Текст книги "Русский капкан"

4

По инициативе президента Вильсона и с одобрением конгресса Соединенных Штатов без широкой огласки уже с первых дней мировой войны началась подготовка к интервенции в Россию. По замыслу президента, в передовой отряд корпуса войдут русские офицеры, принявшие американское гражданство. Но первая же – пробная – беседа с прапорщиком Насоновым разочаровала вербовщика.

У вербовщика была самая заурядная биография. Он ее никому не рассказывал, но подчиненные (люди дотошные) узнали.

…Бывший майор российской армии Иван Климов, сын мелкопоместного дворянина Елецкого уезда Орловской губернии. Узнали также, что разорившийся отец не уставал твердить сыну-гимназисту:

«Посмотри, Иван, как бедна Россия! А природа уезда? Плюнуть хочется. Вот в Америке – живут! Там, кто желает разбогатеть, богатеют, притом не по дням, а по часам. Но чтоб туда переселиться, нужны деньги. А деньги на нашей убогой земле – не валяются. Зато сколько наша земля родила талантов, и каждый чуть оперился – от России морду воротит, в Америку пятки намазывает. А она дураков не принимает. Учись и наматывай себе на ус. И не лакай водку. Иначе – пропадешь. Америка уйдет от тебя, как богач от нищенки».

Иван очень рано многое в жизни понял и наматывал себе на ус наставления пьяницы-родителя. Прилежно учился и бредил Америкой.

Мечта его сбылась нескоро, и помог ему генерал-наставник Евгений Карлович Миллер. Еще будучи начальником Николаевского кавалерийского училища, он обратил внимание на кадета Климова, тот уж больно старался показать себя перед начальством. Умные начальники усердных замечают и продвигают их по службе.

Однажды при смотре эскадронный командир есаул Петушковский сообщил, что кадет Климов самостоятельно изучает английский язык. Генерал взял его на заметку. Потом уже не выпускал из поля зрения…

И вот Климов – вожатый над кандидатами в лазутчики…

– Против русских воевать не буду, – узнав, для чего их готовят, решительно заявил прапорщик.

– А против немцев?

– Буду.

С Насоновым беседовал бывший майор российской армии, уже давно работавший на американскую военную разведку.

В 1916 году, когда генерал Миллер командовал 26-м армейским корпусом, Климов выполнял поручения, связанные с агентурной работой, пользовался у генерала особым доверием. На курсах Красного Креста в Соединенных Штатах в числе особо доверенных лиц был глазами и ушами генерала Миллера.

После октября семнадцатого года, а точнее, с февраля восемнадцатого как только появился в большевистской печати Декрет о создании Рабочее-Крестьянской Красной Армии, там же, в Филадельфии, Климов принялся готовить волонтеров для службы в РККА.

Идею служить в Красной армии под наблюдением монархистов подсказал генералу Миллеру Френсис Комлоши, человек из близкого окружения президента Вильсона. В 1916 году Комлоши претендовал на пост главного капеллана армии США.

– Ваше преподобие, – усомнился в успехе предприятия русский генерал. – Дело рискованное. Преданные монархии офицеры отвергнут ваше предложение.

– Но вы же разведчик. Научите своих офицеров перевоплощаться.

– Для этого нужны время и деньги.

– Что касается денег, этот вопрос уже согласован с президентом. Ему моя идея понравилась. Идея чрезвычайно проста: русскую Красную армию будут создавать большевики, но…руками белых офицеров. Да и вам, надеюсь, моя идея понравится. Нам предстоит работать вместе.

Русский монархист размышлял недолго. От природы был он сообразительным.

– Ваше преподобие! – изумился Миллер. – У вас божественный ум! Вы правы. Государством правит тот, кому на деле подчиняется армия. Еще Цезарь заметил: с детской колыбели готовят армию для военных действий. Великий Цезарь не уставал напоминать: кто обучает центурионы, кто их ведет в сражения, тот и побеждает.

– Исторический экскурс оставьте для слушателей академии, – грубо оборвал русского генерала претендент на пост главного капеллана американской армии. – Вам как профессиональному разведчику поручено из отобранных офицеров подготовить агентов для работы в армии большевиков…

Встреча генерала Миллера с его преподобным состоялась в Европе, где уже готовились русские бригады для переброски в Россию.

«Не засиживайтесь в Париже», – торопили Миллера главы сразу трех держав. Но ставку на него сделали Соединенные Штаты: он, как никто другой, подходил на роль диктатора в северной части России. Этот край Миллер изучал в Академии Генерального штаба. Его дипломная работа так и называлась: «Оборона пехотного полка в лесисто-болотистой местности северо-востока Европы».

