Текст книги "Жажда смерти"

Глава 8

– Вы хотели меня видеть, мистер Айвз?

– Присаживайся, Пол. Айвз был последним выжившим из трех ловких на руку бухгалтеров, основавших фирму в тысяча девятьсот двадцать шестом. С тех пор, она переместилась ближе к центру города: с Бобровой на Сорок третью улицу. Кабинет старика напоминал свалку вещей, оставшихся от каждого переезда фирмы, древний телеграф, автоматически печатающий биржевые сводки, парочка прабабушкиных часов, и четыре позолоченных совершенно омерзительных херувима, висящих на стене в качестве украшений. Обстановка была на редкость смешанной, здесь были изделия, оставшиеся от четырех десятилетий и уровней разных состояний благосостояния фирмы: в одном углу, например, стояло современное датское кресло, фальшвовикторианский инкрустированный столик, и медная напольная лампа из “двадцатых незабываемых” с дешевым стеклянным абажуром.

Кабинет был большой, с толстыми коврами, занимал он пятьсот квадратных футов углового пространства и огромными своими окнами выходил на здание ООН и Ист-Ривер.

Пол выдвинул стул и сел. Айвз произнес:

– Как ваша дочь? Поправляется?

– Боюсь, что с прошлой недели мало что изменилось.

– Какое безобразие, – покачал головой старик. – Но я все-таки надеюсь, что ей удастся справиться с бедой.

– Доктора уверены, что это ей удастся.

– Да, Хорошо. И все-таки мне кажется, что вы очень расстроены и беспокоитесь за ее здоровье.

– Это естественно.

– Есть кое-что, чем я мог бы помочь – или если откровенно, даже не ей, а вам. Вот зачем я попросил вас зайти. Есть работа и с приличной премией, которая будет незамедлительно выплачена, если все пройдет как надо. Думаю, что затраты на больницу ощутимо бьют по вашему карману. Я конечно понимаю, что у вас есть медицинский страховой полис, но все равно цены сейчас такие, что никакая страховка не сможет покрыть всей суммы.

– Да, вы совершенно правы. Мне пришлось залезть обеими руками в “нз”.

– Так вот, эта работа должна вам здорово помочь.

– Благодарю за работу, но знаете, мистер Айвз, предпочел бы не пользоваться вашей благотворительностью.

– Ничего подобного, Пол, вы заслужили. – Айвз положил локти на кожаные подлокотники огромного кресла с высокой спинкой. Потом переплел пальцы и прищурился, давая тем самым понять, что переходит непосредственно к делу. – Речь, разумеется, пойдет о ситуации сложившейся в Амерконе. Сегодня утром мне позвонил Джордж Эн. Совет директоров намерен следовать тем путем, который он обрисовал вам пару недель назад.

– Путем слияния с “Джейнчилл Индастриз” надо полагать.

– Именно. На прошлой неделе в город приезжал лично Ховард Джейнчилл и Эн несколько раз с ним встречался. Все пока идет нормально, но как вы прекрасно понимаете никто не сядет для более-менее серьезных переговоров до тех пор, пока не будут тщательно обследованы бухгалтерские книги обеих компаний. Вот тут-то мы и вступаем в игру в качестве бухгалтерского отдела Амеркона.

– Придется проверять цифры у “Джейнчилл”…

– Верно. Как вы понимаете управление компании находится в Аризоне.

Пол пристально взглянул на шефа. Тот продолжил:

– Если честно, мне кажется, что в подобной ситуации путешествие только на пользу пойдет…

– Я правда ни о чем подобном не думал, но быть может оно действительно к лучшему, – пробормотал Пол неуверенно.

Айвз молчал. Судя по всему, он ожидал соглашения, но так как Пол все молчал, ему пришлось сказать:

– Тогда – решено: в конце следующей недели вы вылетаете на место с Джорджем Эном.

