамени». И руководил трестом. Он отвечал за механизацию всего сельского хозяйства. Кажется, так трест назывался. Деда приняли в партию, и дали ту самую квартиру, в которой ты и жил. А до этого им с бабушкой приходилось встречаться тайком – бабушка жила на Черновских копях, и работала в библиотеке при клубе шахтеров. Дед всю зарплату, все пайки привозил ей. Они очень любили друг друга. Ну, а потом он перевез ее на новую квартиру. Сперва жили тайно. Боялись соседей, дворника, стукачей. Потом, после двадцатого съезда, дед женился на бабушке заново – уже как Владимир Родионович. И родной сын для него стал по документам – приемный. Слава Богу, их никто не трогал. Отец закончил школу с медалью. Он был хорошим математиком. Несмотря на немецкое происхождение, его направили учиться в Новосибирск, в университет. К окончанию он уже подготовил кандидатскую диссертацию. Ему предсказывали большое будущее в науке.

Алена помолчала. Было видно, что она очень устала.

– Может, перенесем на завтра? – спросил я. Тебе надо поспать.

–Нет! Ты же знаешь, что завтра для нас может и не быть. Может, это вообще наша последняя ночь.

Ледяной сквозняк неопределенности опять поселился в хорошо прогревшемся доме. Алену даже немого знобило. Она выпила еще одну таблетку.

– Дед умер в семидесятом. У него оказался рак мозга. После похорон папа вернулся в Новосибирск – там у него была работа. И не только работа. Но об этом я узнала уже потом.

Судьба отца Алены сделала поворот, когда он, по просьбе бабушки, поехал в маленький городок Саратовской области Маркс – бывший Екатеринштадт, что бы разыскать давно не подававшую никаких признаков существования свою единственную сестру Берту Бауер. Оказывается, та умерла в казахстанской ссылке. Но отец Алены, разыскивая следы тетки, познакомился с работницей местного музея Эльзой Ланге. Она и стала материю Алены. Карл забрал Эльзу в Новосибирск – за его уже имеющиеся весомые заслуги перед советской наукой ему разрешили поселить в своей аспирантской общаге немку из Поволжья. В 1983 году у них родилась дочь. Изначально ее решили назвали Элен. Но мать настояла на русифицированном варианте. И в том же году, внезапно и скоропалительно отец Алены был арестован. Оказывается, он уже несколько лет, кроме науки, занимался тем, что тогда называлось «антисоветская деятельность». Ученые Москвы, Ленинграда, Новосибирска тайно выпускали на множительной технике работы Солженицына, Сахарова и дореволюционных философов. Отец Алены занимался программой реабилитации пострадавших от репрессий народов. С приходом к власти Андропова, КГБ получило отмашку, и под замес попало больше сотни членов этого движения. Эльзе Бауэр с грудным ребенком на руках было приказано покинуть элитный Академгородок. Ей выдали предписание вернуться в город Маркс. Приехавшая на суд мать Карла увезла в Читу не только копию приговора, но и маленькую Алену. После вынесения приговора – 12 лет строгого режима, Эльза Бауэр внезапно умерла от обширного инфаркта. А еще через год бабушка Алены получила извещение о гибели сына в одной из колоний Мордовской АССР «от несчастного случая».

Окаменевшая от горя, но сделавшаяся еще тверже и собраннее бабушка Алены Хельга Францевна Бауэр теперь имела в финале свой жизни одну цель – вырастить внучку. Сама в детстве получившая хорошее воспитание и домашнее образование от родителей, она учила Алену родному языку, игре на фортепиано, и отдала ее в хореографическую студию. А вечерами рассказывала ей о великих художниках, перелистывая уцелевшие с дореволюционных времен альбомы с репродукциями мировых шедевров.