Но ни тогда, в годы учебы в академии, ни теперь о диктаторстве как таковом не было и речи: понятие монархии включало в себя и понятие диктатуры господствующего класса. Было дипломатически обтекаемое предложение: правительство Чайковского, назначенное социалистом Керенским, приглашало генерал-лейтенанта Евгения Карловича Миллера занять пост генерал-губернатора Северной области.

От губернаторского поста Евгений Карлович не отказался, но и не поспешил его занять. Нужно было осмотреться, что на военном лексиконе означало «оценить обстановку». Он ее оценил. Административное поприще могло подождать. Торопили грядущие события – непредсказуемость мирового процесса.

Подгоняло время. Уже на юге России, а вскоре и на востоке полыхало пламя Гражданской войны. Генерал Миллер все еще не покидал Париж. Он трудился в поте лица – готовил кадры для свержения советской власти. А кадры эти – русские генералы и офицеры на командных должностях в Красной армии.

Их изучали люди Миллера.

В Филадельфии состоялся первый разговор майора Климова с прапорщиком Насоновым. На языке вербовки – пробный.

Насонов был не первый офицер, которого предстояло убеждать в полезности службы в рядах Красной армии.

– В России большевики взяли власть, – доказывал Климов. – А большевики – это немецкие шпионы Они свергли правительство Керенского с помощью немецких денег. Все газеты об этом пишут.

Георгий Насонов не верил, что деньгами можно совершить революцию да еще в такой стране, как Россия. В России всегда хватает недовольных властью, способных совершить революцию – был бы руководитель с головою. А деньги делают все – и революцию и контрреволюцию… Дайте любому замухрышке, жаждущему власти, полновесную валюту, – и он тут же создаст партию (дураки всегда найдутся). На выборах партия получит большинство в парламенте, и замухрышка уже не замухрышка, а лидер, изрекающий истины, – то есть вождь. А на вождя работает (за деньги, разумеется) машина пропаганды, она из дурака лепит гения. У Гитлера было даже министерство пропаганды.

В госпитале, где лечился Георгий, меньше всего говорили о немецких деньгах, а вот о возвращении на родину – с этого начинали и заканчивали день. Но там тоже кому-то потребуются деньги. А деньги, как известно, зарабатывают.

– С возвращением надо повременить, – говорил вожатый и в качестве доказательства приводил аргумент: – Америка и Россия находятся в состоянии войны с Германией. Мы должны вступить в американский экспедиционный корпус. Он направляется в Россию для борьбы с немецкими ставленниками. Но прежде вам нужно окончить курсы переводчиков и, зная английский язык, – активно помогать союзникам очищать Русский Север от большевиков.

– А сами союзники – не могут?

– Союзники не знают местных условий.

– И только?

– Ну и… нуждаются они в человеческом материале. А у нас русские бабы нарожали излишек… Дюжина детей в русском крестьянском хозяйстве считается нормой. Нищета, понимаете, дает многодетность. Так что Россия, если ее не будут втягивать в войны, через каких-то тридцать-сорок лет по населению обгонит все страны мира.

– Поэтому наши цари-императоры заранее позаботились о приращении территории?

– Может, и так…Будем прирастать не только Сибирью, но и далекой Америкой.

– Но русских Иванов требует Европа.

– Это мы еще посмотрим, кто кого потребует…

В словах вожатого было много туману. Логика офицеру подсказывала: переводчик – это туфта. В самих курсах таилась загадка. Нужно ли было боевых русских офицеров переправлять за океан, чтоб научить говорить по-американски? Иное дело, из русского офицера сделать американца, и уже с американскими мозгами посылать в Россию отстаивать интересы Америки?… В этом какая-то логика была.

Предложение майора Климова выглядело заманчиво. Вожатый настырно повторял:

– Экспедиционный корпус готовится воевать не против России, а против большевистского правительства.

– А что собой представляют большевики?

– Это мы вам растолкуем…

На американском континенте ходили разные слухи, но бесспорным был один: корпус направляется в Россию, а там уже, на месте, будет видно. Может, под солнцем демократии большевики сами исчезнут, примерно, как под весенними лучами солнца исчезает снег…

И еще вожатый толковал:

– Курсы Красного Креста для вас, господа офицеры, благо. В России вам, цивилизованным, цены не сложат.

Прапорщик Насонов по совету своего вожатого посещал эти курсы, чтоб без препятствий вернуться на родину. Скоро он и сам не заметил, как втянулся в необычную учебу.