– Это очень мило с вашей стороны, мистер Айвз, предложить мне подобную работу, но с таким ответственным заданием не лучше ли послать кого-нибудь из старших партнеров фирмы?

– Это ни к чему. Это ваша работа.

– Все это хорошо, но мне бы хотелось точно знать, не приведет ли это к… своего рода волнениям среди персонала?

– Пол, любезность, которую я вам делаю, лишь поверхностно любезна. Просто у вас глаз более чем у других наметан на всякого рода несоответствия в бухгалтерских отчетах и вы всегда пики называли пиками. В прошлом году вы великолепно справились с делом Мэстига, поэтому на данный момент времени вы, как никто другой, подходите для выполнения именно этого задания. К тому же вы…

– Простите, мистер Айвз, но в деле Мэстига нам было отлично известно, что они подделывают отчеты, поэтому никакими уловками нас было бы не сбить со следа – мы прекрасно знали, что именно искать. Скажите, вы предлагаете, что в деле “Джейнчилл” будет что-нибудь в подобном духе?

– Им этого я конечно сказать не мог, – сказал Айвз и тонкая улыбка заиграла на его губах. – И лично Джейнчилла не знаю, но в финансовых кругах у него сложилась репутация бизнесмена с профессиональной этикой обанкротившегося продавца автомобилей.

– У Амеркона есть какие-нибудь конкретные подозрения?

– Судя по разговору с Джорджем Эном – нет. Но Джейнчиллу прекрасно известен тот факт; что Амеркон вот уже несколько лет присматривается к его компании. Он был бы последним идиотом, если бы не предпринял небольшого очковтирательства, чтобы представить финансовую деятельность с наивыгоднейшей стороны. Так поступает каждый, когда дело доходит до слияния с кем-то.

– Сейчас нам, например, известно, что Джейнчилл понижает тариф, по которому списывал цену новых заводских построек – то есть снизил скорость на постепенное обесценивание. Таким образом, в бухгалтерских отчетах понижается масса денег списываемых на ухудшение общего состояния заводов и оборудования. Вам придется обратить на это особое внимание, чтобы сравнить настоящие цифры с дутыми и узнать насколько они превосходят обозначенные барыши.

– Когда дойдет до дешифровки сносок, которыми перегружены корпоративные сводки, то вы тут будете в своей тарелке. На эту работу лучшего бухгалтера не отыскать. Совершенно ясно, что отчеты Джейнчилла по прибылям выглядят много лучше истинного состояния дел. Вопрос только в том: насколько лучше? Вам лучше знать, каким образом это выяснить. У Амеркона должна быть перед глазами полная картина того, что именно они покупают, прежде чем сделают первое предложение.

– Разумеется.

– Бот и все, что я хотел вам сказать. Единственное, что хотелось бы добавить – не обольщайтесь, Пол, работа предстоит очень трудоемкая и серьезная. Она отвлечет вас на несколько недель. Я хотел встретиться с вами, чтобы убедиться, что вы ее примете, и что сможете находиться вдали от дочери и полностью посвятить себя работе.

Все равно ему не позволят видеться с Кэрол. Выехав из города, он прочистит мозги. Чересчур сильное давление он испытал в последнее время.

– Я с радостью этим займусь, мистер Айвз. Спасибо, что предоставил мне такую возможность.

– Прежде чем уедете, обсудите кое-какие детали с Джорджем Эном. На подготовку у вас есть две недели. Я знаю, нет, просто-таки уверен в том, что вы отлично справитесь с этой работой, Пол. Я всегда в вас верил.

Пол чувствуя невероятное облегчение двинулся к дверям. Обернувшись он увидел, что Айвз раскрыл Свод Законов о Доходах и, нахмурившись, штудировал его.

Глава 9

– На ваших дверях очень недурные петли, – сказал слесарь. – Знаете, в новых домах на дверях такие петельки, что их зубочисткой можно поддеть.