– А потом началась вся эта суета. Мне было десять лет, когда по телевизору показали войну в Москве. Я там не была никогда, но всегда думала, что это город, похожий на сон. Да что с меня было взять – я до окончания института вообще нигде не была. Ты же старше меня – ты помнишь, что творилось? Я в 16 лет ходила мыть полы по конторам, по вечерам. Бабушка пыталась репетитором быть по немецкому. Но учеников было мало. Мы уже хотели продавать квартиру – тогда сталинки в цене поднялись. Вернее – обменять с доплатой на жилье поменьше. И тут…

***

После школы Алена поступила, разумеется, на факультет иностранных языков. Немецкий к тому времени она знала в совершенстве. И хотя говор поволжских немцев несколько отличался от классического германского языка, она усвоила и его – через самоучители и пластинки. Алена так же продолжала подрабатывать то уборщицей, то рекламным агентом – бабушка была уже совсем слаба. Растущие цены, и плата за коммуналку пожирали всю ее жалкую пенсию.

Как-то, вернувшись поздно вечером домой, Алена обнаружила там кроме бабушки гостью – высокую, полноватую яркую блондинку. Они сидели в гостиной за круглым столом. Бабушка, листая какие-то документы и письма, вытирала слезы и сморкалась в старый кружевной платочек.

– Алена! Познакомься! Это твоя старшая сестра. По отцу.

Оказывается, Карл Бауэр, мотаясь по университетским центрам страны, по своим диссидентским делам, познакомился в Ленинграде с активисткой движения за автономию немцев некой Фридой. И случилось то, что случается, когда встречаются молодые и объединенные одной, великой, как им тогда казалось, целью, мужчина и женщина. Фрида родила дочку Элизабет за два года до рождения Алены. Карл стал разрываться на две семьи. Жена его что-то подозревала. Но воспитанная в немецкой сдержанности, она не позволяла себе опускаться до разборок и шпионажа. Она очень любила мужа.

А Фрида, угодив в спецпсихбольницу МВД после разгона движения, обеспечила дочери скитания по интернатам в российском захолустье. И в последнюю встречу, перед самой смертью, когда Лиза уже жила своей, взрослой жизнью, а мать – в доме престарелых под Санкт-Петербургом, она рассказал дочери про отца и родственниках в Чите. Потом, когда в страну пришли времена дикого рынка, Лиза кинулась в это болото, пыталась построить свой бизнес. Но прогорела, и осталась без всего. Тогда она и решила ехать в Читу.

– Привет сестренка, – сказала в тот вечер Лиза, и тепло, по-родственному, обняла ошеломленную, растерянную Алену.

С появлением Лизы жизнь Алены и бабушки изменилась. Лиза моментально нашла работу в какой-то оптовой фирме. В доме стали появляться хорошие продукты, и дорогие вещи. Лиза накупила сестренке много одежды, сделала ей загранпаспорт, и несколько раз брала ее с собой в Китай. Казалось, что в доме поселился добрый немецкий ангел, взмахами крыльев разметавший все беды и проблемы. А когда Алена получила красный диплом, то Лиза сделала больше, чем подарок. Она через старые связи нашла ей место в процветающей переводческой фирме в Санкт-Петербурге, купила билет на самолет и дала с собой приличную сумму денег – для обустройства в чужом большом городе. Жизнь Алены превратилась в калейдоскоп, ежесекундно меняющий восхитительные картины жизни – и каждая новая картина была все красивее и заманчивей.

Ее, и вправду, взяли на работу, а полученных от сестры денег хватило на аренду квартиры у станции метро «Гражданский проспект». Алена постоянно звонила бабушке, та с удовольствием выслушивала рассказы внучки о петербургской жизни, и сама бодро отчитывалась в том, как хорошо и спокойно ей жить под патронажем Лизы. Если бы Алена не была так сильно увлечена новыми реалиями своей судьбы, она бы услышала в бабушкиных интонациях совсем не бодрые ноты…

– Слушай, давай выйдем на воздух? Хочу подышать, – прервала рассказа Алена. Я не сразу отреагировал – семейная сага фамилии Бауэр уже поглотила меня. Я видел весь их быт и судьбу до мелочей, вплоть до начищенных кастрюль, и тяжелых потертых переплетов старинных альбомов.