Учеба его заинтересовала настолько, что он понял: «Быть переводчиком – профессия на всю жизнь! Пусть что там ни толкует вожатый, этот переодетый в гражданское платье офицер из военной разведки, он, прапорщик, до поры до времени будет с ним соглашаться во всем, а там – что жизнь покажет».

В Европе все еще полыхает война, и неизвестно, кто кого одолеет – Антанта Германию или Германия Антанту, а значит, и Россию.

Прапорщику Насонову было больно и обидно за Россию, за то, что в упряжке воюющих сторон она – коренная лошадь. На нее возложили основную тяжесть – умирать на поле боя…

Крепко думал Насонов, и все мысли сводились к одной: не позволят нам стать первой державой мира, в баталиях будут сокращать наше русское население… Говорят: нас много, излишек. Кто говорит? О каком излишке речь? Пусть наши бабы рожают. Это же рабочие руки! При многочисленных рабочих руках нищета не подступится. Умные правители ее не допустят. Это же понятно: чем меньше у правителей ума, тем больше смертей, неважно от чего – от голода или от неприятельской пули…

За океаном прапорщик Насонов учился думать… Думающий офицер – это богатство державы. Насонов приходил к мысли, что в этой войне он не рядовая фигура, что у него есть Отечество, и если не он, то кто же за него постоит?

Как ни странно, к этой мысли он пришел задолго до беседы с вожатым Климовым. Тоска по родному дому особенно сильно одолевала его на чужбине: каждая березка в том далеком краю напоминала ему о родине. Даже луч солнца воскрешал в памяти ласковое лето отчего края, а снежинки, садившиеся на воротник шинели, напоминали зиму милого сердцу Севера.

В тоске сквозь чужую речь прорывались голоса знакомых земляков, но, пожалуй, чаще других он слышал голос женщины, с именем которой просыпался и засыпал. Снилась Обозерская, где прошло его детство, не однажды видел во сне Фросю Косовицыну, даже ощущал запах ее золотистых волос, заплетенных в толстую косу. Примерно с такими косами незадачливые художники изображают русалок на фоне лесного озера.

В чужом краю в тоске по родине видятся хорошие сны, и от этого тоска еще сильней.

5

Европа еще была охвачена пожаром мировой войны, а в Соединенных Штатах, если судить по газетам, предприниматели-янки уже делили русскую землю.

Америке оказалось мало за бесценок купленной Аляски. В печать просочились сведения, что американцы с согласия царского двора уже несколько факторий открыли на Камчатке: на прибрежных островах бьют котика. Береговая охрана попыталась было запретить браконьерский промысел в территориальных водах России, но из этого ничего не вышло, хотя в Санк-Петербург по дипломатическим каналам послали запрос: кто разрешил?

Ответ пришел предельно краткий:

– С согласия императрицы.

Пришлось прибегнуть к хитрости – обуздать пришельцев с помощью старожилов здешних мест. Камчадалы, эти искусные охотники и рыбаки, владели секретом миграции котиков. Новый охотничий сезон не обрадовал пришельцев.

С прибрежных островов котики исчезли, и фактории, как по мановению волшебной палочки, закрылись. Янки-зверобои вернулись на Аляску. На запросы американского МИДа – разрешить им вернуться и открывать фактории на побережье Камчатки и алеутских островов – МИД России на этот раз ответил молчанием.

В пожаре войны грабить Россию с дозволенья царского двора уже не получалось: во всех слоях общества росло сопротивление монархии – династия Романовых доживала последние месяцы. Это чувствовалось даже в офицерской среде.

Однажды Сергей приехал на побывку и услышал, как отец, читая «Петербургские новости», яростно возмутился:

– У янки звериный аппетит, – и, как злобную листовку, отбросил газету.

Из глубокого кармана генеральского кителя отец достал курительную трубку, трясущимися руками торопливо зажег спичку. Дым табака его немного успокоил. Таким возбужденным Сергей видел отца впервые, и у отца – человека стального характера – уже стали сдавать нервы.

Супруга Александра Александровича, добрейшая Зинаида Фотьевна, в свои сорок два года все еще моложавая, своей предусмотрительностью напоминающая госпитальную сестру милосердия, мягко посоветовала мужу:

– Саша, неужели тебе в штабе для беллетристки не хватает времени?

– Зиночка, там не до газет, – отвечал муж, попыхивая трубкой. – Там, понимаешь, радость моя, нужно думать, как воевать с умом. К сожалению, думать мы разучились. Стали очень много хитрить. Притом, коварно.