Первый слесарь, с которым Пол договорился, так и не появился. На какое-то время он позабыл об этом и не спохватился вовремя. С этим же лысым приземистым мужиком с изуродованной ушной раковиной и дикими глазами Пол договорился пару дней назад. Его инструменты были раскиданы по всему фойе. Возле двери лежали стружки и опилки, там, где потребовалась работа дрелью.

– Теперь вы понимаете, что с этим замком нельзя просто захлопнуть дверь. Придется повернуть ключ, неважно заперта она или нет.

– Понял, понял. Единственное, что меня тревожило – это чтобы никто не мог забраться внутрь, пока дверь заперта; если же она открыта, значит по моей собственной вине.

– Точно. Знаете, конечно для профессионального домушника нет такого замка, который он бы не смог отпереть, но сейчас их не много осталось, да и в такие как этот дома они не лазят. На Ист-Сайде они предпочитают Пятую Авеню возле парка, Шестидесятые улицы, Саттон-Плэйс, примерно в таком духе места. Однажды в одном доме я поставил на входную дверь целых три замка – очень дорогих, знаете ли – и все равно домушник ограбил этих ребят как только прочитал в газете, что они отплыли путешествовать по Европе. Вынес все подчистую.

Слесарь выбил из отверстия, прорезанного в двери стружку и опилки и принялся приспосабливать в него огромный замок.

– Знаете, глупо платить репортерам, чтобы они писали, что вы уезжаете и надолго, – сказал он. – А вы случаем не намериваетесь продавать какие-нибудь ценности?

– А в чем дело?

– Если соберетесь, не указывайте в объявлении, ни адреса, ни фамилии. Это просто пригласительная карточка для воров.

– Я об этом не подумал.

– Знаете, вы можете здорово усложнить этим ребятам их единственную лампочку. Это глупо. Каждому вору прекрасно известен этот вариант. Я советую своим клиентам, чтобы уходя вечером пройтись или днем на работу, они оставляли две-три лампочки включенными да еще и врубали на полную радио, чтобы человек, слушающий у двери, это прекрасно улавливал. И еще одно: в самую жару летних дней, все грязные наркоманы шляются по улицам, наблюдая за квартирными окнами. Если они видят, что какой-то кондиционер отключен и не бухтит – значит никого нет дома. Не так уж много электричества сжирают две-три лампочки, включенный кондиционер и радио. Дешевая страховка, вот как я это обзываю.

– Буду помнить.

С 1948-го Пол не ездил на лыжах и все-таки во сне он летел по снежному склону – длинному девственно-белому, все быстрее и быстрее, а затем склон пошел резко вниз и он не смог развернуться и ветер врезал уши холодом и воем ста тысяч мертвецов, лыжи шептали что-то разогнавшись до невероятной скорости, и склон все продолжал уходить под откос, а он все не мог остановиться…

Пол проснулся, ощущая, как похолодели ноги, и остался лежать в постели, слушая звуки мусорщиков и наблюдая за полосками серого света, пробивающимися сквозь жалюзи. Там, на улице в этот момент кто-то кого-то убивал. Невозможно было думать о чем-либо другом и невозможно ничего делать, как только думать об этом в бессонной ночи.

Ноги были холодными, но в комнате висел застойный привкус жары и дурных снов. Язык садило. Пол встал, включил кондиционер, подошел к холодильнику, налил стакан ледяного молока и принес его назад, поставил на ночной столик у кровати. И сквозь унылое подвывание кондиционера до него донеслось мокрое шуршание колес автомобилей с улицы – пошел дождь. Его глаза сонно следили за переливающимися жидкими огненными полосами на потолке, послышался дождь, когда порыв швырнул его в стекло. Чувствуя, что больше не в силах держаться, Пол вытащил из нижнего ящика комода теплые носки и, натянув их, улегся в постель, аккуратно прикрывшись одеялом. Угол простыни задел за стоящий на столике стакан с молоком, и он опрокинулся, расплескав содержимое по ковру. Пол заорал, проклиная все во всю мощь легких. Затем вытряхнулся из постели и поплелся на кухню за губкой и бумажными полотенцами.