Мы набросили куртки, и вышли во двор. Совсем незнакомое небо висело над нами, разделенное бледной полосой Млечного пути. Огромные зимние звезды, кажется, цеплялись за вершины сосен. Сквозь ставни пробивался свет свечи. Дом от этого казался избушкой из сказок Андерсена.

Алена молча смотрела на звезды. Казалось, она продолжает свой монолог, но теперь произносит его не для меня, а для кого-то, кто внимательно и бесстрастно слушает ее там, среди звезд.

– Замерзла, – наконец – выдохнула облачко пара Алена.

После улицы тепло в доме превратилось в жару. Дрова окончательно прогорели, и превратились в серые барханы золы. Пора было закрывать заслонку. Тыльная сторона печи дышала густым теплом.

В своем рассказе Алена подошла к тому, что я давно ждал. Одинокая, красивая и образованная девушка стала жить с коллегой по фирме – таким же образованным и по-питерски утонченным Артуром. Он руководил отделом переводов технической документации, а заодно был сыном владельца фирмы. Еще не знавшая физической стороны любви, робкая и неопытная Алена покорила пресыщенного городскими амазонками Артура. Он всерьез стал думать о свадьбе. Но его родители – петербуржцы в четвертом поколении, снобы и аристократы новой волны, разумеется, не собирались принимать в свою семью почти сироту из далекого Забайкалья. Артур был единственным сыном, и потому, вместо безапелляционного запрета на брак с Аленой, отец Артура поступил куда изощреннее. Он организовал ей годовую стажировку за счет фирмы в Германии.

– Я даже сама не помню, как согласилась. Не потому, что заграница, и все такое. А потому, что родина предков. Бабушка тоже никогда не была в Германии, наши предки пришли оттуда еще при Екатерине. Но я всегда чувствовала, что это моя страна.

Стажировка была преподнесена уже живущим вместе Алене и Артуру, как производственная необходимость, и как намек на скорое повышение Алены в должности, как будущей жены наследника бизнеса. Потому Артур не бунтовал, а обещал приехать к невесте через несколько месяцев.

– Тебе это интересно? – опять прервала ровное бесстрастное повествование Алёна, – или ты терпишь из-за свой врожденной тактичности?

– Говори. Очень прошу тебя, говори.

Алена попила воды, потянулась, встряхнулась и продолжила.

– Цветы. Много цветов. Это первое, что я увидела там. Я приехала в Гамбург в начале лета – а там уже вовсю цвели розы. Не такие, какие подаются у нас в магазинах. Знаешь, на этих дурацких длинных стеблях. Терпеть не могу их – опять передернулась Алена. – Там везде, на каждом углу растут большие розовые кусты. Утром их поливают. И когда идешь по городу, то везде этот запах – роз, кофе, и еще немного дымом. Я жила недалеко от порта. Там бегали такие старые буксирные пароходики – вот они и дымили.

Алена жила в старом пансионате, в небольшой комнатке мезонина. Окно выходило во двор, и она могла видеть только часть маленького двора с газоном, где тоже росли розовые кусты.

– Зато каждый день, в пять часов, когда заканчивались занятия, я до самой темноты ходила по городу. Хотя, какая там темнота? Летом вечером там так же светло, как и в Питере. И еще свет от рекламы – она там везде. Я представляла, как приедет Артур, и как я покажу ему все: – и «Чилихаус», и «Шпринкенхоф», и Ратушу, и Свечную гильдию. И мы будем каждое утро спускаться вниз, в кофейню. А по выходным кататься на прогулочных пароходиках, или ходить в оперу. Короче, я уже скучала по Артуру. Хотя в Питере часто думала, что между нами не любовь. А просто такая, знаешь, привязанность близких по духу людей.