– Батя, это в точку, – отозвался Сергей, листая увесистый том под названием «Военная разведка России от Рюрика до Николая II». Этот фолиант составил профессор Академии Генерального штаба генерал-лейтенант Алексеев, преподаватель Александра Александровича. На титульном листе увесистого тома красовался автограф с дарственной надписью:

«Полковнику Самойло А.А. Верю в Ваше полководческое будущее».

Заслужить такие слова можно было только завидным прилежанием. И Сергей гордился отцом и не скрывал своей гордости перед товарищами, старался быть на него похожим. За окончание кадетского корпуса Сергей имел похвальную грамоту, за артиллерийское училище – первый разряд, дававший право для дальнейшей службы выбирать военный округ.

На Сергее уже были погоны подпоручика, и отец, генерал-майор, подаривший приемному сыну, как тогда говорили, пасынку, свою родовую фамилию, был им доволен, друзьям говорил: «Хваткий до науки».

Родовая фамилия, уже как дворянину, открывала Сергею широкую дорогу на военном поприще. Звание поручика, а потом и капитана он получил на фронте, командуя дальнобойной пушечной батареей. В одном из боев осколком бризантной гранаты ему покалечило руку в левом плечевом суставе. Оперировать можно было и в гарнизонном госпитале, но кто-то (только не отец-генерал) направил его по линии международного Красного Креста на лечение за границу. Он попал в среду, где искусство коварно хитрить возводилось в культ.

Как человека до глубинных корней русского, Сергея настораживало бесцеремонное подчеркивание лектора, что в чужой стране можно порочить свою страну – унижать ее с брезгливой ухмылкой и на такое же презрение настраивал своих слушателей:

– Россия схватила, – рассуждал он с пафосом, – слишком большой кусок Евразии, и если его кому-то отдавать, то не чопорной старой Германии, которая перед большой войной оказалась без колоний – ее перехитрили англосаксы, и тем более, не отдавать японцам, этим ловким, но не перспективным азиатам. Островные государства никогда никого не побеждали – не было у них за спиной глубокого материкового тыла.

И выдавал как новость:

– На земном шаре есть одна во всех отношениях демократическая страна, это – Северные Соединенные Штаты Америки. Она принимает самые талантливые и самые энергичные умы. Служить Америке – в первую очередь, значит себе ни в чем не прогадать.

Лектор, судя по акценту, когда-то был русским, или долго жил в России, там основательно легализовался и по какой-то причине вернулся в Америку.

«Вернулся, чтоб нам мозги засорять», – злобно думал Сергей, но свое мнение держал при себе. Даже бывшему сослуживцу по Северо-Западному фронту прапорщику Насонову ничего не сказал о впечатлении от первой лекции: у каждого на плечах своя голова, чтоб соображать и оценивать людей на предмет полезности для своей страны.

Лектор, по-европейски тщательно выбритый, прилизанный, причесанный, до приторности слащавый, призывал с кафедры любить не Россию (хотя о любви к России тоже говорил), а учитывать ее гигантский военный потенциал. Каждой фразой, каждым примером он призывал любить Америку, ведь она кормила, поила, лечила русских офицеров, более того, некоторым позволила жениться на американках, пусть, дескать, русские офицеры раскрепостятся, почувствуют, что у них может быть другая родина – лучшая, а ту, где они родились и выросли, надо будет всячески приближать к американской цивилизации. Со временем, утверждал он, эти два государства северного полушария – Россия и США – со временем объединятся.

– У нас так много общего! – восклицал он и поднимал над головой изнеженные руки, словно Господа Бога приглашал в свидетели.

Сергею обидно было за Россию. Но он терпеливо помалкивал. Его сюда заманили. Он не протестовал. Он лечился и учился – люди делали ему добро. А кто от добра отказывается?…

Да и новая знакомая – журналистка Марина Геронтьевна, кандидатка в жены – стала в госпиталь присылать ему письма (писала, когда по-русски, когда по-английски), слог изящный, не навязчивый, о любви – ни звука. Геронтий Давидович рассчитывал делать в России бизнес, надеялся на русского зятя, и потенциальная невеста не скрывала, что скоро Америка продиктует России ультиматум, по всей вероятности, отберет Сибирь, так как удержать гигантские просторы будет не в состоянии: русская армия обескровлена, и обескровили ее сначала японцы, потом – германцы. Америке остается приплыть и подобрать, что лежит.