Ясно, что больше спать не придется. Половина третьего утра. Пол потянулся за книгой, но не смог сфокусировать внимание на шрифте; убрал ее, погасил свет и остался сидеть на краю постели: потный, бесцельно уставившись в темноту.

Даже в темноте – особенно это появлялось в темноте – комната казалась хранилищем воспоминаний. Мне необходимо выехать из этой квартиры, куда-нибудь перебраться. Может быть в один из небольших отелей, где служанки и горничные ежедневно прибирают в номере.

К чертям, подумал он, единственным разумным решением будет переезд в пригород. Куда-нибудь в район, расположенный возле Гудзона, на Пали-сэйдс, или снять коттедж в Джерси или округе Оранж. Только не на Лонг-Айленда ему не вынести. Но обязательно выехать из города – из этого безумия.

Неверно. Это значит сдаться. Я не собираюсь убегать. Я останусь и буду драться.

И как же ты намерен драться?

Мозг предлагал в середине ночи самые нелепые фантазии. Чувствуя себя последним олухом, Пол налил стакан воды, проглотил снотворную пилюлю, поставил будильник и завалился в постель.

* * *

– Черт побери, лейтенант, неужели не удалось ничего вообще узнать?

– Мы делаем все, что в наших силах, мистер Бенджамин. Нашли нескольких человек, опросили их…

– Но этого недостаточно!

– Послушайте, сэр, я понимаю ваши чувства, но мы делаем все, что умеем делать, поверьте. Над этим делом работают без устали несколько высокоопытных профессионалов. Несколько дней назад к ним прибавилось еще трое. Уж не знаю, что еще вам сказать…

– Вы могли бы сказать, что прищучили этих выродков!

– Конечно мог бы, сэр, но это была бы неправда.

– След остывает, лейтенант.

– И это мне известно, сэр.

– Черт побери, мне нужны результаты! Но разглагольствования не принесли желаемого удовлетворения, и повесив трубку, Пол долго сидел хрустя пальцами и примериваясь по чему бы садануть.

Ленч у Скраффтса – столики на одного человека, за которыми сидят одинокие леди в чопорных шляпках. Мы все одеваемся для трапезы в чащобе, Пол вспомнил, как где-то год примерно назад в этом же ресторане он обедал с Сэмом Крейцером и как пожилая женщина, внезапно схватив стакан воды и столовое серебро, швырнула все это о настенное зеркало. Тогда это поразило его. Случись подобная ситуация сейчас, Пол всего лишь признал бы, что подобное поведение логично и даже предсказуемо. Все живут как персонажи пьесы на одного актера, которую к тому же никто не понимает; связь между эпизодами дается с таким же трудом, как и удерживание шляпы на голове в ураганный ветер.

После ленча Пол вернулся в офис и в течении часа просматривал бумаги Амеркона, которые два дня назад прислали лично от Джорджа Эна. Он внимательно запоминал все необходимые цифры и нумерации сделок, чтобы к концу следующей недели быть во всеоружии для поездки на Запад.

В половине четвертого Пол позвонил Джеку в контору, но тот оказывается находился в суде. Он постарался поймать его около пяти и преуспел.

– Ну, как она?

– Хреново.

Кожа на голове съежилась.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Описать это сложно – словно наблюдаешь за тем, как кто-то проваливается в зыбучие пески и чувствуешь, что никак не можешь ему выкарабкаться.

– Она все еще некоммуникабельна?

– Доктора начинают поговаривать о применении шоковой терапии. Нет, не электрошока, а инсулиновых уколов.

Внезапно Пол почувствовал, насколько он устал; потребовалась наверное концентрация всех усилий, чтобы заставить распухшие глаза моргнуть. Слившись со всеми остальными кошмарами, этот оказался последней каплей.