Но Артур не приехал. Не приехал совсем. Более того, он перестал отвечать на телефонные звонки. А когда Алена позвонила ему домой, то незнакомый женский голос попросил не звонить больше никогда. Потому, что через две недели у Артура свадьба.

– Ты знаешь, я так спокойно это перенесла. Как будто заранее была к этому готова. Наверное, все из-за того, что я была в Германии. И мне предстало жить тут еще очень долго. Артур просто был уже какой-то второстепенной частью в моей жизни. Я даже догадывалась, что когда вернусь в Россию, то меня, скорее всего, уволят из этой фирмы. Но у меня будет международный сертификат, и стаж работы. Так что, я не очень боялась за свое будущее.

Алена продолжала учебу, на ее счет регулярно приходили деньги, которыми она оплачивала обучение и пансионат. И на которые жила. А еще в ее жизни появился второй мужчина.

– Он был русский. Из Москвы. Я поняла, что его отец какой-то босс в Министерстве иностранных дел. У него там была своя машина. Но это не главное. Никита – так его звали, – мне понравился тем, что видел во мне друга, а уж потом женщину. Мы часто ходили на разные рок-концерты, просто гуляли, катались за город. И ни разу он не сделал ничего против моей воли. Мне казалось, он угадывает мое состояние, и мои желания. Единственно – я стала замечать в нем резкие перемены настроения. Иногда мы могли носиться по парку, беситься от души, и вдруг он делался какой-то мрачный, дерганый. Провожал меня домой, и исчезал на несколько дней. Потом объяснял это проблемами в семье. У него там что-то происходило.

Однажды – дело было уже перед Рождеством, когда вся страна покрылась светящимися елочками, и повсюду, как муравейники, суетились рождественские базары, Никита пришел к Алене внезапно, без предупреждения. В университете его не было около недели. Он осунулся и пожелтел.

– Он сказал, что его родители разводятся. Отец уходит к своей секретарше и делит имущество. И еще – у него скоро от этой секретарши будет ребенок.

Алена искренне пожалела Никиту. И он остался у нее. Эта ночь не дала ей ничего, кроме нелепой суеты и возни. Казалось, что Никита был таким же малоопытным, как и она сама.

Но зато утром он сделал ей совершенно неожиданное предложение. В университете наступали каникулы, и Никита позвал Алену с собой на две недели на берега Желтого моря. Алена удивилась – ведь совсем рядом были Франция и Испания. Но Никита почти час воодушевленно рассказывал ей про чудеса Китая, про изыски китайской кухни, и про тропическое море с множеством островков, где можно недорого арендовать отдельный домик. Все расходы и визовые проблемы он брал на себя.

– Я не то, что бы загорелась. Но это было лучше, чем сидеть в мезонине все каникулы. В Китае я была, но не дальше Манчжурии. А Никита рассказывал о каких-то райских местах. Мне просто стало интересно. Я позвонила бабушке, но не стала говорить ей про Китай. Бабушка показалась мне какой-то усталой. Сказала, что простудилась. Но ничего страшного нет. Я тогда еще не знала, что разговариваю с ней в последний раз.

Потом был тягучий и утомительный перелет до Пекина. И дальше, когда Никита внезапно стал очень торопливым, картинка менялась каждый час: такси, вокзал, поезд, опять такси. Никита сделался совсем неразговорчивый. Алена отнесла это на счет переживаний семейной драмы. И наконец – крошечный отель, вернее просто комната в гостевом доме.