Письма Марины словно завораживали. Сергей насторожился. Еще несколько таких писем, и она внушит, что скоро от России останется разве что территория Московского княжества, и он согласится, что русским и такой территории много…

Он не стал отвечать на письма. Но встретиться пришлось. Волонтерам экспедиционного корпуса дали одни сутки на прощанье с женами. Марина приехала на причал, привезла документы, подтверждающие, что Сергей Самойло и Марина Кононович – муж и жена.

– Вы что – без меня меня женили?

Выяснять не стала.

– Поторопись, милый. Нас ждет свадебный ужин.

Был свадебный ужин. Была свадебная ночь. Утром, уже одевшись и позавтракав, Сергей сказал Марине:

– Хотя и провел я ночь с тобой, но мужем твоим не стану. Для семейной жизни нужна любовь, а жить по-американски – не смогу.

– Я буду тебе писать.

– Пиши.

На том и расстались.

6

Иные чувства испытывал Георгий Насонов. В отличие от крупного коренастого Сергея Самойло Георгий был невысокого роста, худощавый, но крепкий в кости – как лесоруб. В детстве у него и прозвище было – лесоруб.

С отцом он ходил в Лешуконье – заготовлял сосну для сплава, гонял плоты по Вашке. Здесь жили старообряды, знали былины Русского Севера, умели их баять – читали нараспев. Отсюда у Георгия и интерес к русской старине, к истории отчего края.

В гимназии он самостоятельно изучал «Историю государства Российского». Примеры из жизни русских людей свидетельствовали, что может «собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов российская земля рождать». Знаменитый земляк Михайло Ломоносов стал ему путеводной звездой.

Наставники из Красного Креста (офицеры, переодетые в европейские костюмы) уже не скрывали, что русские фронтовики, излечившиеся в Соединенных Штатах и получившие профессию переводчика, вернутся в Россию в составе союзных войск. Но когда вернутся – командование умалчивало.

Встреча земляков далеко от дома, на другом континенте, не была случайной. Видимо, так и задумывалось: вместе им предстояло служить в иноземном легионе. Такие легионы уже существовали в европейских странах успевших обзавестись колониями. Без иноземных наёмников колонию не удержать, считается: на крайнюю жестокость способны люди чужого племени. А крайняя жестокость нужна там, где народ борется за свое освобождение с оружием в руках.

У Соединенных Штатов Америки не было колоний, но были соседние державы, при благоприятных условиях они могли стать колониями…Но для этого нужны армии, где аборигены составляли бы иноземный легион.

Земляки свиделись в военном госпитале Филадельфии: капитану Сергею Самойло спасали плечевой сустав, прапорщику Георгию Насонову залечивали ногу. Сергей усиленно тренировал пальцы обеих рук, применяя для этого гуттаперчевый мячик, с которым после ранения уже не расставался.

Георгий предпочитал пешие прогулки, опирался на крепкую трость из гавайского бамбука. Заметно хромал и капитан, припадал на правую ногу. Ранение в плечевом суставе изменило его походку. Для строевых смотров он уже не годился, но ценность для армии представляла его голова. Он умел анализировать факты, делать правильные умозаключения. Эта особенность его мышления была отмечена в характеристике при завершении курсов. Мыслящий офицер – золотой кадр любой армии.

Отбирая кандидатов для агентурной работы, вожатый разведотдела фронта полковник Генерального штаба Николаев взял на заметку «Личные дела» Сергея Самойло и Георгия Насонова, чтобы показать их генералу Миллеру. Генерал принимал решение: подходит ли данный офицер для выполнения особых поручений или вернуть его в войска?

С Насоновым сложностей не было: офицер, судя по характеристике, исполнительный: что ему поручат, то и выполняет, не склонен брать под сомнения приказы и распоряжения вышестоящих начальников.

А вот капитан Сомойло – загадка. Служебная характеристика – в двух строках: военная подготовка удовлетворительна, Белому движению предан. Мало сказано. А ведь ему предстояло давать задания особой важности. Задания весьма деликатные. Дело в том, что капитан имел в войсках известного родственника, Родственник добровольно пошел на службу в Красную армию. Он не рядовая фигура – генерал-майор, выпускник императорской академии.

Генерал Миллер для себя уже решил, что капитану Самойло, если тот действительно родственник генерал-майора Александра Александровича Самойло, поручит ему по прибытии в Россию встретиться с ним. Пока только встретиться, а там, как сложится обстановка… Полезным ли окажется знакомство? Если да, выиграет дело, а выигрыш даже сугубо моральный может стать материальным. За разведку хорошо платят, когда в этом возникает жгучая потребность. Профессионалы военного дела ценятся особо.