Джек в это время говорил:

– …форма амнезической кататонии. Она смотрит на какие-то вещи и узнает их, когда ты входишь в палату, она узнает тебя, но эмоциональной реакции – никакой. Будто у нее не возникает никаких ассоциативных связей. Можно развернуть и подтолкнуть ее и она пойдет как заводная. Ест она правда сама, но только то, что ей подсовывают под нос, и похоже ей наплевать, что именно она кладет в рот. Например, вчера вечером она съела целую тарелку телячьей печенки, а ведь ты знаешь как она ее не любила. И похоже, ничего не заметила. Все это напоминает короткое замыкание между вкусовыми центрами и мозгом или глазами и мозгом. Когда я прихожу ее навещать, она знает, кто я такой, но не узнает меня – не связывает себя со мной.

Пол слушал Джека, чувствуя, как чувства колотятся где-то в горле.

После того как трубка была повешена, в кабинете появился Данди. Он бросил один-единственный взгляд на его лицо и с тревогой спросил:

– Пол?

– Билл, сейчас мне ни до чего. Сейчас ни до чего.

Он вышел из здания и пошел к станции метро, чувствуя как неуверенна его походка. Вышел на платформу и стал ждать поезд идущий через весь город. На станции было душно, воняло человеческими телами, мочой и гарью. Потно-грязные люди злобно бродили в ожидании по краю платформы. Полу не приходилось видеть как кого-то выпихивают на рельсы, но он знал, что подобные вещи происходят. Толпы, сплюснутые как тесто, нависали над рельсами с бетонной губы так, что начинала кружиться голова, всматриваясь в туннель, в ожидании приближающегося луча прожектора на крыше поезда.

Сегодня поезда ходили вяло; когда пришел следующий, Полу пришлось втискиваться и вжимать живот, чтобы двери могли закрыться. Дышать оказалось невозможно. Пол поднял руку к карману, в котором лежал бумажник, и всю недолгую поездку до Таймс-Сквера держал ее в этом неудобном положении. Черная лапа сжимала вертикальный поручень прямо возле его щеки. Разбитые, покрытые через плечо и на мгновение ему показалось, что за спиной стоит тот самый человек в ковбойской шляпе, который улыбалась смотрел на него на углу Семидесятой несколько дней назад. Но через несколько секунд Пол понял, что ошибся. Все в порядке, подумал он, уже схожу с ума.

По какой-то непонятной причине бродвейский экспресс оказался менее забит народом, а ведь обычно бывало наоборот. Но Пол-таки отыскал свободное место и втиснулся между двумя женщинами, плотно сжав колени и прикрыв локтями живот. От одной из баб нестерпимо несло чесноком; Пол отвернулся и стал дышать как можно быстрее, чуть-чуть втягивая в себя воздух. Поезд трясло и шатало на выношенных рельсах. Пыль зримо витала в воздухе. Некоторые лампочки перегорели, и поэтому половина вагона оказалась в темноте. Пол почувствовал, что всматривается в лица пассажиров напротив, без устали проверяя их на какие-нибудь искупляюшие достоинства – но: если бы вам хотелось как-нибудь расправиться с перенаселением планеты, то начинать было необходимо с этого самого места. Пол сделал поголовный подсчет и вычислил, что из пятидесяти восьми бывших в поле зрения личностей, лишь семь имели право на дальнейшее существование. Остальные подлежали немедленному искоренению.