– Это был город Вэйхай. С него и начался мой китайский синдром…

***

Никита и правда, происходил из семьи видного московского вельможи. Получая от жизни больше, чем могло усвоить его еще не сформированное сознание, он быстро объелся доступными удовольствиями жизни. И попав в Европу, впервые освободившись от опеки родителей, Никита сменил уготованную ему судьбу чиновника МИДа на участь жертвы запретных до этого плодов цивилизации. Он стал игроком. Проигрывая все, что присылал ему отец, он терроризировал мать звонками с просьбой выслать еще и еще денег. В конце концов, отец потребовал его немедленного возвращения в Москву. Но к этому времени Никита накрепко увяз в долгах. А об них сперва напоминали появлявшиеся у него в номере статные ухоженные мужчины с арийской внешностью. А затем какие-то не то турки, не то марокканцы, усаживая его в салон пропахшей марихуаной старой машины, и рассказывая о ближайших перспективах быть утопленным на дне Гамбургского рейда, с предварительно переломанными шейными позвонками. Потом ему было сделано предложение, от которого, как говорит избитая до тошноты фраза, он не мог отказаться.

Никита пропал из гостевого дома в Вэйхае этой же ночью. Утром Алену разбудил громкий гортаный голос и грубо сдернутое одеяло. В комнате стояли два китайских полицейских, и мужчина с европейской внешностью. Он представился переводчиком.

– Вы въехали в страну незаконно. У вас в паспорте – поддельная виза. Вам грозит арест, суд и несколько лет китайской тюрьмы.

Это все было похоже на продолжение дурного сна. Алена видела его этой ночью: какие-то разбитые корабли на пустынном берегу, люди с безобразными лицами, костры, и много черно-зеленых змей, готовых вот–вот выстрелить в смертельном броске. Объяснения с переводчиком ни к чему не привели. Алене приказали собираться. Ее вывели и посадили в серый фургон. Так началась ее дорога в ад.

***

– Я не буду рассказывать тебе про то, что было потом. Ты сам все прекрасно понимаешь. Сперва два месяца в подвале. Давали раз день воду и какие-то отвратительные лепешки. Потом началось странное состояние: полная апатия и покой. Наверное, в воду что-то добавляли. А потом переезд в другой       город. Ночью. Опять в фургоне. А дальше… дальше ночной клуб. Китайцев там не было. Туда ходили только иностранцы. Поляки, немцы, французы, да кто только не ходил. Наше заведение было элитным – там девушек не бросали на конвейер. Не больше одного клиента за вечер. Там ценились не восемнадцатилетние дурочки, а воспитанные, образованные шлюхи, имеющие свой шарм.

Слово «шлюхи» она произнесла буднично и равнодушно. Но оно ударило меня, как внезапная пощечина.

– Все. Об этом я больше не буду. Но именно в этом клубе Гарик и нашел меня. Не знаю, чем я уму понравилась. Но он не прикоснулся ко мне, когда узнал, что я – из России. Ему сказали, что я немка из Германии. Но когда я услышала, как он разговаривает по телефону на русском, просто встала на колени и сказала «Спасите меня, пожалуйста».

В этом заведении Гарик был не первый раз, и имел карточку вип-клиента. Этой категории позволялось многое. В редких случаях – взять девушку с собой в качестве эскорта. Клиент вносил за нее крупный залог, и она поступала в полное его распоряжение.

– Тогда я и с Федоровичем познакомилась. Мне показалось, что главный в этой паре именно он. Мы добрались поездом до Манчжурии. У меня не было никаких документов. Потом Гарик остался со мной в отеле, а Федорович уехал на пропускной пункт. Не знаю, как и он что сделал, но меня пропустили в Россию. И самое интересное, что за все это время Гарик и пальцем меня не тронул. Он вообще как-то спокойно ко всему отнесся. Особенно, когда узнал, что я не просто из России, а еще из Читы. В общем, на следующий день я была уже дома. Вернее, думала, что приехала домой…

Но дверь Алене в той самой квартире, в старом доме, открыл незнакомый мужчина. Из-за его спины выглядывала женщина в халате, и с полотенцем на голове.