Мне следовало родиться нацистом. Послышался нестерпимый визг тормозных колодок; поезд останавливался. Пол выскочил из вагона на платформу “Семьдесят седьмая” и вслед за толпой заспешил к узкой лестнице. Раструб был забит, и толпа толкалась на одном месте как пчелы возле входа в улей. Через несколько непростительных минут он все же оказался на лестнице: они были стадом, ступающим по скатной доске. Человеческое стадо, почти все: по телам и лицам можно было понять, что жизни эти личности не заслуживают; им нечем было жертвовать кроме своих выношенных вонючих каркасов. Они никогда не читали книг, не написали в своей жизни ни единой достойной фразы, и не видели зацветающего цветка – не понимали, что это такое. Они только мешались на пути. Жизни их состояли из бесконечных причитаний, злобы и сожалений; всю дорогу от колыбели до могилы они могли лишь ныть. Какую пользу могут принести людям? Уничтожить.

Пол прокладывал дорогу к турникету, используя локти с беспощадной неразборчивостью; выбежав на бетонный островок, он принялся полной грудью вдыхать свежий воздух и ждать, когда зажжется зеленый сигнал светофора.

Он рыдал, смотря старомодные печальные драмы, которые показывали по телевидению; он нутром чувствовал, когда начнется следующая рекламная пауза. В половине девятого, в самой середине программы диктор объявил:

– …продолжение после краткого выпуска новостей…

И тогда Пол взорвавшись, пронесся по комнате и выключил телевизор.

Никаких, думал он, “продолжений”.

Могу порваться. Что-то необходимо. Женщину?

Никаких шлюх. Со шлюхой получится сплошное издевательство. Может просто женщину – незнакомку, которая сможет откликнуться… По идее в городе их можно спокойно поймать, правда он никогда не пытался.

Бар, подумалось. Разве не в бары должны стекаться одинокие люди? Но он никогда не бывал в них в одиночку. И не понимал людей, которые ходили по барам в одиночку.

Все-таки так было лучше, чем сидеть в квартире как в клетке. Пол повязал галстук, втиснул плечи в пиджак и вышел на улицу.

Глава 10

Пол сидел на высоком табурете возле стойки бара, поставив ноги на хромированную подставку и плотно сжав колени, чтобы ненароком не дотронуться до сидящего рядом мужчины.

– Ну да, черт возьми, я расист, – говорил мужчина. – Потому что лучше любого ниггера, встречавшегося на моем пути.

Мужчина был здоров и на макушке у него осталось не так уж много волос: он явно работал руками и вполне возможно спиной. Грязновато-серые брюки, фланелевая рубаха с закатанными по локоть рукавами и выползающие на руки волосы. Если у него и были татуировки, то находились они не на предплечьях, а где-то еще: выглядел он тем человеком, который их носит.

В углу сидела черная парочка: оба были очень неплохо одеты, словно говорили всем вокруг “видали-чего-у-нас-есть”: кожа, яркие цвета и африканские прически. Когда они вышли из бара, мужчина без предисловий повернулся к Полу и начал говорить:

– Заразы, блин, ходят сюда, как к себе домой. Ты зарабатываешь на жизнь? Я зарабатываю, детишки у меня ходят в черт-те-какие школы, где даже лагерей летних нет – вонючих политиков не заботят мои дети, их заботят только дети этих зараз-ниггеров, чтобы у них были школы с летними лагерями. Знаешь сколько миллионов ниггеров сидят на соцобеспечении, и мы с тобой кормим их? Так слушай, я сегодня в газете прочитал о каких-то жирных, сидящих на нашей шее ниггерах, которые устроили демонстрацию возле муниципалитета, слыхал об этом?