– Нет, Елизавета Карловна тут не живет. Мы снимаем квартиру у другого человека. Все официально. У нас договор есть. Нас никто не предупреждал, что кто-то приедет. А про Хельгу Францевну мы ничего не знаем. Вот номер телефона. Звоните этому человеку, разбирайтесь. Только не здесь. У нас ребенок спит. Извините. До свидания.

Так Алена вернулась в свой город, без документов, и почти без денег. Она долго искала, откуда можно позвонить. Нашла телефон только на вокзале. Незнакомый, слегка явно пьяноватый баритон сказал, что Хельга Францевна умерла два года назад, и похоронена на городском кладбище. А владелицей квартиры является Елизавета Карловна, которая не может сейчас подойти к телефону, ибо находится в отъезде.

Последняя надежда для Алены заключалась в черной, с золотыми тиснеными буквами визитке Гарика. И через несколько минут за Аленой приехал черный джип, которым управлял Федорович.

– Меня поселили в гостиницу. Я уже не могла ни плакать, ни возмущаться. Я вообще ничего не могла. Мне хотелось только забраться под одеяло, и спать, спать, спать. Мне казалось, что я проснусь – и опять окажусь дома, с бабушкой. И не будет ничего – ни сестры Лизы, ни Петербурга, ни Германии, ни Китая. А будет наш старый дом, пианино и подсвечник. Ты еще не спишь?

– Нет. Я просто не представляю, как ты все это перенесла. Такое ощущение, что я смотрю какой-то бездарный сериал по телевизору.

– Так оно и есть. Я была главной героиней дешевой, поганой драмы, причем – практически добровольно.

– Нет. Твоей вины тут нет.

– Молчи. Тебе рассказать все до конца? Или этого достаточно?

– Рассказывай. Сейчас ты только подошла к самому главному.

И Алена продолжила. Голос у нее стал слегка глухим и хрипловатым, как всегда бывает или после долгого молчания, или очень долгих разговоров.

– На следующий день приехал Гарик. Он уже снял для меня квартиру. Больше всего я боялась момента, когда мне придется расплачиваться за все, что он для меня делает. Но Гарик только оставил мне денег, и сказал звонить ему, если что-то понадобится. И еще сказал, что поручил Федоровичу разобраться в ситуации с моей квартирой. Несколько дней я просто спала. Спала так, как не спала никогда в жизни. В оставшееся время часами лежала в ванне – все хотелось просто смыть с себя эту кожу, на которой оставались …ладно, я не хочу об этом.

По своим каналам Федорович выяснил, что после отъезда Алены, ее сводная сестра приватизировала квартиру на себя. Бабушку она обманула, сказав, что часть площади запишет на сестру. Уже совсем престарелая бабушка подписала явившемуся на дом нотариусу все бумаги. А через месяц она внезапно умерла от кровоизлияния в мозг – так было указано в заключении судмедэксперта, которое Федорович тоже успел раздобыть. Вернуть жилье не представлялось возможным.

– Хотя мне казалось, что со связями Гарика и Федоровича это можно было сделать. Но я же не могла настаивать. Мне оставалось только ждать. Федорович сделал мне новый паспорт. А потом сам лично привез меня в ту квартиру, где ты был. В паспорте была прописка по этому адресу. Федорович даже сказал, что я могу забрать кое-что из бывшей моей квартиры. Лучше бы я этого не делала. Мы приехали туда. Там был человек, с которым я разговаривала по телефону. Ты его знаешь.

Я понял, о ком она говорит. Этот был тот самый, пребывающий навеселе театральный барин с красивым баритоном, и аристократичными манерами.

– А кто он твоей сестре?

– Во-первых, она мне не сестра. А во-вторых, я не знаю, и не хочу знать. Я забрала кресла, этажерку, тумбочку. Хотела взять подсвечник. Но он сказал, что вещь уже продана какому-то антиквару, и он скоро за ней приедет. Альбомов с картинами уже не было – их тоже продали. И когда все это привезли в мою новую квартиру, то вечером со мной произошло страшное. Это была не истерика. Это было настоящее сумасшествие. Мне казалось, что вещи ожили. Что они разными голосами рассказывают мне, в каких мучениях жила бабушка после моего отъезда. Как ее морили голодом, и бывало – избивали, когда она не могла дойти до туалета. В общем, я поняла, что бабушку просто убили. Я ничего не помнила – ни как в халате и тапочках выскочила на улицу, как орала там на весь двор. Ни как вызвали полицию и психиатрическую «Скорую». И вот, вместо новой квартиры, я поселилась в психушке. И опять – совершенно заслужено. Только молчи! Я говорю так, как есть.

***

Я не заметил, как свеча догорела. И обнаружил серые полоски на ставнях. Наступил рассвет. Алена крепко спала. Но во мне жило продолжение ее рассказа.

Алена пролежала в больнице полгода. С диагнозом, обеспечивающим инвалидность, ее забрал оттуда всемогущий Федорович. Он обставил все дело так, что является ее прямым и единственным родственником, оформил все бумаги по опекунству. Потом каждый день домой к Алене приходила патронажная сестра и делала уколы. В себя Алена пришла только через год после возвращения в Россию. За все это время Гарик навестил ее несколько раз, Возился с Аленой Федорович. Он же и сказал ей, что Гарик владеет целой развлекательной империей, и что для Алены есть работа.

– Я понимала, что за все это мне придется заплатить. Но и представить не могла, какой ценой…

Глава XI

***

Я колол дрова. Мне надо было чем-то занять себя – любой однообразной работой, требующей приложения физических сил. Только так я мог сохранить равновесие, и уберечь себя от быстрых необдуманных поступков. За всю свою сорокалетнюю жизнь мне приходилось сталкиваться с разными проявлениями человеческой мерзости. Но все, пережитые мной события, связанные с такими проявлениями, были ничтожны по сравнению с тем, что уготовили Алене демоны, живущие в некоторых особях человеческого рода.

Я ставил сосновые чурки на старый, разбухший, и ставший твердым, как вольфрам, пень. И, опуская на них колун, я представлял, что это голова существа, с которым я еще три дня назад здоровался за руку, и считал его одним из нас. Я не мог вообразить, что внутри этого грузного тела, под маской обычного грубоватого мужицкого лица, скрывается генетический мутант, живущий по своим правилам и законам. Больше того, он создал свою систему, которая позволяла ему обретать власть над людьми. Когда очередной чурбак с треском разлетался на две половины, я представлял, что так же разлетится и голова Федоровича. Хотя он был достоин не быстрой смерти, а существования в тех условиях, которые он создавал для своих жертв. Лучшим наказанием для него было бы каждый день, каждый час переживать то, что переживали его жертвы. Но эта задача была невыполнимой. Страна стала благотворной питательной средой, на которой стали зарождаться, расти и набирать силу такие вот Федоровичи. Всем прочим остается или жить по их законам, или вырваться туда, где существование этим монстров невозможно. Но это было сейчас нереально. Следовательно, задача имела два решения – или Федорович уничтожит нас, или я – его.

Я прекрасно понимал, что мне не победить эту армию существ, обладающих невероятными возможностями, и почти бесконечной властью. В сердце этой системы работает вечный двигатель. Принцип его работы предельно прост. Клан Федоровичей использует свои схемы для обеспечения жизнедеятельности системы. А инструментом обеспечения являются банальные деньги. В огромных количествах. И, чем больше денег закачивается в систему, тем больше она получает возможностей для управления обществом. А чем больше возможностей она получает, тем больше денег опять вливается в ее артерии и сосуды. Монстр питает сам себя, получая больше и больше привилегий и полномочий. Деньги в этой системе перестают быть эквивалентом труда и средством для обеспечения нормальной жизни. Они превращаются в бабло – сакральный символ, магический талисман, дающий бесконечную защиту и силу. Мы лишь слегка, краем, нарушили отлаженный ход этой системы – и тут же оказались в списке исключенных из жизни. Монстры не терпят разбалансировки системы. Они зорко стерегут ее целостность и функциональность. Любой сбой системы моментально становится поводом для команды на уничтожение причины сбоя.