– Нет…

– Требовали – не просили, требовали гребаную скидку на Рождественские подарки для своих гребаных ублюдочных детей. Вот скажи: тебе кто-нибудь когда-нибудь в жизни давал скидку на Рождественские подарки для твоих детей? Блин, я работаю, чтобы прокормится и не могу позволить себе купить какие-нибудь хорошие подарки для детишек, просто не потяну, слава Богу, если они смогут порадоваться паре игрушечных автомобильчиков, да новой школьной форме. И у всех всегда сердце кровью обливается по поводу гребаных негритосов. Иисус Христос! Если я еще разок услышу всю эту мутотень трехсотлетнего рабства, я придушу паршивца, который мне это скажет собственными руками, клянусь Господом всемогущим! Они не просто хотят переехать в соседний с тобой дом, а спалить твой дом, и что же тогда? Какой-нибудь вонючий негрожополиз скажет, что мы должны платить большие налоги и давать черномазым еще больше наших кровно, потом заработанных денег и позволять им отнимать у нас наши рабочие места, и вот тогда они возможно станут получше к нам относиться и решат не сжигать наши дома. Так вот, что я тебе скажу, – и мужик наставил на Пола указательный палец, – ети иго мать, все это чушь и кусок дерьма, потому что если какой-нибудь ниггер кинет кирпичом в мое окно – я просто взорву к чертовой матери его ниггерское логово. У меня зарегистрированный дробовик висит прямо за входной дверью, и коли я увижу какого-нибудь черного сукина сына, шныряющего возле моего дома, он вначале будет убит, а потом станет задавать вопросы. С этими заразами надо быть крутым, иначе – труба, они понимают только язык силы.

Еще месяц назад Пол постарался бы найти какие-нибудь аргументы, чтобы привести этого хама в чувство, показать, что не все так просто как ему кажется, не всегда нужно рубить-и-колоть. Но теперь ему казалось, что этот человек не так уж не прав. Все дозволяющие общества, как вседозволяющие родители: из-под их крылышек выходят адские детки.

Пол с горечью подумал: у человека должно остаться хоть парочка иллюзий.

Наконец человек посмотрел на стрелки часов, висящих над стойкой, и вышел. Пол заказал третью порцию джина и принялся катать стакан между ладонями, не зная, на что бы взглянуть. За его спиной, по стене были расположены пять кабинок: в двух сидели, споря напряженным шепотом, пары. В первой уставясь в окно находилась здоровая баба, время от времени она подзывала бармена и Пол видел ее пухлое старое личико, не вяжущееся с выбеленными пергидролем волосами. Она иногда вставали кидала в музыкальный автомат монетки: после этого комната начинала вибрировать, а Пол удивляться, почему эти автоматы всегда усиливают тяжелые басовые доли.

Мне всего лишь нужно подойти и спросить: “Не возражаете если я присяду рядом?”

Но он этого не сделал; и знал, что никогда не сделает этого.

Однажды женщина даже остановилась на пути в кабинку и прямо взглянула на Пола. Он опустил глаза, и ему показалось, что женщина пожала плечами и отвернулась. Когда он снова решился взглянуть, она садилась на свое место покручивая задом так, что хлопчатобумажное платье сильно обтянуло ее округлости.

Бармен налил ему по новой и Пол решил завязать разговор с ним, но мужчина оказался не из разговорчивых, а может просто настроение у него было дурное. У дальней стойки сидело пятеро мужчин, поглядывающих футбол по телевизору, и разговаривающих с легкой фамильярностью давным-давно знакомых людей; наверное соседские владельцы магазинов – прачечных, обувных мастерских, деликатесных лавок – и по их виду было заметно, что незнакомцев в свою компанию они не принимают.

Пол заплатил по счету и залпом проглотил четвертую порцию выпивки, почувствовав эффект от алкоголя, как только вышел на тротуар. Глаза его не могли уследить за движением на Бродвее – поток двигался чересчур быстро. Приходилось совершать героические усилия, чтобы не шататься из стороны в сторону. На углу Семьдесят четвертой он решил свернуть, чтобы люди на Семьдесят второй не увидели, в каком он находится состоянии.

Углубившись в незнакомый квартал, Пол почувствовал как его настиг страх. По всей длине улицы не было видно ни единой живой души: тени ужасали, а грозные скопления зданий бросали на проезжую часть мрачные изображения: ступени, навесы, припаркованные фургоны: здесь, на узких подъездных аллеях могли скрываться убийцы…

Тут он вспомнил ту ночь, когда он со страхом брел по Ист-Сайду. Похоже настало время перестать ударяться в панику. Убыстрив шаги, Пол двинулся вперед; но да, да, ладонь крепко обхватила затянутую в носок стопку монет, кишки завязались в крепкий узел, и не было нужды претворяться, что вытягивающая душу темнота не переполнена ужасом. Биение сердца было ничуть не тише отзвуков шагов по бетону.

И поэтому он сначала не услышал шагов сзади…

Уголком глаза Пол уловил призрачную фигуру. Он не остановился и не повернулся в ее сторону: он продолжал идти четко по прямой и смотреть вперед, в безумной надежде на то, что если он будет считать, что фигуры нет, то она исчезнет. Он шел очень быстро, но не мог удариться в постыдное бегство. Внезапно он понял, что ему нужна только жизнь – это все, что ему нужно. Может быть, это игра воображения – может там и нет никого, а просто шаги отражаются от стен и тень, двигающая по гладкой поверхности? И все-таки он не оглядывался – просто не мог. Оставалось пройти еще половину длиннейшего квартала – фонарь отбрасывал жиденькую лужицу света, от которой тени только глубже стали…

– Эй, срань, а ну стоять!

Голос как бритва по позвоночнику.

До него можно дотронуться. Прямо за спиной.

– Стоять, я сказал. И развернуться, мать твою…

Это все игра моего воображения. Он замер, опустив плечи, ожидая проявления жестокости и какого угодно насилия.

– Мать твою, что не слышал, что я сказал – повернуться! – Тихо, напряженно, с небольшой хрипотцой. Голос подростка и явно бравирующего от ярости – или от страха.

Застыть. Окаменеть. Но: Бог мой, ведь он напуган ничуть не меньше меня!

И пока Пол разворачивался, чтобы встать лицо к лицу со своим страхом, он услышал, как щелканьем раскрылось лезвие выкидного ножа и внезапно где-то внутри что-то взорвалось, словно ослепляющее сознание открытия:

Ярость.

Неудержимая звериная злоба.

Адреналин насытил кровь и Пол почувствовал как в голову ударила волна жара; и развернувшись всем телом, он увидел как в поле зрения появляется нападающий и подняв высоко над головой свой импровизированный кастет, он выбросил руку далеко вперед, с тем, чтобы послать наимощнейший удар, который способны нанести его воспаленные и воспламененные мускулы…

Он уловил фрагментарный отблеск фонарного света на движущемся лезвии ножа, уловил, но не придал ему значения, потому что сконцентрировался на мишени и полновесности кастета рвущегося из руки и летящего к этому узкому темному черепу… И услышал жуткий крик, вырвавшийся из его собственной груди звериный рев атакующего психопата…

А паренек с ножом заваливался на спину, уворачиваясь от удара, закрывая голову руками, споткнулся, выпрямился, теряя снова равновесие, приподнимаясь на носочки – побежал…

Жесточайший удар сверху не достиг цели, и Пол остановил собственную руку, пока не попал по своей коленке, и от этого потерял равновесие, но остановил падение, оперевшись на ладонь – подтянул под себя коленку и остался в такой позе, увидев, как убегает паренек, бывший едва ли в половину его роста и веса, убегает даже не убегает, а улепетывает со всех ног, бросившись в боковую аллею и скрывшись в темноте, словно его и не было…

Улица вновь была совершенно пустынна, Пол поднялся на ноги, и тут наступила реакция, и его затрясло, причем настолько жестоко, что пришлось опереться о поручни ближайшей лестницы. Он навалился всем весом на железо и стал постепенно опускаться, держа вес руками, сгибаясь в дугу, пока не уселся на третью ступеньку снизу. Сквозь плоть проходили волны жара и холода попеременно, зрение вконец расстроилось и с неудержимым торжеством в голосе, Пол радостно заорал:

– АААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!…