Куча дров уже достала до подоконника, а я все не мог остановиться. С севера тянул жгучий ветерок – он обещал близкие морозы, застывший арктический антициклон, уныние и безысходность. Этот ветер приходил с берегов Арктики. Он впитывал по дороге дыхание тысяч километров льда и застывшей тундры. Я ненавидел северный и северо-западный ветер. Когда они, изредка, менялись на восточные или южные ветра, мир делался добрее и разумнее. Воздух теплел. По небу волоклись тучи, неся очистительные снегопады. Вокруг становилось уютно, как на домашней кухне перед ужином.

Весь этот сумбур – от хаотичных обрывков мыслей насчет действия ветров, до преследующей нас системы, заставлял меня ставить на пень очередную чурку.

Был четвертый час дня. Алена спала утомленно, как после тяжелой работы. Вчера она, задремав на рассвете, после того как почти закончила свой рассказ, внезапно истошно закричала во сне, а потом подскочила на кровати и очумелым взглядом уставилась мимо меня. Я бросился к ней. Она была вся ледяная. Я растирал ее ладони и щеки, укутал пледом, и прижал к себе. Когда дрожь прекратилась, она мягко выбралась из моих объятий, и собрала растрепавшиеся волосы в хвост.

– Прости. Это бывает. Уже и таблетки не действуют.

– Я могу что-то сделать? Может, нужны другие лекарства?

– У меня есть с собой. Но я не хочу пока опять зависеть от этого. Лекарства когда-нибудь закончатся, а достать новые у нас может не получиться. Тебе придется ехать в город. А я этого не хочу. Лучше завари мне мяты с чабрецом и добавь туда немного лимона.

Я сделал напиток. Алена, взяв чашку через спущенные рукава халата, стала отпивать его мелкими глотками. Она ссутулилась над этой чашкой с рисунком фиалки. Ее кожа казалась совсем прозрачной. Она была похожа на маленького затравленного зверька, который случайно нашел укрытие, и затаился там, в ожидании исхода своей участи. Я подумал, что легко пущу в ход оружие, если сюда кто-нибудь сунется за ней. И Алена опять прочла мои мысли. Вернее – почувствовала их.

– Ты, если надумал стрелять… я не буду тебя отговаривать. Просто, когда увидишь, что все, финиш, пристрели и меня тоже. Пожалуйста, не думай, у меня не приступ, не припадок. Я не знаю, как ты потом будешь жить. Но поверь – этим ты спасешь меня. Я никогда не вернусь обратно. Ты должен знать еще кое – что…

***

Итак, после долгого лечения и реабилитации, Алена стала работать в империи Гарика. Он встретил ее спокойно и доброжелательно. Гарик еще не предполагал, что Алена имеет способности к управлению и развитию. Потому пока она выполняла исключительно секретарские функции. Гарик расспросил ее о здоровье, узнал – не надо ли чего еще, и скрылся в своем кабинете. И все первую неделю Алена с начала рабочего дня, и до того момента, как уже заснуть ночью дома, ждала, что вот-вот он позовет ее в кабинет, или позвонит в дверь. Ведь все, сделанное им, было явно не просто так. Но Гарик каждый день был приветлив, вежлив и немногословен. Он общался с Аленой только по служебным поводам. Однажды он попросил ее сходить в ресторан и принеси ему обед – персонал готовился к заказанному банкету, и свободных людей не было. Алена внесла поднос в его кабинет. Но Гарика там не было.